Человек человеку волк, а даэдра даэдра даэдра. Скайримская пословица
Я проснулась часов в восемь утра, когда солнце уже вовсю светило в окно. И первым, что я почувствовала, было то самое ощущение чужого присутствия. То, с которого все началось. К моему удивлению, за ночь не забылось ничего. Наоборот, моей первой мыслью, робким лучиком рассвета, за закрытыми веками озарившего мозг, было что-то вроде «Ой, да у меня же эльф в постели, пойду проснусь и выпью чаю». Я открыла глаза - и первым, что я увидела, были раскиданные передо мной волосы. Она… она была настолько близко, что я умудрилась застесняться (даже не помню, когда я до этого чего-либо стеснялась. Ну, кроме как петь на камеру, конечно). Серьезно, это правда было странно. Когда я ночую у подружек, я не просыпаюсь с ними в обнимку. Ни с кем, кроме одной. А тут… Мне захотелось провалиться в Обливион, прямо сквозь кровать. Ну елки-моталки, Карлия, ты хотя бы понимаешь, на что меня провоцируешь? Но она не понимала. Она спала, как ребенок, и когда я попыталась отодвинуться, прижалась ко мне крепче. Прощай, здравый смысл. Здравствуй, дядюшка Фрейд. Мне пришлось здорово потрудиться, чтобы остаться спокойной. А когда я отгоняла свою бисексуальность, кусающую меня за ягодицу («ну, ну, только посмотри. Утро, теплая постелька, что может быть лучше?»), я поняла, что в общем-то ситуация совершенно невинна. Я просто гребаная извращенка. Милонова на меня нет. Я вздохнула и отодвинулась. Голова Карлии оказалась у меня на плече, и следующие двадцать минут я просто лежала, глядя на потолок, чувствуя кожей ее теплое, ровное дыхание. Но долго так, конечно, продолжаться не могло, и в конце концов я встала и принялась будить Карлию. Безрезультатно. Эльфийка спала как драугр. Она свернулась в позу эмбриона и спряталась в одеяле, игнорируя все мои попытки расшевелить ее. - Слушай, ты, кукушка! Если ты сейчас же не проснешься, я тебя сфотографирую и выложу в инстраграм! («Сфоткала Карлюшу, пока она спит, люблю ее!») Данмерка приоткрыла глаза. - Едрит-Фолкрит… ну двадцать пять лет недосыпа, - простонала она. – Иди ты… к Дагону… И снова укрылась с головой. Но меня не так-то просто провести. Я подошла к окну и отдернула шторы, затем вернулась и нагло отобрала у Карлии одеяло. - Если ты сейчас же не проснешься, я позову Ульфрика, и пусть он тебя ту'умом будит! Карлия часто заморгала, приводя в порядок зрение. Потом недовольно уставилась на меня, и я увидела, что уголки ее глаз покраснели. - Ты маленький кусок дерьма, - пробурчала эльфийка. – Я никогда еще не спала так сладко. А тут ты! Слишком сладко, хотела было ляпнуть я, но вовремя прикусила язык. Она что, не помнит, что за сеанс обнимашек она устроила меня всего полчаса назад? Хотя да, наверное. Она же там тысячный сон досматривала. Ей-то в училище не надо топать. Я протянула ей руку и рывком подняла с постели. - Привет, привет! Ночью мы договорились, что я – твоя сестра, помнишь? Карлия вымученно улыбнулась. Я взъерошила ей волосы. - У меня сумасшедшая сестра, - сказала она. - Просто долбанутая! – радостно заявила я. – А ты не удивилась, когда проснулась и увидела меня? - Нет. Все мое удивление потратилось еще вчера. - Совсем-совсем нет? - Совсем-совсем. - И даже на вот столечко? - Эй! – Карлия стряхнула мою руку. – Что ты сделала с моими волосами? Я засмеялась и спрыгнула с кровати. Моя пижамка с собачками теперь долго будет в тренде. - Модную земную прическу. Пойду-ка на Ульфрика с Цицероном наору, подниму себе настроение! Когда я вошла в гостиную, я обнаружила ярла Виндхельма сидящим на диване и читающим газету. Не хватало только чашки с кофе – и получился бы истинный английский джентльмен. Я хихикнула. - Ульфрик, а Ульфрик! Не жжет? Король севера вопросительно поднял бровь. - Что? - Та нищто, - махнула я рукой. – Так, забудь. А где безумный ушлепок? - Цицерон на балконе, наблюдает за шумными штуками, - сказал Ульфрик. – Как там они называются? Автомобили? - Точно. Когда ты проснулся? Буревестник взглянул на меня, как на маленького ребенка. - Настоящий воин просыпается с первыми лучами солнца, девочка. А настоящий вор дрыхнет до обеда, подумала я. Да, черт возьми, я до сих пор думаю о ней. И не надо на меня так смотреть! - В Скайриме я бы не выжила, я полагаю. Я поперлась на балкон, посмотреть, где Цицерон. Хах, а шуточка-то вполне в его духе – в стиле «Я маленьких котят люблю, крысиным ядом их кормлю». Моя, ясное дело, не такая садистская (она нормальная, как и я), но по размеру вполне подойдет. Боже, что я несу. Мне срочно надо выпить чаю. Хранитель Гроба стоял на холодном кафельном полу в одних трусах, высунувшись из окна чуть ли не по колени. Вид его бледных ягодиц едва не стал причиной юношеского инфаркта: Цицерон был моей эротической фантазией номер два (номер один – это сами-догадайтесь-кто), не говоря уже об остальном. Но темному брату, кажется, было плевать, что я там себе воображаю. На меня он даже не взглянул. - Уууу, как все странно! – присвистнул он, обращаясь к самому себе. – Один дом размером с крепость, а тут еще эти бревна. Как в Валенвуде. - Мы не в Валенвуде, - заметила я. Но Цицерон все равно не вылез из окна. Он продолжил наблюдать, и я могла сосчитать позвонки в его позвоночнике. - Девочка с луковицей показала Цицерону мир, и Цицерон больше не боится. Это очень странный мир. Сумасшедший. Я ткнула его в бок. - Это ты сумасшедший. Шут выпрямился и посмотрел на меня. Без колпака его огненно-рыжая шевелюра пришла в такое состояние, что мне захотелось достать расческу и хорошенько его причесать. Он был выше меня ростом и хорошо сложен, и при взгляде на меня – нечесаную, в пижаме - в его улыбке промелькнуло что-то… очень скабрезное. Я смутилась. - Зайди в квартиру и оденься. Мне не нравится стоять тут лицом к лицу с голым мужиком. - А мне нравится, - сказал Цицерон. Но смотрел он не мне в глаза, а куда-то ниже. Пришлось в срочном порядке опустить взор и проверить мою боевую готовность. Увы - как я и ожидала, она меня подвела. - Вот дерьмо, - буркнула я, застегивая верхние пуговицы. – Ну и много ты там рассмотрел? - Только соски, - радостно сообщил шут. – А можно еще раз глянуть? - Нет! – Я обняла плечи руками. – Озабоченные придурки. Правильно – нелегко оно живется, без модов-то! Цицерон рассмеялся. Он был похож на пятнадцатилетнего подростка, только постаревшего. - Цицерон ни черта не понял. Но сосочки девочки-музыканта ему понравились. - Идиот! - гавкнула я. Немногим позднее наша «семья» собралась за завтраком. Я не умею и не люблю готовить, поэтому родители заботливо оставили мне недельный запас разнообразнейшего хавчика. Хотя если учитывать, сколько я ем, этого запаса мне хватило бы и на месяц. Моих скайримских гостей я, как и положено хозяйке, я потчевала фруктовым чаем и пироженками. Карлия, попробовав чай, поморщилась. - Что это? Напоминает зелье невидимости, разбавленное медом. - Это? «Липтон», лимитед эдишн, - сказала я обеспокоенно. – А что? Я переборщила с сахаром? - Нет, - ответила данмерка. – Просто я давно не пила ничего, кроме снадобий и воды. Цицерон (который поддался моим уговорам и накинул на плечи свой шутовской балахон) пришел в восторг: - Сладости! Давненько я не видел сладостей. В Чейдинхоле их было полным-полно, а вот в Фолкрите совсем мало. - Ты что-то путаешь, - заметила я. – Скайрим полон вкусняшек. Вместо ответа Хранитель Гроба набил рот пирожными. Я мешала чай, щурясь от бившего в глаза солнца, и поглядывала на пришельцев. Ложечка мелодично стучала о края чашки. Малая секунда. Все это выглядело самой обычной семейной сценой – разве что темный эльф немного не вписывался в цветовую гамму. - Ты куда-то уходишь? – спросила меня Карлия. Отпив немного чая, я ответила: - Да. Меня ждут в моем музыкальном училище. Ох, господи, какие выразительные лица. - В коллегии бардов, - уныло пояснила я. Фу, фу, фу таким быть! Меня тошнит даже от слова «бард». Я же истинный эстет. И прежде чем хотя бы один вопрос был задан, я пояснила: - Я не бард. Я академический композитор-симфонист. А у тебя на голове гнездо. Соловьиное. Эльфийка провела рукой по волосам. - Мне нужно привести себя в порядок, да? Ее губы тронула улыбка, и я не смогла сдержать смешок. Святые подвязки… Так умилительно, так по-домашнему! Эта сцена содержит в себе столько флаффа, что я никогда не включу ее в свой фанфик об этих событиях. Если, конечно, напишу его. Я с наслаждением втянула горячий чай, пахнущий фруктами. Цицерон уютно мурлыкал что-то себе под нос, Карлия со вниманием, достойным лучшего применения, смотрела на стену, а Ульфрик Буревестник молча размышлял о чем-то. Наконец он не выдержал и бросил ложку на стол. Она упала, ударилась о блюдце. Соль-диез. - Какой… унизительный плен, - сквозь зубы произнес он. Карлия уставилась на него своими фиалковыми глазами. - Какой восхитительный отпуск, - возразила она, облизывая испачканные кремом губы. Наконец я закончила давать руководящие указания (впрочем, не изменившиеся со вчерашнего дня) и собралась уйти. Перед тем, как покинуть юдоль безумия, в которую превратился мой дом, я прикрепила на стену листок с надписью:ПРАВИЛА ПОВЕДЕНИЯ НА ЗЕМЛЕ 1. НЕ УБИВАТЬ 2. НЕ КОЛДОВАТЬ 3. НЕ ВОРОВАТЬ (если кто-то нарушит этот пункт, я оторву ему его остроконечные уши!) 4. БЫТЬ ПАИНЬКОЙ И СЛУШАТЬ МЕНЯ 5. НЕ ДЫШАТЬ БЕЗ МОЕГО РАЗРЕШЕНИЯ 6. ЕСЛИ ЧТО-ТО СЛУЧИЛОСЬ, ЗВОНИТЬ МНЕ (обратитесь к Карлии – она знает, как пользоваться телефоном). P.S. Неуважение к закону – неуважение ко мне!
Довольная, я перечитала правила и мысленно похвалила себя. Но никому, кроме меня, они не понравились. Ну и пофиг – зато есть хоть какая-то гарантия порядка. Уходя, я взглянула на себя в зеркало. Оттуда на меня уставилась юная темноглазая имперка с вьющимися волосами, кое-как завязанными в хвост; пара кудрявых прядей справа и слева уже выбились и теперь красиво обрамляли лицо. Чего мне там Карлюша втирала, что типа я на Галла похожа? Он что, тоже напоминал испанку без мантильи? Гы. Я помахала Соловью, поцеловала в щечку Цицерона и ушла, ведя моего стального Тенегрива под уздцы. После пары десятков ступенек (терпеть не могу лестницы) я вскочила на самокат и поехала. В наушниках играл Элвис, рюкзак с нотами время от времени ударял меня по спине. Свобода. Какое счастье! Мое любимое музыкальное училище. Мой милый дом, где каждый улыбается мне, где я зачарованно слушаю звуки труб и скрипок из-за закрытых дверей актового зала, мой волшебный мир, живущий по своим законам. Если бы я только могла сказать, как люблю тебя, о первая ступень большой карьеры! Я знала, что хочу поступить сюда, когда была еще сопливой школьницей. Однажды к нам в музыкалку пришли студенты; они давали концерт, и я, очарованная божественными звуками Жобима, заявила маме, что тоже хочу поступить в училище. Десятилетняя девочка и джаз – веселое сочетание (особенно если учесть, что по образованию я классическая гитаристка), но тем не менее именно так началось мое знакомство с миром, где царствовали импровизация, синкопы и пентатоника. Я провела два года на эстрадном отделении, где меня вроде бы даже научили петь (во всяком случае, я гордилась своим голосом, пока не встретила Нилин), а потом призвание взяло свое, и я поступила на только что открывшееся композиторское отделение. На курсе нас всего трое – я, Алиса и Лариса. В отличие от меня, у них над кроватями, похоже, не висят портреты авангардистов, поэтому мне не составило труда оторваться и уйти далеко вперед в своем умении и желании творить. И так я стала тем, кем являюсь сейчас – долбанутой мультиинструменталисткой с зачатками голоса, личинкой композитора с замашками Бетховена и просто талантливой дурой, вечно трущейся возле эстрадников. Это мой путь, и я уверена в нем. Я музыкант настолько же, насколько Карлия – вор, Савос Арен – маг, а легат Рикке – воин. Я делаю то, что люблю всем сердцем; это то, что делает меня по-настоящему счастливой. Абсолютно счастливой… и уверенной в завтрашнем дне. Я бежала вверх по широкой лестнице, по пути здороваясь с сокурсниками. Привет, привет, о, здорово, хай мэн! Я знаю их, а они знают меня. Моя семья. Скрипачи, пианисты, певцы, барабанщики, теоретики, духовики, дирижеры, композиторы – мы все одна семья, большая и шумная гильдия без мастера. Я счастлива, когда я здесь. Даже если у меня сессия, Обливион ее побери. И вот, витая в таких вот сладких мыслях, я добежала до кабинета номер двадцать девять. Специальность. Одна из трех перед этим концертом, на котором решится моя судьба. Я постучала. Дверь двойная, и часто студенты подолгу прячутся в проеме, хихикая и слушая то, что творится внутри. Но они не знают, что их все равно слышно. Я постучала и открыла обе двери. - Сэнсэй, - произнесла я. О да. Я единственная среди студентов, кто может называть его так. Он молод ровно настолько, чтобы любить свою работу и гореть безумными идеями, и ровно настолько стар, чтобы смотреть сквозь вещи. Он похож на Скрябина, Берга и Гордона Фримена одновременно (и больше всего именно на Фримена). А еще он похож на меня – и это причина, по которой я лучшая ученица лучшего учителя. Он такой, каким должен быть композитор – немного сумасшедший, весьма удивительный и совершенно свободный. Такой, как я. И поэтому я люблю его так же, как люблю свою карьеру и свой путь. Я вошла, а мой учитель сидел в кресле, повернувшись к окну. На рояле рядом с ним покоилась стопка нот. - А. Вот и ты. Входи, - сказал он. Знакомый голос, в котором появились новые нотки. Что это? Может, я слишком долго была под воздействием новых впечатлений? Я села за фортепиано и поставила ноты на пюпитр. - Я принесла клавир, - сказала я. Но сэнсэй не отреагировал. Он все также неподвижно смотрел в окно, и я вдруг заметила серебристый блеск на его волосах. - Ты думаешь, клавир имеет значение? Тут он повернулся ко мне, и я едва не упала со скользкого рояльного стула. Черт. Возьми. Этого. Просто. Не может. Быть. Это слишком нереально. Даже для меня и творящегося со мной бардака. В кабинете моего учителя, возле рояля моего учителя, сидя в кресле моего учителя, на меня смотрел и улыбался сам Шеогорат. Так-так, стойте (я вдруг почувствовала жгучую боль в висках). Ладно данмер, ладно на всю башню двинутый Цицерон, ладно даже Ульфрик со своими приколами, но Шеогорат? Даэдрический лорд безумия? В моем училище?! Вы издеваетесь? Нет, это был не вопрос. Это утверждение. Да! Вы, черт возьми, издеваетесь! Я посмотрела на своего сэнсэя. В какой-то мере он остался самим собой – его лицо почти не изменилось. Ну, разве что самую малость: черты стали острее, волосы поседели, и глаза стали ярко-желтыми, кошачьими. Нет, не такими, как у Нилин, желтыми и кошачьими, а совсем-совсем. Сумасшедший принц встретил свою Алису. Шеогорат внимательно оценил мою реакцию и засмеялся. Смех у него был под стать внешности: яркий и вызывающий мигрень. - О, это ты. Маленький Мессиан со своими соловьями в голове! Давно не виделись, да? - Очень, - мрачно сказала я. По крайней мере, у меня в голове соловьи, а не тараканы, подумала я. Что за дерьмо? Всего лишь второй день с того момента, как я сошла с ума и начала видеть вокруг себя эльфов и ульфриков, а уже с такими, мать их, неожиданными поворотами! - Куда вы дели моего учителя? – спросила я. Безумный лорд снова расхохотался. Смех довольного тролля. - Как это – куда? Вообще-то никуда. Он – это я, а я – это он, но при всем при этом я – это не я и не он, а мы вообще не связаны друг с другом. – Шеогорат испытующе взглянул на меня, будто ожидал реакции. – Понимаешь? Я кивнула. - А как же. Отца М’айка звали М’айк, и его отца звали М’айк, и отца того М’айка тоже звали М’айк. Что-то в этом духе, верно? Даэдра удовлетворенно улыбнулся. - А ты многое схватываешь на лету. Я с грустью посмотрела на стоящую на пюпитре тетрадь. Самым большим удивлением для меня было то, что я ни капельки не удивилась. Вот серьезно: вчера я готова была лечь в психушку для того, чтобы моя жизнь вновь вошла в норму, но теперь… Ну даэдра и даэдра, в конце концов, с кем не бывает? Ну, превратился препод по специальности в чокнутого фаната сыра из иного измерения – подумаешь, что за чушня вообще. Я уже поняла самое главное: мой мир начал жить по своим правилам, и единственное, что я могу сделать – разгадать их и покориться им. - Ну и как мне теперь вас называть? – уныло спросила я. – Вы теперь ведь уже не тот Илья Владимирович, да? Шеогорат махнул рукой. - Ай, ничего ты не поняла. Впрочем, называй меня как хочешь. Мне бы понравился вариант «мой лорд» или же «великолепный господин», - его глаза полыхнули, но он заметил меня и мое лицо, - но ты можешь называть меня просто Шео. Я вздохнула. - Шео так Шео. Шео-сэнсэй. Принц выразительно зааплодировал. - Браво, ragazza! Готов поспорить, мы с тобой неплохо поладим, - его лицо, лишенное примет возраста, осветилось дьявольски хитрой ухмылкой, кислотно-желтые глаза снова сверкнули. – А теперь открывай тетрадку и посмотрим, что ты там насочиняла. Что? Уроки композиции? Он что, реально собирается учить меня?! - Да, да, - нетерпеливо сказал Шеогорат, прежде чем я успела задать хоть один вопрос. – Мы ведь закончили фугу, верно? И ты должна была принести фугу. Ну так показывай! Уроки сочинения музыки с Шеогоратом. Мда, похоже, я свихнулась куда серьезнее, чем предполагала. А если же нет… То что ж, приключение мне нравилось. Я открыла перед собой нотную тетрадь и поставила пальцы на клавиатуру. Жил-был такой чувак Прокофьев. Но не просто жил, а являлся вполне себе крутым композитором. Но так как композиторы не вылупляются из яиц (и даже не сидят в капусте, как это ни прискорбно), то сначала они должны получить образование, а потом уже называть себя композиторами. Вот у Прокофьева был Глиэр. А у меня Шеогорат. И честное слово, лучше бы его не было. - Сыграй мне еще раз главную тему. - Окей. Хорошо. Вот она, эти восемь тактов. - И это ты называешь темой? Святые коньки, а это что такое? - Ну… лидийский мажор. - Нет, девочка, это не лидийский мажор. Это – дорийский минор. - Но разве… - Нет! Это не одно и то же! И вообще, разве я тебе говорил использовать лады народной музыки? А вот это что? - Целотонный звукоряд. - Только неудачник использует целотонный звукоряд в ля-минорной фуге! - Но, Шео, это… Это же до мажор! - Нет. Знаков нет – значит ля минор! - О господи боже мой… Это было невыносимо. Я говорила «А», а он кричал «БВГД». Я говорила: «Четыре четверти», а Шеогорат отвечал: «Нет, три четверти и две восьмые». Мне хотелось отхерачить его крышкой рояля или же убиться самой. Но кое-что полезное я все-таки узнала. - Вот смотри сюда. Как ты могла бы гармонизовать этот аккорд? - Ну… Как угодно, наверное. - Абсолютно верно. Как угодно. Что, если я вплету сюда до-диез минорный уменьшенный нонаккорд с пониженной терцией? - О… Господи. Это же безумие! - Безумие, девочка – это Чайковский. А это – подготовка к модуляции. - Но я не хочу модулировать черт знает куда в классической фуге! Это же полный абсурд! Шеогорат покачал головой. - Творец не знает слова «абсурд». Порядок – синоним застоя, и если ты исповедуешь порядок, ты обречена на провал. Я надулась. - Но это не вписывалось в мою задумку. Я сочинила нормальную баховскую фугу, где не нужны никакие уменьшенные нонаккорды! И вообще – почему вы говорите, что это до-диез, когда это ре-бемоль? Принц безумия хлопнул по клавиатуре, из-под его пальцев вылетел громогласный аккорд. - Потому что я так хочу! Хочу – будет до-диез, а хочу – вообще фа-бемоль! - Фа-бемоль – это ми, - грустно произнесла я. - Сладкий рулет – это ложь, - с пылающим взглядом вторил мне Шеогорат. Вот такие дела. После урока специальности, лишившего меня хоть какой-то ничтожной способности соображать, я поплелась по коридору в направлении кабинета директора. Ничего страшного, дорогая. Это просто Шеогорат. Всего лишь немножко безумный князь. Кошка-в-течке. Да, в это сложно поверить, но почему бы и нет? С ним я научусь ломать рамки формы так же, как когда-то сэнсэй учил меня преодолевать цепи тональности. Но я уже не тринадцатилетняя девочка, сочиняющая ре-мажорные ноктюрны. У меня уже есть собственная (пусть немного глючная, но неплохая) манера письма и стиль. Я могу писать как Сибелиус, а могу как Джереми Соул, но при этом я остаюсь собой. Но Шео этого не понимал: то, что он говорил мне, ломало вообще любую рациональность. А что он мне втирал про оркестр? «Фаготы – глупые дудки, зачем фаготы, когда можно просто пернуть в кларнет!» Гребаный стыд. Но я привыкну. Я же сильная, умная и смелая. Как Бетховен. Я найду все ключи и сделаю так, чтобы вновь наступил мир и порядок! Я верну то, к чему привыкла, и моя жизнь снова станет логичной и безопасной. Я это сделаю… Как-нибудь. А сейчас мне нужно поговорить с директором по поводу стипендии. Кабинет директора расположен рядом с актовым залом – и совсем недалеко от того класса, где я только что чуть не слетела с катушек. Я осторожно постучалась в дверь. Сейчас как раз часы приема студентов, все должно пройти нормально. Кроме того, меня наверняка ждут. Но мне никто не ответил. Я не услышала ни «Да-да», ни «Войдите», ни еще чего-либо такого. Поэтому я просто толкнула дверь и вошла. - Извините, - привычно сказала я, - Наиля Ишмуратовна… Но в кабинете я увидела совсем не то, что ожидала увидеть. Где она, эта невысокая улыбчивая женщина с красными волосами? Что это за ртутного цвета тетка в длиннющем платье, стоящая у окна? Что еще за хрень, а?! Верните мне мою директрису! Женщина в платье повернулась, и я столкнулась с ее взглядом: ледяным, как буря, уничтожающим. И глаза у нее были ярко-алые. - Азура, - пробормотала я. - Еще одна смертная! – произнесла принцесса даэдра (да, мать вашу, это и вправду была она!) – Зачем вы ходите сюда? Что вам, земным червям, от меня нужно? Отлично. Мало того, что у меня Шеогорат спецуху ведет, так еще и Азура теперь директор. Господи, какая же фигня, просто ужасающая чушь! Я взглянула на принцессу еще раз. Она была прямо как из Морровинда: высокая, серая, величественная, только черты ее лица не заставляли откладывать кучу кирпичей в штаны. Азура была красива – по-своему, по-данмерски. - Ну? - угрожающе спросила она. Голос у нее был глубокий, царственный. – Тебе все еще что-то нужно? - Нет, - мяукнула я и убежала. Я неслась по коридору со скоростью «Стремительного рывка». Все очень, очень, очень плохо! В моем больном сознании вспыхнула мысль, которая срочно требовала подтверждения. Или – что гораздо лучше – опровержения. Ведь если моя догадка сейчас подтвердится, это будет значить, что я вляпалась в такое дерьмо, подобного которому и не видела никогда. Я забегала во все кабинеты, здоровалась, охреневала и бежала дальше. Нет. Нет. НЕЕЕТ! Все правда. Все до последнего слова, до последнего звука. На этот раз я прочитала ситуацию безошибочно, и лишь одно слово способно ее описать: катастрофа. Гармонию у меня теперь преподает Хермеус Мора. Контрапункт – Клавикус Вайл. Дирижирование я буду сдавать четырехрукому Мерунесу Дагону. Музыкальную литературу – Молагу Балу. А в классе фортепиано я обнаружила свою новую преподавательницу – Ноктюрнал. Я бежала вниз по лестнице, и в голове пульсировала одна короткая мысль. «…Что?!» Внизу, в холле, я встретила Нилин и Бориса. До Бориса мы пока не дошли, потому что в нашей истории он еще не появился, но тем не менее в тот день мы с ним все-таки встретились. Он сидел на лавке, сжимая в руках кофр от гобоя, и выглядел крайне несчастным. Нилин стояла рядом. Они молчали. Я подошла к друзьям и окинула их тяжелым взглядом. Вокруг нас кипела жизнь, а мы стояли в тишине, погруженные в безмолвный траур. Наконец Борис поднял глаза. - Ребят… У меня Боэтия, - жалобно сказал он. Нилин посмотрела на него, потом на меня. - Намира, - горько вздохнула она. - Шеогорат, - произнесла я, кладя руку подруге на плечо. Мы обменялись полными боли взглядами и хором издали вздох. Безумие горит, точно пламя, пожирая все новые территории. Теперь все наши преподаватели в колледже превратились в принцев даэдра. Превратились ли? Или заменили их? Я не знала. Мне было больно даже думать об этом. А еще неприятнее оказалось то, что все остальные студенты, даже не игравшие в «Древние свитки», отнеслись к новому порядку совершенно спокойно. Я услышала отрывок разговора, где двое эстрадников спокойно называли Периайта своим учителем импровизации. Что, черт возьми, творится? Почему никто не обращает внимания, что вирус неизлечимого сумасшествия, принесенный с берегов далекого Тамриэля, захватывает все больше невинных умов? Мои грустные размышления были прерваны резким телефонным звонком. Борис встрепенулся (у меня на сигнале стоит главная тема Морровинда). Я взглянула на номер: кто-то звонил мне с моего домашнего. Странное волнение кольнуло сердце. Я взяла трубку. - …Ты меня слышишь? – Знакомый голос. Я поневоле расплылась в улыбке. Слышу, мой маленький соловей, конечно, слышу. – Я первый раз звоню по телефону. Эй! - Да, Карлия, - сказала я. – У вас что-то случилось? Борис уставился на меня, как на сумасшедшую, Нилин ткнула его локтем под ребра. В трубке повисло молчание. Кажется, эльфийка задумалась над моим вопросом. - Ну… да, - нерешительно произнесла она. – Приехал курьер. Он говорит, что на твой адрес приехала посылка. Тебе нужно расписаться. Я насторожилась. - Посылка? Я ничего не жду. - Я не знаю, что это, - нетерпеливо сказала Карлия. – Большой ящик. Очень большой. Мне принимать его или нет? Я кинула быстрый взгляд на друзей. Потом на часы. От училища до моего дома тридцать минут ходьбы. Если поехать на маршрутке – десять. - Ничего не предпринимай, - ответила я. – Я сейчас приду и все решу, хорошо? Пусть ждут! - Ладно. Я передам, - произнесла соловьиха и отключилась. Посылка для меня? У меня дома? Господи, пусть это будет что-то нормальное! Не такое, как то, что творится вокруг! - Эй! – возмущенно крикнула Нилин. – Ты куда? - Прости, детка. У меня есть важные дела. В другой раз поговорим! – на бегу прокричала я, грохоча самокатом. На полной скорости я примчалась домой. Тринадцать минут, однако. Вполне себе хороший результат – я ведь мчалась сюда изо всех сил. Громыхая железками, я взбежала к себе на лестничную площадку. И первым, что я там узрела, была огромная картонная коробка. Это… Что происходит? Может, родители без моего ведома заказали новый холодильник? Испуганный курьер в синей форме стоял тут же. Я подошла поближе – и поняла, почему он испугался: переговорами занималась Карлия. Мы с Соловьем встретились глазами, и рука сама собой потянулась ко лбу. Боже мой. Кому я купила маскировочный мешок? В конце концов, у кого есть отличный намордник с улучшением заклинаний иллюзии? Карлия, цесарка херова, когда ты уже поймешь, что тебе нельзя светить здесь своей серой харей?! Я вздохнула. - Простите. Вас испугала моя тетя? Не обращайте внимания, она просто перепила витаминов с серебром. - А… ну ладно, - сглотнул курьер. Он достал из сумки какие-то бумажки и протянул их мне. - Вы и есть хозяйка? Распишитесь вот здесь, здесь и здесь. Я хотела было возразить, но промолчала. Мне уже не впервой подписывать документы вместо родителей, но тут, вероятно, может скрываться подвох. Что там, в этой картонной громадине? Может, мне бомбу привезли. Или РПГ. Черт его знает, вдруг мама опять какую-то фигню по каталогу заказала. Но с другой стороны… Я могу пропустить нечто важное, если откажусь. Надо будет позвонить родителям и спросить про коробку. А пока возьму-ка я ее – в конце концов, выкинуть всегда можно. - Хорошо, - сказала я и расписалась. – Тогда заносите. - Она легкая, - возразил курьер. Я подошла к коробке и постучала. Звук был глухой, точно внутри все было набито ватой. Тогда я обхватила ее и попробовала поднять – и у меня это почти получилось. - Я помогу, - спохватился курьер, схватил посылку за противоположный конец и помог мне втащить ее в дом. На мое счастье, ни Ульфрика, ни Цицерона поблизости не наблюдалось. Курьер вытер лоб рукой. - С вас сто рублей за доставку. Я протянула юноше мятый стольник из заднего кармана, вежливо поблагодарила и так же вежливо выставила за дверь. Потом подозвала обитателей дома к себе. - Ну и что это такое? Цицерон внимательно обошел коробку со всех сторон. - Цицерон не знает. Может, мертвое тело? Ульфрик Буревестник фыркнул. Карлия коснулась моего плеча. - Как открыть это? Здесь нет замка. - Легко и просто. Принеси-ка мне нож. Я уже успела показать ей (как самой умной в этой кунсткамере), где здесь находятся те или иные предметы, и через пять секунд Карлия вернулась с кухни с мясным ножом в руках. Ульфрик присвистнул, Цицерон издал восторженный вскрик. Я забрала у эльфийки нож и принялась отковыривать скотч с картона. Ящик был заперт некрепко: на все про все у меня ушла ничтожная пара минут. Я отодрала последний кусок липкой ленты и торжественно открыла картонные створки. - Ну, что у нас тут? Цицерон разочарованно вздохнул. - Ничего. В самом деле. Никакого холодильника или базуки. Все, что я видела – это огромное количество, наверное, целые квадратные километры пленки с пупырышками. И это был первый раз в моей жизни, когда эта пленка меня не обрадовала. - Ну вот, - с грустью сказала я, начиная вышвыривать ее из коробки. – А как же что-нибудь интересное? Только эта фигня и пенопласт внизу… Я разворачивала пленку, но ничего так и не появилось. Вот так всегда! Бежала, надеялась, волновалась… А какой-то придурок прислал мне пустую коробку. - Это бесполезно, - устало говорила я. – Это чья-то глупая шутка. Вот будь моя воля, я бы этому шутнику… Но договорить я не смогла по двум причинам. Первая – у меня залип язык и кончился воздух в легких. И вторая – в одну секунду раздался такой неистовый вопль, что у меня чуть не разорвались барабанные перепонки. Ульфрик, отшатнувшись, матерился как мог, Карлия рефлекторно хватала пустоту за спиной в надежде найти там лук, а Цицерон орал, позабыв обо всем на свете. - Ситис! Я знал, я знал! Я знал, что она не оставила меня, о милая, сладкая, любимая Матерь!!! Я хотела было сглотнуть, но, кажется, стенки гортани намертво прилипли друг к другу. Из большой картонной коробки, доверху набитой полиэтиленовой пленкой, на меня пустыми глазницами смотрел ссохшийся труп Матери Ночи.