Коротко подстриженные ногти пытаются впиться мёртвой хваткой в каменную плитку, пока по спине раз за разом проходятся рассекающие полосы, со свистом взлетая и со щелчком опускаясь. Такое себе развлечение. Надрывисто крича из последних сил, Балаам проваливается в неведенье, без сил падая на пол, не удержав в руках столь безобразную и ничтожную книгу. Удивительно, что здесь тоже возможно потерять сознание от болевого шока. Сколько тайн хранит этот «промежуточный мир».
***
Глаза почему-то сильно жгёт; хочется умыться и протереть веки кулачками, совсем как в детстве после пробуждения ранним утром. Особенно остро помнятся зимние утренние будни: комнату окутал застоявшийся холод, а одеяло — будто щит, закрывает от холодного потока, сохраняя внутри тепло и уют. Совершенно не хочется просыпаться, но чей-то голос так и норовит вырвать уставшее сознание из мира грёз.«Сколько прошло времени? Почему так пусто и холодно внутри?»
По телу быстро пробегается дрожь, и Балаам резко вскакивает с кровати, нервно схватившись за сердце. Нет, он не проснулся в холодном поту, он проснулся с осознанием того, что его жизнь действительно закончилась. У него больше нет любимых людей, а обрывки прошлого не вызывают никаких чувств, кроме жажды мести и горечи. Сколько осталось дней… — Рад, что ты наконец очнулся. — сладкий и щекочущий нос запах, почему-то настолько родной, добирается до неокрепшего сознания, дёргая ниточки благоразумия и пытаясь вырвать из сна. Чей-то мягкий, добрый и тёплый голос легонько меня тормошит. — Балаам, ты в порядке? Посмотри на меня. Последние слова заставляют полностью вернуться в реальность, игнорируя лёгкую тошноту и внутреннюю панику. Где-то глубоко во мне как будто погибло ещё одно, греющее душу, воспоминание. Кажется, что скоро внутри останется лишь пустошь, сильно бьющая по сердцу и крутящая в голове болезненные события прошлого. Обдумать всё почти нет времени: о себе напоминает голодное пение китов, просящее хотя бы корку хлеба. Чей-то всё такой же мягкий и добродушный голос, тихо посмеиваясь, оповестил: — Я принёс тебе еды. Поешь. Ты целый день проспал. — под конец, лёгкая усмешка сменилась на едва уловимый грустный тон. Убедившись, что уже полностью проснулся, я повернул голову к человеку, сидящему рядом. Моему взору предстал невысокий юноша в маске, очень похожей на собачью морду и закрывающей добрую часть лица от чужих глаз. Не смотря на довольно странный вид, парень казался более толерантным, нежели остальные обитатели церкви, хотя прежний опыт и показал, что лучше с такими дело не иметь — исход непредсказуем. Спина до сих пор ужасно ныла, возможно, останутся шрамы. Я чуть выпрямился и сел поудобнее, но ненадолго: резкая боль прошлась по телу, вынуждая скрючиться ещё больше. — Сильно болит? Давай помогу, — с ноткой волнения спросил незнакомец, потянувшись рукой к моей спине. Очень хочется огрызнуться, но рот затыкает ужасная боль, и я не в силах отказаться, безвольно падаю на подушку и мычу что-то похожее на: «Если не затруднит». Парень жестом приказал мне перевернуться, дабы ему было легче обрабатывать раны. Я, послушно перевернувшись, уткнулся лицом в подушку; только сейчас заметил, что сегодня ночевал не на матрасе, а на кровати. — Зачем ты разозлил Филио? Ты ведь понимаешь, что он так добр, потому что это его задание и играть на этом не стоит, — встав и пройдя куда-то в конец комнаты, тихо спросил он, но тут же добавил. — удивительно, что ты вообще смог привлечь его внимание. Уже давно в этой церкви никто не может добиться такого внимания, какое получаешь ты. Вся церковь слухи водит, кабы поглядеть на мальчонку, вдруг и вправду необычен. Подняв небольшой тазик с водой, юноша вернулся к исходному месту, присаживаясь на край кровати и ставя ёмкость на стул. Одной рукой он снял с плеч всё ту же ночнушку, в которую меня нарядил этот священник, а другой, взял мягкое полотенце, смачивая его в воде. — Хоть и нам, церковнослужащим, в радость находиться в имении Бога, но наблюдать за искуплением грехов я всё не могу привыкнуть: уж слишком много боли и отчаяния в глазах грешников. — он произнёс это с еле уловимой грустной улыбкой под маской, отразившейся в дрожащем голосе. Но, будто вспомнив нечто важное, его голос сменился на уже так знакомый ничего не выражающий и пустой, будто это говорит не он, а кукловод, играющий с очередной марионеткой. Отвлёкшись на раздумья о сказанных только что словах… я и не заметил как на мою кожу опустилась лёгкая, почти невесомая худая рука, смывая с лопаток запекшуюся кровь и грязь. Ужасно больно, но терпимо, по крайней мере, пока что. Так значит задание Филио заключается в ведении церковной службы? Тогда почему он ещё не переродился? Кажется этот парень чего-то не договаривает. — Как тебя зовут? — спрашиваю я, пытаясь хоть как-то отвлечься от боли и выведать побольше. Кажется этот вопрос он никак не ожидал, и я, сам того не осознавая, застал его в расплох, судя по его резким движениям, надавливающим на спину сильнее положенного. — Эй! Аккуратнее! — Ой, прости. Филипп. Меня зовут Филипп. — он отдёргивает руку, будто ужасаясь тому, что натворил. — Приятно познакомиться, Филипп. — говорю я, недовольно жмурясь и пыхтя. — Расскажи, как ты попал сюда? — он снова замер, но уже осознанно надавливая мне на спину. — Чёрт! Филипп! — Тебе не стоит спрашивать то, на что мне не позволено отвечать. — тихо прошептал он, продолжая начатое. —Чуть позже тебя навестит Филио. Надеюсь, ты будешь благоразумен. Смыв остатки грязи с меня, он, взяв грязную воду, отошёл, вернувшись через пару минут с моим завтраком. — Поешь. Тебе нужно поскорее поправиться. Осталось всего 3 дня. — скорее предупреждая чем оповещая сказал он, закрывая дверь и собираясь уйти прочь. Я, коротко поблагодарив Филиппа, принялся за еду, про себя отметив, что кормят здесь не так уж и плохо. После трапезы, не найдя чем заняться, ко мне всё-таки пришло решение прилечь и отдохнуть перед приходом Филио, но почему-то, как назло, я долго не мог уснуть, постоянно ворочаясь и ища удобную позу, которую сложно было принять из-за боли в спине. Чувствовал я себя как какая-то восьмиклассница, влюбившаяся в старшеклассника и не знающая как привлечь его внимание. В общем, было неуютно и неспокойно, поэтому нормально поспать мне так и не удалось. На сердце тревожно, прямо как в мой первый визит сюда. Господи, что же со мной делает это место? Лёжа на кровати и прикрыв глаза руками, я нервно вдыхал прохладный воздух, от чего сильно защекотало нос, а наружу вырвалось громкое «апчхи». Заслезившиеся от сильного выплеска соплей, бактерий и прочей заразы глаза,застилали весь взор, из-за чего попытки найти салфетку были весьма затруднительны. Потирая нос и пытаясь собрать выбравшуюся наружу слизь, я лазил по кровати в поисках так необходимой салфетки. Надо же было ещё и простудиться, так-то мало проблем. Вспоминая все проклятия и виня во всём мою халатность и пофигистическое отношение к своему здоровью, я услышал какие-то звуки из коридора. Приглушённый шаги, еле уловимые за закрытой дверью, быстро приближались. Я, не успев понять, что происходит, резко принял положение лёжа, пытаясь успокоить из-за нахлынувшего адреналина сильно бьющееся сердце. Короткий стук и слух пронзает протяжный скрип открывающейся двери. В комнату заходит Филио, нарочито медленно приближаясь к постели и готовясь к разговору. Подойдя в упор и посмотрев на меня он протянул руку, намереваясь дотронуться до моей ладони. Я, не потерпев подобного жеста, нагло отвернулся от «Отца всех святых». Глубоко вздохнув, он произнёс: — Ты как? — слегка виноватым и хриплым голосом, поинтересовался священник. — Как будто содрали кожу со спины, а потом приклеили суперклеем обратно. — сорвалось у меня с языка. Я всё ещё был сильно обижен на него, ведь один единственный раз я решил довериться кому-то, и вот, что из этого вышло. — Сам-то как думаешь? — Извини, но таков обычай. Если бы нас никто не слышал, мне бы не пришлось делать этого с тобой, но и ты хорош, понимал же где находишься. Веди ты себя чуть более сдержаннее, всё могло бы кончиться по-другому. — будто отец, наставляя и уча сына, уверенно заявил Филио. — А, ну да, забыл, извини, тебе же важнее всего сохранить должность. Да ты хоть знаешь какого мне сейчас?! — срываясь на крик и не скрывая дрожащего голоса, предъявляю я. — Ты ведь никогда не поймёшь какого быть одним ежедневно, постоянно, всегда… всю жизнь. Я тебе поверил. Ты был единственным и последним кому я решил довериться. Поздравляю! Надеюсь всё в твоей жизни будет также хорошо. — саркастично и справедливо, по моему мнению, заметил я. — У меня всего три дня на поиски, прошу меня простить, но обстоятельства вынуждают меня покинуть это адское место. Собравшись гордо встать и свалить отсюда к чертям, я резко поднялся, но почти сразу же упал обратно. В глазах потемнело, дышать стало трудно, а спина… про неё вообще ничего хорошего сказать не могу. Тихо завыв от боли я уткнулся в подушку сдерживая поток обиженных и одиноких слёз. Почему-то всё это, происходящее из-за какого-то человечишки, так сильно задевало меня. Лезвием по телу, оставляя шрамы. Лезвием по венам, не чувствуя боли. Лезвие... на ледяном сердце оставит лишь царапины, но они не заживут: будут болеть.