Дело всей жизни

      Коннор стоял перед двумя могильными плитами, тяжело опираясь на рукоять длинного черенка лопаты. На одной из плит, уже запыленной, было выбито имя отца, над именем — тамплиерский крест. Вторая была совсем новой, еще поблескивала ровными гранями. «Шэй Патрик Кормак» — и сверху такой же крест. Шэя похоронили пять дней назад. Церемонию прощания провел католический священник, приглашенный Коннором. Больше года назад назад церемонию прощания с отцом проводил священник англиканский...       Коннор знал, что после смерти отца Шэй не проживет долго. Ему исполнилось семьдесят три, но это было неважно — пока был жив Хэйтем, Шэй оставался весьма бодрым и превосходно выглядящим для своего возраста человеком. Не жаловался на здоровье, охотно общался с внуками, играл с кошкой, с энтузиазмом вел разговоры о политике, даже нередко выпивал. Но смерть Хэйтема резко подкосила его — и еще совсем недавно жизнелюбивый, ироничный и добродушный Шэй превратился в тень себя самого. Насколько знал Коннор, смерть Шэя наступила неожиданно даже для Патрика, который жил в Кенуэй-холле — тот пришел будить деда, который не вышел к завтраку, и нашел Шэя уже мертвым. В тот же день Патрик написал отцу и сестрам, и письмо, переданное по тамплиерским и ассасинским каналам, достигло поместья Дэвенпорт в кратчайшие сроки.       Земля под каменной плитой была еще совсем свежей, и Коннор понимал, что медлить нельзя. Здесь, на городском кладбище, только теперь можно... сделать то, что он собирается сделать. Потом это уже будет опасно — кто-то может заметить поврежденный холм земли — и тогда обещание, данное той женщине, может остаться невыполненным.       Но Коннор медлил. И дело было не в том, что он пришел сюда с лопатой, как мародер. Дело было в том, что под этим холмом навеки упокоился человек, который дал ему, Радунхагейду, единственный на миллион шанс прожить такую судьбу, за которую не стыдно ни перед предками, ни перед потомками. Человек, который носил другую фамилию. Человек, чье имя Коннор взял, чтобы наречь собственного сына. И нарушить покой Шэя теперь уже старший мистер Кенуэй не хотел. Но и выбора не было.       Коннор вздохнул и перехватил лопату за черенок. Был поздний вечер. Вечерняя служба в церкви окончилась, ночные двуногие шакалы еще не выползли из своих нор. Впрочем, Коннор не волновался — его ребята, те, кого он учил, не пропустят сюда никого, пока дело не будет закончено.       Мягкая земля поддавалась легко. Коннор обеспокоенно подумал о том, что она непременно просядет, стало быть, нужно покрепче примять, чтобы не размыло. А потом... Потом обязательно вернуться, чтобы поправить памятник, который после осенних дождей непременно сползет. А отцовский и сейчас бы неплохо протереть, чтобы он мог знать — о нем помнят. Его по-прежнему любят.       Коннор не верил теперь в овхара. Впрочем, в рай и ад он не верил тоже. Но если где-то существует место, из которого Предтечи могут влиять на судьбы людей, то почему бы не быть месту, где отец и Шэй всегда будут вместе? Коннор собирался отметить в следующем году полувековой юбилей, и это тоже был определенный рубеж. Хотелось верить, что когда-нибудь он снова увидит отца. И Шэя. И, может быть, даже своего дедушку Эдварда Кенуэя.       Он копал до тех пор, пока не стало страшно, что вот-вот покажется крышка гроба, на которую он пять дней назад сам бросил алую розу. Коннор давно уже не верил в сказки, не боялся ни индейских проклятий, ни христианской чертовщины, но увидеть то, с чем он так болезненно-горько прощался... Нет, к этому он не был готов.       Коннор вытянул над раскрытой могилой руку, немного подержал медальон в ладони — и разжал пальцы. Медальон тускло блеснул в свете стареющей луны, но отблеск погас, как только металл опустился в рыхловатую землю. Коннор старательно закопал могилу обратно. Примял ногой, сгреб остатки земли, примял еще раз. Потом чуть разрыхлил тоненький верхний слой земли и критически посмотрел на дело рук своих. Могила выглядела нетронутой. Коннор отбросил лопату подальше, и был уверен — к утру ее уже прикарманит кто-нибудь не слишком брезгливый. А что? Она денег стоит.       Сам Коннор только теперь остановился перед памятником и даже опустился на колени. Не воздавал хвалы какому-то богу, просто хотел лучше видеть, быть ближе.       — Шэй... — голос прозвучал очень тихо. — Шэй, спасибо за всё. Я буду скучать. Я уже скучаю.       Позади раздались шаги, и Коннор мгновенно поднялся на ноги. Привычка сработала раньше, чем разум, и он уже был готов воспользоваться скрытыми клинками, когда сообразил, что опасности быть не должно. Кладбище со всех сторон охраняется ассасинами, сюда бы никто не прошел. Если бы кто-то прошел, то уже подняли бы тревогу; а если этот кто-то был бы настолько силен, чтобы тихо и незаметно положить нескольких ассасинов, то вокруг не царила бы такая прозрачная тишина с шелестом деревьев и кваканьем лягушек в канаве.       — Отец, — раздался позади голос Патрика. — Это я. Убери клинки.       Коннор выдохнул и развернулся, оглядывая сына.       — Зачем ты пришел? — коротко спросил он.       Не хотел быть грубым, просто личный момент был нарушен, и Коннор опасался проявить что-то, не предназначенное для глаз... даже сына.       — Наверное, затем же, зачем и ты, — Патрик приблизился и остановился рядом. Он смотрел на могильные плиты и даже не повернулся в сторону отца. — Я видел твоих ассасинов, и они видели меня, но пропустили. Ты запретил им на меня нападать?       Коннор даже замешкался с ответом. Он отдавал приказ задержать или уничтожить любого, но, видимо, на Кенуэя-младшего у кого-то рука не поднялась. Надо бы выяснить, у кого.       — Тебя не пытались остановить? — он нахмурился.       — Пытались, — Патрик слегка улыбнулся. — Я ведь пришел открыто, не стал обманывать или пытаться пробраться тайком. Просто сказал, что мне нужно и я пойду. Меня задержали двое молодых парней, я их по голосам не узнал, а лиц под капюшонами не видно было. Потом они позвали миссис МакГрегори, и она сказала, чтобы меня пропустили и не поднимали тревоги.       — Добби, — Коннор скрипнул зубами. — Удружила.       — Отец... — сын наконец повернулся к нему. — Я прихожу сюда каждый вечер. В конце концов, это я, а не ты, жил в доме дедушки последний год. Мне... Кенуэй-холл кажется пустым, когда никто меня не воспитывает. Наверное, это дедушка Хэйтем завещал дедушке Шэю правильно меня воспитывать.       — Нет... — Коннор вдруг понял, что сын вовсе не пытался проследить и раскрыть тайны, и покачал головой. — Это... Это я попросил. Тебе, вполне возможно, предстоит в будущем стать мастером-тамплиером, а то и великим магистром. Почему бы нет? И нечего сверкать глазами, Теокнотати, тебе до этого еще долго.       — Я Патрик, — поморщился юноша. — Отец, я же тебя просил.       — Знаю, — спокойно кивнул Коннор. — Потому так и назвал. Хотелось увидеть, как ты среагируешь. По крайней мере, мой отец делал так всегда. Я просто хотел, чтобы ты прошел настоящую школу — такую, какую могли дать только мой отец и Шэй. Ты... тяжело пережил уход Шэя?       — Спрашиваешь, — Патрик горько усмехнулся. — Я понимаю, что со временем станет легче, и я не буду сюда приходить каждый день. Когда-нибудь, я, наверное, женюсь... Не буду жить там один...       — Есть кто-то на примете? — осведомился Коннор. — Ты уже пару раз влюблялся в совершенно неподходящих тебе девушек, и неудивительно, что не встречал взаимности. Надеюсь, она хотя бы тамплиер?       — Неважно, — посуровел Патрик. — Но если что-то получится, я тебя приглашу на свадьбу. И Аннабель тоже. И даже Дженнифер. Но вообще-то, я хотел тебя кое о чем попросить. Я хочу... и даже прошу, чтобы ты сейчас вернулся со мной.       — Что такое? — Коннор нахмурился. — Что-то с домом?       — Нет, — Патрик снова уставился на могильную плиту. — Шэй завещал мне приличную сумму, чтобы поддерживать дом. Но кое-что в этом доме принадлежит тебе, и этого нет в завещании.       — Что же? — Коннор действительно не понимал. Амулет покоится вместе с Шэем, а все остальное... Коннор много лет жил в Дэвенпорте и вроде бы ничего важного в Кенуэй-холле не оставлял.       — Это... — Патрик нахмурился. — Это игрушка, маленький волк. Рохвако. Дедушка Шэй хотел, чтобы он был у тебя, когда его не станет. Я дал слово.       Коннор резко отвернулся и прикусил губу. Мало что сейчас могло ударить по нему сильнее. Он ясно вспомнил те времена, когда Шэй был молодым, полным сил мужчиной, а отец...       — Это что-то значит? — ворвался в сознание голос сына. — Скажи, отец, не молчи. Дедушка Шэй мне так и не объяснил.       — Это просто значит, что Шэй меня любил, — Коннор посмотрел на собственного сына. — А еще это значит, что я далеко не всегда бывал прав. И ты тоже со временем научишься понимать, что важно, а что — нет. Когда я буду знать, что и ты, и Дженнифер с Аннабель этому научились, мне тоже будет не страшно уйти, Патрик. Ладно, идем.       — Идем, отец, — тихо вздохнул Патрик, и провел рукой по плите на могиле Шэя, словно пытался очистить новенький памятник от пыли.       Коннор машинально проследил, как в лунном свете на руке сына блеснул перстень Ордена тамплиеров.