Когда заканчиваются сказки

      Вечер «свободы» начался для них в восемь часов, после того, как Кёджуро и Тандзиро отужинали вместе с Кие и детьми. Когда они засобирались из дома, женщина только понимающе улыбалась и весело подмигивала Ренгоку, мол, дело молодое – гуляй хоть всю ночь. Конечно же, она запросто отпустила сына вместе с выпускником отмечать окончание школы, тем более что мальчики планировали провести остаток вечера в доме на противоположной стороне улицы.       В комнате громко играла музыка, раздавались чьи-то крики, восклицания – в общем, стоял такой галдеж, что было слышно, наверное, даже на улице. Само собой разумеется, выпускники отмечали конец учебы как подобает: весь стол был заставлен бутылками и жестяными банками на любой вкус и цвет. Пил кто что – один Узуи приволок сюда несколько бутылок какой-то ужасно дорогой выпивки, которую никто, кроме него, пить сначала не хотел. Потом всем стало наплевать. Санеми с середины вечера после пива и еще какого-то неизвестного напитка подозрительного цвета принялся за саке, – так сказать, поднимал градус. Генья и Иноске, по-видимому, во всем пытаясь подражать старшему, тоже взялись за выпивку покрепче и через несколько тостов уже несли откровенный бред, лежа на своих соседях по столу.       Не пробовавший никогда алкоголь Тандзиро ради такого повода согласился выпить немного пива и быстро захмелел, так как, помимо упомянутых обстоятельств, сидел рядом с Санеми. И, разумеется, потом старшему Камадо было уже не важно, сколько человек находилось в комнате, кто на него смотрел и что говорил – он с готовностью отвечал на все поцелуи Ренгоку-сана, который лез к нему после каждого тоста или какого-либо веселого разговора с кем-нибудь из друзей. Он податливо открывал рот, впускал туда чужой язык, пытаясь даже неумело ласкать его в ответ. Голова шла кругом, и мальчику казалось, что стол, люстра, да и вся комната не стоят на своих местах, а постоянно движутся. Резкие движения им воспринимались в замедленном темпе – от них становилось нехорошо. В такие моменты чувство тошноты подкатывало к горлу, и подросток, отталкивая Ренгоку, закрывал рот рукой, отворачиваясь.       Зенитсу, на удивление, оказался очень устойчив к алкоголю и был еще в уме и в памяти, когда Тенген, тыча пальцем в Кёджуро и Тандзиро, начал липнуть к нему с ласками. Агацума не знал, куда деться от таких откровенных приставаний старшего: начиналось все с простых объятий, потом большая ладонь Узуи плавно переползала на ягодицы блондина, щипала и мяла их, гладила бедра, пробовала забраться под резинку штанов. К счастью, всем находившимся в комнате было глубоко фиолетово на происходящее.       Сабито, за которого до начала вечера ребята волновались больше всего, тоже быстро вошел во вкус. Как оказалось, пить он, к великому разочарованию Томиоки, нисколько не разучился: рыжеволосый по-прежнему вливал в себя все, что содержало хоть какой-то градус. Когда собственные бутылка или стакан пустели, он тут же с невозмутимым видом уводил у кого-то из-под носа чужое, быстро выпивая содержимое. Ренгоку хохотал над ним каждый раз, замечая подобную картину – друг снова будто бы был самим собой. На хмельную голову он вновь становился разговорчивым, как и прежде, вел себя раскованно и много внимания уделял Томиоке. То ни с того ни с сего притянет его к себе и крепко обнимет, то зажмет в коридоре по пути в ванную. Гию сопротивляться-то сопротивлялся, но всем было видно – он всякий раз на ногах еле держался от выходок своего рыжеволосого друга. – Бра-ат! – протяжно ныл Генья, лежа на диване на задремавшем пьяным сном Иноске. Пить младшему Шинадзугаве до этого момента тоже приходилось редко – иногда тайком пробовал на кончик языка стоявшее дома в холодильнике пиво старшего, но не более. А тут перемешал столько всего, да под конец еще и на саке замахнулся. Голова была словно свинцовая, хотелось лечь и не вставать больше никуда. Музыка и громкие разговоры давили на уши, и Генья чувствовал, что его вот-вот вывернет наизнанку. – Бра-ат, мне плохо! Что делать-то?.. Ну, бра-ат! Я серьезно! Мне так плохо… Я больше не буду пить! – Завали хлебало, мелкий! Сказано тебе было: не пить! Ты что, меня послушал? Иди и проблюйся в толчок, раз плохо! Что мне тебе еще посоветовать? – резко отвечал ему Санеми, сидя прямо на полу, с миской вяленых кальмаров и банкой пива – ему было плевать, что за чем пить: с саке он мог запросто перейти обратно на пиво и наоборот. Старший Шинадзугава мешал все и со всем, не боясь последствий. А вот брат его продолжал ныть, не имея сил встать с дивана, чтобы добраться хотя бы до уборной. – Шинадзугава, который старший, – смеясь, уточнял захмелевший Ренгоку, прижимающий к себе своего мальчика и настойчиво целующий его в щеку, ожидая, что тот сам повернется и подставит ему губы, – ты будь помягче со своим. Он же пьет, наверное, впервые! Своди его, да пусть все сделает под твоим пристальным контролем. – Да ебал я смотреть, как он блюет! Мне что, заняться нечем больше?! И вообще, Ренгоку, настало время махача! Поднимайся, я уделаю тебя в рукопашном! – загорелся новой идеей Санеми и с трудом поднялся на ноги, пошатываясь и держась за стенку. Кёджуро его предложение наглым образом проигнорировал, все внимание переключив на смущенного Тандзиро, нерешительно толкающего его в грудь. – Ну что, мальчик мой?.. Скажи мне, что? Что ты хочешь, чтобы я сделал, мой сладкий? – добивался выпускник, накрыв его ладони своими. Он отчетливо видел, что старший Камадо хочет что-то ему сказать или же сделать, но почему-то до сих пор не решается. А эти его легкие отталкивания были как призыв к чему-то большему: Тандзиро отчаянно краснел, ерзал на месте и прятал взгляд. – Я не смогу понять, если ты не скажешь. Или мне все-таки стоит попробовать догадаться? – Друг, на минутку верну тебя с небес на землю, – в комнату после десятиминутного отсутствия вдруг снова заявился Сабито, ведущий за руку Томиоку – они даже в уборную ходили вдвоем и долго не возвращались, до умопомрачения целуясь у двери в помещение. Вот и сейчас снова – у Гию все губы были влажные и искусанные, а сам он стоял растрепанный, как будто только проснулся. Бледные щеки его ярко горели, на друзей он старался не смотреть. – Слушаю тебя, друг мой! – Ренгоку позволил Урокодаки обнять себя и отвлечь от воркования с Камадо. Крепко прижавшись со спины к Кёджуро, хмельной Сабито принялся тихо говорить ему на ухо. – Мы же сегодня остаемся у тебя? Можно в какую-нибудь комнату свободную сейчас завалиться? Я с Гию. На час как минимум. Ну, это, ты понял, – для лучшего понимания рыжеволосый на всякий случай выразительно глянул на друга, многозначительно поиграв бровями и кивнув головой на стоявшего позади Томиоку. Кёджуро, внимательно выслушав его, немного придурковато разулыбался во все тридцать два, а потом понимающе кивнул. – В комнату моего брата можете идти. Сразу после моей, если не помнишь, где. – Не поверишь, но почему-то помню, друг, – подмигнул ему парень и, похлопав по плечу, вернулся к Гию, обнимая его и выводя из комнаты, по пути интимно что-то нашептывая на ухо. – Куда это наш неотразимый Сабито блестяще намылился со своим голубоглазым котёночком? – вдруг подал голос Тенген, до этого настойчиво что-то втирающий вполголоса красному от стыда Агацуме. – Трахаться они пошли, куда еще! – как обычно, безо всяких тактичности или стеснения выдал Санеми, отпивая из банки свое пиво и заедая какой-то булкой с джемом, которую до этого нагло забрал прямо у Зенитсу из рук. При его словах, Узуи обреченно взвыл, подняв глаза к потолку, а потом ударился лбом в плечо Агацумы. Тандзиро и Зенитсу лишь смущенно переглянулись между собой и решили сделать вид, что подобное заявление осталось ими незамеченным. Но старший Шинадзугава продолжал, будто специально. – Они заебали меня уже зажиматься в каждом углу: хотите потрахаться – так потрахайтесь! Что вы строите друг другу глазки да дрочить бегаете каждые пять минут?! Это Томиока, наверняка, в недотрогу играет! А ведь по глазам видно: ему дай волю, так он своего Сахи прямо здесь и оседлает! – Шинадзугава, хорош! Мой мальчик уже не знает, куда деться от твоих пошлостей! Мы все поняли, куда они ушли, но тактично промолчали! – засмеялся Кёджуро, попутно снимая с себя тонковку и оставаясь в одной обтягивающей футболке. Камадо с открытым ртом засмотрелся на это зрелище, сопровождая взглядом каждое движение старшего. В штанах уже давно было горячо и тесновато – от действий Ренгоку-сана ему хотелось торопливо стащить с себя одежду и распластаться на том самом диване, на котором сейчас благополучно лежали Иноске и Генья. И пусть бы Кёджуро делал с ним все, что его душе угодно. Сегодня Тандзиро был отчаянно согласен на все и втайне этого «всего» чертовски сильно желал. – Пошлости это не по моей части! Это вон, к Узуи! Он уже час уламывает блондинчика, мол, «давай попробуем» да «тебе будет приятно»! Узуи, я бы на его месте уже съездил бы тебе по твоей «блестящей» физиономии! – Да ты!.. Шинадзугава, мать твою! Ты что, блестяще перебрал?! Хватит вести себя как полный кретин! – тут же чуть ли не задохнулся от возмущения Тенген, глядя на то, как Зенитсу испуганно отползает от него подальше. – Что тебя на эту тему понесло? У тебя недотрах? Что ярко пристаешь ко всем и каждому? – «Блестяще» не истери, Узуи! Твоих бабских истерик мне еще не хватает в жизни! Вы все тут воркуете, как голубки – аж блевать тянет. Эти два кролика ушли совокупляться, ты со слюнями лезешь к своему блондинчику, Ренгоку своего уже давным-давно взглядом раздел да не один раз... Держу пари, стоит на пять минут выйти отсюда, вернешься – а они уже на середине процесса будут, – устало протянув эти слова, Санеми с пивом в руках плюхнулся на диван, прямо на ноги младшего брата, сразу вскочившего от этого. Генья непонимающе уставился на старшего, даже не думая сказать вслух о том, что его ногам в этот момент пришлось не сладко. Замолчавший наконец-то Санеми тоже некоторое время тупо смотрел на него, как будто решал про себя какую-то сложную задачу. В конце концов, не выдержав этих «гляделок», смутившийся Генья отвел взгляд, закусив пухлую губу – у старшего Шинадзугавы от этого выражения лица что-то в голове щелкнуло. – Эй, мелкий. Тебе что, плохо до сих пор? – Да… Сильно… – Сюда иди, – скомандовал Санеми, хлопнув себя по коленям. Генья изумленно застыл, огромными глазами пытливо вглядываясь в брата, как будто не понимал того, что ему говорили. Старшеклассник громко цокнул языком и снова ударил себя по коленям. – Сюда лег, я сказал! Не тупи, мать твою! – Вы посмотрите, какие мы добрые! – язвительно подметил Тенген, но сразу же поймал громкое «завались». А Генья, медленно и нерешительно, но все-таки подполз к брату и положил голову ему на колени, благоговейно обнимая его. Шинадзугава-старший удовлетворенно замолчал, расслабленно откинувшись на спинку дивана. – О! Вот прямо тишина настала: ласковый младший братик успокоил старшего! – Кёджуро, улыбаясь от уха до уха, потянулся к столу за пивом и сделал несколько хороших глотков, после чего банка опустела почти вполовину. Глядя на это, Тандзиро немного нервничал: у него, конечно же, и в мыслях не было запрещать Ренгоку пить – волновался он по другому поводу. Камадо, сгорая со стыда, но все-таки признавался сам себе, что хотел бы видеть возлюбленного трезвым в тот волнительный момент, когда… Ну, в общем, Тандзиро боялся даже думать о том, что будет и будет ли вообще. Однако Кёджуро, будто прочитав его мысли, убрал от себя алкоголь и поднялся на ноги, подавая ему руку. Мальчик удивленно захлопал ресницами. – Мой сладкий, давай сходим до моей комнаты? Все равно состав наш постепенно редеет: вон и Иноске уже давным-давно сопит, Узуи занят сильно, а Шинадзугаве нужно за братом смотреть в оба. Чтобы Санеми не натворил ничего на пьяную голову, ха-ха!       В Ренгоку тут же прилетела подушка с дивана, и он, ловко поймав ее, беззлобно отправил обратно, все так же улыбаясь своему мальчику. Тандзиро принял его руку, встал со своего места, но, на ватных ногах выходя из-за стола, неловко запнулся за его ножку и чуть не клюнул носом в пол, если бы не его возлюбленный. Тот быстро подхватил мальчика, прижал к себе, смеясь и приговаривая что-то про алкоголь и детей. Их уход особо никого не расстроил: Узуи только усмехнулся им вслед, а Санеми закатил глаза и запустил руку в волосы младшего брата. Только сильно нервничающий Зенитсу, который уже минут двадцать планировал пути отхода, хотел выбежать за ними следом с криками не бросать его. Тенген, разумеется, сделать ему этого не позволил, перехватив тонкие запястья мальчика и склонившись над его лицом.       Оказавшись в своей комнате, Ренгоку сразу же, даже не включая свет, толкнул Камадо к заранее расстеленному футону, попутно легонько шлепая его по ягодицам. Кёджуро не смог противиться жгучему желанию внезапно сделать так, но когда мальчик на это действие сдавленно ахнул и негромко позвал его, Кёджуро понял – этим шутливым шлепком он сократил собственное терпение. К счастью, объяснять Тандзиро, что нужно делать, не пришлось: подросток послушно опустился на футон, разворачиваясь к Ренгоку и за шею притягивая его к себе. Нежные губы податливо раскрылись навстречу языку старшего, и Камадо застонал в поцелуй, понимая, что действия юноши вкупе с парами алкоголя лишают его возможности соображать. Горячие ладони Кёджуро самовольно блуждали по его телу, оглаживая талию, бедра, забираясь под кофту, и от этого подросток вздрагивал и выгибался, наслаждаясь каждым прикосновением.       Когда за стенкой вдруг послышались сдавленные вскрики Гию-сана, сопровождаемые весьма красноречивыми шлепками, у Тандзиро и вовсе голова пошла кругом. Голос Томиоки звучал совсем не так, как обычно: парень то громко вскрикивал, то протяжно мычал, словно ему зажимали рот, и неустанно звал своего Сахи. И как завели Камадо стоны в соседней комнате – он даже мелко задрожал в предвкушении, крепко сжав футболку на своем партнере. Кёджуро посчитал этот жест призывом к более решительным действиям, а потому тут же принялся расстегивать чужие джинсы, губами не переставая ласкать своего мальчика. – Ммм, Ренгоку-сан! Я странно себя чувствую… Я волнуюсь… – он тяжело и шумно выдыхал через рот, зажмурившись: пальцы партнера уже забрались под резинку нижнего белья и теперь настойчиво поглаживали его чувствительную плоть, вынуждая ерзать спиной по футону. – Не волнуйся, мальчик мой, – горячо выпалил юноша ему в губы, а затем провел языком от щеки и до подбородка. Подросток сдавленно ойкнул и машинально накрыл влажную щеку рукой. – А вы… ах… уже делали это раньше? – Да так, лучше сказать, баловался, – усмехнулся Ренгоку, отводя взгляд в сторону, точно он вспоминал какую-то давнюю историю. Спустя несколько секунд, он оставил эти воспоминания и снова вернулся к своему занятию, но теперь Камадо не мог выбросить его слова из головы. Как это – ведь Ренгоку-сан был у него первым, а вот он сам… С кем же тот мог заниматься подобными вещами, пусть даже несерьезно?.. Почувствовав легкий укол ревности, Тандзиро крепко обхватил ногами бедра выпускника, тем самым притягивая его теснее, заставляя почти лечь на себя. – Но, Ренгоку-сан, кто это был? – спросил он, со всей серьезностью глядя партнеру в глаза, и Кёджуро, не ожидавший такого «допроса» посреди дела, прыснул со смеху. – Боги, о чем ты думаешь в такой момент? Это не так важно, мальчик мой! – видя, что подросток недоволен его уходом от ответа, Ренгоку поспешно наклонился к нему и принялся ласково покрывать поцелуями его лицо, особое внимание уделяя чуть припухшим губам. Под этим напором из нежности обиженный Тандзиро продержался недолго и через несколько мгновений уже сам подставлял губы, желая получить более жаркий и глубокий поцелуй. Тогда Кёджуро отстранился от него и, взяв его за руку, переплел их пальцы. – Сейчас рядом со мной ты, и я серьезен как никогда. Мальчик мой, теперь ты мое настоящее, и я всеми силами буду защищать тебя. – Ренгоку-сан, вы говорите смущающие вещи... Но ведь все уже позади. Со смертью Аказы эта страшная сказка про демонов закончилась, и бояться больше нечего! – Тандзиро счастливо улыбнулся ему, сжимая чужие пальцы крепче, а потом приподнялся с футона и легко поцеловал Кёджуро в лоб, заставляя его изумленно распахнуть глаза. – Я люблю вас, Ренгоку-сан. Теперь все будет хорошо.       В комнату, выходящую окнами на дом семьи Камадо, равнодушно заглядывала луна, озаряя холодным светом две фигуры, слившиеся в жарких объятиях. На этой улице вновь царило полное умиротворение, объятое сладким цветочным ароматом, и ничего не напоминало о тех печальных событиях, что происходили здесь больше полугода назад. Таинственное, чудовищной силы стихийное бедствие, которое тогда отгремело в городе и даже разрушило Восточный мост, из жителей не увидел воочию никто. Это породило огромное количество разного рода толков, споров и прочего, однако через несколько месяцев все улеглось. Мост восстановили, соорудив под него сейсмостойкие столбы, и мало кто знал истинную причину его внезапного разрушения. – Так ни один столп не рухнул? Какая досада, – протянул молодой мужчина, медленно расставляя тонкими, изящными пальцами фигуры на шахматной доске. В окно светил бледный лунный свет, освещающий надменное фарфоровое лицо. В здании больницы застыла абсолютная тишина, по пустым коридорам гулял могильный холод, не горела ни одна лампа. В кабинете, в котором находился мужчина, на полу были рассыпаны осколки стеклянной вазы и разлита вода – в ней валялись аккуратно срезанные цветки ликориса. Длинные ногти неожиданно сбили с доски ладью, а следом за ней двух слонов и коня. Тонкие губы при этом действии презрительно скривились. – Благодаря этому вспыльчивому ничтожеству я лишился сразу четырех фигур, включая его самого. Признаться, я думал, что этот ребенок сгодится на роль высшей луны. Магия демонической крови должна была многократно умножить его силу. Какая скука. Среди нынешнего поколения нет достойных претендентов, которые смогли бы пополнить наши ряды. Этот мальчишка был тому доказательством. Он смог запугать Гютаро, Даки и Кайгаку, но при этом не снес ни единого столпа. Ко всему прочему исчез Руи – кажется, что мои клетки в нем погибли. Убит истребителями или же нет? Ничего: не все фигуры еще повержены, а, значит, самое интересное только начинается...