Эхо тысячи вокзалов

Колеса отбивали стройный ритм, и Ноткин, чуть покачивая головой в такт, бездумно смотрел сквозь крохотное оконце, как безлико проносится мимо степь, как тысячи незримых глаз провожают его пустыми глазницами. Мальчишка никогда не ездил на поездах, только издали временами смотрел, как по лезвию сияющих в душном мареве рельс взрезает сухие травяные стебли, пыхтя страшными серыми клубами дыма и поблескивая черными пыльными боками, грузный локомотив и товарные вагоны. Было… непривычно. Помимо Ноткина в вагоне, развалившись среди ящиков с оружием и припасами, сидело четверо: юноша, может быть, на год-два постарше него самого, худощавый парниша с жидкими смоляными волосами и отвисшими щеками, походивший чем-то на болезненную галку, усатый мужчина с проблеском седины в буйных курчавых волосах и Рубин. Ноткин украдкой посматривал на них и сильнее прижимал к себе старую полупустую сумку с немногочисленными пожитками. Красный тяжелый мундир плотно стискивал плечи и локти, точно бы зажимая мальчишку в тиски, связывая невидимыми узлами. Неуютная теснота легким удушьем подступала к горлу и голове, и дурманящий аромат августовских трав с силой утягивал мальчишку назад. Когда он на несколько мгновений прикрывал глаза, то видел на обратной стороне век, как вспыхивают и рвутся белые ленты-Линии, как бьются в безвольной историке воды Горхона о низкие берега, как содрогаются мостовые и дома в Городе, не желающем отпускать своих детей прочь. Мальчишка старался глубоко дышать, но это мало помогало. — Неужто укачивает? Ноткин удивленно распахнул глаза только чтобы увидеть, как его старший попутчик легко посмеивается в густые черные усы. Остальные, будто очнувшись от жаркого летнего морока, с интересом погладывали на них, и даже Рубин, скорбно застывший в противоположном углу, чуть нахмурился. — Вроде того, — Ноткин повел плечами, разминая затекшую спину, а потом неохотно добавил: — Никогда раньше не ездил на поездах. Трое незнакомцев озадаченно переглянулись, а потом понимающе закивали головами. — А, так ты из этого… местный, — широко улыбнулся самый молодой из них, поднимаясь со своего места и подходя ближе. — Ну и задачку вы нам, конечно, задали. Ноткин неопределенно хмыкнул. Говорить особенно не хотелось, а вспоминать и подавно. Поганое жгучее чувство оседало желчью на кончике языка. Никакая песчанка не могла сравниться с ней, а уж в ее симптоматике мальчишка разбирался не хуже настоящих врачей. Может быть, не стоило его вообще… — Почему ты здесь? — прервал поток невеселых мыслей похожий на птицу парень. Чуть прищурив правый глаз, он с некоторым сомнением оглядел Ноткина с головы до ног и показал головой. — Тебе… сколько лет вообще? — Достаточно, — немного насупившись, буркнул Ноткин. — Осенью восемнадцать будет. Рубин нечитаемо хмыкнул, за что получил испепеляющий взгляд мальчишки. Удивительно, как на такую очевидную ложь умудрился повестись рекрутер — хотя он, скорее, просто посчитал нужным закрыть глаза: внеплановая эпидемия и мятеж заметно подкосили армию, да и от одного беспризорника проблем едва ли прибавится. «Сирота я, родители померли лет десять назад, документов нет, возьмите с собой, вам ведь не сложно, ну! возьмите меня на войну!» — Какой-то ты хлипонький, — вновь рассмеялся усатый мужчина, потянулся и достал из внутреннего кармана мундира начищенную до блеска папиросницу, — для семнадцати годков-то. — А он всегда такой был, — неожиданно вмешался Рубин, — мелкий, зато ловкий как кот. И такой же наглый. Попутчики заулыбались, и повисшее между ними неловкое напряжение начало распадаться и исчезать. Солнце пробивалось в щели между досками и падало под ноги лучами через окна, подсвечивая белым золотом песчинки, пыль и сор. Ноткин знает, что под полуденным солнцем его волосы — чистый огонь, «прямо под стать владельцу». Ему нравилось перебирать волосы Ноткина, распутывать непослушные пряди, иногда — вычесывать узлы и травинки, но сейчас это едва ли имеет какое-то значение. Ноткин не уверен, значило ли это хоть что-то в принципе, и мысль об этом болезненно бьет под дых. Это всё — там, далеко. — Так ты тоже новенький! — воодушевленно воскликнул незнакомый юноша. — Ста… с. Станислав Рубин, — запнувшись, произнес Рубин и поочередно пожал каждому руку. — Врач. — Дохтур? Дохтур — это всегда хорошо, всегда нужно, — пробасил усатый мужчина, крепко отвечая на рукопожатие. — Я Гори. — Максим, — заулыбался юноша. — Рад познакомиться. — Дмитрий, — коротко сказал парень-птица и, казалось, немного смутился. Гори чиркнул спичкой, и вагон быстро наполнился терпким, чуть сладковатым запахом табака. Ноткин шумно выдохнул и откинулся назад на ящики, прикрывая рукой глаза. Кровь пульсировала в ушах, но удушье и подступающая тошнота едва ли были тому причиной. Прежний запал стремительно выходил в окошко вместе с чужим сигаретным дымом, и первые зерна сомненья закрадывались в голову и сердце. Стоило ли обрывать всё так радикально?.. И как там ребята? Впрочем, нет, с ребятами всё хорошо, Хан о них позаботится. Хан всегда обо всем позаботится, кошки его раздери!.. *** — Эй, пацан! Просыпайся! Ноткин резко втянул в легкие воздух и сел. Руки неприятно холодила остывшая к ночи трава, и назойливая мошкара, тревожно пища, мигом облепила открытые участки кожи. И когда это он успел уснуть?.. Подле него стоял невысокий сухой человек с незапоминающимися чертами лица. Кажется, Ноткин видел его на днях… где-то. Кажется, когда слег, пораженный заразой. Хотя чего он тогда только ни видел… — Нечего спать где попало. Так и до пневмонии недалеко. А пневмония — это, знаешь, уже серьезно. — Ты врач что ли? — прищурившись, хмыкнул мальчишка, растирая руки и отмахиваясь от мошек. — Или так, поговорить пришел? Незнакомец расплылся в неприятной улыбке. — Вроде того, пацан, вроде того, — сказал он, опускаясь рядом. В опустившихся сумерках его движения казались необычайно легкими и плавными, как круги на воде, расходящиеся во все стороны неровной дрожью: кажется, на противоположном берегу мелкой заводи кто-то кидал камушки и негромко смеялся. Ноткин вслушивался в темноту. Все вокруг казалось неестественным, тревожным, словно притаившимся перед ночной бурей. Треск сверчков в высокой сухой траве пульсировал рваными волнами, нагнетая, обволакивая тихую заводь сонной пеленой. А кто-то всё смеялся и смеялся где-то там, кажется, только руку протяни, да все равно не схватишь. — Дров ты, конечно, наломал знатно, — продолжал незнакомец, откидываясь на выставленные за спиной руки. — Признаться, даже я удивился. Мальчишка нахмурился. Этот мужчина едва ли вызывал доверие. Сумерки клубились подле него, стелились коврами и шелками, точно перед хозяином. И смотрел он так, с небольшим прищуром, как будто видел мальчишку насквозь, как будто в мысли ему залез и основательно там обосновался. Ноткин передернул плечами, хмуро посмотрел на собеседника. — Чего тебе? Зашуршали кусты на противоположном берегу. — Повидать, вот, тебя пришел. Мы теперь часто видеться будем. — С чего это? Незнакомец растянулся на траве и блаженно зажмурился, потягиваясь. — Мне здесь делать больше нечего, в городе вашем, — ответил он, немного помолчав, — а вот с тобой интересно будет. Ноткин перевел на него непонимающий взгляд, и в этот момент высокая трава расступилась, выпуская вперед человека. Это был Хан, тот самый Хан со своей чертовой придурошной улыбкой, которую он не показывал никому, разве что… Ноткин сглотнул и шумно выдохнул, кровь отлила от лица, и сердце пропустило удар. Чужая холодная ладонь сомкнулась на его запястье, удерживая малодушный порыв подняться и выйти навстречу. — Тише, пацан. Ночь истеричным набатом била в уши, но даже в этой какофонии звуков голос незнакомца перекрывал всё, точно неукротимый горный рокот, и Ноткин не смел пошевелиться, даже, кажется, не дышал. Ничто не могло дышать рядом с этим человеком. Да и человеком ли. — Тебе теперь — туда — нельзя. Там — другое. И ты сам так выбрал. — Хан! Хан замер, обернулся, точно и в самом деле слышал отчаянный окрик, заозирался по сторонам. — Он тебя не услышит, — равнодушно протянул незнакомец, поднимаясь. — Не теперь. Ноткин поднял на него тяжелый взгляд. — И не нужно на меня так страшно смотреть! Это было твое решение. Холодная костлявая ладонь опустилась на макушку мальчишки и растрепала волосы. Ноткин подался вперед и ощетинился: никому не были позволены столь фамильярные, опекунские жесты. Никому, кроме… Незнакомец широко улыбнулся, чуть оскалившись, словно и в самом деле умел забираться в чужие головы и сердца. — Ну-ну, пацан. Еще привыкнешь, но теперь я твой попутчик. Не он. — Мужчина поднял в прощальном жесте руку и, насвистывая незатейливую мелодию, не спеша побрел прочь, растворяясь в опустившейся на степь ночи и траве, сливаясь в треском сверчков и назойливой мошкары. — Бывай! Заводь исчезла вместе с ним. Исчез и Хан. Сердце раненной птицей металось в груди, пуская по венам панику и тревожность. Ноткин задыхался, ощущая себя еще живым мотыльком на разделочном столе энтомолога. Хана с ним действительно больше нет, как нет и прежнего гнева, прежней пылающей обиды. Нет практически ничего, и самое страшное откровение — ржавое лезвие, которым Нотким собственными руками перерезал Линии.