“Я предпочитаю розы. Но они цветут круглый год. Что ж получается, если кто любит розы, ему суждено умирать четыре раза в год — весной, летом, осенью и зимой”
— Дазай Осаму, «Закатное солнце».
— Есть будешь, Скумбрия? Дазай смотрит на хвастливые декорации, украшающие гостиную. Тяжёлые деревянные балки ведут на кухню и в соседнюю столовую. Такие же красные и такие же огненные, как Чуя, и такие же громкие. В ответ он качает головой, и Чуя ворчит себе под нос. — Что это было, Чиби? — Дазай пытается дразнить его, но не выходит. Чуя смотрит на своего напарника. Он выглядел нерешительно, чтобы что-то ответить, но убийственное выражение лица напарника, должно быть, изменило его мнение. — Ты проиграл Мори, — Чуя переходит на практически неслышный шёпот. На миг Дазай перестает дышать. Но ничто не успокаивает его. Если бы не муки гнева, он бы почувствовал, что поднимается с места. — Скажи это снова, — бормочет он. Его руки чешутся, чтобы обвиться вокруг чего-то, задушить, бросить. — Ты… проиграл. — Заткнись, — он выдыхает. Чуя вздрагивает и отодвигается назад, а Дазай шагает ближе. — Заткнись, заткнись, заткнись! Ты ничего не знаешь! — Он сжимает кулаки. Глаза прикрыты. Туманные воспоминания всплывают в голове. Дазай дрожит от резких вздохов. — И… Мори. Почему... — Нет. Не заканчивай, — Дазай предупреждает. Но чувства внутри накапливаются. Он не выдерживает. — Хорошо! Он коснулся меня. Он коснулся меня, как предупреждение, и потому, что он мог и он… Он открывает глаза и видит, как Чуя застывает в страхе, шоке, опасении. Чёрт… Дазай заставляет себя успокоиться, борется с собой, и терпит неудачу. — Я хочу принять душ, — говорит Дазай, оглядываясь в поисках ванной комнаты. Чуя ведёт его в ванную и толкает внутрь. Дверь закрывается за его спиной, и через стену слышится чужой голос. — Я принесу одежду и полотенце, — говорит Чуя, прежде чем уйти в другое место. Дазай снимает с себя пальто и вешает его на дверную ручку. Он вытягивает плечи, свободные от мафиозного груза. Остальная часть его одежды быстро следует за подарком Мори, и он начинает распутывать бинты, сначала ноги. Вода обжигающая, не может быть горячее. Дазай ощущает, как его чувствительная кожа онемела; то, как она сначала горит, затем замерзает. Спину покалывает. Он обнимает себя, сгорбившись в брызгах воды. Его кожа теперь нежная и мягкая. Ты проиграл. Дазай пробежал ногтями по предплечью, глубоко вдавливая их внутрь. Да, верно, я проиграл. Его пальцы становятся быстрее, а розовый цвет кожи уже не из-за горячей воды. Появляются красные пятна, покрывающие его руку, как сыпь. Дазай пусто улыбается. Он царапает вверх и вниз, как можно резче, и его кожа, наконец, поддается. Онемение проходит, но Дазай продолжает: боль — его любимая, не кровь. Вода была только для того, чтобы было легче пораниться и сдирать кожу. С одной рукой покончено; с одной жизнью покончено. Он переходит на правую руку, чтобы причинить себе вред, покалечить. Конечный результат намного кровавее первого. Осаму чувствует себя лучше. Но двух смертей недостаточно. Пришёл черед ног. Они пострадали меньше чем руки, ибо Дазай устал. Четыре большие отметки; четыре царапины; четыре жизни; четыре смерти. Он испытывает острую боль в руках, каждое движение — копье яркой жгучей боли. Дазай выходит из душа, погруженный в тишину ванной, вода больше не наполняет его голову. Спать. Ему нужно поспать. Стук в дверь. Мягкий. Слабый. — Твои вещи за дверью. Я буду в гостиной, — говорит Чуя. Дазай скрипит, открывая дверь. Белое полотенце, пижама. Он незаметно затаскивает их в ванную. Бинты. Никаких бинтов на стопке. Никаких бинтов в шкафу. Губы поджаты. Брови нахмурены. Дазай вздохнул. По крайней мере, рубашка с длинным рукавом. Он сушится. Одежда подошла. Стой. Чуя увидит. Чуя увидит. Его руки сочатся прозрачной жидкостью, окрашенной в оранжевый цвет из-за пострадавшей плоти. Он вздрагивает. Что подумает его напарник? Дазай кричит в отчаянии. Я идиот! Я должен был подумать заранее, тогда бы не повредил кожу. Он сопротивляется желанию ударить зеркало или пнуть дверь. Ты бесполезный кусок дерьма. Просто УМРИ! В любом случае, никто не будет скучать по тебе, что не так. Чуе не придется иметь с тобой дело. Бесполезный. Чертовски бесполезный. Дазай кричит в своей голове, чтобы заткнуться. Я знаю я знаю я знаю я знаю! Он свернулся калачиком на полу, пытаясь прийти в себя. Стоп. Думай! Он плачет, но слёз нет; ноет от боли, желая, чтобы всё закончилось. Потребовалась вся сила, чтобы оторваться от пола и подойти к двери. Остальная часть квартиры отапливается. Влажный воздух утешает его ноющие руки. Он замечает Чую на диване с кружкой горячего шоколада в руках. Ещё одна дымящаяся чашка ждёт Дазая на кофейном столике. Чуя поднимает взгляд, когда тот входит, и ждёт, пока он сядет. На лице локоны рыжих волос, их дыхания смешиваются, и Дазай замирает. Тёплые руки обвиваются вокруг. Руки Дазая подняты, стыдно. Чуя бросает его и уходит. Он смотрит вслед, ошеломлённый. Затем шатен садится на диван, слишком измученный, чтобы поднять голову. Его рука жжётся, а он шипит. Давление бинтов покрывает раны, Дазай ищет силы наклонить голову и понаблюдать за Чуей. Свежие бинты покрывают его от запястья до локтя на обеих руках. Когда Чуя успел это сделать? — Тупая Скумбрия, — он ругает его. Дазай фыркает, вина заполняет грудь. Я знаю. Я знаю это. Он подносит чашку к губам. У Дазая нет другого выбора, кроме как потягивать горячую жидкость. Она безвкусная, но тёплая и мягкая, так что можно стерпеть. Лёгкие слои одеял накрывают обоих. Голова Чуи упирается в плечо Дазая, кожа покалывает от контакта. Парень задумчиво улыбается. Он мог бы сжиться с этим. Было приятно, и… тепло.