Смертники

Говорят, смертникам давать не позорно. Не считается это чем-то таким, от чего не отмоешься. Здесь смертникам все дают, и все об этом знают. Попробуй не дай: отмудохает в кашу и всё равно под себя подомнёт. А там уже будет брать, как своё, до и после каждой вылазки. Привыкнуть не сложно, да и возможность того, что смертник сдохнет, вполне себе велика. Правда, остаётся и вероятность понравиться любому другому смертнику, от этого тоже никуда не деться. Новоприбывший доннг Бьёрейм Хорромун прекрасно знал, что его день тоже наступит. За два месяца на базе он удостоверился в том, что слухи в распределительном – вовсе не выдумка. И постарался смириться со своей судьбой. Она и по жизни была незавидной: вырос в небогатой многодетной семье, в трущобах. Из образования только первая ступень, лишних средств на вторую и третью просто не было. Ну и, естественно, его ждала двухгодичная служба в ранге обычного рядового доннга. Полгода он уже отмотал в распределительном центре, где таких же недоумков, как он сам, натаскивали как можно лучше справляться со своими нехитрыми обязанностями: кого в повара, кого в уборщики, кого в прачечную. На настоящие армейские тренировки можно было попасть только на контракте, после того, как получишь там же звание фойр-доннга. А эти два года – ты просто никто. Исполнишь свой гражданский долг так, как спросит с тебя государство. Хорромуну на базе досталось кадровое дело, немного уборки и принеси-подай легер-доннге Чайске жратвы и кофе. Это потом Хорромун понял, что уборка в казармах смертников – это, скорее, смотрины. Казармы были больше похожи на отель класса люкс, у каждого смертника была своя отдельная комната. Сами смертники называли их камерами, им это казалось смешным. Внутри чуть ли не с порога начиналась кровать. Зато был свой туалет и душ. Уборки там было немного: пол помыть да постель сменить. В первый раз обнаружив в комнате смертника, Бьёрейм здорово струхнул. Промямлил что-то про уборку и стал мыть. Смертник смотрел на него, прожигая взглядом, но ничего не сказал. Теперь-то Хорромун знал: не понравился ему. После того, как оказалось, что нашёлся смертник и на несчастного Бьёрейма, Чайске больше его на уборку комнат не направлял, только на два кабинета: свой и часть архива. Продолжалось это с неделю, а потом его снова отправили на уборку в казарму, в тот номер, где он был в последний раз. Так до Хорромуна и дошло, что всё, приехали. Майг-доннге сидел на постели и наблюдал за тем, как Бьёрейм шарит шваброй по углам. Хорромун видел его ещё несколько раз после «смотрин», смертник был узнаваем по волосам, заплетённым в небольшую чёрную косичку до лопаток. Не мог припомнить имени, даже если и слышал его. Бьёрейм убрался на совесть и направился на выход. Что-то должно было случиться. – Стой. Он встал, как вкопанный. – Садись, поговорим, – сказал майг-доннге, а приказы людей выше по званию не обсуждаются. Хорромун сел на край постели. – Назовись. – Доннг Хорромун. Бьёрейм Хорромун. – Я – майг-доннге Венлеф. Ты понимаешь, почему ты здесь? – Да, майг-доннге. – Я могу дать тебе выбор, – майг-доннге вроде и смотрел прямо на него, но как-то мимо, не задерживая взгляд, – либо ты остаёшься со мной, либо идёшь на выборку дальше. После меня попадёшь к Идену Кареш, слышал о нём? – Не довелось. – Он рвёт своим доннгам жопы так, что мне здесь слышно, – на лице майг-доннге промелькнуло неудовольствие. – И его доннг как раз неделю назад дослужил, повезло бедняге. Теперь Иден ищет нового. И он удивительно живуч, из самых страшных переделок выбирается. Я лично убедился. Пойдёшь на осмотр к нему или останешься? – А вы не такой, майг-доннге? Смертник сказал: – Твоего позора никто не услышит. И не увидит. Без отметин и синяков. – Здесь и дураку ясно, что выбрать, майг-доннге. – Тогда свободен. Тебя пришлют. Хорромун шёл на своё рабочее место на ватных ногах и пытался храбриться. Может, ему повезло? Майг-доннге казался старше его лет на семь, не меньше. Надо же, через столько лет после основной армии податься в майг-доннге, обычно это дело молодых и дерзких, как раз после основных двух лет, в двадцать пять все стремятся получить лёгкие деньги в один момент. Продержишься год смертником – получишь баснословные деньги. Нет – погибнешь, и дело с концом. Всё просто. Майг-доннге он не увидел ни в первую неделю после их разговора, ни во вторую. Зато насмотрелся на рыдающих и избитых доннгов в столовой. Униженных, изнасилованных. Доннги постарше призывом смотрели на них с едва уловимым пониманием. Один из них шепнул Хорромуну, что чем смирнее он будет, тем ему же лучше. Не стоит уязвлённая гордость месяца в госпитале. А такое бывает, если майг-доннге без тормозов. И их таких много, смертники, что с них взять. Рейм видел и доннга, который достался тому самому Карешу. Худой совсем, высокий. Угрюмый, с искусанной шеей, синяки которого сначала были чёрно-синими, а теперь желтели. Чайске всё молчал и не отсылал его. Хорромун, прибегая к нему с кофе или документами, каждый раз ждал приказа на уборку в номере минус триста девятнадцать. В бытности подстилкой для майг-доннге были и свои плюсы: никто из фойр-доннгов, легер-доннге и других высших по званию не доставал. Знали, что чей-то. Конфликты оставались только со своими же доннгами, особенно с теми, которые остались свободными. На них свешивалась вся грязная работа и не только, поэтому «шлюхи смертников» были для них, как бельмо на глазу. Постепенно доннги выяснили между собой, на какие группы делятся смертники, и тоже сбились в маленькие сообщества, со страхом ожидающие приезда своей группы. Хорромун случайно узнал, что Венлеф в группе Б-8. Неудивительно, что он не видел майг-доннге так долго: они были на вылазке. Некоторые доннги молились о том, чтобы их майг-доннге не вернулся оттуда. У Бьёрейма сложилось впечатление, что все «распечатали» своих доннгов до вылета, кроме Венлефа. Все подстилки группы Б-8 были хмурыми. Покусанный доннг Кареша, Стилой, впрочем, выглядел бодрее всех, а в глазах читалась какая-то решимость и твёрдость. По прибытию группы Б-4 Чайске послал Хорромуна вымыть коридоры в блоке смертников. Бьёрейм даже запаниковал: может, его определили к другому майг-доннге? Может, Венлеф отказался от него? Собирая грязь шваброй, Хорромун слышал стоны и всхлипы, доносящиеся из-за дверей. Мимо него прошёл доннг, бледный, как смерть, и постучал в одну из дверей. – Удачи, – сказал ему Бьёрейм. Что глумиться, если он сам подстилка. Если кто выходил с мрачным видом, наматывая сопли на кулак, он им кивал, мол, всё нормально. Один из таких парней даже кивнул ему в ответ. Только он скрылся за дверью выхода из блока, как из номера вышел майг-доннге, гора мышц и мяса. – Чей? – лениво спросил он Хорромуна. – Венлефа. – М-м. Их группа послезавтра будет, они после нас вылетали. А Венлеф удачливый сукин сын, не жди, что он сдохнет. – Понял, майг-доннге. Б-8 действительно прилетели через день. Кого-то вызвали сразу, Хорромун ужинал в столовой и не насчитался кучи доннгов, которые были под их группой. Может, Венлеф погиб? Не погиб, но вызвали его почему-то только через четыре дня. Не сказать, что Хорромун сильно ждал, но всё же, говорят, смертникам разрядка нужна сразу после боя. А тут уже прошло столько времени. Хуже это или лучше? Бьёрейм не знал и шёл к номеру с опаской. Неуверенно постучав, он услышал: – Входи. Венлеф читал. Хорромун простоял по стойке смирно до тех пор, пока он не закончил. – Думал, я сдох? – глаза Венлефа смотрели пронзительно и враждебно, даже как-то по-больному. Бьёрейм даже дёрнулся: – Никак нет, майг-доннге. – Почему? Тут все молятся об этом. – Мне сказали, что вы удачливый сукин сын. – Это кто такое ляпнул? – Не знаю имени. Майг-доннге, кажется, из Б-4. Высокий, мускулистый, глаза светлые, ямочки на щеках. Взгляд смертника разом потеплел. – Руперт, видимо. Опять меня на удачу заговаривает. Ну ничего, а я слух пущу, что его ямочки на щеках для доннгов, как магнит. Ладно. Иди в душ, у тебя десять минут. Полотенце на крючке у двери. Хорромун решил слушаться во всём. Слушаться вообще было привычно. Учитывая, что всё в этом государстве было построено на приказах и наказаниях, послушание давно стало чем-то обыденным. Душ был небольшим, но имелся приступок, куда можно было сесть, кусок хорошего мыла и даже шампунь. Рейм использовал совсем капельку на свои короткие светлые волосы, армейское мыло сделало их жёсткими и вечно какими-то несвежими. Наскоро вытеревшись предложенным полотенцем, Хорромун обернул им бёдра и покинул душ. – Давно не мылся в одиночку? – спросил Венлеф. – Почти девять месяцев. Венлеф кивнул. – Раздевайся, в общем-то. Чего тянуть. Тут Бьёрейма немного затрясло. Он скинул полотенце, встал по стойке. Кажется, покраснел. – Глаза подними от пола, ты тут надолго. Хорромун поднял подбородок и посмотрел на Венлефа. Тот не выражал никакой заинтересованности, какую ожидал увидеть Бьёрейм у смертника, судя по рассказам остальных. Венлеф смотрел на него, как на предмет мебели. – Садись. Сюда, на край. Лицом к зеркалу. Повертев головой, Хорромун действительно увидел зеркало. Странно, раньше не обращал внимания, что оно здесь есть. Сев на край постели, Бьёрейм увидел, как Венлеф усаживается позади него, обхватывая коленями. А потом он впервые коснулся его, обнимая со спины. Хорромун еле сдержался, чтобы не дёрнуться, но весь напрягся. Смотреть в зеркало стало невыносимо, и он закрыл глаза. Руки Венлефа медленно скользили по коже: исследовали пресс, прощупали рёбра, потрогали соски. Вдумчиво и холодно, в этом было что-то профессиональное, как будто патологоанатом осматривал труп. Бьёрейм представлял себе какую-то распалённую и яростную похоть, но не это. Он опасался начать всхлипывать только потому, что его не тупо перевернут на живот и трахнут, а будут вот так осматривать. Было в этом что-то ужасно унизительное. – Разведи ноги. Он развёл. Такие же прикосновения, как на медкомиссии. Сухие, точные движения. Бьёрейм думал, что он сможет поддаться, если его будут хотеть уложить. Сможет что-то представить себе, или просто сдаться в подобии борьбы. Но не так. Как здесь не то что возбудиться, а хотя бы отвлечься от того, что тебя препарируют взглядом через зеркало? Рука Венлефа блуждала по лобку Бьёрейма, приглаживая жесткие кудрявые волоски. – Хочу, чтобы ты сбрил здесь всё. Я дам тебе время в следующий раз. – Хорошо, – согласился Хорромун. Он начал его бояться. Раньше не боялся, нет, он думал, что... Что Венлеф нормальный. Или хотя бы понятный. Но теперь он сомневался в этом. Поглаживания по члену, яйцам. Венлеф добрался руками и до колен, всё тщательно исследуя. – Не зажимайся, я не собираюсь делать тебе больно. «Лучше бы сделал», – подумал Бьёрейм. – Почему не смотришь? – Не могу, – еле выдавил из себя Хорромун. – Ничего. Хотелось какой-то человечности. Бьёрейм постарался расслабиться и слегка навалиться спиной на Венлефа. Тот принял его в свои объятья, но Хорромун точно знал: не было у Венлефа никакого сексуального желания. И это пугало. Он боялся открыть глаза и напороться на этот непонятный сосредоточенный взгляд. У Бьёрейма так и не встал, хотя чужие пальцы много раз прошлись по мягкому члену, очертили вены, ощупали головку. Сколько это продолжалось, Хорромун не знал. Пульс у него зашкаливал, он чувствовал, как колотилось сердце. Венлеф погладил его даже подмышками, пропуская между пальцев волосы. – Тоже сбрить? – осмелился спросить Бьёрейм, потому что молчание сводило с ума. – Здесь оставь. В голосе ему почудилась то ли улыбка, то ли насмешка. – Знаешь, мы все в некоторой степени ебанутые. Ну, как и положено суицидникам. Может, нас и стоит бояться. Мне же многого не нужно. Завтра у меня одиночный вылет, на пару дней. Просто повторяй за мной: «Я хочу, чтобы ты вернулся». У Бьёрейма волоски дыбом встали на руках. – Я хочу, чтобы ты вернулся, – повторил он. – «Я буду ждать тебя». – Я буду ждать тебя. – «Я буду думать о тебе». – Я буду думать о тебе. Это было страшно: понимать, что смертнику хоть от кого-то нужно услышать эти слова. Вышел он от Венлефа совершенно подавленный. Было время ужина, и Бьёрейм поплёлся в столовую. Видимо, он и сам не осознавал, какой у него вид, сзади кто-то шепнул: – Что, и твой вернулся? Хорромун обернулся и увидел парня, который выходил тогда от Руперта. – Вернулся. – Бил? – Н-нет. Не бил. – Ну и хорошо. Я – Гидеон, – и добавил: – Меня тоже Руперт не бил, а это большая редкость, не болтай об этом никому. Он и не болтал. Пока что никто и ничем не спешил делиться, стыд ещё теплился в голове у каждого. Венлефа не было четыре дня. Бьёрейм и вправду думал о нём, о своём поведении, о том, как бы всё повернуть в какое-то более нормальное русло. Смертникам вроде просто физическая разрядка нужна, а не психологическое насилие? Чайске завернул его перед завтраком, прямо после умывания. – Знаешь, куда идти, доннг. Он знал. Сердце опять начало заходиться, пока он шёл по всем коридорам и переходам. В номер Бьёрейм стучать не стал, вошёл так. Венлеф был в гражданском, стоял возле встроенного шкафа, видимо, только что переоделся. Хорромун успел подумать о том, как его поприветствовать, поэтому просто сказал: – Я рад, что ты вернулся. Ему же это нужно было? Диковатый взгляд Венлефа превратился в слегка удивлённый. – Иди в душ, – растерянно приказал он. – И не одевайся после. В душе Бьёрейм тщательно выбрился, потом долго смывал отовсюду волоски. Чёрт знает, скорее всего, любому не понравились бы чьи-то лобковые волосы в собственном душе. Ощущая себя ещё более голым, чем до мытья, Бьёрейм вытерся и вышел. Венлеф всё с тем же странным интересом учёного оглядел его сверху вниз, задержавшись взглядом на члене. Хорромун не выдержал и снова опустил глаза в пол. Нет, он не мог этого вынести. – Садись. Как тогда. Венлеф не стал садиться сзади, он достал из кармана что-то чёрное, поднёс к лицу Бьёрейм. – Что это? – Повязка. Ты же не хочешь смотреть. А я хочу. Он завязал ему глаза, и было в этом что-то интимное, сокровенное. Хорромун понял, что в своём стремлении придать нормальность их неизбежным будущим встречам сам начинает выдумывать себе что-то большее, какой-то интерес, чтобы принять происходящее. «И пусть, обыграю собственный разум», – думал он, теряясь в темноте. – Ждал? – не из-за спины, Венлеф всё ещё был где-то перед ним. – Ждал, – выдохнул Бьёрейм и протянул руки вперёд. Видимо, Венлеф тоже пару секунд решал, но всё же коснулся его и провёл ладонями до плеч. Потом Бьёрейм почувствовал, что он забрался на постель, ему за спину. Одна рука за колено развела ему ноги, затем начала поглаживать член. Вторая рука опустилась на живот, потрогала выбритый лобок, под яйцами. После этого она стала подниматься, нащупала каждый сосок, провела по шее. Ощутив прикосновение к губам, Хорромун вздрогнул. Понимая, к чему эти настойчивые касания, он приоткрыл рот, и пальцы Венлефа проскользнули внутрь. У Бьёрейма возникли какие-то гадливые мысли, что Венлеф будет приучать его сосать, потом придётся брать у него в рот и... Тут Венлеф заставил его запрокинуть голову на себя. Стал размазывать пальцами слюну по его губам и снова проскальзывать ему в рот. Хорромун и сам не понял, с чего вдруг обхватил его пальцы губами и неуверенно лизнул языком. Вся эта темнота, страх и отточенные движения Венлефа вдруг возбудили его. В движении руки на его члене, вроде бы, ничего не изменилось с прошлого раза, какие-то странные, выверенные и холодные поглаживания, но Бьёрейм не смог сдержаться, прикосновения стали желанны, а член с готовностью поднялся. Через некоторое время Бьёрейм разве что не скулил. Если Венлеф убирал пальцы из его рта, он мечтал о том, чтобы он их вернул. Обсасывать их, облизывать было таким удовольствием. Хорромун, выплывая иногда из океана удовольствия, думал о том, что завяжи ему глаза кто другой, то он, видимо, от любого бы так растёкся. Хороша подстилка, что сказать. С другой стороны, ему казалось, что он уже узнает руки Венлефа только по запаху, или по одному прикосновению, хотелось выстанывать имя, но Бьёрейм не знал его, только звание и фамилия, майг-доннге Венлеф. – Когда следующий вылет? – спросил Хорромун, воспользовавшись очередным отсутствием пальцев в своём рту. Венлеф замедлил свои движения и ответил: – Не позже, чем через неделю. – Позовёшь меня перед вылетом? Он долго ждал ответа. – Если ты будешь нужен. – Я просто хочу сказать, что буду ждать тебя. В ответ ему как-то странно выдохнули, то ли Венлеф усмехнулся, то ли раздражённо фыркнул. Но при этом слегка прижал к себе. – Как тебя зовут? – Не нужно, – он помолчал. – Для тебя – Венлеф. – Венлеф, – сказал Бьёрейм, и тот снова заставил его облизывать свои пальцы. Хорромуну не хотелось думать, на что смотрит в зеркало Венлеф. На то, как он обсасывает его пальцы? На то, как толкается членом ему в руку? На то, как разводит ноги, когда Венлеф трогает его под яйцами? На Бьёрейма волнами накатывало: то он стыдился, что как заправская шлюха возбудился перед первым встречным, то был готов целовать Венлефу ноги просто потому, что он его выбрал. – Сможешь кончить от моей руки? – Да. – Тогда давай я отведу тебя в душ. Как Венлеф придерживал его за руку и за бедро по пути в душ, можно было с ума сойти. Бьёрейм опасался, что не выдержит, обернётся и кинется в объятья Венлефа. Но сдерживался, потому что всё ещё не чувствовал, что Венлеф хочет его. Ни разу не ощутил, чтобы в его штанах что-то напряглось. Может, ему в принципе не нужен именно такой способ облегчения. Или именно с ним ему это не нужно. Лучше, наверное, было не нарываться. – Опирайся руками на стену. Вот так. Осторожно, здесь скользко. Как они перешли к делу, Бьёрейм и не заметил. Он замечал только, как рука Венлефа ходила по его члену то быстрее, то медленнее, то у самой головки, вот тут-то он и стал конкретно отъезжать, думая: «Венлеф, Венлеф...» Очнулся он от шума воды, должно быть, Венлеф смывал его сперму с руки. – Возьми душ. Мойся и одевайся. Бьёрейм почувствовал, как Венлеф снял повязку с его глаз и ушёл. Свет непривычно забил в глаза. Смывая с себя пот, Хорромун думал о том, что, видимо, это такая судьба у неудачников типа него самого: служить на далёких-далёких базах на самых опасных окраинах, где всё, чем они могут быть полезны, – это обслуживать тех, кто может что-то большее. Когда он вышел из душа, Венлеф был в форме. – Ты пришёл перед завтраком. Пойдём на обед, что ли. – До обеда ещё сорок минут. – Никто тебе ничего не скажет, ты же под смертником. Пользуйся положением. Сходим один раз вместе, держись позади меня. Бьёрейм и держался, глядя на его блестящую косичку, которая болталась из стороны в сторону при ходьбе. Для обеда было рано, поэтому народа было немного: только майг-доннге и некоторые доннги из подстилок. Хорромун был в некотором ступоре, особенно, когда понял, что Венлеф набирает порции и на себя, и на него. Кто-то их заметил и послышался свист: – Венлеф объездил кого-то, смотрите! – На свиданку привёл, ужин при свечах! – Женился Венлеф! Невестка-то покраснела, с утра у него торчит! Венлеф улыбался в ответ, но как-то искусственно. В его глазах не было никакого веселья. Он отвёл их за дальний стол. – Тебя больше никто не тронет, если кто попытается, говори, что ты в ведении майг-доннге Венлефа. – Это теперь так называется? – скривился Бьёрейм. – Можешь сказать, что ты моя шлюха, это уж на твоё усмотрение, – Венлеф говорил без эмоций, как будто его это вообще не трогало. – Зато можешь пожрать в любое время, или в библиотеку сходить, если что просто говори, что я тебе приказал, вот такая придурь у меня, чтобы ты жрал отдельно ото всех или ходил куда-то не тогда, когда надо. Даже мыться можешь ходить в другое время, чтобы поменьше народу было. – Да нет, спасибо. Пока действительно не прикажешь, нарываться на рабочих доннгов не хочу. – На этих идиотов завидующих вообще внимания не обращай. Если меня не будет, но возникнут проблемы – обращайся к Чайске. Он хороший мужик, поможет. Главное, не мямли, а говори по существу. Тебе повезло к нему попасть. – А если вам ваша шлюха надоедает, вы её выставляете и выбираете новую? Венлеф посмотрел на него свысока, как на какую-то мерзость: – Говорю тебе очевидную вещь: майг-доннге позволено не всё. У нас есть ещё и обязательства. Деньги эти достаются охеренно грязными способами. Так что убавь пыл. Можешь сам податься в смертники после второго года, если завидуешь. – Я же не идиот, мне моя шкура дорога. Я лучше лягу под смертника, чем стану им. – В твоих способностях никто и не сомневался. Хорромун вскинулся и зыркнул на майг-доннге зло. – Давай, скажи что-нибудь погромче, и я тебя приструню. Я говорил, что не сделаю тебе больно, но это только в моём номере и наедине. Всё понял? Дождавшись кивка, смертник встал и удалился. Когда Хорромун уходил из столовой, вслед ему свистели и посылали воздушные поцелуи.