Дело всей жизни

Говорил я этому охотнику: «Купи себе валенки!». А он? Пошел и кеды купил! Кот Матроскин, «Зима в Простоквашино»

      На этот раз Шэй не чувствовал себя отступником, возвращаясь в Америку. Письма из Нью-Йорка и в Нью-Йорк летали куда чаще обычного, и поздней осенью Шэй решился и отправил магистру тамплиеров максимально завуалированное предложение о встрече. Ответа не было довольно долго, но уже зимой, когда в Америке, должно быть, на землю лег снег, в ответ прилетела короткая записка: «Сообщите дату прибытия. Мы вас встретим».       В заливе перед землей бывших Новых Нидерландов было много теплее, чем в открытом океане, и Шэй наконец мог себе позволить не согреваться ромом из фляжки. Одной заботой меньше — Хэйтем хотя бы не будет недовольно морщиться.       Шэй почти машинально раздавал команды, чтобы пришвартоваться около причала без потерь. Без потерь для причала, разумеется — что для плотно обшитой броней «Морриган» какие-то доски. Пусть и крепкие, и отлично просмоленные.       На швартовы почти не глядел; на то, как габаритный ростр со скрипом упирается в причал — тоже. Зато внимательно оглядывал взглядом толпу людей на пристани. В порту всегда много народу: рыбаки и носильщики; плотники, кузнецы и прочий рабочий люд; шлюхи и нищие всех мастей; ушлые торговцы и мальчишки-газетчики...       Но парочку знакомых фигур Шэй выхватил взглядом почти сразу. Стоят — как будто немного в стороне от суеты, хотя как бы в порту можно было быть в стороне? И все-таки им это удавалось. Хэйтем — в отлично сшитом зимнем плаще с меховым подбоем — держал за плечо тонкую фигурку Коннора. Ребенок за этот год здорово вытянулся, но остался, похоже, таким же тощим. Значит, дело все-таки не в скверном питании.       На Конноре тоже был плащик, а вот под плащиком виднелось что-то странное. Уж точно не приличный костюм! Но это можно будет оценить и позже — Шэй как раз увидел, как оба поворачиваются к корме, и почувствовал, как где-то в груди как будто щемит. Волосы у Коннора заметно отросли и теперь были аккуратно собраны в короткий хвостик алой ленточкой. Такой же, как у самого Хэйтема.       Мистер Кенуэй вскинул руку по направлению к «Морриган», и Коннор явно оживился.       Шэй торопливо повернулся к старпому:       — Гист...       — Иди уж, капитан, тебя, кажется, ждут, — добродушно хмыкнул тот. — Все твои приказы помню, все выполню. С командой дела улажу, о ремонте обшивки договорюсь, грузы не трогаю — сам займешься.       — Да, и...       — Ты про Пакла своего, будь он неладен? Распоряжусь. Поди, механик какой найдется.       Шэй облегченно выдохнул и решительно сбежал по лесенке, ведущей с капитанского мостика. Прошелся вдоль фальшборта и с трудом подавил в себе порыв просто перемахнуть через него где придется. Хэйтем явно не оценит — моральный облик, дурной пример...       Капитан Кормак спустился по скрипучим сходням на твердую землю и даже замер. Хотелось бы, конечно, шагнуть к мистеру Кенуэю — и коротко обнять, но Хэйтем этого тем более не оценит. Оставалось только проявить сдержанность.       Хэйтему он подал руку, почувствовал крепкое пожатие — и то, что тот задержал ладонь чуть дольше, чем того требовали приличия. Учитывая то, что мистер Кенуэй без крайней нужды не нарушал правил приличия, это о многом говорило.       Коннору руку подавать Шэй не собирался — помнил еще, что в прошлый раз тот отверг рукопожатие, однако теперь мальчишка сам протянул ладошку, да еще и уставился сурово. Шэй мгновенно узнал это выражение «я уже не ребенок» — и крепко пожал протянутую лапку.       Одновременно с тем отметил, что на Конноре под совершенно европейским плащом — странный кожаный костюм. Очевидно, достаточно плотный для зимнего времени, но выглядящий причудливо и странно для всего прогрессивного мира. Еще имели место сапоги с бахромой и смешная косичка на виске, украшенная бусинкой. Уж чего стоило мальчишке отвоевать себе право на такой вид, одному Отцу Понимания известно.       — Рад видеть, Хэйтем, — позволил себе высказаться Шэй и обратился к парнишке. — И тебя тоже, Коннор. Читал твое письмо. Ни одной ошибки! Отец помогал?       — Только проверил, — ребенок говорил сердито, но непосредственность не позволила ему скрыть довольную физиономию. — Я сам хотел, чтобы все правильно было. Тебе ведь писал!       — Потом будешь мне писать длинные письма, — пообещал Шэй. — И я тебе тоже. А подрастешь — вместе куда-нибудь на «Морриган» сходим.       — Нас ждет экипаж, — вмешался Хэйтем. — Мистер Кормак, вы уже закончили с делами или вам еще предстоит что-то сделать?       — Закончил, — Шэй улыбнулся. — Позже мне еще много чего нужно будет сделать, но я думаю, что у меня будет время этим заняться. Коннор, хочешь побывать на настоящем боевом корабле?       — Хочу, — карие глазки блеснули любопытством. — И ты обещал дать мне штурвал, я помню.       — Пока ты его не удержишь, — Шэй буквально чувствовал, как Хэйтем несколько успокоился. — Но подержать и представить себя корсаром — это можно.       — Капитаном, — поправил его Хэйтем. — Просто капитаном. Один такой Кенуэй уже был, и хватит на том.       — Домой? — Шэй предпочел не развивать неприятную для Хэйтема тему.       — Домой, — радостно согласился ребенок и вдруг не удержался. — Наконец-то ты приехал, мистер Кормак! Я смастерил тебе оберег, чтобы Кахнекова был к тебе добр.       — А Кахнекова — это..? — осторожно уточнил Шэй.       — Небесный океан, из которого был создан наш океан, поменьше, — пояснил Хэйтем. — Еще немного, и я смогу работать саковеннакарахтатс.       — Что?! — Шэй, уже повернувшийся было в сторону самого Нью-Йорка, вздрогнул.       — Саковеннакарахтатс, переводчиком, — невозмутимо пояснил мистер Кенуэй. — Мне кажется, в том, что такая работа названа таким словом, уже есть некая ирония.       — Оберег для моряка мне точно пригодится, — Шэй наконец переварил новые сведения. — Спасибо, Радунхагейду, океан не всегда милостив ко мне.       Дорога к особняку заняла немало времени, но в дороге больше молчали — как будто оставляли слова до того момента, как путешествие Шэя окончательно останется позади. Коннору Шэй немного неловко подсунул дешевые итальянские бусики из стекла — он увидел их случайно, на базаре, и ему показалось, что они похожи на то, что носил Коннор, когда только появился в доме Хэйтема. У ребенка подарок вызвал бешеный восторг, Коннор сразу же их надел, а вот Хэйтем этому как-то не очень обрадовался. И это он пока еще не видел остальных подарков, которые Шэй привез Коннору из Италии.       Хэйтем всю дорогу поглядывал на Шэя как-то... слишком внимательно. Как будто хотел что-то сказать — и не мог. Шэй даже забеспокоился — неужели по нему еще видны последствия ранения в Венеции? Сейчас уверенность движений уже восстановилась, но сказать об этом все равно придется. Да и новый шрам Хэйтем непременно приметит.       Не терпелось согреться у камина и глотнуть чего-нибудь согревающего — бренди или хотя бы чаю, но Коннор, едва сбросил плащик, гордо вытянулся прямо в холле и привлек внимание Шэя:       — Мистер Кормак, тебе нравится?       — Немного странно, но тебе идет, — честно откликнулся Шэй.       Понятие «странно» для Шэя сместилось еще тогда, когда ему довелось примерить доспехи тамплиеров века, кажется, одиннадцатого. Довольно легкие и удобные, насколько это возможно для доспехов, выглядели они так, что не было совершенно никакой возможности появиться в них где бы то ни было, а об умении «оставаться незамеченным на виду» можно было забыть.       — А отцу не нравится, — с гордостью заявил ребенок. — Но я говорил, что мистеру Кормаку понравится!       — Ты выглядишь, как дикарь, — терпеливо произнес мистер Кенуэй. — Я тебе говорил, что национальные элементы допустимы, но их не должно быть много. Косички и твоих сапог вполне бы хватило, — он развернулся и посетовал Шэю. — Вырастает из всего! А эти сапожки, кажется, заговоренные — все по ноге.       — Да пусть ходит, как хочет, — мистер Кормак пожал плечами. — Он же не в парламенте. Успеет еще намучиться.       — Покажешь язык, накажу, — без паузы, ровно произнес Хэйтем, и Шэй даже не сразу сообразил, что слова эти обращены не к нему.       Зато мистеру Кормаку Хэйтем безупречным жестом предложил проследовать в гостиную, и Шэй пошел. Не поворачивался, но был абсолютно уверен, что вслед им с мистером Кенуэем другой мистер Кенуэй точно показывает язык.       Оказавшись в гостиной, Хэйтем внимательно посмотрел Шэю в глаза и негромко велел:       — Коннор, нам с мистером Кормаком нужно поговорить о делах. Побудь пока у себя, я отправлю за тобой Лиззи, когда подадут обед.       Ребенок вздохнул, но покорился, а Шэй рассеянно подумал, что пройдет еще пара-тройка лет — и его уже так просто не выставишь. Едва на Коннором захлопнулась дверь, Хэйтем чуть улыбнулся и куда раскованнее произнес:       — Рад видеть тебя. Как твои успехи?       Он прошел к небольшому бюро, запертому на ключ (раньше, Шэй помнил, этот шкафчик не запирался), и извлек оттуда пузатую бутылку с красно-золотым содержимым и два низких стакана. Шэй тяжело опустился на диван, вытянул ноги, принял из рук любовника прохладный стакан, успев слегка коснуться теплой кожи, и вздохнул:       — Ты прекрасно знаешь, что никак. Но я и не рассчитывал на то, что мне удастся достать Шкатулку в Италии.       — Вот как? — Хэйтем приподнял бровь. — А зачем же тогда ты поднял наших соратников в Венеции и целый месяц планировал масштабную операцию?       Шэй отпил, посмаковал отличный бренди и пояснил со вздохом:       — Это Италия, там исторически сильное Братство. Все, чего я хотел — это как следует разворошить это осиное гнездо и убраться оттуда целым. В определенной мере можно сказать, что своей цели я достиг. Наш агент успел узнать, что Шкатулка покинула Италию, а вот направление мне известно только примерно — агент «засыпался», и его убрали.       — И что ты планируешь делать дальше?       Шэй крепко задумался. Догадки его были пока чересчур слабыми, но он рискнул поделиться сомнениями:       — Судя по прежним и нынешним перемещениям Шкатулки, я бы предположил, что ассасины по какой-то причине не хотят вывозить артефакт с европейских земель, иначе бы они попытались спрятать ее... хоть в Японии, хоть в Африке, но не там, где я постоянно вишу у них на хвосте. Венеция — очень... закрытый город, почти отдельное государство. Конечно, Братству обычно нет дела до политики, но они не могут не принимать в расчет упадок судоходства, сопротивление прогрессивному абсолютизму и напряженное отношение к венецианцам не только в Италии, но и в других странах. Пожалуй, методом исключения я смогу определить наиболее... перспективные направления для поиска.       Хэйтем одобрительно кивнул и поинтересовался:       — Возможно, тебе что-то нужно? В средствах ты не нуждаешься, я знаю, но, может, какие-то ресурсы? Или люди?       Шэй печально покачал головой:       — В этой погоне мне не помогут ни ресурсы, ни люди. Средства иногда помогают — но и то, скорее, косвенно. Это позволяет мне щедро платить за информацию и не думать о насущном.       — Кстати, о насущном, — Хэйтем вдруг встрепенулся. — Могу я узнать, мистер Кормак, зачем вы притащили моему сыну эти бусы? Лучше бы подарили какой-нибудь куртизанке в борделе, чтобы она могла назваться Карлоттой или Лучией.       Шэй слегка усмехнулся:       — Возможно, дело в том, что до борделей я опять не дошел?       Мистер Кенуэй несколько сбавил тон, а лицо его стало задумчивым, но он никак это не прокомментировал — сменил тему:       — Мне тоже нечем особо похвастаться, Шэй. Благодаря Коннору мне удалось вступить в переговоры с индейцами, но эти переговоры ни к чему не привели. Племя Радунхагейду готово говорить со мной исключительно как с отцом Радунхагейду, а прочие, кто живет поблизости, вежливо, но категорически отказались. Если кто-то и сумеет сладить с этими упрямцами, то явно не я.       — И не Чарльз Ли, — хмыкнул Шэй.       — Не говори, — Хэйтем почти упал в кресло, отставил стакан на подлокотник и схватился за виски́. — Больше года прошло, а Коннор все еще видит в нем врага. Не думал, что у детей такая долгая память.       — Он же твой сын, — не удержался мистер Кормак.       — Это, наверное, должно меня наполнять законной гордостью, но никакой гордости я не чувствую, — Хэйтем словно пожаловался. — Коннор уже довольно ловко владеет столовыми приборами, почти не забывает говорить «спасибо» и «пожалуйста», но стоит Чарльзу появиться на пороге этого дома — и нет у меня больше сына, есть дикий волчонок.       — Он действительно похож на тебя, — Шэй улыбнулся. — Когда я еще был на мостике, видел вас. Ему бы еще хвостик подлиннее и саблю на бок. Вы даже стояли одинаково.       Хэйтем взгляд отвел, но скулы его едва заметно порозовели — ему явно было приятно это слышать. Но Шэй не пытался польстить, говорил то, что думал. Во многом именно за это он так ценил Хэйтема — несмотря на все его высокомерие и чопорность, любовнику можно было сказать почти все.       Дверь в комнату распахнулась, и миловидная девушка в косынке и фартучке доложилась:       — Подавать обед, сэр?       — Да, Лиззи, — бросил Хэйтем. — Только прежде позови юного мистера Кенуэя в столовую.       Горничная сделала книксен и удалилась, а Хэйтем с сожалением поднялся. Шэй тоже едва нашел в себе силы встать — это в море он мог без устали работать, а оказавшись в уютном доме, слишком быстро переключался на расслабленный покой. Кстати... Шэй вдруг отметил, что это, пожалуй, первый раз, когда мистер Кенуэй во время первого разговора после возвращения ни за что его не отчитал. Или все дело в том, что на этот раз Шэй приехал с «высочайшего» дозволения?       Хэйтем направился к двери, и Шэй почти привычно его перехватил. В самом деле, обязательная официальная часть первой встречи — доклад, так скажем — осталась позади, так что самое время приступить к менее официальной, но не менее обязательной. Разумеется, мистер Кенуэй начнет язвить, да и обстоятельства не слишком подходящие — в дневное время, в открытой гостиной, — но устоять перед соблазном было выше его сил. Шэй ожидал хлестких слов, когда нахально перехватил любовника за пояс и затылок, однако не дождался — Хэйтем, обычно только отвечающий на поцелуи, на этот раз поцеловал сам. Властно и горячо. Это было несколько неожиданно, но... Черт возьми, Шэй почувствовал, что это несправедливо — то, что вечер еще далеко. Вот разве что попозже удалиться в кабинет...       Хэйтем вдруг отпустил, профессионально вывернулся из ослабевшей хватки и, облизнув губы, произнес как ни в чем ни бывало:       — Идемте, нехорошо заставлять нас ждать.       Шэй угрюмо кивнул. Зачем этот светский тон, когда бедром совершенно другое чувствовалось?       Впрочем, нахлынувшее разом возбуждение довольно быстро прошло. Шэй заслышал звонкий голос Коннора издалека, и это несколько отрезвило. Теперь в доме не только слуги, но и ребенок, а мальчишке вовсе незачем знать что-то такое. Глупцы те, кто считают, что дети ничего не видят и не слышат. Очень даже и видят, и слышат, и делают выводы — это Шэй знал по себе.       Стол в столовой еще не был полностью накрыт — очевидно, Лиззи недавно сопроводила сюда мелкого и не успела. Поэтому стол облюбовал Коннор.       — Мистер Кормак, — мальчишка махнул рукой. — Иди сюда. Смотри, это тебе: вот оберег, — он указал на мудреную деревянную гульку, перевязанную тонкой, но грубой бечевой. — Он поможет тебе в океане. А это — охставен, трещотка, чтобы тебе и твоим матросам в плавании было веселее. А это — мешочек для онононра. Если ты будешь срезать у каждого сраженного врага прядь волос и класть сюда, то остальные будут это чувствовать и бояться.       Шэю невольно подумалось, что таскать с собой кучу чужих волос — не очень разумно, тем более что такого маленького мешочка надолго не хватит, но...       — Спасибо, Коннор, — искренне поблагодарил Шэй. — У меня тоже есть для тебя подарки.       — И ты покажешь их позже, — железным тоном произнес подошедший сзади Хэйтем. — Коннор, немедленно убери это со стола. И вымой руки — особенно после онононра.       — Я мыл, а мешочек чистый, — заупрямился Коннор. — А что ты мне привез? Отец, пожалуйста!       — Ладно, — Хэйтем сдал позиции. — Иначе ведь ты и до конца обеда не усидишь. Шэй, послать за твоими вещами?       — Не нужно, — мистер Кормак подумал, что при своей неспокойной жизни не расстался бы с тем, что старательно собирал в чужих краях, а потому сложил в одну из поясных сумок. — Ну, смотри. Во-первых, десяток перьев буревестника. Гляди, какие! Белые. Здесь такая добыча, наверное, не водится?       Ребенок зачарованно уставился на длинные упругие перья, словно мерцающие в ярком свете свечей, и кивнул:       — Не водится.       — Держи, — Шэй нахально плюхнул добычу на тот же стол. — Еще раковины. Видишь, розовая? Бывают еще сиреневые... Может, в следующий раз привезу, пока не нашел. А это — коралл. Когда он в воде, он живой. Но живым его не довезти.       — Красивый, — Коннор почти шептал и протянул руку. — Можно, да?       — Конечно, это твое, — Шэй подвинул новые сокровища в сторону мальчишки по столу. — И это, держи. Зуб белой акулы. Представляешь, как она кусается?       — И ты сам ее убил? — глаза Коннора засверкали.       — Не один, — пояснил капитан Кормак. — Я с четырьмя гребцами вышел на вельботе, чтобы ее загарпунить. У нее очень ценная шкура, но ведь и зубы ничего?       — Спасибо! — Коннор вдруг порывисто бросился вперед и обнял Шэя, крепко обхватив за плечи.       Шэй потрепал его по плечу. Улыбался — не мог удержаться и не улыбаться. А еще знал, что самый главный подарок ожидает своего часа. Но Хэйтему и этого пока хватит. Судя по лицу, любовник был вовсе не в восторге от увеличения «коллекции» — и уж точно возражал против того, чтобы столь интересные вещи располагались на обеденном столе.       — Шэй, — мистер Кенуэй говорил тихо, но угрожающе. — По-твоему, мне мало в доме одного разбойника?       — Ну, второй у тебя появился позже, — хмыкнул мистер Кормак.       — Думаю, мы еще об этом побеседуем, — тон Хэйтема ничего хорошего не обещал. — Коннор, немедленно собери вот это все — и вымой, наконец, руки!       Шэй даже приказа дожидаться не стал. На освободившееся место в сумке бережно спрятал и оберег, и трещотку. Интересно, что скажет Гист на предложение развеселить команду трещоткой?       Коннор тоже явно понял, что больше злить отца ни к чему. Все обретенные дары он распихал по карманам, а перья с сожалением отнес на подоконник — они были слишком длинными, чтобы их можно было куда-то без ущерба убрать.       Шэй взял мелкого за руку и повел в уборную. Руки вымыть точно не мешало. Но рядом с ним Коннор и не упрямился — охотно загремел ковшиком, не поленился воспользоваться мылом, вытерся полотенцем. И глядел — почти с обожанием.       Шэй тоже споро ополоснулся под одобрительным мальчишеским взглядом. Такой способ воспитания, кажется, был куда продуктивнее.                            Обед вышел долгим. Не столько ели, сколько беседовали — обо всем. Шэй узнал, что Коннор делает успехи в обращении с луком; пистолетов Хэйтем ему пока не доверял. Узнал — из довольной речи мистера Кенуэя — что тот водил сына в театр. Демонстративно устремленного в потолок взгляда мальчишки Шэй «не заметил». Много чего узнал из того, что невольно упустил за эти месяцы. Хэйтем, конечно, писал, но все-таки из писем и половины узнать было нельзя, тем более что стиль у Хэйтема был лаконичным и довольно кратким.       Наконец этот поздний и долгий обед, переходящий в ранний ужин, закончился, и Хэйтем скомандовал:       — Коннор, тебя еще ждут строчки.       — Отец! — мальчишка тут же загрустил. — Сегодня же такой день, я не хочу.       — Нам с мистером Кормаком нужно поговорить о делах более предметно, — не смягчился отец. — Но если ты не будешь капризничать, то я передам миссис Стэмптон, чтобы она почитала тебе что-нибудь интересное, когда ты закончишь с занятиями.       Очевидно, это несколько примирило Коннора с жизнью, поскольку тот довольно энергично слез со стула — теперь уже дотягивался мысками сапог до пола — и больше не возражал.       — А мистер Кормак придет пожелать мне доброй ночи? — требовательно осведомился он, когда уже совсем было собрался идти.       — Если будешь хорошо себя вести, — веско произнес Хэйтем.       Коннор повеселел и сначала пошел к подоконнику за перьями, а потом уже чинно отправился к выходу. А уже за закрывшейся дверью раздался гулкий топот — видно, чинность закончилась.       Шэй с интересом ожидал «более предметного» разговора и предложил:       — Может быть, побеседуем в кабинете?       — Пожалуй, — с усмешкой глянул на него мистер Кенуэй. — Некоторые дела Ордена требуют строгой секретности.       Это воодушевляло. В кабинете Хэйтем привычно запер дверь на ключ, оставив его в скважине, и предложил:       — Располагайся.       — Вот так сразу? — хмыкнул Шэй.       — Сразу? — Хэйтем приподнял бровь. — Сразу — это то, что ты сегодня творил в гостиной, а сейчас как раз объективно удачное время.       Шэй тяжело вздохнул. Назвать флирт и почти интимный момент «объективно удачным временем» мог только мистер Кенуэй.       Впрочем, момент действительно был удобен. На разговоры о делах Ордена будет еще время, а сейчас есть... Хэйтем бы мог сказать, «более приоритетные задачи».       — Хэйтем... — имя сорвалось с губ как-то уж очень открыто, лично. — Я скучал.       — Я тоже скучал по тебе, хотя, конечно, сказать, что мне в принципе дают скучать, было бы преступлением против истины, — теперь Хэйтем слегка улыбался.       — К черту Орден! — Шэй поморщился. — Я и так думал об Ордене почти год.       — Только об Ордене? — насмешливо фыркнул Хэйтем.       Хотелось уже оборвать все речи и заняться делом, но Шэй себе этого не позволил — знал, что любовника забавляют такие пикировки. И он включился в игру:       — Разумеется. Когда выполняешь миссию по указанию магистра тамплиеров, только об этом и думаешь.       — О миссии?..       — О магистре, — парировал Шэй.       Он так и не сел — а зачем? Напротив, выжидал удобного момента, чтобы застать любовника врасплох. Если крепко его целовать и зажимать — где-нибудь, все равно где, — то Хэйтем довольно быстро сдастся. Шэй так увлекся слежкой за будущей жертвой, что не заметил мига, когда жертва превратилась в охотника.       И когда Хэйтем за локоть отвел его к столу, Шэй никак не ожидал, что тот поцелует сам, тяжело прижимая сверху и заставляя опереться задницей на кромку столешницы. Но отступать Шэй не привык, а потому ответил со всем пылом, на какой был способен. А способен он был очень даже — особенно в такой миг, когда в паху тяжелеет, а чуть пониже пояса упирается ощутимое свидетельство ответного желания.       Хэйтем тяжело перевел дыхание, отклонил голову назад, но прижимать не перестал — напротив, небрежно сдвинул бумаги по полированной поверхности стола.       Шэй заинтересованно сверкнул глазами. Это что-то новенькое! Обычно Хэйтем проявлял куда больше сдержанности, а тут, глядите-ка, даже не посмотрел толком, что некоторые листы замялись, а один туго скрученный свиток откатился и упал по другую сторону стола, вне пределов видимости.       Пока Шэй провожал взглядом свиток, Хэйтем успел взяться за ослабленный узел шейного платка. Шэй даже бровь приподнял. Очевидно, любовник настроен более чем решительно. Такие стремления определенно надо было поддерживать, а потому Шэй мешать не стал, потянулся к пуговицам на жилете. На своем жилете — если уж Хэйтем настроен столь решительно, то ему особо раздеваться ни к чему, только время терять.       Выпутавшись из жилета, мистер Кормак брякнул пряжкой, предоставив расстегивать рубаху любовнику, и натолкнулся на почти укоризненный взгляд.       — Что? — не очень понимая, в чем успел ошибиться, ляпнул Шэй. — Разве не нужно?       — Я мог бы и сам, — веско пояснил Хэйтем.       — В следующий раз оставлю это тебе, — Шэй перевел дыхание. — Но сейчас... Не застегиваться же обратно?       На это мистер Кенуэй не нашелся, что сказать, а потому Шэй с чувством выполненного долга стянул сапоги за задники и затолкал под стол. Упавшие к щиколоткам штаны постигла та же участь.       Хэйтем на это не возразил. Видимо, потому, что сам в этот момент был занят собственными одеждами. Шэй только ухмыльнулся, увидев, с каким остервенением любовник рванул свои застежки. Ему, поди, не слишком удобно — чопорные англичане при проектировании костюмов, очевидно, не предполагают, что с джентльменом может случиться такой конфуз, что член встанет.       Шэй подтянулся на руках и устроился на столе. Колени он развел, и длинные полы рубахи разошлись, бесстыдно обнажая твердую плоть. Шэй с удовольствием проследил за тем, как жадно оглядывает его Хэйтем — скулы порозовели, губы приоткрылись.       — Здесь нежарко, — прозрачно намекнул Шэй, откинувшись на руки.       — Не приказывал сегодня топить, — торопливо пояснил мистер Кенуэй. — Не собирался работать.       — Может, соберешься и поработаешь? — фыркнул Шэй.       Хэйтем окинул его таким взглядом, что Шэй невольно подумал — лучше бы молчал. Но с другой стороны, фривольное высказывание любовника подстегнуло, и Шэй был вынужден под тяжелым напором опуститься на локти. Хэйтем целовал глубоко и поддерживал за затылок, а второй рукой крепко гладил по плечу под сбившейся рубахой, по груди, по напрягшемуся животу. И Шэй мог бы уже не думать ни о чем, но вдруг что-то в душе кольнуло. С трудом сосредоточившись, Шэй понял, что: ему было категорически неудобно. Мистер Кормак, умеющий подолгу выжидать в кустах под проливным дождем; умеющий отдыхать от погони на развилине дерева в двадцати футах над землей, сейчас чувствовал, что чертова рубаха скользит по столу, да еще и впивается чуть пониже плеча; что на локтях неимоверно трудно удерживаться; а отсутствие опоры или упора под ногами заставляют ощущать себя в пространстве крайне... неустойчиво. И как Хэйтем раньше все это выдерживал?..       Шэй понял, что держаться больше не в состоянии, и окончательно улегся. Под лопатками ощущалась твердая столешница, и это не шло ни в какой сравнения с удобной постелью. С неудобной, впрочем, тоже. Хэйтем наконец сжалился — поддержал под бедро, и Шэй немного устойчивей ощутил себя в мире. Вот только выдержать предстояло еще долго...       — Хэйтем, — позвал мистер Кормак. — А давай без долгих прелюдий?       — В самом деле? — голос любовника прерывался. — Ты вообще думаешь о последствиях? И кстати. Вот это — откуда?       Шэй ощутил легкое прикосновение к свежему шраму — розовой тонкой бугристой коже на плече — и вздохнул. Нет, он даже не надеялся, что это ускользнет от внимания Хэйтема.       — Это венецианское Братство, — пояснил он. — И их знаменитые клинки, созданные и усовершенствованные, по слухам, самим Леонардо да Винчи.       — Значит, о последствиях ты все-таки не думаешь, — недовольно откликнулся мистер Кенуэй. — Так что не спорь.       — Думаю! — немедленно возразил Шэй. — Если бы не думал, то клинок вошел бы мне не в плечо, а точно в грудь.       — Это мы непременно обсудим, — по тону становилось понятно, что ничего хорошего не предвидится. — А прелюдии — обязательны. Если, конечно, ты не успел с кем-нибудь на своем корабле в обозримом прошлом.       Шэй возмущенно засопел. Оскорбленно заявить, что хранит верность, он не имел права, но укладываться так он позволял себе только с Хэйтемом.       — Значит, не было, — сделал абсолютно верный вывод Хэйтем. — Вот и не спорь.       Сил спорить не осталось, а разумных аргументов у Шэя с самого начала не было, так что пришлось терпеть. Хэйтем явно сделал выводы из прошлого опыта, потому как пузырек с маслом в его столе занял свое постоянное законное место, и Шэй даже глаза закатил — разумеется, мистер Кенуэй был педантичен во всем.       Первые же движения пальцев очевидно указали Шэю, насколько тот был самонадеян, предлагая близость без прелюдий, но уже через пару минут стало полегче. Шэй благодарно улыбнулся и подпихнул любовника пяткой, чтобы не увлекался и не расслаблялся. Впрочем, у того, конечно, было свое мнение, и пришлось переждать еще несколько невыносимо долгих минут.       К тому моменту, как Хэйтем счел подготовку оконченной, Шэй уже был готов рявкнуть и потребовать чего-то более определенного. В голове даже мелькнула дурацкая мысль, что любому из своих матросов за такую неспешность капитан Кормак бы впаял пару суток на гауптвахте. Ну, в той каморке, что на «Морриган» исполняла роль гауптвахты — для особо отличившихся в лени и драках.       Хэйтем брякнул крышечкой пузырька, закрутил ее с невероятно мерзким скрежещущим звуком и закинул ноги Шэя себе на пояс, склоняясь ниже и нависая над распятым на столе любовником.       Шэй сильнее прижал его к себе и даже за запястье перехватил, не зная уже, как показать, что терпение его на исходе. И Хэйтем понял. Шэй впился в его руку короткими обломанными ногтями и мучительно застонал, впервые за столь долгий срок ощутив любовника в себе. Тот овладел как-то разом, но ни боли, ни прочих неприятных ощущений Шэй не чувствовал — Хэйтем во всем был хорош.       Движение нарастало медленно, и Шэй прикусил губу, чтобы не вырвалось какой-нибудь ужасающей глупости. Любовника хотелось поторопить, но все, что приходило на ум, звучало бы либо пошло, либо глупо, либо и пошло, и глупо одновременно. Не хотелось нарушить интимный момент чем-то подобным. Шэй сам так не умел, но даже на неудобном столе с Хэйтемом не получалось «трахаться». С ним можно было только заниматься любовью.       Хэйтем медленно набирал скорость, движение становилось сильней, но Шэй уже изнемогал. От чувственного давления, от ощущения принадлежности любовнику, от его рук, ласкающих тело, от его тяжелого дыхания. Шэй потянулся к своей плоти рукой, и от первого же прикосновения тело словно прошило. Хэйтем охнул и сорвался на более частый ритм. Теперь уже он почти не ласкал — только придерживал за плечо и впивался пальцами в ягодицу.       Шэй вскинул мутный взгляд, облизнул раскрывшиеся губы. Вид любовника, со сведенными бровями и несколько растрепанными волосами, заставил податься навстречу, насколько позволял стол. Пальцы Шэй сжал сильнее и, ощутив, как резко Хэйтем входит, подавился стоном. Было немного обидно завершать так скоро — особенно после долгих предварительных ласк, но у Шэя действительно давно ничего не было. И теперь он надеялся только на то, что у Хэйтема так же.       Шэй выгнулся, удерживаясь уже не на лопатках, а на затылке, и почувствовал, как поверх его руки легла ладонь. Шэй выдохнул, зажмурился и вздрогнул от накатившего яркого наслаждения, задерживая дыхание и зажимаясь. И четко ощущал, как любовник врывается и замирает — в нем.       И только потом, когда Хэйтем освободил, а сам Шэй нашел в себе силы спустить ноги и приподняться на локте, понял, насколько все затекло. Пожалуй, больше не стоит приглашать Хэйтема для этой цели в кабинет. Ну, или избрать более удобное место или положение.       Одеваться не хотелось, но пришлось. В доме, где есть слишком шустрый ребенок, было не очень разумно расхаживать в исподнем или, тем более, без исподнего. К тому же вечер был еще не слишком поздний, даже для мелкого.       — Так что ты говорил о венецианских клинках? — невозмутимо поинтересовался мистер Кенуэй.       — То, что они обычно в достаточно умелых руках, — буркнул Шэй. — Магистр! Я своими руками уничтожил Братство в Америке, доверьтесь моему опыту.       — Ты мне нужен живым, — парировал Хэйтем. — Я могу обеспечить столько людей, сколько тебе будет нужно. Не смей подставляться.       — А мне казалось, тебе нравится, — довольно развязно поддразнил его мистер Кормак, а на возмущенный взгляд отмахнулся. — Большинство твоих людей поляжет сразу, в Братстве умеют убивать, и чтобы бороться с ассасинами, нужно обладать чем-то большим, чем умение махать заточенной сталью. Не нужно так переживать. Надеюсь, в остальных странах Европы ассасины не столь организованны.       — Еще один такой раз — и я приставлю к тебе охрану, — буркнул Хэйтем, но Шэй его гнева как-то не очень боялся. Вот огорчить не хотел. — Предлагаю немного выпить за встречу и отправляться спать. Это был очень насыщенный день. Кстати, зачем ты привез целую кучу мусора? У Коннора голова и без того забита всякой ерундой: языческие боги, дикие верования... Когда он возвратился с летнего отдыха в своем племени, мне казалось, что все придется начинать сначала.       — При чем тут дикие верования? — Шэй с осторожностью устроился в кресле. — Мальчишкам везде и всегда нравятся такие штуки. Я в детстве собирал такой же мусор в жестяной коробке. Кажется, она была из-под печенья.       — Думаю, ты был такой же головной болью для отца, — в сердцах высказался мистер Кенуэй.       — Был, — довольно согласился Шэй. — А еще, когда мне было десять, я... м-м-м... стащил неплохой ножик у парня с соседней улицы. Ух, и гонял он за мной тогда! Но ножик я не отдал. Потом пригодился.       — Разбойником был, разбойником и остался, — недовольно фыркнул Хэйтем. — Неудивительно, что тебя приняли в Братстве с распростертыми объятиями.       — Ничего, Орден меня тоже принял с... кхм... распростертыми объятиями, — мистер Кормак слегка посмеивался.       Хэйтем дернул плечом, налил немного виски, подал собеседнику и уселся в кресло напротив. Подобрал откатившийся свиток, аккуратно устроил его с остальными бумагами на столе. Поднял стакан — и Шэй потянулся, чтобы стаканы столкнулись с глухим стуком.       — За твое возвращение, Шэй, — гораздо мягче произнес Хэйтем. — Надеюсь, нам еще не раз доведется это отмечать. Если, конечно, ты проявишь разумность и не будешь соваться под клинки и пули ассасинов.       И на этот раз Шэй принял укор. Действительно, сюда хотелось возвращаться.       И уже когда было совсем поздно, Шэй, как обещал, заглянул к мелкому Коннору. Тот лежал в постели в обнимку с меховой игрушкой, а пожилая миссис Стэмптон негромко читала ему что-то детское.       — Наконец-то, мистер Кормак, — «няня» подняла усталый взгляд. — Отказывался спать, пока вы не придете! Говорил, что если вы обещали, то обязательно сдержите слово.       — Спасибо, — откликнулся Шэй, а заслышав позади шаги Хэйтема, улыбнулся. — Все завтра, Коннор. Завтра мы с тобой потренируемся... Я посмотрю, чему ты выучился, и что-нибудь новое покажу. Завтра, быть может, сходим погулять, если погода будет хорошей. И еще что-нибудь интересное поделаем. Доброй ночи.       — Доброй, — довольно откликнулся мальчишка и завозился, устраиваясь удобнее. — И тебе, мистер Кормак, и тебе, отец. И Рохвако.       — И Рохвако, — согласился Шэй и даже шутливо почесал мехового волка между ушей. — Спите, завтра будет много чего хорошего.