Дело всей жизни

      Поутру погода стояла такая, что становилось ясно — ни о каких прогулках и речи быть не может. На небе собрались мрачные тучи, сыпал снег вперемешку с дождем, но самое главное — дул сильный ветер. Шэй выглянул из дома совсем ненадолго, всего лишь поинтересоваться на местном почтамте, не приходило ли писем на ничем не примечательное имя, которым он пользовался в агентурной среде, но пожилой почтмейстер только развел руками — ничего. Зато четверть часа на улице оказались довольно неприятным путешествием: глаза стекленели и слезились, ветер забирался под шейный платок и под манжеты, не давал толком вздохнуть, бросая в лицо пригоршни колких снежинок.       Шэй, привычный к ледяным морским ветрам, выдержал испытание весьма философски, но вот Коннору лучше было остаться под крышей в натопленном доме.       Он и остался — с горестным вздохом. Хэйтем удалился в кабинет, пояснив, что некоторые дела требуют его внимания, а Шэй весь день до обеда провел в компании мелкого в детской. Из лука там, конечно, было не пострелять, и по стенам карабкаться не выучиться, но зато можно было отрабатывать боевые приемы. Со временем Коннор повеселел — особенно когда сумел довольно ловко выкрутить Шэю руку. И пусть повторить удачный заход мальчишке ни разу не удалось, он все равно был горд, ибо авторитет мистера Кормака в этой области был для него непогрешим.       — Я вижу, отец тебя уже учил? — непринужденно поинтересовался Шэй, увернувшись от атаки.       — Немножко, — сопя, отозвался Коннор, и сдул со лба длинную прядку, выбившуюся из косички. — А откуда вы знаете?       — Узнаю его приемы, — фыркнул капитан Кормак.       — Отец как-то не так учит, — мальчишка задумался и едва не пропустил учебный удар. — Он стоит рядом и заставляет меня раз за разом крутиться и подпрыгивать. А сам только проверяет потом. А еще угрожает учить меня танцевать!       — Это тоже полезное умение, — Шэй пожал плечами. — Настоящий боец нигде не оплошает — ни в сражении, ни на благотворительном балу.       — Танцевать я умею, — на лице ребенка появилось сомнение. — Только, наверное, на ваших благотворительных балах не устраивают танцев в честь Атаэнсик.       — Не устраивают, — согласился Шэй, а сам подумал, что Коннора вряд ли удастся пока заинтересовать танцами. Стремления войти в высшее общество у мальчишки нет, а девчонки для него сейчас — не желанные партии на танец, а непонятные вредные создания. — Ну как, силы-то еще есть?       Коннор выпятил губу, и Шэй сразу понял, что ребенок устал. Только ни за что не признается.       — А что, вы хотите еще подраться? — задиристо воскликнул мелкий.       — Да вот я думаю, что не хочу, — усмехнулся Шэй. — Пожалуй, нам стоит привести себя в порядок, пока Лиззи не позвала на обед, и пока твой отец не увидел нас взъерошенными и лохматыми.       — А вы сечёте, — одобрительно заметил Коннор, и Шэй машинально отметил, что, видимо, социализация тоже постепенно идет — нигде, кроме улицы, услышать жаргонного словечка парень не мог.       В ванной Шэй провел с Коннором не так уж мало времени — в самом деле, надо же было вдоволь набрызгаться водой? — а когда они вернулись в детскую, оказалось, что за окном посветлело. Сквозь большое окно с тяжелыми гардинами проглядывало бледное зимнее солнце. Так что если ветер унялся...       В коридоре раздались легкие шаги, и Коннор уверенно произнес:       — Это Лиззи. Только она так ходит. Энни топает громче, а миссис Стэмптон шаркает. А у солдат шаги тяжелее.       Шэй одобрительно кивнул. Коннор оказался очень внимательным ребенком, это хорошо. Потом, когда он пойдет по стопам своего отца, цепкий взгляд и смекалка сослужат ему не меньшую службу, чем умение бегать и стрелять. И все-таки... Шэй с удивлением отметил, что чувствует не просто одобрение, а... Гордость, пожалуй, хотя сам приложил к обучению Коннора не так уж много сил — за неимением на это времени.       — Мастер Коннор? — девушка пару раз стукнула в дверь и слегка ее приоткрыла, но внутрь не сунулась. — Ваш отец ждет вас к обеду.       — Мы уже идем, Лиззи, — звонко откликнулся Коннор, и дверь закрылась. — Мистер Кормак, ну может, теперь погуляем? Там солнышко.       — Посмотрим, — Шэй не стал ничего обещать и взял мальчишку за руку. — Возможно, мистер Кенуэй не будет против.       Коннор послушно потащился — видно, очень хотел на улицу. Там и впрямь сейчас было интересно. Наступало Рождество, улицы и лавки были украшены свечками, стеклянными игрушками и цветной бумагой, в окнах поблескивали золотые и серебряные нити, а из булочных тянуло свежей выпечкой и патокой, которой заливали сладкие пироги.       Хэйтем уже ждал их в столовой. Шэй видел, как внимательный взгляд возлюбленного остановился на небрежно переплетенной косице Коннора, а потом переметнулся к небрежно закатанным рукавам рубахи самого Шэя.       — Как ваши успехи? — поинтересовался Хэйтем и жестом пригласил обоих к столу.       — Неплохо. Я вижу, что Коннор многому выучился, — в тон откликнулся Шэй. — Но будет не лишним показать ему разные тактики боя.       — Лучше бы вы показали ему, как правильно решать примеры, а то в арифметике мистер Кенуэй-младший довольно сомнительный эксперт, — нахмурился Хэйтем. — Новым Фибоначчи ему не стать, поскольку он способен в одной и той же задаче последовательно получить три разных результата.       — Обязательно покажу, — не поддался на провокацию Шэй. — Уметь считать для современного человека просто необходимо. Не уверен насчет Фибоначчи, но примеры Коннор решать научится.       Хэйтем, видно, не ожидал такой покладистости, а потому чуть удивленно поднял бровь, но тему закрыл. В присутствии ребенка Шэй не мог спросить его о том, какие дела отвлекли его сегодня, а потому предложил:       — Что, если нам пойти погулять, мистер Кенуэй? Я обещал Коннору показать свой корабль.       — Погода не располагает к прогулкам, — еще больше нахмурился Хэйтем.       — Но там же солнце! — отчаянно выпалил Коннор, не удержавшись. — И не очень холодно...       Хэйтем недовольно качнул головой. Он не любил говорить за едой, но сейчас даже сделал исключение:       — Позволю себе напомнить, что осенью после таких же слов кое-кто провалялся полторы недели с горячкой, перепугав меня и миссис Стэмптон, а когда пришел в себя, не желал соблюдать постельный режим, прыгал по кровати и плевался микстурой, которую прописал доктор. Хочешь, чтобы мистер Кормак стал свидетелем подобного?       — Она невкусная, — горестно вздохнул мальчишка.       — Она и не должна быть вкусной, — отрезал Хэйтем. — Микстура должна показать тебе, что болеть — плохо.       — Я и так это понимаю, — его больше пригорюнился Коннор. — Отец! Пожалуйста! Я надену приличный костюм! И шарф. И можешь на Рождество мне ничего не дарить...       Шэй понял, что не в состоянии вынести такого неприкрытого детского горя.       — Никто не заболеет, — твердо произнес он. — Коннор тепло оденется, а обратно мы можем взять экипаж, если будет слишком холодно.       — В порту будет дуть еще сильней, — возразил Хэйтем, но Шэй по интонации понял, что тот колеблется.       — Погреемся на «Морриган», — парировал Шэй. — На борту всегда есть дежурные, уж кипяток у нас будет.       — Хорошо, — наконец сдался мистер Кенуэй. — Коннор, при условии, что ты будешь вести себя пристойно. На корабль это требование не распространяется, я все понимаю. Но на корабле ты обещаешь выполнять все требования безопасности, которые объяснит тебе мистер Кормак. Идет?       — Да! — мальчишке явно стоило огромной выдержки не нарушить данного слова прямо здесь и сейчас — он болтал ногами и едва не подпрыгивал на стуле.       После обеда было решено взять извозчика, а домой возвратиться пешком, если погода не проявит характер. Коннор крутился на сиденье, точно первый раз ехал в экипаже, и не мог отлипнуть от окошка, за которым едва ли можно было разглядеть что-то четкое, поскольку снег продолжал идти — теперь уже, правда, не колкий, а мелкий и мягкий.       Шэй видел, что Хэйтем глядит на ребенка, пожалуй, с нежностью, хотя, конечно, стоит Коннору повернуться — и нежность уступит место придирчивому взгляду и наставительным интонациям. Сам Шэй одергивал себя, когда уголок губ поднимался кверху — уж больно забавно выглядел юный мистер Кенуэй.       Дорогой костюмчик и элегантный шарфик совсем не гармонировали с бусиной на косичке, непосредственным поведением и клочком серого меха, торчащим из-за пазухи.       Наконец это заметил и Хэйтем:       — Коннор, — поинтересовался он вкрадчиво. — А что вот это такое?       Ребенок проследил за взмахом узкой ладони отца и слегка присмирел:       — Это Рохвако. Я хотел, чтобы он был со мной. Ему тоже интересно!       — Пусть посмотрит, — вступился Шэй. — Когда Рохвако еще такое доведется?       — Вам, мистер Кормак, конечно, продемонстрировать свою гордость хочется как можно большей аудитории... — насмешливо сощурился Хэйтем.       — Конечно, — абсолютно серьезно ответил Шэй.       Экипаж остановился. Мутные, заляпанные окна не позволяли даже определить местоположение в городе, и только когда возница спрыгнул с козел и отправился открыть господам дверь, Шэй вдруг понял, что непростительно расслабился. Как давно он позволял себе не замечать, что происходит вокруг?..       Первым на заснеженную мостовую выпрыгнул, конечно, Коннор. Не мог уже утерпеть.       — Это бриг, потому что у него две мачты? — с умным видом спросил мальчишка, и Шэй улыбнулся:       — Не только. Еще потому, что у него прямые паруса на фок-мачте и грот-мачте, а еще потому, что у него на гроте есть косой парус — трисель. Или, что правильней, грота-гаф-трисель, с помощью него управляют движением. С двумя мачтами бывают шхуны и бригантины...       — Мистер Кормак, — одернул его Хэйтем, который чуть задержался, чтобы расплатиться с возницей, — не рановато ли?..       В голосе возлюбленного звучали тщательно скрываемые смешливые нотки, но Шэй не понимал, о чем тот? О юном возрасте Коннора? Или о том, что еще на борт не взошли, а Шэя уже понесло?       Впрочем, ребенок слушал, сверкая глазами, и Шэй ответил, по крайней мере, на часть вопроса:       — В его возрасте некоторые уже юнгами нанимаются.       — Я хочу! — тут же изъявил желание Коннор.       — Ну уж нет, — Шэй усмехнулся. — Стать юнгой много ума не надо. Сначала стоит обучиться математике, физике и географии. А еще неплохо бы иметь понятие о механике... Да и морскому делу учатся отдельно.       О том, что ему самому пришлось учиться всему на практике, порой рискуя жизнью, капитан Кормак предпочел не вспоминать.       Коннор свел бровки. Кажется, как рассеянно подумалось Шэю, теперь он проявит больше рвения к наукам...       — На борт? — предложил мистер Кормак обоим.       Хэйтем кивнул и первым отправился к кораблю. Шэй, завидев на корме одного из скучающих дежурных, махнул рукой, чтобы бросили сходни. Коннор неожиданно начал робеть и, видно неосознанно, держался ближе к отцу. Мистер Кенуэй невозмутимо взошел на борт, прошелся по палубе и поинтересовался:       — И что ты хочешь тут сделать?       — Штурвал потрогать, — честно признался Коннор. — А еще хочу больше узнать про корабли. А правда, что можно на самый верх мачты влезть?       — Правда, но пока ты никуда не полезешь, — отрезал Хэйтем.       — А мистер Кормак?..       — Хочешь увидеть, как я сижу орлом на рее? — фыркнул Шэй. — В общем, могу.       Мистеру Кормаку на миг показалось, что Хэйтем того и гляди прижмет руку в перчатке ко лбу.       — Вставай за штурвал, — весело бросил Шэй. — Команды морские знаешь?       — Нет... — растерялся Коннор. — А какие они, морские команды?       — Капитан Кормак, — торопливо вмешался Хэйтем. — Будьте любезны... м-м-м... их приличный аналог!       Шэй задумался. Нет, командовал он как раз обычно вовсе не грубо, если, конечно, дело не в шторм и не под обстрелом... Но вот научить даже минимальным навыкам управления кораблем за столь краткое время почти невозможно — тем более что Хэйтем, конечно, не захочет задерживаться. Вот если бы дело летом происходило...       И тут, как всегда вовремя, выручил Гист. Он, отдуваясь, перебрался на борт с огромным ящиком, а потом со стуком поставил его на палубу и отер пот — вот уж кому явно не было холодно.       — Капитан, — он явно обрадовался. — Мистер Кенуэй! О, и младший мистер Кенуэй, будем знакомы. Кристофер Гист, старший помощник капитана Кормака.       — Коннор Кенуэй, — смело произнес мальчишка и протянул руку для пожатия.       Гист ладошку крепко потряс:       — Затруднения, капитан?       — Я нынче не капитан, — улыбнулся Шэй. — Капитан у нас — вот этот юноша, а я — так, юнгой нанялся.       — А, ну значит, я теперь при вас, мистер Коннор Кенуэй, — рассмеялся Гист. — Что оробели-то? Корабль — он нерешительных не любит. Идем-ка!..       Шэй явно видел, что Хэйтем подавляет улыбку, когда вся компания толпой отправилась на капитанский мостик. Шэй сам поставил мелкого к штурвалу (тот едва макушкой до верхнего края дотягивал) и сам уложил его руки поверх рукояток — левую наверх, правую — как раз справа.       — Крепко держишь? — серьезно спросил он.       — Еще бы! — откликнулся мальчишка.       — Смотри, капитан, — таинственно начал Гист. — Капитан ведь не всей команде приказы раздает, правда? Где ему за всем уследить! Для этого дела есть старпом. Ты старпому командуешь, что надо сделать — а уж он всех быстренько бегать заставит! Особенно юнгу, юнгой быть тяжко.       Шэй только руками развел, а потом и вытянулся, всем своим видом демонстрируя, что готов услужить.       — А ты, мистер... Хэйтем? — слегка запнулся Гист. — Юнгой поработаешь или матросом?       — Пожалуй, пассажиром, — фыркнул тот. — А то этот капитан меня на самые тяжелые работы отправит.       — Ну, давай! — Гист занял свое привычное место. — Наверное, сначала надо поднять якорь.       Коннор потоптался немного, поудобнее ухватился за ручки и звонко воскликнул:       — Поднять якорь!       Гист немедленно вытянулся и зычно продублировал:       — Поднять якорь!       С носа корабля высунулась изумленная физиономия дежурного, но тот, крепкий мужичок лет сорока, сразу увидел, кто за рулем, и скрылся, посмеиваясь.       Шэй метнулся к якорной цепи, потянул... Давненько не делал этого сам! А с капитанского мостика уже снова несся мальчишеский голосок, подхваченный громким голосом Гиста:       — Брамселя и бом-брамселя!       Шэй поспешно отправился к фок-мачте, посетовав про себя, что он тут один. Ну, как тут разом поднимешь и брамселя на обеих мачтах, и бом-брамселя? Даже изобразить времени надо — до черта!       Неожиданно рядом появился Хэйтем, который сделал вид, что подтягивает канат, но это только с виду. На самом деле, любовник не преминул язвительно заметить:       — Не слишком расторопный из тебя юнга.       — Я уже давно не юнга, — фыркнул Шэй и переместился к грот-мачте.       Но из Коннора капитан явно получался безжалостный, потому что последовал новый приказ:       — Ловим ветер!       — Грот-трисель по ветру, — радостно заорал Гист.       Шэй, сквернословя про себя, рванулся к триселю, но притормозил. Чтобы подтянуть трисель, надо травить грот... В одиночку не управиться. Но Хэйтем, конечно, уже был рядом — сделал вид, что помог. И тяжело вздохнул:       — Они нас вдвоем тут загоняют. Дорвались!       — Это точно, — выдохнул Шэй. — Держу пари, мне это Гист еще долго припоминать будет...       И тут с мостика раздался уже голос старпома:       — За-апевай!       Шэй развернулся и с трудом удержался, чтобы не показать неприличного жеста. Хэйтем тоже повернулся к мостику — и теперь уже не скрывал улыбки. Коннор упоенно покачивался за штурвалом — воображение явно вело его в какие-то неизведанные дали, щеки раскраснелись, глаза блестели.       Шэй увидел, как Коннор о чем-то спрашивает Гиста, и тот, чуть нахмурившись, отвечает.       — Полезешь, никуда не денешься, — раньше, чем Шэй, догадался Хэйтем.       И верно, «капитан» звонко воскликнул:       — Лево руля, поворачиваем!       Гист был более точен:       — Поворот оверштаг! Фок-брамсель на гитовы, грот-брамсель стянуть!       — А не рановато такие пируэты выделывать? — проорал Шэй, теперь понимая, к чему ведет старпом.       Но с мостика раздался только смех, а потом и раскатистый голос Гиста:       — Раздернуть грот-брамсель!       — Полезай, — хмыкнул Хэйтем. — А я вообще пассажир, по палубе гуляю, у меня променад.       — Сейчас нас тут всех сначала развернет, а потом сдует, — буркнул Шэй. — Посмотрим, как ты будешь совершать променад.       Но показать мальчишке, на что способны настоящие моряки, и вправду хотелось, поэтому Шэй с разбега рванулся к мачте, перерубил трос (не забыть бы потом несколько катушек купить!) и в пару мгновений взлетел на площадку напротив «вороньего гнезда», а потом и «ослабил» собранный парус. И ловко спустился вниз. Хэйтем подал ему руку, чтобы удобнее было спрыгивать, и с улыбкой осведомился:       — Наигрался?       — Я — пожалуй, — Шэй перевел дыхание. — А вот Коннор, кажется, еще нет.       — Успеет еще, — вздохнул Хэйтем.       Шэй кивнул. Игры играми, а сумерки начинали сгущаться, так что стоило выдвигаться в обратный путь.       — Возвращаемся в порт! — крикнул он, поднимаясь на мостик.       Коннор, что удивительно, без возражений отлепился от штурвала и погладил блестящую, отполированную тысячами касаний рукоятку.       — Я теперь по-настоящему хочу.       — Это немного позже, — пообещал Шэй.       Хэйтем тоже подошел ближе, внимательно оглядывая абсолютно счастливого сына.       — Молодец, — Гист торжественно хлопнул мальчишку по плечу. — Быстро схватываешь, капитан Кенуэй!       Шэй, готовый уже перехватить мелкого за руку, чтобы увести, вдруг увидел, как вздрогнул Хэйтем.       — А ведь что-то есть, — вздохнул Хэйтем горько. — Идемте, капитан Кенуэй.                            24 декабря 1765, Нью-Йорк              Шэй привык к простым и строгим, но не лишенным изящества, порядкам в доме Хэйтема, однако этот Сочельник отличался от прочих дней, и даже от Сочельника в прошлом году.       Год назад Коннор еще дичился незнакомых ему традиций, с недоумением принял подаренные на Рождество сладости (правда, ел с удовольствием) и не умел даже толком ответить на поздравления, хотя бы и от слуг.       Тогда же Шэй узнал, что у ганьягэха (которых также называли каниенкехака, Люди Кремня) год начинается в феврале, а понятие Рождества отсутствует в принципе — даже для их языческих богов.       В этом году все было иначе. У Коннора в Нью-Йорке появились приятели-ровесники, которые ввели его в курс дела лучше, чем отец — и дом преобразился. Шэй, проснувшись утром в постели Хэйтема, слышал, что мелкий не только встал, но и успел развить бешеную деятельность.       Когда мистер Кормак и мистер Кенуэй-старший спустились в столовую, там, кроме завтрака, на столе уже были разложены листы цветной бумаги и цветные нитки, а Коннор под руководством миссис Стэмптон вырезал разноцветные звездочки и старательно оклеивал их фольгой. Пахло свежим тестом, клеем, яблоками и знакомым сочным запахом каких-то растений. Шэй припоминал что-то из детства, но толком вспомнить, что это было, не мог.       Приготовившись защищать мальчишку от гнева Хэйтема, Шэй безотчетно встал ближе к Коннору и даже отметил — старается парень, аж кончик языка прикусил, — но не пригодилось. Мистер Кенуэй вполне благодушно оглядел устроенный бедлам и поинтересовался:       — Миссис Стэмптон, мастер Коннор, вы не будете против, если мы отвоюем у вас кусочек стола? Только позавтракать — и сразу вернем.       — Угу, — Коннор, очевидно, был слишком увлечен и уверен в своей безнаказанности.       Шэй огляделся. Да, с вечера столовая преобразилась: на камине торчали несколько свечей в «юбочках» из фольги; на гардинах появились смутно знакомые вечнозеленые растения, которые и пахли — резковато и вкусно; по полу валялись обрезки бумаги. Из необычного Шэй отметил, что каминная полка, канделябры и тяжелые напольные часы украсились нитками бусин — видимо, национальный индейский колорит.       Шэй вдруг припомнил то, чему учил его собственный отец — и не удержался. Надо же, ни разу за всю сознательную жизнь не вспоминал, а тут припомнилось — да так ярко!       — Дай-ка, — он шагнул еще ближе к мальчишке и жестом попросил у миссис Стэмптон ножницы.       Та, подслеповато щурясь, охотно отдала — и тоже, как показалось Шэю, поглядела с любопытством. Праздничная атмосфера невольно захватывала всех.       Шэй взял один из листов, синий, сложил квадратом, а потом еще и еще — и начал вдохновенно вырезать. Коннор даже отвлекся от своего действа и с интересом сунулся под локоть. Шэй понадеялся, что все сделал правильно, отложил ножницы и развернул причудливо изрезанный лист, похожий на огромную снежинку.       — Здорово! — глаза мальчишки загорелись. — Как вы это сделали?       Шэй, чуть посмеиваясь, показал — как, и добавил:       — Приложи фантазию. Из-за того, что лист сложен во много раз, узоры будут получаться симметричными, а значит, это в любом случае будет красиво.       Коннор защелкал ножницами, а миссис Стэмптон заметила — и не без одобрения:       — Вы мальчику прямо как крестный отец.       Хэйтем несколько нервно повел плечами и сдержанно заметил:       — Мистер Кормак и есть крестный отец Коннора.       Шэй с трудом подавил порыв изумленно обернуться. Он точно знал, что ни в каких обрядах крещения участия не принимал, да и Хэйтем ни разу не упоминал о том, что Коннора вообще крестили. И это не говоря уже о том, что Коннор, абсолютно очевидно, принял бы это в штыки. Недаром до сих пор гульки-обереги дарит...       Очевидно, мистер Кенуэй счел, что нужно дать некоторые пояснения, причем всем, а потому вскинул подбородок и пояснил:       — Вы, должно быть, помните, что я говорил о том, что не следует привлекать внимания к обстоятельствам появления моего сына в этом доме? Мы предпочли церковь вдали от Нью-Йорка.       Шэй сразу понял — ни о каком крещении и речи не шло, Коннор наверняка упирался бы руками и ногами, а значит, Хэйтем приложил все силы к тому, чтобы ограничить слухи. И, скорее всего, приложил не только силы, но и средства. Судя по нахмурившейся физиономии Коннора, тому сделали серьезное внушение.       — Ох, мистер Кормак, простите, — виновато вздохнула экономка. — Мне следовало бы догадаться. В таком случае я скажу вам, что вы лучший крестный отец, каких я встречала.       Коннору явно не нравилось, куда зашел разговор, да и Шэй чувствовал себя не слишком уверенно. О Хэйтеме и говорить нечего — все личное он всегда предпочитал прятать за семью печатями, а потому Шэю ничего не осталось, как вежливо улыбнуться и постараться отвлечь от себя внимание:       — Ну-ка, Коннор, покажи, что у тебя получилось?       Мальчишка несколько успокоился и с любопытством и осторожностью взялся разворачивать продырявленный и изрезанный лист. Снежинка у него получилась странноватая — в ней как будто угадывались индейские мотивы, но мелкий Радунхагейду немедленно пришел в восторг. Шэй не сомневался, что к вечеру такими снежинками будут украшены все поверхности в доме, докуда дотянутся шаловливые ручонки.       — Мистер Кенуэй, не хотите ли приложить руку к украшению дома? — насмешливо предложил Шэй.       — Пожалуй, приложу руку к тому, чтобы в светлый праздник дом как можно лучше охранялся, а солдаты были трезвы, — парировал Хэйтем, но вдруг смягчился. — Я не мастер вырезать из бумаги, однако тоже мог бы на что-то сгодиться. Когда-то я неплохо рисовал... Надеюсь, краски у вас на столе для росписи бумажных поделок, а не стен и скатерти.       Еще год назад Шэй и помыслить не мог, что увидит любовника не над деловыми бумагами, не с ножом и не с пистолетом, а с кисточкой. Но вот же, сидит... Хмурится и легкими мазками малюет на звездочках силуэты зверей и птиц, деревьев и домиков.       От множества снежинок количество обрезков на полу многократно увеличилось, и Лиззи, пришедшая убирать со стола после завтрака, изумленно округлила глаза. А потом и рот приоткрыла, когда узрела строгого господина, прикусывающего кончик кисточки.       Но Хэйтем, конечно, себе не изменил. Не обращая внимания на изумленный взгляд горничной, он сухо бросил:       — Как только юный мистер Кенуэй закончит с вырезанием, уберите, пожалуйста, с пола.       Лиззи безмолвно сделала книксен. Видно, слова у нее закончились, хотя вообще-то, насколько Шэй знал, она была той еще болтушкой, просто хозяина побаивалась. А вот миссис Стэмптон тяжело поднялась на ноги и извинилась:       — Мне бы на кухню. К вечеру-то много чего сготовить придется, а разве Энни доверишь что сложнее овсянки? Я уж пойду, мистер Кенуэй.       До вечера оставалось еще много времени, и день обещал быть долгим.                            Шэй не мог назвать себя человеком религиозным, несмотря на воспитание, полученное в детстве. Но вечер Сочельника — это всегда было нечто особенное.       Для Шэя вся праздничная шумиха всегда проходила стороной, но он умел быть внимательным, умел подмечать то, что это, пожалуй, едва ли не единственный день в году, когда люди — такие разные, несговорчивые и упрямые — не ждут того, что что-то свалится с неба, а создают себе волшебство сами.       Время уже давно было не детское, но за окном еще слышались звонкие голоса мальчиков и девочек, поющих радостные рождественские псалмы и собирающих мелкие монетки и сладости. Коннор, которого в это время обычно отправляли спать, был радостно возбужден и мешался под ногами у слуг. По дому начинал разливался густой и вкусный запах печеной индейки и клюквенного соуса к ней — с корицей, гвоздикой и апельсином. Пахло и сладким тестом яблочного пирога. Миссис Стэмптон гоняла Коннора, да и Шэю тоже разок досталось, когда он по просьбе Хэйтема заглянул на кухню справиться о приготовлениях, а заодно и стянул кусок еще сырого теста.       Миссис Стэмптон смешно ругалась, но полотенцем шлепнула чувствительно, а когда улыбающийся Шэй вернулся отчитаться, мистер Кенуэй со сдержанной улыбкой заметил:       — Кажется, у меня теперь... двое?       — Я тоже могу так сказать, — парировал Шэй, а подумав, и добавил. — И, боюсь, Коннор тоже.       — Кстати, — Хэйтем нахмурился. — Пройдет еще совсем немного времени, и Коннор начнет задавать неудобные вопросы. Тебе следовало бы чаще ночевать в комнате, которую тебе отвели. Или хотя бы побывать там.       — Я бываю, — возразил Шэй. — У меня там мои вещи все-таки. Если я перенесу все свои вещи к тебе в спальню, неудобные вопросы будет задавать не только Коннор. Кстати, с каких это пор я стал крестным отцом?       Хэйтем с неудовольствием на него поглядел:       — Я же не могу сказать соседям, что мой сын... дикарь. По Коннору и так видно, что он метис. Поначалу его не принимали в среде ровесников, даже дразнили. Я не хотел в это вмешиваться, но немного...       — Научил его драться, — кивнул Шэй. — Я заметил.       — Именно, — согласился Хэйтем. — От крещения Коннор отказался, я настаивал... но в результате мы достигли компромисса. Такая трогательная история: мать мальчика погибла, а лучший друг отца помог ему разделить заботу о малыше.       — С какой-то стороны всё это правда, — оценил Шэй. — Мог бы предупредить меня, чтобы я не оказался в глупом положении.       — Собирался, — вздохнул Хэйтем. — Не успел. Когда мы на людях, о таких вещах не говорят, а когда наедине... Сначала мы обсуждаем дела Ордена, а потом нам не до разговоров. По крайней мере, первые дни после твоего приезда.       Шэй кивнул и осведомился:       — Есть еще что-то, о чем мне следует знать?       Хэйтем задумался, качнул головой:       — Пожалуй, нет. Я отправлял Коннора в его племя летом, пока ты отсутствовал. Свежий воздух ему на пользу. Он вернулся оттуда с новым луком и кучей барахла вроде камушков и перьев, зато наладил переписку со своим приятелем в племени. Показывал мне письма, я читал... Судя по тому, что пишет этот Ганадогон, индейцам приходится нелегко, но они все равно упираются и слезать с насиженного места не хотят. Упрямцы... А еще меня смущает, что у него там, в племени, есть какой-то наставник. Коннор называет его Раксота, «дедушка». Я бы предпочел воспитывать сына сам, но он такой же упрямец, как и все его племя.       — Ганьягэха можно понять, — пожал плечами Шэй. — Они заботятся о своем Радунхагейду. А что до наставников... Наверное, это какая-то традиция?       — Примерно так Коннор мне это и объяснил, — хмуро откликнулся Хэйтем. — Ведь родных по крови у него в племени нет.       — Отец? Мистер Кормак? — в дверь просунулась взлохмаченная головенка. — Миссис Стэмптон говорит, что можно накрывать на стол. Лиззи ждет указаний.       — А почему работу слуг выполняешь ты, а не Лиззи? — уточнил Хэйтем.       — Она хотела, но я сказал, что сам, — Коннор просунулся в дверь по плечи. — Отец, сегодня же праздник бледнолицего бога! Не ругайся.       — Не скажи так при остальных! — возмутился Хэйтем. — Сегодня праздник в честь рождения сына Божьего, Иисуса. Богословие скучная наука, но знать основы...       Шэй немедленно его перебил, пока Хэйтем не углубился в дебри:       — Нынешней ночью наместник апостола Петра на Земле, Папа Римский, поздравит всех верующих с Рождеством.       — Причем тут Папа Римский? — осуждающе уставился на него Хэйтем. — Папа Римский — в Италии, где едва не осталось твое бренное тело.       — Я все же ирландец по крови, — дернул плечом Шэй. — И католик. Так что Бог, его сын Иисус, первый из двенадцати апостолов Петр, а потом Папа Римский.       — К черту Папу, — не согласился мистер Кенуэй. — Не путайте моего сына, мистер Кормак!       Коннор честно переводил взгляд с одного на другого и задал логичный вопрос:       — Значит, у вас с мистером Кормаком разные боги?       — Нет, — Хэйтем первым взял себя в руки. — Просто разный подход, как следует выражать почтение Господу нашему. Некоторые считают, что Господь оставил бы всю власть на земле в одни руки.       — А другие, — не менее ядовито откликнулся Шэй, — полагают, что Церковь может быть подобна некому демократическому обществу. Что идет вразрез с целями Ордена.       — Ордена? — непонимающе свел бровки Коннор.       — Это... — Хэйтем сам себя оборвал. — Коннор, сегодня Рождество, светлый праздник. Так что торжественный ужин, подарки, а завтра мы сходим на дневную мессу, чтобы выразить почтение Господу и поздравить соседей. Беги, скажи Лиззи, чтобы все подготовила.       — Здорово! — немедленно забыл про бледнолицых богов Коннор — и его макушка исчезла за дверью.       — Волосы приведи в порядок, — вслед ему возвысил голос Хэйтем, но из коридора уже раздавался топот.       Возникла пауза. Шэй прямо шестым чувством понял, что пауза эта... неспроста.       — Где была твоя голова? — отрывисто и сердито спросил мистер Кенуэй. — Мальчику всего девять лет. Девять! Если сейчас рассказать ему про Орден, он преисполнится желания драться с ассасинами — и неизвестно, как мне это аукнется.       Шэй покаянно склонил голову:       — Это еще не самое худшее, — он вздохнул. — Если он сейчас узнает про некие тайные Орден и Братство, то расскажет всем окрестным мальчишкам и девчонкам, а им в таком возрасте только повод дай сколотить банду. И тогда здесь откроются маленькие филиалы Ордена сопливых носов и Братства разбитых коленок.       — Ты и сам все понимаешь, — заметил мистер Кенуэй. — Впредь будь аккуратнее в своих высказываниях. Тем более что я не замечал, чтобы ты был ревностным католиком.       — Из тебя тоже весьма сомнительный последователь англиканской церкви, — парировал Шэй.       — Коннор ходит в церковь Иоанна Богослова, — веско припечатал Хэйтем. — Точнее, я несколько раз его туда водил. Это англиканская церковь, и будет скверно, если он начнет там говорить о твоем католичестве. В конце концов, сам он верит в Сонквиатисона и Атаэнсик. Нет никакой разницы, какое течение он воспримет из христианства.       Шэй несколько поостыл и согласно кивнул:       — Сойдемся на том, что сегодня Рождество, а спорить больше не будем.       Хэйтем удовлетворенно кивнул, но не преминул отметить:       — Вот Коннор так же себя ведет, когда я прав.       — Конечно, он же на меня смотрит, — буркнул Шэй. — А ты, конечно, всегда прав.       — Чаще всего, — с достоинством откликнулся Хэйтем. — Идем?       — Мне нужно заглянуть к себе, — рассеянно отозвался мистер Кормак. — У меня там припрятан подарок. Для Коннора.       — Я тоже приготовил подарки, — кивнул Хэйтем. — Встретимся в столовой.       Шэй поспешно удалился. Он подозревал, что подарок, который он привез из Италии на Рождество, понравится Коннору, но вряд ли понравится Хэйтему, а потому собирался скрывать его до последнего. До момента дарения, когда даже Хэйтем не сможет его отобрать.       Красивый футляр Шэй спрятал на поясе и спустился в столовую самым непринужденным шагом.       На улице давно стемнело, гардины в столовой были сдвинуты, но от множества свечей было светло, как днем. Свечи горели и сияли, и в их свете красиво поблескивала фольга на звездочках и нити с металлической проволокой, на которых видели украшения. На белоснежной скатерти, укрывавшей стол, громоздились блюда с закусками, в ведерке со льдом охлаждалась пара бутылок шабли, столь любимого Хэйтемом, а на деревянной подставке дымилась жестяная миска с клюквенным соусом.       Коннор, конечно, был здесь — всюду заглядывал, но ничего не трогал. Запрет отца его бы не остановил, но, видно, мальчишка сам себе не хотел портить праздник.       Шэй тоже огляделся с интересом. Конечно, таких празднований у него никогда не было. Пока был жив его отец, отмечали скромно — и это только в том случае, если отец не был в плавании. Пирог, бутылка чего-нибудь крепкого для Кормака-старшего, шоколад и лакричные конфеты для младшего. Если отец был в море, то тетка подавала на стол куриные крылья вместо индейки и карамель вместо шоколада. В Братстве же... Шэй зажмурился. Не хотел вспоминать.       Дверь приоткрылась и осталась в открытом положении, придерживаемая Энни, когда миссис Стэмптон гордо и с одышкой принесла в комнату большое блюдо с горячим — праздничной индейкой. У индейки были круглые румяные бока и золотистая корочка.       — Вот, — экономка явно была довольна делом своих рук. — А пирог Лиззи принесет позже.       Шэй понимал, что втроем все это съесть невозможно, так что слугам тоже достанется, и улыбнулся:       — Спасибо, миссис Стэмптон. Выглядит просто потрясающе.       — И на вкус тоже, — с достоинством произнесла та. — Пойду позову к ужину Фрэнка. Но вы, если что — звоните в колокольчик, и девочки прибегут. С Рождеством, мастер Коннор. С Рождеством, мистер Кормак.       Взаимные поздравления были прерваны появлением Хэйтема, и сразу возникла неразбериха, но тот быстро уладил дело и, едва за экономкой затворилась дверь, как Хэйтем произнес:       — Думаю, что стоит вас одарить, мистер Кенуэй, до ужина. Потому что иначе вы от любопытства лопнете, да и я с трудом удерживался, чтобы не подарить вам это раньше.       Коннор поглядел на Шэя и недоверчиво уточнил:       — Отец, я же сам сказал, что если меня на корабль возьмут, то не надо дарить...       — Я уже купил, не возвращать же, — Хэйтем улыбнулся и, выглянув в коридор, принес две празднично украшенные коробки. — Один подарок тебя вряд ли порадует. Второй — бесполезный, но это именно то, что я выбирал для тебя.       Шэй и сам навострил уши. Было любопытно. Да что там, было чертовски любопытно!       Коннор принял коробки, торопливо пробормотал «спасибо, отец» и взялся разрывать хрусткую бумагу на первой коробке. Под ней мелькнул обычный серый картон, а под картоном...       Мистер Кормак вздохнул — типичный английский подарок.       — Это... часы? — удивленно спросил Коннор. — А зачем?       — Джентльмену положено иметь часы, — наставительно заметил Хэйтем. — А кроме того, я заметил, что ты то и дело норовишь «опоздать» к уроку. Полагаю, с часами опаздывать ты больше не будешь.       Коннор нахмурился. Подарок был, конечно, дорогим, но — по детскому восприятию — не только бесполезным, но еще и вредным. А потому в большую коробку он полез, сердито шурша.       — О, — сорвалось с его губ, когда упаковка раскрылась. — Это... мне?       — Конечно, — Шэй видел, как Хэйтем прячет почти болезненную улыбку. — Модель не боится воды и выполнена в точном соответствии с настоящим кораблем.       Шэй подался вперед. Коннор бережно убрал картон, выставив на стол небольшую модель фрегата — очень красивого, с белыми парусами.       — Я бы и сам от такого не отказался, — пробормотал Шэй.       — Спасибо, отец! — Коннор, казалось, не знал, куда себя девать. — Я...       — Полно, — мягко откликнулся мистер Кенуэй. — Поставь куда-нибудь, где сможешь его видеть, и садись.       — Минуту, — Шэй приподнял руку. — У меня тоже есть подарок. Держи.       Узкий футляр перекочевал в детские руки, и Коннор с любопытством щелкнул застежкой. И снова замер. Хэйтем несколько встревоженно свел брови и, заглянув поверх плеча сына, негромко спросил, глядя Шэю прямо в глаза:       — Кинжал? Настоящий? Заточенный? Мистер Кормак, сегодня вы превзошли самого себя...       — Какой он... опасный, — выразил мысль Коннор. — И красивый. Спасибо!       Шэй, не прерывая зрительного контакта с Хэйтемом, обнял бросившегося ему в объятия мальчишку, и произнес:       — Настоящий пиратский кинжал. В Италии отлично делают оружие. А поскольку он действительно заточен, тебе нужно быть осторожнее с ним.       — Спасибо, мистер... — тут Коннор осекся и поднял голову. Шэй не мог не посмотреть на него. — А помните, когда я вас впервые увидел, вы сказали, что друзья называют вас Шэй? Можно, я тоже так буду звать?       — Конечно, — мистер Кормак кивнул. — Ты можешь звать меня по имени. И на ты, как отца.       — Спасибо, Шэй, — Коннор прижался крепче. — Я буду его беречь, обещаю.       Хэйтем глядел серьезно, но уже не осуждающе, а задумчиво. И наконец произнес:       — Надеюсь, этот подарок научит тебя терпению и осторожности, Коннор. Ты все-таки... мой сын.       — Обещаю, — не очень понятно отозвался мальчишка и отступил. — Когда я убью своего первого зверя, я подарю его шкуру тебе, Шэй.       — Буду ждать, — серьезно откликнулся мистер Кормак. — А теперь, думаю, самое время за стол.       Индейка и впрямь оказалась божественной. Сочное белое мясо со сладковатым соусом таяло на языке, но Шэй сам себе напоминал, что впереди еще пирог — и старался не очень налегать. Хэйтем ограничился небольшим куском грудки и предпочел тартинки с икрой. Коннор старательно пользовался ножом и вилкой, но уплетал за обе щеки, а потому перемазался соусом, который не оттерся даже салфеткой.       Было тепло и очень уютно. И когда мистер Кенуэй поднялся, извлекая из ведерка бутылку с вином, Шэй откинулся на спинку стула, чувствуя себя абсолютно счастливым. Хэйтем еще, конечно, не преминет высказаться за кинжал, но ведь не стал возражать? Значит, головомойка будет не сильной.       Шэй принял из рук возлюбленного прохладный бокал и вдруг предложил:       — Коннор, хочешь попробовать вина?       Рука Хэйтема дрогнула, и тот как-то обреченно произнес:       — Вот теперь ты совсем... себя превзошел.       — Хочу, — немедленно откликнулся мальчишка.       — Я в его возрасте... — тут Шэй прикусил язык. — Ничего парню от пары глотков не будет. Шабли довольно легкое вино.       — Главное, чтобы не начал пить ром и грабить королевские суда, — буркнул Хэйтем, но чистый бокал, заботливо припасенный на всякий случай старательной Лиззи, взял. Налил немножко и протянул сыну:       — Балует тебя мистер Кормак.       — Мне нравится, — довольно отозвался Коннор.       — Кто бы сомневался, — Хэйтем наполнил свой бокал последним и сел, поднимая руку. — За Светлый праздник Рождества!       Три бокала столкнулись с мелодичным звоном — и теперь Шэй невольно подумал, что всегда будет помнить этот вечер. Что бы ни случилось потом.