***
Телефон перестал вибрировать на диване, как только Минсок вошёл в комнату. Когда он сел за компьютерный стол, то поймал себя на мысли о том, что не может думать ни о чём другом, кроме как о не до конца незакрученном винтикн на «машине времени». Сразу вспомнились последние годы в университете: то, каких успехов он добивался на первых двух курсах и то, как на третьем встретил первокурсника, с которым теперь живёт. Уже несколько лет прошло с его выпуска, но по профессии он так и не пошёл работать. — Чёрт меня дёрнул пойти на инженера, — каждый раз говорил Минсок, когда не мог найти работу. Чанёль всегда потухал на этих словах — конечно, он же тоже выбрал себе эту специальность. Минсок сжал челюсть, чтобы заставить себя не думать о том, что его огорчает. У него и так было много забот; хотя бы взять ту, которая появилась неделю назад — у него не началась течка, и это стало первым звоночком. Он ходил весь на нервах, не замечая, что делает больно не только себе, но и Чанёлю, который чувствовал себя очень виноватым из-за произошедшего. — Всё будет хорошо, — сказал Минсок, после чего прикрыл глаза и несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, как учил его отец; помогло. Теперь, с новым, чистым сознанием, он смог взять отвёртку дрожащими руками. Телефон снова завибрировал. «Хватай своего и пойдём на пляж сегодня. Я задрался ждать уже, Мистер Пак!». Минсок закатил глаза — Бэкхён себе не изменяет. Какой пляж, если ему в восемь нужно быть уже на работе, а самодельные часы из тёрки показывали только три часа дня? Он наверняка придёт на работу без сил, потому что вода нещадно их отнимает. «Я сегодня работаю. Возьмите с собой Чанёля, он точно не будет против». Бэкхён давал о себе знать в самые неподходящие моменты: даже день, когда они собирались идти на пляж и ради которого Минсок всё-таки потратился на новые плавки, он решил перенести. Метко кинув телефон на диван, он взял в руки несчастную отвёртку и вкрутил последний винтик до упора. Одновременно с ответным сообщением от, недовольного отказом, Бэкхёна лампочки на приборе поочерёдно замигали, и Минсоку почему-то вспомнились альфы из его интерната — в особенности их похотливые взгляды, подмигивания и скользкие руки, которыми те хватали омег за задницы. Комната наполнилась светом. Белый и до тошноты невинный, он ослепил Минсока на десяток мучительно долгих секунд. Из его головы в этот момент навсегда исчезли и альфы-извращенцы из интерната и сообщение от Бэкхёна, на которое нужно было ответить (или хотя бы прочитать). Когда свет погас, Минсок продрал покрасневшие глаза и испуганно огляделся, обнаружив себя на полу. — Ты чего? — спросил появившийся в дверном проёме Чанёль, быстрым шагом преодолевая расстояние между дверным косяком и местом, где сидел Минсок. Чанёль только вышел из душа — об этом красноречивее всего говорило перекинутое через шею полотенце и капли по всему его телу, которые альфа никогда не вытирал. Но даже это не помешало Минсоку, который не любил повышенную влажность всего, крепко обнять своего альфу, когда тот склонился над ним. С Чанёлем он всегда чувствовал себя до нужного защищённым, пусть иногда в нём и просыпалась натура «старшенького». — Хён, ответь уже, что случилось? — Ничего, Чанёри, я просто испугался, — прошептал Минсок, смотря на приборную панель, где тусклым светом подсвечивались четыре цифры, и никак не решаясь распускать крепкий объятий.***
Честное слово, Минсок упирался как мог. Но возражать Чанёлю, который, взяв в охапку Сехуна, смог отбить ему один выходной, было трудно. Альфы приводили с каждым словом всё больше аргументов, а закатывающий глаза Бэкхён уж слишком настойчиво выражал своё негодование — пришлось согласиться с этим детским садиком. Минсок не любил слишком часто наведываться на пляж, в основном из-за неровного загара и палящего в жару солнца. А солнце пекло нещадно. В отличие от Минсока, Бэкхён даже не думал прятаться под зонтиком и обмазывать себя многочисленными кремами. Вместо этого он плескался в воде вместе с двумя альфами, одного из которых отпустил сам Минсок, думая о том, что Чанёлю нужно веселиться с людьми одного с ним возраста, тем более что они с Бэкхёном были ещё и одного образа мышления и учились на одном курсе. На пляже было не так много людей, как, впрочем, и в любой другой будний день. Минсок замечал только молодых омег, которые приходили сюда в компаниях своих ровесников; некоторые из них были с детьми. Сам Минсок не смог отделаться от мысли о том, что тоже совсем скоро может стать папочкой — из-за весьма неприятных обстоятельств, но всё же. Он бы не смог убить своего ребёнка, и Чанёль, которому Минсок доверял глубоко и полностью, также бы принял этого ребёнка. Да, будет трудно, но разве рождения ребёнка — не очевидное последствие их решения жить вместе? Минсок повернулся на шум, доносящийся со стороны воды — настойчивые вопли никак не прекращались вот уже минуту. — Да иди уже к нам, король египетский! — орал Бэкхён. Для пущей надёжности он ударил ладошкой по упругой водной глади, из-за чего одна капля попала в глаз Сехуну, и тот схватился за него, шипя шуточные проклятия в сторону своего омеги, который его даже не слышал. — Ты хотел сказать: «фараон»? — снисходительно улыбнулся Минсок, на деле пытаясь оттянуть тот миг, когда его обмазанная кремами кожа коснётся воды. Ведь каждый из их компании знал — сопротивляться урагану «Бён» было невозможно. — Да какая разница? Иди уже! — по слогам закричал последнее предложение Бэкхён сквозь приставленные ко рту ладони. Минсок посмотрел в сторону Чанёля, который с особым садистским удовольствием топил Сехуна, и ему подумалось, что в этом детском садике нужен более опытный воспитатель, чем авантюрный Бэкхён. Было забавным фактом, что они оба: Минсок и Бэкхён — были старше своих альф: каждый на два года. Иногда они сидели у кого-то одного из них на кухне и под стопку чего-нибудь крепкого обсуждали то, какие же их альфы ещё дети, пока те, не зная, о чём говорят омеги, рубились в приставку в соседней комнате, а их возмущения и радости прекрасно были слышны на кухне. Именно из-за этого часто проскакивали фразы вроде: «Ну вот!» и «А я о чём говорил?». Впрочем, после таких разговоров они всё равно звонко смеялись, потому что каждый из них понимал: они любят своих альф как раз за такое детское ребячество. Минсок подошёл к воде и ступил в неё по щиколотку. В этот участок кожи впились колючие мурашки, какие бывают только после того, как успешно отлежишь какую-нибудь часть тела. Глубина манила, и её зов был до дрожи проникновенный, каким бывают голоса сирен. — Ну ты чего там встал? — устало и одновременно обиженно протянул Бэкхён. Минсоку пришлось побороть дурное предчувствие и пройти в воду по пояс. За то время, пока они были в воде, Минсок успел почувствовать себя самым счастливым человеком в мире. Несколько раз. То, как легко Чанёль подхватывал его под ноги и кружил в нескольких сантиметрах от воды, заставляло поверить в жизнь, в то, что умеешь дышать. Пару раз вода попадала в рот и в уши, но Минсок не обращал на это внимания, как и на свои переживания, когда сидел под зонтом на берегу. — Люблю тебя, — шептал он в самые губы Чанёля, когда тот в очередной раз подхватил его на руки. Чанёль не ответил. Только улыбнулся — так, словно обещал подарить весь мир и умереть в один день. Искренне и честно. И поцеловал Минсока в плотно сомкнутые губы. — Мин-хён, давай разомнём косточки, — донеслось откуда-то издалека, но, оторвавшись от Чанёля, Минсок понял, что Бэкхён стоял в нескольких метрах от них. Чанёль аккуратно отпустил своего хёна, и тот встал на дно, зарываясь пальцами ног в мокрый, невесомый песок. Вода отчего-то стала невыносимо холодной, захотелось на берег. — Зачем? — насторожился Минсок. — Давайте уже вылезать: у Сехуна уже губы все синие. — До третьего буйка, — кивнул Бэкхён куда-то вправо, и Минсок повернулся, высчитывая в ряду третий, — и выйдем на берег. Бэкхён уже развернулся в нужную сторону, разминая руки и шею. Минсок понял, что это даже не вопрос, поэтому проделал те же самые действия, только менее уверенно. Сехун свистнул, и Бэкхён понёсся вперёд, больше готовый к такому повороту событий. Минсок остался стоять на месте, не до конца сообразив, что их заплыв уже начался. — Хён! — забеспокоился Чанёль, понимая, что они сейчас проиграют. Когда Минсок всё же сдвинулся с места, он продолжил топить Сехуна, который издал очередной свист, но уже более уверенно — явно был настроен на победу. Спина Бэкхёна и его лопатки, больше напоминающие крылья, скрылись далеко впереди, и Минсок не видел ничего, кроме всплесков перед самым своим носом, которые сам и создавал. Он не был азартным человеком, как Чанёль или тот же Бэкхён, поэтому руки его не слушались. Да, одна пятая его хотела победить, но, когда он уже несколько раз сглотнул солёной воды, его мысли были заполнены только одним — скорее добраться до первого попавшегося буйка и перевести дыхание. Потому что под ним пустота. Десяток метров падения без намёка на кислород. Минсок крепко зажмурился, потому что глаза покраснели и заслезились. Нагретая на солнце поверхность воды стала колючей, так, как пропускала бы через себя разряд тока. Минсок больше не мог шевелиться. Постепенно, от щиколоток до кончиков ушей, его парализовала судорога, и он так и замер в падении, словно пластиковая кукла, которую уронила хозяйка. Под ним было десять метров — не больше, но он всё падал и падал, а перед глазами стоял свет: чистый и невинный. Смотря на него, глаза жгло, и в какой-то момент Минсок перестал обращать внимание на жжение в грудной клетке, на то, как сжались от недостатка кислорода его лёгкие. Минсок увидел ныряющего Чанёля. Видел, как тот ищет его глазами, ещё не привыкшими к воде и начинает плыть в его сторону, как только замечает. «Нет… Нет, — думает Минсок, не до конца осознавая происходящее. — Уходи». Его спина касается дна, и мокрые песчинки лениво поднимаются на несколько метров, образовывая вокруг Минсока подобие песчаной бури. Чанёль разгоняет их руками и, перед тем, как закрыть глаза, Минсок видит, как из чужого рта вырываются пузырьки воздуха — сначала мелкие, потом побольше. Чанёль несколько раз промахивается, как если бы они плыли в невесомости космоса, но всё же хватает Минсока за запястье.