POV ОМП
— Вы не можете так поступить! Лоботомия не проводилась на людях уже больше тридцати лет! Процедура вынесена из перечня методов лечения на территории СССР., а впоследствии и Российской Федерации, указом №1003 от девятого декабря тысяча девятьсот пятидесятого года! Никогда еще судебный пристав в этом зале не встречал столь пылкого сопротивления. Молодой адвокат Сольцев не стеснялся повышать голос, и в какой-то момент я даже начал опасаться, что он перейдет на брань. Со страстью альфы и доходчивостью беты юный омега защищал своего подопечного, понуро опустившего голову в своей клетке в центре зала суда. Впрочем, старался он совершенно зря — несколько пятитысячных купюр уже хрустело в карманах судьи, прокурора, охранников, присяжных и даже писца. Сольцев проиграл дело задолго до той минуты, когда принял решение участвовать в нем. — Мы выслушали вас, — мягко сказал судья, и пареньку величаво кивнули присяжные, отпустив легкий намек. Юноше хотелось бы упорствовать и дальше, но голос писца прервал его: — Вызывается действующий заведующий отделением психохирургии Хорвинской лечебницы для душевнобольных Морозов Леонид Иванович. Я поднялся со своего места и в несколько шагов преодолел расстояние до трибуны. На моем лице не скользнуло и тени улыбки. — Леонид Иванович, — обратился ко мне судья, лукаво улыбнувшись. Господи, безмозглый идиот, — имеются ли какие-либо противопоказания, препятствующие назначению префронтальной лоботомии подсудимому? — С прискорбием сообщаю, что таковых не имеется, — вздохнул я. — Дмитрий Сергеевич Побрацкий представляет угрозу для общества. К сожалению, глубина его травмы невероятна — в процессе родов, полагаю, во многих долях мозга образовались многочисленные микротрещины. Родовые патологии — частая черта лиц с психическими расстройствами. Благодарю, ваша честь, за предоставленную возможность высказаться. Судья кивнул, и заговорил прокурор, обращаясь, кажется, к Сольцеву: — Мы не имеем права поступить иначе. Права омег должны быть защищены. В мире, где гегемония закона исключительна, есть шанс на появление идеального общества, мой мальчик. Эта участь — еще не смерть, не забывайте… Я настолько проникся его речью, что не заметил, что вот уже три минуты мой помощник Лемешев треплет меня за рукав. — Леонид Иванович! — омежка весь буквально трясся. — Неужели это правда? — Что конкретно, Максик? — моя ладонь сжала его ягодичку. Так незаметно, так сладко… Он немного смутился. — То, что Побрацкий держал своего одноклассника у себя дома и регулярно пытал его раскаленным металлом? — Да, к сожалению. Ужасная история, — я покачал головой. — Юноша, кажется, думал, что это здоровая форма отношений… Постоянно твердил о каком-то Антоне Звездочкине, о котором никто никогда не слыхал. Господи, бедный Душнов! Он рассказал мне, что Дмитрий держал его в подвале, при этом постоянно общаясь с кем-то наверху… У него были обширные слуховые и зрительные галлюцинации, ох! Я давал ему лекарства, но он все равно продолжал общаться с тем, кого в комнате не было! Он общался со своим Звездочкиным! Его отец тоже сошел с ума на почве помешательства сына, но его рука не поднялась, чтобы сдать нам Дмитрия. Он повесился за день до нашего приезда… Кто-то из соседей заподозрил неладное. — Жуть, — выдохнул мальчишка, млея от моих прикосновений. Возраст давно лишил меня эрекции, но заставлять омежек течь мне все еще удавалось. Особенно тех, кто любит постарше… — Это ведь ты будешь проводить операцию, Макс? — спросил я, косясь в сторону парня в клетке. — Твой первый раз, ага? — Да, Леонид Иванович… Так волнуюсь. Мало ли что может произойти! Все-таки, не каждый день лишаешь человека рассудка одним взмахом стамески… — Ничего, зайчик, совсем скоро ты привыкнешь. Это у тебя еще впереди, если наш с тобой закон утвердят…***
Наконец-то этот длинный день подошел к концу, и я добрался до дома. Снегопад на улице только начинался, украшая тихую ночь зимнего солнцестояния тысячами морозных звезд, опускавшихся на мерзлую землю. Тишина моего коттеджа смутила меня, хоть днем я и отпустил своего Ваську на встречу с дружками, а нашу дочь — посмотреть хоккей с классом, но оба к этому времени уже должны были вернуться. Дома же было темно. По коридорам гулял странный, не сказать, что неприятный, запах. Довольно едкий, к тому же. Я вошел в гостиную и обомлел, увидев, что вместо картины и кабаньей головы над камином висит Лиза… Моя дочь не подавала признаков жизни, кровь капала на пол с ее пробитых гвоздями запястий. Не успел я ужаснуться, как тут же на мгновение ослеп от боли, даже не расслышав грохот выстрела. Пуля прошла мою левую ногу насквозь, уйдя в пол. Крича от дикой боли, я повалился рядом с тут же рухнувшей ёлкой, мерцающей разноцветными огоньками. С дивана поднялся Олежа, прижимавший к груди мое охотничье ружье. Отблески света выхватывали из мрака его лицо, наполовину скрытое изрисованной моей дочерью медицинской повязкой. Правый глаз его как всегда скрывала повязка. — Олег, что это значит?! — рыдая от боли и ужаса за дочь, прокричал я. — Я ведь сделал все, как ты сказал! Я приютил тебя, добился лоботомии для Побрацкого! Что ты сделал с Лизой?! Где Вася?! Паренек одним движением руки в перчатке без пальцев сорвал с лица повязку и маску. Правый его глаз был насыщенно-карим, почти красноватым, как у… Моего мужа?! — Я уже поблагодарил его за то, что он предоставил мне, — мягко улыбнулся омега, разговаривая голосом Васи. — Особенно за это, — мальчишка стянул крытую перчатку с другой руки и продемонстрировал мне ладонь Васи на месте своей, отобранной Побрацким. Обручальное кольцо с рубином блеснуло в свете лампочек… — Ты убил его! — я уронил голову в ковер и перестал сдерживать себя. — Ты убил мою девочку! Ты ведь обещал сделать ее частью вашего братства, приблизить ее к Богу! — Ваша дочь еще жива, Леонид Иванович, — каждое слово, сказанное голосом любимого, резало мою душу. — Вы уже достаточно взрослый, солидный человек! Вам ли не знать, что альфам в «Надежду Висельника» путь заказан? — он рассмеялся, хлопнув в ладоши. — Но, Лиза послужит великой цели, как и наш Димочка. Я позволил ему изувечить свое тело и душу, чтобы проникнуть в его разум и расшатать его до предела. Ваша лоботомия была для этой симфонии финальным аккордом. Как видите, у каждого своя роль… В круг, братья! Сектанты в плащах с веревкой повешенного на спинах и белых масках козла будто бы материализовались из воздуха, буквально выйдя из тени. Их бормотание заставляло кровь бурлить. Моя девочка дернулась, почуяв их присутствие. — Сегодня Йоль, братья, — обратился к собравшимся Олежа. Их было около дюжины. Двое схватили меня под руки и заставили смотреть. — И сегодня наконец сбудется наша мечта! Султан демонов снизойдет до нас, на мгновение избрав Ниарлатхотепом смертного, с которым каждый из нас возлежит этой ночью! Семя, благословленное Великим Хаосом, наполнит нас благодатью! Приведите его! Под пение и шепоты культистов в мою гостиную ввели Побрацкого. Проломленное стамеской Макса чело альфы скрывала повязка. Он едва переставлял ноги. — Его душа, разум и тело расшатаны до предела! — объявил омега. — Сейчас от него осталась лишь оболочка, друзья! Его пустующее естество свободно для Азатота! Славьте Ключ и Врата, братья! Йа! Йог-Согот, Всесодержащий, Затаившийся у порога, Умр-ат-Тавил! И братья внимали ему: — Йа! Йог-Согот, Всесодержащий, Затаившийся у порога, Умр-ат-Тавил! — Славьте Великую Матерь, братья! — подонок содрал мою девочку со стены и бросил у камина. Что-то хрустнуло у нее внутри. — Йа! Шаб-Ниггурат, Черный Козерог Лесов с Тысячью Младых! И братья внимали ему: — Йа! Шаб-Ниггурат, Черный Козерог Лесов с Тысячью Младых! — И славьте же наконец Хаос, Гарцующий в Бездне, братья! — Олежа взял ее за волосы и аккуратно поднес к пламени. Моя дочь закричала, и сердце вдруг перестало биться. — Йа! Азатот, слепой безумный Бог, вечно жующий Султан демонов, Ядерный Хаос! И братья внимали ему: — Йа! Азатот, слепой безумный Бог, вечно жующий Султан демонов, Ядерный Хаос! Перед тем, как умереть, я услышал крик своей дочери. А Дмитрий Побрацкий расхохотался, и смех его заставил пламя погаснуть, а тени — слиться воедино… Шепоты стихли.