Дело всей жизни

      Путь к Нью-Йорку оказался нелегок, но Шэй этого почти не замечал. Капитанские привычки укоренились в его душе настолько глубоко, что отдавая приказы, он порой с трудом их осознавал. В прибрежных водах «Морриган» успела освободить четыре «плавучих тюрьмы» и дважды уходила от погони, поскольку британским капитанам это пришлось не по душе, и Шэй чувствовал удовлетворение, однако гораздо ярче он чувствовал за пазухой сверток со Шкатулкой, с которым не расставался даже во сне. Верный Гист по-прежнему стоял по правую руку, но капитан Кормак подумал о том, что тому уже нелегко выдерживать такие путешествия. Пожалуй, нужно будет подобрать нового квартирмейстера, и это вряд ли будет сложно — в костяке команды много опытных моряков. Гораздо труднее будет объяснить Кристоферу, что его отстраняют не потому, что капитан Кормак разочаровался в нем, а для его же блага. К тому же в ближайшее время Шэй не собирался отправляться в длительные плаванья...       Нью-Йорк был захвачен британцами, а потому Шэй благоразумно не стал пытаться швартоваться к причалам Манхэттена. Он аккуратно провел «Морриган» по знакомому уже пути — мимо Гарлема, и колонисты милостиво пропустили бриг под французским флагом. Капитан Кормак порадовался своей предусмотрительности — на Францию в колониях смотрели с надеждой, де ла Серр даже говорил что-то о том, что поддержать Америку было бы очень полезно в плане ограничения британских аппетитов.       Шэй сошел с борта в смутно знакомой ему местности — вроде бы неподалеку он с Хэйтемом в компании Коннора когда-то охотился на «рогатых медведей». Никакого капитана порта в небольшом поселении, куда он попал, не было, зато путь Шэю преградил отряд колонистских патриотов. Однако мистер Кормак знал, чем можно убедить колонистов в том, что он друг — пусть трюмы «Морриган» не ломились от грузов, как в более лихие времена, но там хватало снабжения с захваченных «плавучих тюрем». Денег брать Шэй не собирался, да и нет, поди, у партизан денег.       Щедрое предложение позволило не только мигом договориться о взаимном ненападении, но и помогло в чисто практическом плане: Шэю пожаловали лошадь, а экипажу «Морриган» — запасы кукурузной водки. Шэй планировал позже наведаться сюда или отправить Гисту письмо с распоряжениями относительно команды и брига. Место для стоянки было не слишком удачное, но пока Шэй не знал, где будет безопаснее разместить корабль.       Лошадь оказалась тощей и ленивой, но все лучше, чем добираться пешком. Шэй трясся по грязной, но утоптанной дороге, а сердце стучало тем чаще, чем ближе были заставы Нью-Йорка. Мистера Кормака абсолютно не интересовало, кто нынче контролирует город. Британцы — так британцы, все равно до выяснения реалий прятаться придется от всех. А уж о том, как пробраться в Нью-Йорк, минуя заставы, ворота и прочие бесполезные для тамплиеров (и ассасинов) меры безопасности, Шэй знал отлично.       Пробираться, конечно, пришлось через весь город. Шэй мог бы пролезть и куда ближе к дому Хэйтема, но тощая кобыла — это не только средство передвижения, но и обуза, в карман не спрячешь и через стену не перемахнешь.       Поездка через город, кишащий британскими солдатами, несколько затянулась. Февраль выдался не слишком холодным, вскоре начал накрапывать... то ли дождь, то ли мелкий снег, не разберешь. Шэй с тоской поглядел в начинавшее вечереть небо и пнул клячу пяткой, пока не окочурилась по дороге.       Когда он добрался до дома Хэйтема, стемнело, хотя на часах явно было не позже шести-семи часов вечера. Мистер Кормак часов не доставал. В конце концов, часом раньше, часом позже... Позади было шестнадцать лет.       Стоило распахнуть ворота, как Шэю навстречу выскочил Руджеро — в одной рубахе. Шэй отметил мельком, что итальянец за то время, что они не виделись, как-то... не растолстел, а, скорее, заматерел. Отрастил бородку, и даже в его суетливых движениях проявлялось что-то сродни вальяжности. Галлиани махал руками и многословно что-то восклицал, но Шэй вышел на свет и тоже махнул рукой — мол, свои. Конюх, он же садовник, он же помощник по всяким мелким делам, прижал руку к груди и так же многословно рассыпался в извинениях. Мистер Кормак даже слушать не стал, жестом показал, что желает поставить кобылу в стойло.       В конюшне было темно; тени от фонаря в руках конюха качались, словно живые, и Шэй увидел три лошадиных морды — в рядок. Лошади мерно покачивали головами, хрупали сеном и к «пополнению» отнеслись индифферентно.       — Мсье... — Шэй запнулся и раздраженно дернул плечом. — Галлиани, мистер Кенуэй дома?       — С час назад вернулся, — энергично ответил конюх и предложил. — Позвольте поводья, мистер Кормак? Мистер Кенуэй в кабинете.       — Нет, я... сам, — Шэй вдруг понял, что ему хочется остаться наедине. Преподнести новость хотелось так, чтобы это событие стало достойным воспоминанием.       — О, mamma mia, — выпалил Руджеро и, не слишком вежливо впихнув в руки Шэю фонарь, удалился, что-то бормоча уже себе под нос.       Шэй аккуратно пристроил фонарь на крюк у самой двери и повел клячу в открытый денник. Фонарь освещал слишком слабо, и кобыла явно лучше Шэя знала, куда идти — туда, где кормушка, которой Шэй пока не видел — глаза не успели привыкнуть. Мистер Кормак закрыл денник и зачерпнул воды из бадьи, чтобы напоить лошадь, а потом и рассеянно почесал ее морду.       Наверное, первым делом стоит передать Шкатулку Хэйтему, а дальше, что бы с ней уже ни приключилось, обещание будет исполнено. Шэй нащупал сверток за пазухой... и услышал за порогом чьи-то быстрые шаги. Площадка перед конюшней была усыпана перепревшим, негодным сеном, и кто им шуршит и шлепает, было непонятно, но Шэй решил, что вернулся Галлиани. В самом деле, мало накормить лошадь, нужно ее расседлать и вычистить, да и осмотреть не мешает — вдруг блохи, или подковы стоит сменить...       Однако в распахнутую дверь ворвался и замер под фонарем вовсе не конюх. Шэй увидел, как Хэйтем озирается, и громко вздохнул. Так давно не видел, а движения знал наизусть. Впрочем, мистер Кенуэй достаточно быстро сориентировался:       — Капитан Кормак! Почему вы торчите на конюшне вместо того, чтобы пройти в дом?       — Хэйтем, — Шэй улыбнулся, но Хэйтема уже несло:       — От тебя не было писем почти три месяца, а теперь ты появляешься и обнимаешься с лошадью!       — Это же не на тебе я верхом целый день... — ляпнул Шэй — и осекся, потому что прозвучало двусмысленно.       — Шэй... — простонал мистер Кенуэй, прижав руку ко лбу, а потом в несколько шагов оказался рядом и крепко прижал к груди.       Мистер Кормак прикусил губу — рана на плече давала о себе знать, но он не попытался вырваться, а крепко обнял в ответ. Чувствовал дыхание у уха, а под подбородком оказалась дорогая ткань сюртука — Хэйтем, конечно, даже в одиночестве не мог себе позволить одеться кое-как. Ведь не мог же знать, когда ждать?..       Обнимались долго. Шэй никак не мог заставить себя прервать эти минуты, хотя понимал, что сказать нужно очень многое, и мистер Кенуэй первым отстранился сам, но скользнул пальцами по предплечью и задержал их на манжете.       — Я не спрашиваю тебя, какие новости ты привез, — глухо произнес мистер Кенуэй и собирался было продолжить, но Шэй вдруг понял, что тот даже не надеется, что Шкатулка здесь.       И мистер Кормак не дал любовнику закончить. Потянулся за пазуху свободной рукой, выудил сверток и вложил в ладонь Хэйтема. Хотелось что-то сказать, но слов не нашлось.       Но вместо ожидаемого изумления или восхищения на лице мистера Кенуэя отразилось непонимание:       — Что это? Что бы оно ни было, наверное, может подождать?       — Нет, — выдохнул Шэй. — Не может.       И тут до Хэйтема дошло. Он уставился на сверток в своей руке с каким-то отчаянием, словно у него в ладони оказалась граната с подожженным фитилем, а потом как-то беспомощно поглядел на Шэя.       Мистер Кормак вдруг припомнил тот самый момент, на «Морриган», когда он сам принял приказ отыскать недостающую часть из парного артефакта Предтеч... И хрипло произнес:       — На это действительно ушли годы. Но не вся моя жизнь. Я нашел ее... Ради тебя.       — Если бы я знал тогда... — Хэйтем покачал головой. — Шэй...       — Больше я никуда не уеду, — мистер Кормак заглянул ему в глаза. — Если не прогонишь.       Неожиданно тонкие губы Хэйтема тронула полуулыбка:       — Ты полагаешь, все это время я был с тобой исключительно в ожидании Шкатулки? Я... рад, что ты вернулся. В этой Шкатулке не только притязания Ордена. В ней...       — Да, — кивнул Шэй. — В ней мое право остаться здесь. И я собираюсь этим правом воспользоваться.       Мистер Кенуэй не ответил. Убрать артефакт ему было некуда, а потому он продолжил держать Шкатулку в руке, когда снова обнял — так крепко, что Шэй ощутил, как от боли кровь отливает от лица. И все-таки этот миг был лучшим — если не во всей жизни, то в той, что Шэй помнил и мог оценить.       Мистер Кормак прижался щекой к скуле любовника и закрыл глаза. Губы искать пришлось на ощупь, но Хэйтем поддержал за затылок... Он, видимо, не прикрывал глаз.       Целовал Шэй слепо и, возможно, грубо, но никак не мог утолить чувство, что этого больше не отнимут. Хотелось немедленно, здесь и сейчас, доказать и себе, и Хэйтему, и чуть ли не всему миру, что теперь у него есть право делать это беспрепятственно, без оглядки на обещание, которое может в любой момент заставить сорваться и отправиться через полмира.       Ничего больше в этот миг для Шэя не существовало. Колонии, Америка, война, — всё могло подождать.       Хэйтем отвечал не менее... хищно. Соображал Шэй слабо, но догадался, что любовника терзают схожие чувства. А раз так, то можно было не думать о том, единственном, что может остановить.       Мистер Кормак здоровой рукой с силой притиснул любовника к себе и подтянул ткань сюртука наверх. Сюртук все не кончался, и Шэй успел испытать раздражение, пока рука не попала между полами. Теперь можно было прижать Хэйтема куда как чувственнее, но ткань все равно мешала.       Мистер Кенуэй запрокинул голову, едва не врезав подбородком по зубам, и простонал:       — Не сейчас же!..       — Почему нет? — выдохнул Шэй ему в кадык и подался бедрами вперед. — Шкатулка у тебя в руке, так что это — не артефакт.       — Я не... — Хэйтем дернулся. — Не здесь же.       — Плевать, — не проникся мистер Кормак и стиснул ягодицу крепче. — У слуг хватит ума не заглядывать.       — Тогда хотя бы не так, — гораздо слабее возразил Хэйтем.       Его тон и учащенное дыхание сказали Шэю больше, чем слова, и он потянулся свободной рукой к пряжке ремня. Не своего, конечно, сначала нужно дезориентировать «противника». Под штанами, естественно, было еще белье, но мистер Кормак уже чувствовал жар тела, и сопротивление сломил быстро. Хэйтем подался под ладонь, ласкающую плоть через ткань, и нетерпеливо огляделся. Конюшня мало подходила для близости, но Шэй сжал пальцы сильнее, и мистер Кенуэй окончательно капитулировал:       — Дай хоть опереться на что-нибудь.       «Что-нибудь» не особо оставляло выбор. Шэй видел только бесконечные крючья на стене, на которых в строгом порядке были вывешены поводья и ремни, пару бадеек с водой, мешок с чем-то — и деревянные ясли, сейчас пустые.       У стены было не слишком удобно, ясли подходили лучше, хотя лечь на них, конечно, нельзя. Но опереться — а Хэйтем же опереться просил? — вполне возможно. Шэй счел, что любовника уже можно выпустить, и тот тяжело перевел дыхание. Но взгляд поймал и к деревянной конструкции шагнул молча. Мистер Кормак легко его нагнал и прижался сзади, чувствуя, как от прикосновения — даже через слои ткани — начинает кружиться голова.       Хэйтем знакомо прогнулся, и было слышно, как тяжело он дышит. Шэй поспешно расстегнулся сам и попытался справиться с одеждами любовника. Брюки, белье, сползающие полы сюртука... Мистер Кенуэй оперся на горизонтальную слегу и нетерпеливо обернулся.       Под взглядом любовника мгновенно нашлись и силы, и возможности. Шэй добрался до горячей кожи и облизнул пальцы — заодно чище будут.       Труднее всего было собраться и умерить пыл, чтобы найти в себе силы подготовить любовника. Тем более что Хэйтем задачи не упрощал — на первое же движение, даже не проникновение еще, чуть слышно застонал и качнул бедрами.       Мистер Кормак немного заторможенно осознал, что это только сейчас. Только в этот миг Хэйтем настолько сдал позиции, что не просто согласился... в конюшне, но и позволяет себе стонать, хотя обычно приходится немало потрудиться, чтобы такого достичь. На дворе стоял февраль, а Шэй чувствовал, что ему становится жарко, как в июле в экваториальных водах.       Узкий... И эта мысль тоже вызвала смешанные ощущения. Шэй изо всех сил старался отвлечься, пока привычно растягивал любовника, и осознание, что Хэйтем... Ну, теперь ведь, стоило надеяться, никаких путешествий длиною в год-другой не будет? Стало быть, и такой тугой его задница больше не останется...       Шэй услышал глухой стук, и, среагировав на него, увидел, как Хэйтем осторожно уложил Шкатулку в ясли, точно она стеклянная. С артефактами Предтеч стоило проявить осторожность, и, кажется, это стало сигналом, что во всем остальном осторожность стоит оставить.       Шэй выскользнул, набрал слюны и щедро смочил ладонь. Касаться себя было почти болезненно хорошо, но он знал, что дальше будет только лучше — вот только сначала надо перетерпеть пару нелегких минут. Нельзя, чтобы Хэйтему было больно, а если это неизбежно, то стоит позаботиться о нем.       Мистер Кенуэй наклонил голову, так, что седой хвостик сполз на плечо, и замер. Шэй понял, что возлюбленный готовится к неприятным мгновениям — и не стал мучить хотя бы ожиданием. Белье мистер Кормак поудобнее оттянул вниз и склонился над любовником, перехватив его пальцы, сомкнутые на дереве яслей. Хэйтем слегка качнулся, едва ощутив прикосновение плоти, но Шэй уже не тревожился. Чувствовал, что его понимают, и был готов остановиться, если...       Он зажмурился. Как и всегда после длительного плаванья ощущения охватили слишком сильно, слишком знакомо и забыто одновременно. Хэйтем напряженно перевел дыхание, крепче впиваясь в слегу, и Шэй приостановился. Касаться руки любовника мистер Кормак перестал и, повоевав пару мгновений с бельем, коснулся естества, утешая и отвлекая.       Хэйтем вздохнул куда легче, и Шэй рискнул двинуться дальше. Возлюбленный вздыхал, но уже не зажимался так, и когда Шэй вошел в него полностью, сбивчиво произнес:       — Минуту, капитан Кормак.       Шэй послушался и использовал это время, чтобы прийти в себя и собраться с немногочисленными мыслями. Не слишком преуспел, но все-таки, когда Хэйтем приподнялся, жестом давая понять, что можно продолжить, действовал куда аккуратнее и неторопливее, чем мог бы. Хэйтем явно оценил — не прошло и пары минут, как с его губ снова сорвался негромкий стон.       Шэй начал набирать скорость; вздохи и стоны стали громче, но насладиться этим Шэй не успел. Мистер Кенуэй распрямился на вытянутых руках и подался навстречу, так что теперь мистер Кормак хрипло перевел дыхание. Ликующе-собственническое чувство заставило с силой прижать к себе любовника за бедра, и Шэй невольно навалился тяжелее. Ясли скрипнули, но не дрогнули.       Мистер Кормак больше не опасался, что деревянная конструкция не выдержит веса, и окончательно перестал сдерживаться. От опасливой скованности Хэйтема не осталось следа, он поймал ритм и легко подхватил встречное движение. Под ногами мягко шуршали опилки, а где-то неподалеку грустно позвякивала упряжью так и не расседланная лошадь, но Шэй уже не замечал ничего. Он брал любовника так, как хотел, и четко осознавал, что верен только ему и клятве Ордену.       Мысль об Ордене была определенно лишней, зато она позволила немного сбавить обороты и двигаться пусть медленнее, но сильнее и ровнее. Хэйтем с шипением выдохнул из-за сжатых зубов, пару раз громко охнул, когда Шэй входил в него, с силой сжимая пальцы на бедрах, а потом обернулся и почти яростно потребовал:       — Ну!       В коротком окрике, каким обычно подстегивают коней, было слишком много всего — от нетерпения до отчаяния, и Шэй резко набрал темп. Хэйтем опустил голову, глухо постанывая, и крепче ухватился за деревянную опору.       Казалось, воздух вокруг раскалился и накатывал удушливыми волнами, когда Шэй почувствовал, что наслаждение накрывает внезапно и оглушительно, как волна-убийца. Он не сбился с ритма, но двигался уже машинально и позаботиться о любовнике не мог.       Однако стоило обрести ясность мысли и несколько пристыженно попытаться помочь Хэйтему, как тот резко распрямился, оттолкнувшись от ясель, и выдохнул:       — Не слишком почтительно с моей стороны так обращаться с артефактом Предтеч.       Шэй уже открыл рот, чтобы спросить, при чем тут Шкатулка, но оценил взаимное расположение любовника и свертка под ним — и до него дошло. Он фыркнул:       — Ничего, ототрем.       — Это все, конечно, так... — Хэйтем завозился, пытаясь привести себя в порядок. — В таком виде не оставлю. Но вот сам факт, что это произошло... Шэй, неужели нельзя было потерпеть до кровати? Или хотя бы просто до спальни? Или, черт с тобой, хотя бы до кабинета?       Оправдания в голове мистера Кормака появлялись, но какие-то неубедительные. Он собирался уже было сказать хоть что-нибудь, как вдруг подумал о том, что момент, который ему хотелось запечатлеть в памяти знаменательным и поворотным, действительно получился... В общем, незабываемым.       — Я скучал, — ляпнул он неуверенно и только теперь догадался заправиться.       — Я тоже, — невозмутимо откликнулся мистер Кенуэй. — Но это обстоятельство не заставило меня прибегнуть к... Между прочим, в Британии, откуда я родом, подобное поведение может быть приравнено к насилию, а наказание за насилие...       — Виселица? — уточнил Шэй, поскольку Хэйтем замолчал.       О Британии немало говорили последнее время, и капитан Кормак прекрасно знал, что виселицей в чопорной Англии карают все, что только можно — от карманных краж до сбора обломков после кораблекрушений. Шэй даже не пытался подсчитать, сколько раз его должны были бы повесить.       — Кастрация, — бросил мистер Кенуэй.       — Ничего, на виселицу я тоже давно заработал, — бодро отозвался Шэй. — Хотя, конечно, предпочел бы только виселицу.       Хэйтем резко развернулся, окинул его оценивающим взглядом и усмехнулся:       — Ты мне еще пригодишься. А если серьезно, Шэй, я... не одобряю подобный подход и настаиваю на том, чтобы частная жизнь была частной.       — Ну прости, — Шэй наконец усовестился и шагнул к любовнику, утыкаясь ему в плечо.       Хэйтем коснулся губами его виска и гораздо мягче проговорил:       — Так уже лучше. К тому же вряд ли бы у тебя что-то получилось, если бы я счел это... совершенно недопустимым.       Мистер Кормак хотел было оттолкнуться уже только для того, чтобы посмотреть любовнику в бесстыжую физиономию... Но это же Хэйтем. Шэй рассмеялся и потерся о скулу любовника щекой:       — Сволочь.       — Я тоже к тебе неравнодушен, — усмехнулся Хэйтем. — Идем, Шэй. В кабинете есть тайник, уберу туда, к Манускрипту.       Мистер Кормак немедленно вскинулся:       — Есть тайник?.. А почему я раньше не знал?       — Потому что это тайник, — как неразумному малышу, объяснил ему мистер Кенуэй. — О его наличии знаю... знал только я. Механик, сконструировавший его, скоропостижно скончался. Из-за этого тайника я пережил немало неприятных минут, когда Нью-Йорк горел. Мне пришлось проявить незаурядную выдержку.       — Я ценю твое доверие, — Шэй даже несколько растерялся, но быстро пришел в себя. — Что, черт возьми, у вас тут происходило такое? Почему горел Нью-Йорк, как в этом замешан Коннор и почему вы прислали мне такие... странные письма?       — Я все расскажу в доме, — Хэйтем брезгливо завернул Шкатулку обратно в платок. — К тому же, мне в домашнем довольно прохладно.       Пришлось смириться. Хотелось, наконец, узнать, что здесь было; хотелось поделиться всем, что было во Франции. Да и просто смотреть на любовника хотелось, а в конюшне было не только холодно, но еще и темно.       Руджеро Галлиани сидел на ступеньках перед парадным входом, негромко напевал и с крайне задумчивым видом выколупывал что-то ножом из-под каблука юфтевого сапога. Шэй даже не хотел знать, что именно.       — Signori, — заслышав шаги, конюх обрадованно вскинулся и убрал нож. — Теперь-то можно и лошадью заняться, ведь никто не расседлывал?       Шэй ограничился невнятным междометием, а Хэйтем невозмутимо кивнул:       — Расседлать и вычистить. Где Энни?       — На кухне, — услужливо сообщил итальянец. — Когда я доложил, что ужин на две персоны, мисс Энни сразу же отправилась на кухню, чтобы заняться холодными закусками и побыстрее подать горячее.       — Это было вовсе ни к чему, — вздохнул мистер Кенуэй. — Шэй, подожди минуту. Разденься пока, а мне надо отдать распоряжения.       Хэйтем исчез за дверью, и Шэй тоже собирался зайти, но замешкался на пороге и услышал одобрительный голос конюха:       — Я ей так сразу и сказал: поесть синьор Кормак где угодно может. А она меня полотенцем!       — Предпочитаю в Кенуэй-холле, — хмыкнул Шэй. — Руджеро, вас ждет лошадь.       Тот ничуть не огорчился и, то и дело пристукивая каблуком и подпрыгивая, направился в сторону конюшни, да еще и продолжил насвистывать по пути. Мистер Кормак вздохнул — а нечего было в свое время пугать конюха и выгонять его из постели экономки, итальянцы — очень вспыльчивый и мстительный народ.       Шэй успел только снять зимний плащ и небрежно сбросить тяжелые теплые сапоги, когда вернулся Хэйтем. Вид у него был довольный.       — Нам подадут закуски в кабинет, попозже, — пояснил он. — Это позволит нам не прерываться на ужин. Благодаря твоей несдержанности я даже могу себе позволить оставить открытой дверь, когда уберу твою добычу. Или у тебя еще что-то запланировано?       — Пока нет, — подумав, ответил Шэй. — Позже.       — Ловлю на слове, — так же ровно заметил Хэйтем и первым начал подниматься по лестнице.       В кабинете уютно горели свечи, и все выглядело таким знакомым... Однако Шэй с любопытством оглядывался — было интересно, где Хэйтем десятилетиями хранил самые ценные вещи, да так, что ни у кого не возникало и мысли о самом существовании тайника.       Мистер Кенуэй щелкнул замком, а шторы здесь и без того почти никогда не поднимались. Поймав взгляд Шэя, Хэйтем усмехнулся:       — Можешь не блестеть глазами, ничего нового я тебе не продемонстрирую.       С этими словами он прошелся по ковру, прислушался к чему-то слышимому, видимо, ему одному, и с силой наступил. А потом отошел к столу и опустился на колени.       Шэй подобрался ближе и увидел, что половицы наборного паркета легко изымаются из пазов. Действовал Хэйтем бережно и бесшумно. Половицы он откладывал на край ковра, в потом наклонился и извлек из углубления слегка запылившийся фолиант.       — Если бы мне нужно было пользоваться им чаще, я бы не рискнул, — объяснил мистер Кенуэй и сдул пыль. — Все на виду, а от частого использования все изнашивается, и это было бы заметно. Но в ближайшее время я лезть сюда не собираюсь. Пока и без артефактов Предтеч хватает забот.       Он бережно устроил фолиант на прежнем месте, выпутал Шкатулку из платка и тщательно ее обтер. Остался недоволен, смочил уголок ткани слюной, обтер еще раз.       — Надеюсь, я успею разобраться с ней самостоятельно, — бросил он безжалостно. — Потому что передавать потомкам наследие со всем этим... a naturel — я не хочу.       Шэй с трудом заставил себя не ржать, а Хэйтем тем временем устроил Шкатулку поверх Манускрипта и заложил паркет обратно. И по ковру прогулялся. Шэй смотрел на паркетины во все глаза и только благодаря этому успел увидеть, что они как будто... неуловимо сдвинулись, являясь теперь абсолютно незаметными среди своих менее таинственных «подружек».       Шэй немного подумал и постучал пяткой в пол.       — Можешь не стараться, — снисходительно объяснил Хэйтем. — Тут под полом везде — пустота, как раз для таких умных.       — Талантливо сделано, — одобрил мистер Кормак. — Влез бы я сюда ассасином — скорее всего, не нашел бы. Пришлось бы все полы вскрывать, а это долго и противоречит завету действовать незаметно.       — До этого у меня был тайник в книге, — вздохнул мистер Кенуэй. — При всей кажущейся простоте найти такой непросто... у образованного человека, разумеется, потому что книг — тысячи, а тайник может быть достаточно умело скрыт. Но после появления Манускрипта пришлось искать иные пути — чтобы его спрятать, инкунабула нужна.       — Даю слово, что я... никому и никогда, даже под пытками, — пошутил Шэй, но вышло как-то грустно.       Неожиданно мистер Кенуэй посмотрел на него серьезно и даже строго:       — Это важно, Шэй, и, разумеется, я надеюсь, что ты не станешь болтать по кабакам по пьяни. Но умирать за эту тайну не нужно.       — Я на эту Шкатулку пятнадцать лет убил, — буркнул капитан Кормак.       — Не сгущай краски, в Нью-Йорке — особенно в последние годы — ты бывал чаще, чем во Франции, — иронично парировал Хэйтем. — Кстати, как там Франция? Процветает?       — Как сказать, — Шэй усмехнулся в ответ. — Чернь голодает, аристократия делает вид, что так и нужно.       — Очевидно, французская аристократия плохо изучала историю, — скорбно заметил Хэйтем. — Иначе бы опыт Фронды и кроканов их чему-нибудь научил.       — Не начинай, — не менее скорбно отозвался Шэй. — Я уже слышал все это в разных комбинациях от четы де ла Серр. Хэйтем, я добился успеха, неужели этого мало? Я не думал про Францию целый месяц, пока добирался сюда. И знаешь, это было замечательно!       Мистер Кенуэй прошел к памятному бюро и вытащил оттуда початую бутылку, после чего подумал... и поставил ее на место. Шэй огорченно вздохнул, но не успели его плечи опуститься после тяжелого вздоха, как возлюбленный потянулся на другую полку и извлек с нее совсем другую бутылку — слегка запыленную, как и Манускрипт. И повернулся с легкой полуулыбкой:       — Думаю, этот вечер заслуживает самого лучшего виски, — он стер пыль тем же платком, а потом брезгливо бросил его в огонь. — Мне бы хотелось отметить.       — Это мне нравится еще больше, — мистер Кормак оживился, но Хэйтем вскинул руку:       — Рано радуешься, потому что под виски я желаю выслушать самый подробный доклад.       Шэй героически, как осужденный на казнь, кивнул и пообещал:       — Расскажу — и забуду, наконец. Только стул для посетителей у тебя неудобный.       Хэйтем расставил на столе низкие широкие бокалы, устроился на своем «магистерском» месте и поглядел, но казалось, что он смотрит не снизу вверх, а сверху вниз:       — Мне сейчас нужнее, капитан Кормак.       Шэй видел, что любовник абсолютно беззастенчиво... лукавит, не желая слезать с удобного кресла, но возразить было нечего, а потому Шэй мстительно оседлал стул да еще и скрипуче покачался на всех его четырех ножках. Звук был едкий и довольно противный, но капитан Кормак к поскрипыванию дерева привык, а вот Хэйтем, конечно, морщился. Качаться Шэй перестал только тогда, когда возлюбленный откупорил бутылку, отчего по комнате разлился аромат отлично выдержанного благородного напитка, и наполнил бокалы — довольно щедро, обычно себе такого не позволял. И отсалютовал:       — За твою победу, Шэй. И твое возвращение.       Мистер Кормак зеркально повторил жест и поднес бокал к губам, но сначала даже не отпил, а принюхался. Просто потому, что нюхать было вкусно. Наверное, и Хэйтем так же шабли обнюхивает... Шэй потряс головой, чтобы туда не лезли глупости, отпил и начал рассказ — от того момента, как прибыл во Францию под конец июля прошлого года. Рассказывал не слишком подробно, чтобы не увязать в деталях, но важных вещей старался не упускать. И лишь когда начал приближаться к финальной — самой драматичной — части, заговорил свободнее и раскованней, желая поделиться. Возможно, дополнительным фактором стало то, что Шэй согрелся в натопленной комнате, а крепкое пойло оказалось чертовски вкусным — ароматным и мягким.       — У нас уже почти все было готово, — задумчиво проговорил Шэй, вспоминая события середины декабря. — Но я по-прежнему ломал голову, как попасть в сам Версаль. Точнее, в королевский дворец. Если бы артефакт лежал под подушкой Его Величества, наверное, и то было бы проще — я бы пролез где-нибудь сбоку, поднялся по стене и мог бы вынести из августейших покоев даже ночной горшок короля. Но встреча должна была состояться на виду, а я не мог на нее прибыть с хвостом из всей королевской стражи.       — И что же ты сделал? — Хэйтем подался вперед, и все его черты выдавали неподдельный интерес.       — Я всегда говорил, что удача — это миф, но тут мне, кажется, именно что повезло, — Шэй задумался. — Франсуа болтал что-то насчет того, что в Париже возник очередной заговор... Франсуа монархист, а благодаря твердой руке короля заговоры в Париже растут, как грибы после дождя, так что головной боли от них немало. Я почти не слушал, и вдруг услышал знакомое имя.       Он сделал эффектную паузу, но Хэйтем на провокацию не поддался и предполагать ничего не стал, только слегка улыбнулся:       — Театральный эффект произведен, давай дальше.       — Даже погордиться не даешь, — расстроенно вздохнул Шэй, но заострять на этом внимание не стал. — Франсуа говорил, что в Париж прибыл Бенджамин Франклин. Я был удивлен.       Мистер Кенуэй неожиданно сдержанно заметил:       — Когда это было?       — Кажется, четырнадцатого декабря... — Шэй задумался. — Или пятнадцатого. Не помню. Помню только, что день был солнечный и теплый такой... Вообще никуда идти не хотелось. Но пришлось. Франсуа говорил, что визит мсье Франклина наверняка политический, но даже если это не так, никто из антимонархистов в это не поверит, и Франклину угрожает опасность. При этом Франсуа рассуждал об этом за чашечкой кофе и всецело полагался на своих агентов в Париже, а вот я решил, что мне лучше проследить за этим самому. В конце концов, с Франклином я общался с юности, и он неплохой человек, хоть и помогал ассасинам.       — Тамплиерам он тоже помогал, так что квиты, — хмыкнул Хэйтем.       — Это да, я до сих пор пользуюсь его усовершенствованиями духового ружья... — задумчиво бросил Шэй и встряхнулся. — Я переговорил с одним из агентов Франсуа и отправился к Нотр-Дам, где мистер Франклин как раз собирался осматривать архитектуру. Не буду рассказывать совсем уж подробно, но я разыскал заговорщиков, подслушал их — и в конце концов уничтожил. Не всех, разумеется, но достаточно, чтобы остальные задумались о целесообразности таких жертв ради старика. Кстати, Франклин очень даже бодрый старичок, не ожидал. Мне казалось, двадцать лет назад он был таким же.       Хэйтем вздохнул и наконец поделился мыслями:       — Ты даже не представляешь, насколько этот «старичок» бодр. Пока тебя не было... Хотя нет, лучше позже.       Но теперь уже Шэй не позволил ему увернуться:       — Рассказывай, — потребовал мистер Кормак. — Я задал тебе десяток вопросов, а ты не ответил ни на один.       Мистер Кенуэй вскинул тяжелый взгляд, но Шэй и не такие взгляды видал, так что в противостоянии победил. И Хэйтем сдался:       — Хорошо. Когда ты уехал, англичане ожидаемо осадили Нью-Йорк. Колонистам это ожидаемо не понравилось. А дальше обе стороны — в ответ на действия друг друга — начали творить невероятные глупости. Что сделали англичане после успешного захвата Лонг-Айленда? Нет, они не продолжили свое победное шествие, а решили отметить это дело и отдохнуть. Блессингтон докладывал, что генерал Хоу так и сказал — «отдохнуть». Но мне это было на руку, потому что колонисты ответили на высадку войск очень нужным и важным делом — своротили статую Георга на Бэттори-сквер.       — М... Мощно, — фыркнул Шэй. — А еще?       — Статую отправили в переплавку, на пули, — вздохнул Хэйтем. — Хоть что-то полезное. Правда, до мастерской доехала не вся статуя — ее начали разворовывать по кускам еще по дороге. Но это к делу не относится... Вашингтон гордо отступил, и на месяц примерно война заглохла. Я не мог не попытать свои силы — и употребил это время для того, чтобы организовать переговоры.       — Все-таки удалось? — улыбнулся Шэй. — Питкэрн погиб не зря?       — Если бы, — мистер Кенуэй грустно покачал головой. — Джон в душе был солдатом, понимал, что нужно тем, кто дерется. За свободу, за Корону — все равно. А на Стейтен-Айленде собрались...       — Кто? — теперь уже Шэй заинтересованно блеснул глазами.       Хэйтем снова вздохнул:       — Когда-то в Бостоне я сумел договориться с Уильямом Хоу, так что его брат, адмирал Ричард Хоу, высадившийся на Лонг-Айленд, принял меня достаточно благожелательно. Оказывается, его сестра живет в Массачусетсе, она вышла замуж в Америке... Так что его настроения крайне двойственны, и мне легко удалось его убедить, что войну стоит попытаться прекратить. Он дал мне слово офицера, что попытается добиться переговоров.       — Неслабо, — Шэй даже присвистнул. — Видимо, ты был очень убедителен.       — Приложил усилия, — усмехнулся мистер Кенуэй. — Было понятно, что колонисты не примут большую делегацию из закономерных опасений, так что со стороны Британии я ограничился Хоу. А вот с Конгрессом было трудней. Получив предложение о мирной встрече, колонисты могли отправить туда любых дураков, и повлиять на это я не мог. И я обратился именно к Франклину, мне показалось, что этот человек сможет меня понять, когда-то я тоже с ним общался, и хотя первая встреча произвела на меня, скорее, негативное впечатление...       — Да? — Шэй не удержался, перебил. — А почему? Я запомнил его как довольно приятного старикана. Он был тогда, конечно, много моложе, но мне было чуть за двадцать, и мне он казался глубоким стариком.       — Если тебе было чуть за двадцать, то Франклин был примерно в твоем нынешнем возрасте, — фыркнул Хэйтем. — Но тебя стариком называть рано, полчаса назад ты это рьяно доказывал. А первая встреча показалась мне неприятной по вполне логичным мотивам. Мистер Франклин был мечтателен и рассеян, чем изрядно меня раздражал. При этом он припряг меня к поиску своих нетленных творений, а потом долго и витиевато вещал о том, как хороши и сочны зрелые женщины. Мало того, что я вовсе не был согласен с ним... Так еще и его описания могли напрочь отбить любую охоту, даже если она была. Сейчас я понимаю, что он в тот миг, вероятно, был очарован какой-то конкретной дамой, а тогда только выдержка заставила меня не вывалить ему в ответ своих предпочтений. Думаю, у него бы это тоже быстро отбило любую охоту.       — Не настолько я плох, — оскорбился Шэй.       — Тебя я тогда не знал, — парировал Хэйтем. — И мог рассказать ему только о прекрасном образе Анри на крыше замка под Труа.       — Значит, его звали Анри, — сделал вывод мистер Кормак. — Ему повезло, что он погиб, потому что иначе я бы его еще во французской ложе вычислил.       — Французскую ложу ты сам помогал создавать заново, — напомнил Хэйтем. — Так что ассасины справились и без тебя.       — Да ничего бы я ему не сделал, — подумав, ляпнул Шэй. — Но вычислил бы точно. Хотя меня уже тошнит от французских имен.       Мистер Кенуэй явно был недоволен тем, куда зашел разговор. Он потянулся наполнить опустевшие бокалы и довольно резко произнес:       — Может, вернемся к Франклину?       — Вернемся, — Шэй кивнул. — Ты остановился на том, что пришел к нему, когда хотел устроить переговоры.       — Да, — Хэйтем сначала налил Шэю, а потом и себе — и, явно задумавшись, языком поймал сбегающую с бокала каплю. — Генерала Салливана, одного из сподвижников Вашингтона, захватил в плен генерал Хоу, а позже, доказывая свои намерения пойти на переговоры, отпустил его вместе с письмом. Мистер Франклин согласился, что попробовать стоит. Однако он отказался предоставить мне информацию о том, кого собирается пригласить с собой на встречу, и мне пришлось изрядно поломать голову, чтобы найти возможность получить сведения о переговорах из первых рук.       — Но ты ее, возможность, нашел? — утвердительно спросил Шэй.       — Да, — после легкой заминки откликнулся Хэйтем. — Один молодой член Конгресса, делегат от Южной Каролины, мистер Рутледж, сумел произвести впечатление на мистера Ли, и Чарльз рекомендовал мне его в качестве потенциального союзника. Моя невеликая в Конгрессе разведка доложила, что мистер Адамс... Не тот Адамс, не Сэмюэль, а его двоюродный брат, по имени Джон... О том, что мистер Адамс, один из самых вероятных участников переговоров, поддерживает и протежирует мистера Рутледжа. Я решил, что это хорошая возможность узнать содержание переговоров и проверить лояльность кандидата.       Шэй поерзал на своем не слишком удобном стуле. Что-то в словах любовника ему не понравилось, но он не мог понять, что. Оставалось слушать дальше.       Мистер Кенуэй его телодвижений не заметил и продолжал рассказ:       — Встреча была назначена на одиннадцатое сентября, время быстро утекало, и я встретился с мистером Рутледжем. Он явно был польщен и стремился показать себя в лучшем свете, но я отметил вовсе не его речи. Рутледж молод, на момент встречи ему было всего двадцать шесть, однако его энергичность и готовность добиваться целей заставили меня думать, что такой союзник Ордену пригодится. И я дал ему первое задание: любым способом попасть на переговоры и по возможности стенографировать их либо записать позже со всеми подробностями. Задание не из легких, и я видел, что юноша колеблется, но уже через пару минут, к моему удивлению, он дал мне слово, что я получу желаемое в лучшем виде.       Шэю уже категорически не нравилось сказанное. Он цепко оглядел Хэйтема и отметил, что тот имеет вид несколько обескураженный, хотя, конечно, за давностью воспоминания уже потеряли остроту.       — И что? — глухо уточнил Шэй.       — Он сдержал слово, — Хэйтем чуть помолчал. — Прибыл на переговоры в качестве младшего члена делегации. Его голос мало значил, решение было за Франклином и Адамсом...       И тут Шэй не удержался:       — Почему ты рассказываешь об этом?.. Переговоры закончились плохо? Или этот «кандидат» переметнулся к Коннору? Или ты, сам того не зная, отправил его на смерть?       Мистер Кенуэй встряхнулся и взял себя в руки, после чего проговорил:       — Нет, меня просто до сих пор удивляет приверженность Рутледжа Ордену. Не только удивляет, но еще и слегка пугает. От таких людей можно ждать абсолютно всего. Когда я давал ему задание, знать этого, конечно, не мог, но протежирование мистера Адамса сводилось к завуалированному преследованию мистера Рутледжа... так скажем, в личном плане. Он действительно хорош собой. Так что добиться приглашения на переговоры для него не составило труда, однако потребовало... известной жертвы. И вот то, с какой легкостью он согласился, меня тревожит.       Мистер Кормак долго осознавал эту речь, когда вдруг с абсолютной ясностью сообразил, что события-то, в общем, проще простого: некий Адамс волочился за красивым юнцом, тот упрямился, но в конце концов продался — только не Адамсу, а...*       Шэй усмехнулся и заглянул в глаза любовнику:       — Что, это самый привлекательный для тебя возраст — двадцать шесть?..       Мистер Кенуэй взгляд поймал, однако на его лице отразилось только еще большее недоумение. Шэй почувствовал, что уверенность, которую он испытывал еще мгновение назад, поколебалась, треснула. Хэйтем глядел серьезно, но мигом позже глаза его распахнулись шире, тонкие губы приоткрылись, а на скулах выступила краска.       — Шэй, ты... — мистер Кенуэй явно не мог найти слов. — Ты в своем уме?!       Шэй понимал, что лучше бы было пойти на попятную, но в груди еще царапало ядовитой неуверенностью, и он нашел в себе силы усмехнуться:       — Мне тоже было двадцать шесть, когда ты счел, что я достаточно хорош... для Ордена.       — Шэй... — Хэйтем даже поставил бокал на стол — аккуратно, ровно, как будто боялся, что тот лопнет. — Я... Я ждал тебя шестнадцать лет и считал, что ты — пусть урывками — и есть семья. И сегодня я думал... Полагал, что... Я надеялся, что больше мне не придется месяцами ждать. Но если...       — Хэйтем, — Шэй вскинул руку, чтобы тот сейчас не наговорил еще больше. — Прости меня. Я, наверное... — он даже слегка усмехнулся — горько и иронично, — слишком привык ко Франции, где всё, черт побери, решается таким путем.       Мистер Кенуэй распрямил плечи:       — Если такой путь стал для тебя привычен, то, должно быть, в Версале ты достиг особых успехов?       — Каких успехов я достиг в Версале, я расскажу чуть позже, — буркнул Шэй и снова заглянул возлюбленному в глаза — теперь уже ищуще, а не гордо. — Прости, Хэйтем. Я тоже хотел, чтобы этот день стал для нас... чем-то важным, запоминающимся. Это было одним из моих... страхов — приехать, отдать тебе Шкатулку и узнать, что больше я тебе не нужен.       Мистер Кенуэй устало поглядел на него и покачал головой:       — Боже, Шэй, что за глупости у тебя в голове!.. Если необходимость погони стала для тебя неотъемлемой частью отношений, я могу отправить тебя еще за чем-нибудь. Артефактов Первой Цивилизации по всему свету раскидано немало, на твой век хватит.       — Нет уж, спасибо, — Шэй в ужасе помотал головой. — Не продолжай, а то я опять дам тебе слово, а потом буду проклинать на чем свет стоит и Первую цивилизацию, и Орден, и еще что-нибудь. Хэйтем, я понимаю, что повел себя... грубо.       — Чего ждать от ирландца-пирата? — фыркнул мистер Кенуэй, но по голосу было слышно, что гнев и обида сходят на нет. — Вернемся к переговорам. Стенографировать мистер Рутледж не умеет, но его записи были достаточно полны, хотя и бесполезны по факту. Переговоры ни к чему не привели. У адмирала Хоу не было полномочий, чтобы признать независимость штатов; Франклин и Адамс настаивали, что могут вести диалог только как равноправные участники, а не как британские подданные. Рутледж старательно расспросил Хоу о том, какие действия предполагаются, если Британия победит — и, собственно, это стало единственным положительным моментом встречи. Армия колоний в плачевном состоянии, стоит подготовиться и к тому, что намерения Хоу будут воплощены. Через четыре дня после конференции британские войска взяли Нью-Йорк.       Шэй вздохнул, но попытался пошутить:       — Зачем? Статуи Георга там уже не было, — и проговорил серьезнее: — Наверное, для тебя это стало разочарованием?       Хэйтем отрицательно покачал головой:       — Пожалуй, уже нет. Все слишком далеко зашло. Встретились, поговорили, разошлись... Осталось только драться*. У Хоу было слишком мало полномочий, у представителей Конгресса не только не хватало полномочий, но еще и желания договариваться. С самого начала стало понятно, что Хоу может только ссылаться на британский Парламент, так что поели, выпили кларета — и вернулись каждый к себе. Питкэрн мог бы убедить солдат, а не Конгресс и Парламент... Так что теперь остается только вперед. Нью-Йорк взяли почти бескровно — после высадки на Лонг-Айленд у сторонников колоний было полно времени, чтобы покинуть город. Здесь остались большей частью лоялисты, Хоу бы не стал стрелять по своим же. Вашингтон опять отступил, но не прошло и недели, как вспыхнул пожар. Чуть ли не четверть города сгорела.       Шэй оживился:       — И после этого вы оба с Коннором написали мне те два странных письма. Я хочу знать, что это было!       Хэйтем усмехнулся и снова взялся за бокал:       — Это было незабываемо. Мы с Чарльзом встретились с утра, чтобы обсудить положение, в котором оказалась колониальная армия, а тут в окно влезает ассасин. Ну вот что мне было делать?.. По-хорошему, я должен был немедленно его убить, но вместо этого мне пришлось дать ему воды, потому что он только хрипел и жестикулировал. А потом начал нести какую-то чушь про пожар. Чарльз как раз сообщил мне, что Вашингтон принял решение не сжигать город после отступления, так что слова Коннора показались мне бредом, но Чарльз пришел в возбуждение, сказал, что у Вашингтона семь пятниц на неделе, и недурно бы проверить... Я чувствовал себя, как в приюте для умалишенных.       — Сам поджег, а потом сам пришел? — нахмурился Шэй. — Не сходится.       — Говорит, что ничего не поджигал, и я ему верю, — буркнул Хэйтем. — Это не его метод. Его метод — ворваться и с треском сделать какую-нибудь глупость. Как я выяснил позже, это и не дело рук Вашингтона. Вашингтон поджог негласно одобрил, но сам бы не решился. Но это точно и не Орден, я бы не стал рубить сук, на котором сижу. Думается мне, это господа Патриоты удружили. Все нормальные уже давно в колониальной армии, остались только те, кто умеет действовать только преступным путем. Но тогда мне, конечно, не до виновников было. Я отдал распоряжения слугам, а сам остался караулить Манускрипт, потому что на улицах начались беспорядки, и многие охотно воспользовались неразберихой, чтобы ограбить все, что попадалось по пути.       — А Коннор?       — Ему не сиделось, — пояснил Хэйтем. — Помчался дальше, чтобы предупредить всех, кого только можно. Вот это у него отлично вышло, можно отправлять работать посыльным. А вечером, когда пожар уже утих, Коннор вернулся. Грязный, потрепаный... Пах вкусно — костром. Пришлось предоставить ему несколько ведер воды и комнату. Я заодно его расспросил. По его словам, пожар начался с гостиницы «Бойцовые петухи».       — О, — невесть чему обрадовался Шэй. — Я там пил.       — А что, в Нью-Йорке есть места, где ты не пил? — приподнял бровь Хэйтем и, словно вспомнив о чем-то, подлил виски по бокалам. — Это не очень продвинуло меня в расследовании, а еще мы с Коннором взаимно подозревали друг друга во всем, в чем только можно, поэтому и письма получились... не очень внятные. А когда было уже совсем поздно, вернулся и Чарльз, Коннор удрал в свою комнату, дописать мы толком и не успели. А отправить нужно было срочно, потому что британцы в спешном порядке после пожара ужесточили возможность выйти и войти в порт...       Мистер Кенуэй выдохся и был вынужден замолчать. Шэй ласково погладил его по руке и ободряюще улыбнулся:       — Но ведь все закончилось хорошо?       Хэйтем дернул плечом:       — Чарльз деликатно не стал меня расспрашивать про ассасинов, и мы договорились о действиях армии. Выпили понемногу — надо было успокоиться.       — Неплохая, кстати, мысль, — Шэй приподнял свободной рукой бокал. — С ним я тоже был бы не прочь выпить, да и Гист тоже. Я думаю, что Гиста... стоит оставить в Нью-Йорке, если я куда-нибудь еще соберусь, так что было бы неплохо, чтобы они крепче сдружились.       — Сейчас никак не получится, — отрицательно покачал головой Хэйтем. — Чарльз сидит в плену.       — Что?! — Шэй едва не облился и даже отодвинулся на своем стуле. — Как это — в плену?       — А вот так, — сердито бросил Хэйтем. — Сам виноват. Я ему говорил, что британцы под него копают, но Вашингтон в очередной раз вывел Чарльза из себя, и тот, по его словам, «был просто обязан куда-нибудь вырваться на недельку». Ну, вот и вырвался. Лоялисты наткнулись на него, когда он снял себе домик в стороне от армии, и захватили его в плен.       Шэй недоуменно поглядел на любовника:       — А когда это было?       — Двенадцатого декабря, — был ответ. — Как раз тогда, когда ты ломал голову, как попасть в Версальский дворец.       — А почему ты до сих пор не выручил Чарльза?       — Потому что он отказался, — в сердцах выдохнул мистер Кенуэй. — Прислал мне письмо, в котором написал, что ему и среди британцев не дует, и попросил прислать ему в плен двух его шпицев, которых он завел после смерти миссис Ли. Сначала я собирался немедленно призвать его к ответу как магистр, а потом... Потом передумал. Во-первых, Чарльз действительно заслужил отдых — он больше года терпел выходки главнокомандующего. Во-вторых, с колониальной армией сейчас любой дурак управится — отступать много ума не надо. В-третьих, я получаю от Чарльза крайне полезные отчеты о состоянии британской армии, и это греет мне душу. А вот переправить ему его собак было непросто.       — Британцы не захотели с тобой разговаривать? — сочувственно спросил Шэй.       — Что? — Хэйтем не сразу понял, а потом фыркнул. — Нет, мистер Уильям Хоу по-прежнему общается со мной вполне благожелательно, и отнесся к моей просьбе снисходительно, поскольку Чарльз в плену всех достал. Но эти двое пушистых скотов крайне невоспитанные... как будто Коннор дрессировал. Белый довольно чувствительно меня покусал, а черный порвал брюки. Но я все равно победил.       Шэй рассмеялся, представив, как сдержанный и чопорный мистер Кенуэй «воевал» с мелкими засранцами, на которых не действует убийственный взгляд и презрительный тон. Впрочем, стоило признать, что на Коннора все это тоже уже давно не действует...       — А где сейчас Коннор? — поинтересовался Шэй.       — Отправился за сокровищами капитана Кидда, — вздохнул Хэйтем. — После того, как он нашел последний кусок карты, терпения у него не осталось. Хотя мне уже и самому любопытно, что капитан Кидд так запрятал. Надеюсь, Коннор не станет скрывать.       — Расскажет, куда денется, — усмехнулся Шэй. — Если там, конечно, не вставной глаз или рваный башмак.       — Посмотрел бы я на лицо Коннора, если бы оказалось так... — задумчиво бросил мистер Кенуэй. — В общем-то, это все основные новости. Война с британцами ведется вяло, Вашингтон, похоже, решил взять врага измором, гоняясь по пересеченной местности. Кстати, не такая уж плохая тактика: местность американская армия знает лучше, да и разбойничать умеет лучше, чем воевать. Я ответил на все твои вопросы, так, может, расскажешь про свой Версаль?       — Он не мой, — отперся Шэй, но рассказать не успел.       Дверь медленно-медленно раскрылась, и через порог шагнула Дороти, с трудом удерживающая поднос, на котором тесно громоздились тарелочки и вазочки. Шэй галантно вскочил и перехватил ношу; Хэйтем сдержанно поблагодарил, и девушка с поклоном ушла.       Мистер Кормак пренебрег вилкой и ножом, ухватил ломоть копченого мяса пальцами и заговорил, как только захлопнулась дверь:       — К черту Версаль, чтоб он провалился со всем его этикетом! На чем я остановился?       — На том, что ты вырезал какую-то банду, — любезно напомнил мистер Кенуэй. — Если для тебя это не поисковой признак, то вырезал банду, угрожающую Франклину.       — А! — Шэй улыбнулся. — После того, как я «вырезал банду», мистер Франклин очень мне обрадовался. Я сразу взял быка за рога — мне нужно было приглашение на рождественский бал в Версале. Мистер Франклин не горел желанием мне помогать, но живописно разбросанные по площади трупы убедили его внимательнее отнестись к моей просьбе. Как-никак он мне жизнью был обязан. Пообещал, что достанет для меня бумаги, и тогда я... В тот миг мне казалось, что передо мной распахнулись райские врата. Ну, может, не райские, но версальские меня устраивали куда больше. К Франсуа я не шел, а летел! Почти в прямом смысле — несся по крышам, а когда пришлось спуститься, даже убил каких-то жандармов, что вздумали ко мне привязаться. От вдохновения, наверное. К тому же, крови на мне уже и так было порядком.       — Поэтому, наверное, и привязались, — вздохнул Хэйтем.       — Я тогда об этом не думал, — Шэй улыбнулся. — Я ворвался в дом де ла Серр... как ассасин. Немножко напугал Элизу.       — Это не повод для гордости, — иронично заметил мистер Кенуэй. — Пугать маленьких девочек — как-то не слишком почетно, не находишь?       — Я извинился, — уверенно заявил Шэй. — Мисс Элиза не держит на меня зла. Мне вообще кажется, что я ей нравлюсь больше, чем французские соратники Франсуа.       — Ты вообще легко находишь общий язык с детьми, — Хэйтем даже задумался. — Как у тебя это выходит?       — Я просто считаю, что они не дети, а люди, — выдал «секрет» мистер Кормак. — И они это чувствуют... Так вот, Франсуа очень обрадовался, и через два дня, когда мистер Франклин прислал бумаги, мы отправились в версальское имение де ла Серр. Мадам Жюли немедленно взяла меня в оборот. Мне казалось, что я все умею: и танцевать, и правильно есть, и даже беседовать ни о чем, — но оказалось, что в Версале регламентировано буквально всё! Даже цвет каблуков имеет значение!       — О, это, должно быть, стало для тебя сильным ударом? — поддразнил Хэйтем.       Шэй сарказма не заметил:       — Да! Мадам немедленно взялась за пошив мне нового костюма — по ее словам, появиться на балу скверно одетым означает чуть ли не предательство монархии. Я честно выдержал двухчасовую пытку, пока портниха мадам Жюли меня измеряла. Измерила, кажется, всё. Совсем всё.       — Совсем всё? — не удержался от улыбки Хэйтем.       — Да, — твердо ответил Шэй. — И можешь не издеваться, это — тоже, чтобы костюм «удачно сидел». Оказывается, в Версале принято это подчеркивать.       — О, тогда ты, должно быть, произвел фурор на балу? — мистер Кенуэй вроде бы язвил, но слова неожиданно прозвучали довольно серьезно.       — Не обращал внимания, — откликнулся Шэй. — Я замерз, пока ждали очереди на вход, и это, возможно, несколько испортило мой триумф. Как я пролезал мимо охраны, рассказывать не буду, главное — пролез. А там! Шляпки, платья, гардины, ширмы, благовония и вообще какой-то нескончаемый карнавал.       — И как тебе Версаль? — с искренним любопытством посмотрел на него мистер Кенуэй. — Правда ли то, что роскошь и великолепие бросаются в глаза?       — М-м-м... Не знаю, — Шэй остановился, как конь на скаку. — В первую очередь мне бросилось не в глаза, а в нос. Видишь ли, при строительстве королевского дворца... э-э-э... пренебрегли системой избавления от продуктов жизнедеятельности. Наверное, это потому, что Людовик Четырнадцатый не предполагал за аристократией такой низости, как желание облегчиться. Сейчас, конечно, стало получше, хоть и аристократы, но все-таки не совсем скоты. Но запашок все равно чувствуется.       На лице мистера Кенуэя отразилась сложная гамма чувств, но в конце концов победили здравомыслие и брезгливость:       — Пожалуй, и к лучшему, что мне не довелось там побывать... — задумчиво проговорил он. — А в остальном?       — А в остальном — наверное, — мистер Кормак пожал плечами. — Ну, денег на отделку точно не пожалели: позолота, зеркала огромные, паркет... Блестит, как палуба под китовым жиром. И наверное, на заднице можно кататься — гладкий. Я по неопытности сначала чуть на ровном месте не навернулся. Но там много где лежат ковры — тоже шикарные, на них лучше.       Рассказ об убийстве ассасина Шарля Дориана Хэйтем выслушал, не разу не перебив, и только в конце поинтересовался:       — Говоришь, мистер Дориан поминал Коннора?       — Да, — ясно ответил Шэй. — Они знают про него. И считают, что революция и независимость Америки помешали Ордену.       — Очень хорошо, что они так считают, — рассеянно пробормотал Хэйтем. — Пусть и дальше так считают. А вот Коннор... Все-таки мне это кажется странным. Я полагал, действия Коннора не настолько масштабны, чтобы его обсуждали в Старом Свете... Выходит, я ошибался.       — Возможно, дело в том, что за Америкой во Франции очень пристально следят, — рискнул немного утешить его Шэй. — У Франции с Англией очень напряженные отношения, там активно болеют за колонистов, прямо как на крысиных боях.       — Очень меткое высказывание, — Хэйтем поднял голову и одобрительно кивнул. — Ну что ж, знают — так знают, я особых трудностей от этого знания не жду. О том, что мой сын — ассасин, знают тамплиеры по всему миру, причем давно, и это беспокоит меня куда больше. А Братство... Пусть радуются, мне не жалко. Шкатулку ты добыл, а дальше? Сразу же отправился на «Морриган» или еще перекусил на королевском балу?       Шэй поколебался, стоит ли рассказывать, но... Он настолько привык говорить любовнику абсолютно все, что промолчать было бы трудно. К тому же, Хэйтем все равно увидит — рана затянулась плохо, Шэй встал к штурвалу, как только смог поднимать руку, не бледнея от боли.       — Не все так просто, — он осторожно закинул удочку. — Мсье Дориан был не единственным ассасином на этом балу.       Хэйтем сразу растерял благодушие и насмешливость. Выпрямился, чуть наклонился вперед... И молчал. Шэй покаянно опустил голову:       — Этьенн де Шуазёль. Не мог же он так просто отпустить меня после всего, что между нами было, прости мой французский.       Рассказ о драке в королевском дворце неожиданно получился довольно коротким, и Шэй позволил себе поглядеть на любовника — до этого смотрел только в свой бокал.       — Я победил, Хэйтем. А убивать... не стал.       — Один раз ты уже не убил, — сердито бросил Хэйтем. — И это нам отозвалось через двадцать лет. Но, Шэй, неужели ты думаешь, что меня сейчас волнует судьба Ордена или Братства во Франции? Это головная боль мсье де ла Серра, у меня и своей хватает.       — Тогда что тебя волнует? — спросил Шэй, хотя ответ, разумеется, знал и без того.       — Шэй, — мистер Кенуэй посмотрел на него так, что хотелось стать меньше ростом. — Что ты... Как ты посмел рискнуть жизнью? За что? За эту чертову Шкатулку?! Да чтоб она провалилась вместе с твоим Версалем!       Тут мистер Кормак не выдержал тоже:       — А что, я должен был послушно отдать ассасинам Шкатулку и надеяться, что меня пощадят? Может, еще и извиниться за то, что убил Шарля? С книксеном и «комплиментом» от Ордена?!       Хэйтем гневно блеснул глазами:       — А о том, что ты можешь проиграть, ты думал? О том, что отсутствие Шкатулки — не так печально, как отсутствие Шкатулки и тебя?       — Этьенн стал мне личным врагом, — яростно бросил Шэй. — Но я бы смог отказаться от личной мести — ради тебя. Но вот отказаться от того, чтобы вернуться домой, вернуться навсегда... Это стоило любого риска! И какой-то там ассасин со своими мордоворотами не отнял бы у меня этого!       Хэйтем опустил взгляд и глубоко вздохнул. И в его голосе уже не звучало ни злости, ни раздражения, когда он произнес:       — Ладно, показывай.       — Что? — даже не сразу сообразил мистер Кормак, а когда дошло, отставил бокал и потянулся к воротнику. — А, да ничего особо страшного.       — Это я сам решу, — бросил мистер Кенуэй и поднялся, а потом и сам довольно ловко стянул с плеча любовника и сюртук, и рубаху. — Ну, с «ничего страшного» ты несколько приукрасил... Выглядит отвратительно. Тебе нужен врач, но в первую очередь — покой. А ты вместо того, чтобы поберечь рану, разумеется, встал к штурвалу. Ни стыда, ни совести, совсем как у Коннора.       — Я не только встал к штурвалу, — слабо улыбнулся Шэй, поняв, что гроза миновала. — Я еще выполнил «заказ» Женевьевы на двоих ее врагов. Больше мне Версаль был ни к чему, так что я спокойно уменьшил количество аристократии на две единицы.       — Вот это было самым необходимым, ты не находишь? — сварливо поинтересовался Хэйтем и отступил.       — Я дал ей слово, — твердо произнес Шэй. — И знал, что больше возвращаться в эту чертову Францию не хочу никогда. Я выполнил обещание, еще в Париже написал длиннющее письмо и дал твой адрес в Нью-Йорке, если она захочет ответить. Вообще мне интересно, как там у нее в Петербурге дела. Вроде бы она теперь баронесса, только я не знаю, высокое это в России звание или нет.       — Вроде бы не очень... — задумчиво уронил Хэйтем. — Но в любом случае, лучше, чем прислуга или рабыня. Она вышла замуж?       — Нет, — Шэй фыркнул. — Граф из ложи Российской Империи добился для нее дворянства после того, как она кого-то прирезала. Дорвалась, наконец.       — Мадемуазель Женевьева нигде не пропадет, — хмыкнул мистер Кенуэй. — Меня она довольно быстро раскусила.       — Евгения, — поправил Шэй. — Э-э-э... Ее светлость Евгения. А фамилия у нее теперь какая-то непроизносимая, я ее не запомнил.       Хэйтем удовлетворенно кивнул, словно это было именно то, что он хотел услышать, и уточнил:       — А граф Сен-Жермен, о котором ты рассказывал? Честно говоря, я бы и на пушечный выстрел не приблизился к такому человеку. Даже из твоих слов видно, что обманщик и вор.       — Обманщик и вор, — согласился Шэй. — Но смешной. И виски, который он мне поставил — настоящий, ирландский! Я не сразу сообразил, что он мне напоминает, а потом вспомнил — отца. Он так пах, когда возвращался из плаванья. Я спешил обратно, в Америку, но пока гонялся за врагами ее светлости, поручил Гисту закупить такого же, сколько будет. С собой привез неплохой запас, надеюсь, до конца жизни хватит.       — Я бы не рассчитывал, — фыркнул Хэйтем. — Не настолько на «Морриган» объемные трюмы.       — Дело не в трюмах, а в том, что больше в Кале не было, — скорбно отозвался Шэй. — Гист скупил действительно весь, что нашел... А граф меня позабавил. Мы с ним выпили, я больше молчал, а он рассказывал мне, кого, где, когда и как надул. После того, как я на его глазах совершил убийство, он совсем перестал меня стесняться. Слушать смешно, а граф еще и не лишен театральности, так что спектакль был куда интереснее, чем в «Комеди Франсез».       — Кому что ближе, — съязвил мистер Кенуэй.       — И с семьей де ла Серр я простился в самых лучших отношениях, — Шэй решил, что рассказ уж надо завершить достойно. — Франсуа говорил, что, несмотря на то, что я доставил ему кучу хлопот, он благодарен судьбе, что я вообще приехал. Надеюсь, теперь у Ордена в Париже дела пойдут лучше, когда отпала необходимость следить за Шкатулкой. Мадам подарила мне брошку с тамплиерским крестом, какие традиционно носят во Франции. Это было довольно мило, хотя носить я это вряд ли буду. Просто сувенир.       — Такие «сувениры» обычно немало значат, — Хэйтем кивнул. — Супругам де ла Серр ты тоже дал мой адрес?       — Да... — Шэй подумал и покачал головой. — Но только на всякий случай, они вряд ли будут мне писать. У них теперь полно забот, они собираются усыновить мальчика, сына Шарля, и мадам Жюли поделилась со мной, что ей столь же радостно от того, что у нее будет сын, как и горько за ребенка, которому в его годы пришлось увидеть... такое. Я чувствовал себя виноватым, хотя понимал, что прав. Даже я был старше, когда моя жизнь покатилась под откос.       — Я отлично понимаю мальчика, — угрюмо отозвался Хэйтем. — Как его зовут?       — Арно, — Шэй вспомнил, как услышал это из уст самого ребенка, когда тот представлялся Элизе. — Арно Дориан. Он уже слишком взрослый, чтобы не помнить своего настоящего отца.       — Надеюсь, мальчишке повезет больше, чем мне, — бросил мистер Кенуэй. — По крайней мере, его забрали к себе честные люди.       — Мы этого уже, скорее всего, не узнаем, — заметил Шэй. — Потому что как бы сердечно ни относились ко мне супруги де ла Серр, это не дружба, это рабочие отношения. У меня со старшими моряками такие же, только попроще.       — Дела Ордена могут столкнуть вас снова, — возразил Хэйтем. — Я не зря отправил Франклина во Францию.       — Ты?! — Шэй остолбенел. Он полагал, что теперь знает... ну, пусть не все, но в общем и целом...       — Ну, не совсем я... — мистер Кенуэй улыбнулся, довольный произведенным эффектом. — Чарльз, еще до плена, подал Конгрессу идею о том, что следует заручиться поддержкой иных противников Британии. Неужели ты думаешь, что Франклин, ярый сторонник независимости колоний, отправился бы в такое время в Старый Свет исключительно для того, чтобы продемонстрировать свои научные опыты? Он отправился на встречу с графом де Верженном, министром иностранных дел. Хотя, конечно, я не мог знать, что это так удачно поможет тебе.       — Но ведь помогло, — Шэй тепло улыбнулся. В самом деле, это вовсе не удача и не везение. Это судьба. — Так что добыча — наша, законная.       — Знать бы теперь еще, что с ней делать... — Хэйтем вздохнул. — Но это как раз не требует незамедлительных решений. Гораздо больше меня беспокоит, что скоро должен вернуться Коннор. Он отправился в Новую Шотландию. Это не очень далеко... Хотя ты это знаешь лучше меня, конечно. Самое время нашел болтаться посреди британских флотилий, но разве его остановишь, когда он что-то вбил себе в голову? Так что вернется со дня на день — и наверняка захочет увидеть тебя, когда узнает, что ты здесь. Подумаешь, отец волнуется, а вот капитан Кормак приехал — это же совсем другое дело.       Шэй вдруг понял, что уютное ворчание Хэйтема — это не сегодня, не завтра и даже не на год. Это навсегда — и на душе словно снова засветило солнце, хотя в щелочку между гардинами было видно, что февральский вечер уже окутал Нью-Йорк мрачной мглой, особенно непроницаемой в отсутствии снега.       — Магистр Кенуэй, — произнес мистер Кормак с убийственной серьезностью и торжественностью.       Хэйтем приподнял бровь и поглядел с подозрением. Шэй вскинул подбородок и продолжил:       — Теперь, когда ваше поручение выполнено, я имею честь доложить вам, что в ближайшие сутки собираюсь набраться в стаксель. А потом снова буду готов к вашим приказаниям.       — Думаю, надо бы приказать тебе отправляться в ванну и в постель, — хмыкнул Хэйтем и улыбнулся — на этот раз вполне отчетливо. — Тамплиер Кормак, я благодарю вас за службу. И дождусь вас, чтобы вы спали так, как привыкли, на моем плече. Ну, или не спали... В общем, как пойдет, потому как времени у нас теперь достаточно.