***
Арсений, на удивление даже для самого себя, оказывается чуть ли не первым журналистом, прибывшим на место. Он даже до сих пор не видит на парковке рядом с больницей полицейских машин. Видит он вообще всего одну машину, около которой стоит один из охранников корпуса — вспомнить его имя было проблематично, но лицо его Попов помнил отлично. — «Почему только охранник стоит и сторожит какую-то машину вместо того, чтобы следить за входом?» — думалось Арсению. Более того, двери машины были широко открыты, а изнутри она была словно и вовсе испачкана в жуткой грязи. Мужчина поморщился и направился ко входу. Он быстро юркнул в двери и с каким-то внутренним беспокойством отметил, что девочка на регистратуре совершенно убитая и несчастная. Она замечает его в эту самую секунду и подрывается с места. Оксана — очень миловидная девчонка, с которой Арсений подружился довольно быстро из-за частых визитов к Серёже, однако сейчас она подлетает к нему и буквально одним взглядом говорит: «не надо». В её глазах вообще плещется какой-то непередаваемый ужас, который ей не очень хорошо удаётся скрывать. Оксана знает о работе Арсения и прекрасно понимает, почему он здесь. — Что… произошло? — на панике выдыхает Арсений, бегло осматривая помещение. Он замечает на одном из кресел в холле женщину с перевязанной рукой. Её взгляд направлен куда-то вниз, из-за чего довольно проблематично разглядеть эмоции на её лице. Вокруг них то и дело снуют доктора, с настолько явной паникой на лицах, что становится по-настоящему страшно. — Я… Арсений, вряд ли я имею право… — она мнётся и дрожит, но вдруг моментально сдаётся, словно только и ждала предлога рассказать. — Пригнала к нам на стоянку примерно без двадцати девять наверное вон та женщина. Весь автомобиль… в крови, понимаешь? — она обняла себя руками, шмыгнув носом. — Там… дети. Трое детей при смерти. Серёжа оперирует сейчас… Младшая девчонка, сказал, не выживет наверное. Оксана поджала губы, и Арсений отчётливо заметил, что всё это время она еле сдерживала себя, чтобы не разрыдаться. Дети. Господи, это значит, что машина была испачкана вовсе не в грязи. Это была кровь. Дети. Это всё так ярко впечаталось в разум Арсения, что тот даже не решился обнять или приободрить девушку. Сам лишь рвано выдохнул, приложив руки к лицу, и понял, что дрожь возвращается. Ну и какой из него, спрашивается, журналист? — Оксан, можно, я поговорю с ней, пожалуйста? — вышло не так уверенно, как он рассчитывал. Девушка упрямо замотала головой из стороны в сторону и кинула в его сторону осуждающий взгляд. — В её детей стреляли, Арсений. — Я запишу её историю и передам детективу, как только он прибудет. Статью не стану писать, обещаю. Боже, я… Мне очень жаль. — Арсений, уходи, пожалуйста. — Мужчина, вы со мной хотите поговорить? — от этого голоса и Оксана, и Арсений замирают на месте. Женщина, сидящая будто очень далеко, действительно могла бы слышать каждое их слово, и Попов готов ударить себя за подобное проявление бестактности. У неё стеклянные глаза, Арсений впервые понимает, что значит это выражение, смотря на несчастную. Он несмело подходит, пользуясь секундным замешательством Оксаны, и садится перед женщиной на корточки, будто говорит с маленьким ребёнком. Она не плачет, вероятно, пребывая в глубоком шоке, и смотрит на него всё также безжизненно. В следующую секунду её ровный голос словно бы разрезает повисшую тишину. — Если вы журналист, молодой человек, я бы действительно хотела, чтобы моя история получила огласку. Меня зовут Екатерина Владимировна Шастун. Пожалуйста, выслушайте меня.***
Все они в дружном кругу праздновали день рождения мужа Наденьки, близкой подруги Екатерины. Именинник давно уже перебрался в соседнюю комнату к детям: он вместе с Антоном и Лёшей, двумя старшими сыновьями гостьи, и Ириной, своей дочерью, играли в какую-то новую игру на приставке. Женщины много смеялись, вспоминая студенческие годы, и много говорили о своих детях (Саша, младшая дочь Екатерины, сидела рядом с ними и грустно потягивала сок из трубочки). Лишь ближе к восьми вечера гостья наконец-то взглянула на часы и, ласково улыбнувшись подруге, объяснила, что им действительно уже пора. Собрались они даже быстрее, чем Екатерина ожидала. Дети, видимо, тоже устали и хотели спать. Антон наскоро попрощался с Ириной, несильно обняв её на прощание. Лёша же лишь неловко отсалютовал ей. Алексей, как самый старший и почти совершеннолетний, забрался на заднее сидение машины самый первый и тут же врубил в своих старых (но таких любимых) наушниках музыку, упрямо игнорируя ремень безопасности. Антон же уселся на переднее сидение рядом с матерью и показательно фыркнул, глядя в зеркало заднего вида. Он был всего на год младше Лёши, но вёл себя менее инфантильно, хотя периодически и устраивал матери бунтарские подростковые сцены. Антон протянул свою руку к брату и легонько ударил его кулаком в плечо, кивая головой на Сашу, самую младшую среди них, мол, «какой пример ты вообще подаёшь». В конце концов пристегнулись все, и Екатерина двинулась с места. Ехать им предстояло по объездной дороге вдоль леса, так как это был единственный путь в город — Надя с мужем жили в собственном коттедже довольно далеко. Антон в какой-то момент включил музыку, и даже Лёша стащил с себя наушники, чтобы совместно с братом подпеть какому-то популярному ныне хиту, звучавшему по радио. Саша в свои двенадцать лет была только рада любому времяпровождению со своей семьёй. Дорога действительно заняла много времени. В конце концов, Лёша с Антоном уже даже доверили матери выбор композиции и терпеливо слушали какой-то трек уже третий раз подряд. Атмосфера в машине царила донельзя спокойная и приятная: мальчики перекидывались какими-то шутками, Саша на заднем сидении показывала Лёше какое-то весёлое видео, а потом отправила его и Антону, чтобы он тоже был в курсе последующих шуток. Екатерина пожаловалась на усталость, хотя и признавала, что до въезда в город остались считанные километры. Антон моментально предложил заменить её за рулём, за что получил от матери заслуженный осуждающий взгляд. Мальчишка рассмеялся, довольный своей шуткой, и перевёл взгляд вперёд. Всё веселье из его глаз моментально испарилось. Он немного громче, чем ожидал, вскрикнул, и машина остановилась. На дорогу буквально из ниоткуда выпрыгнул взрослый мужчина. Саша пискнула на заднем сидении, но Екатерина почему-то подумала, что незнакомцу просто требовалась помощь. Мало ли что могло случиться? Женщина вытащила из зажигания ключи и открыла дверь со своей стороны. Дети словно вжались в свои сидения и задержали дыхание. — Я могу чем-то помочь? — спросила Екатерина, крепко сжимая ключи в кулаке. Незнакомец несколько секунд смотрел на неё, а после довольно членораздельно, совершенно спокойно ответил. — Да, отдай мне свою машину. Екатерина опешила, её сердце забилось в два раза быстрее. Незнакомец вдруг резко толкнул её в грудь, отчего она упала. Когда женщина поднялась, она заметила, что в руках у мужчины… настоящий пистолет. Волнение захлестнуло с новой силой. В машине сидели её дети! Словно прочитав её мысли, незнакомец направил оружие в салон и сделал несколько выстрелов. Около пяти оглушающих выстрелов подряд. После чего мужчина выстрелил и в неё, всего единожды, и очень удачно попав лишь в предплечье. Отчаяние и резкая боль придали Екатерине какие-то эфемерные силы, благодаря которым она поднялась, сделала вид, что выкинула ключи в траву рядом с обочиной и, воспользовавшись замешательством мужчины, юркнула в салон транспортного средства. Она рванула по дороге и ехала максимально быстро, боясь даже оглянуться назад или посмотреть вправо. Екатерина прекрасно помнила адрес единственной больницы, близкой к въезду в город, и старалась сконцентрировать свои мысли на ней, совершенно не обращая внимания на то, какой бесконечной казалась ей дорога, и на то, как стонали от боли дети. Спустя несколько минут никто из них уже не плакал, не хрипел и не просил о помощи: женщина лишь слушала их сбивчивое дыхание, больше всего опасаясь, что и это может прекратиться. Доехав до нужной больницы, Екатерина, совершенно не обращая внимания на боль в руке, открыла дверцу машины и громко закричала, привлекая внимание. Охранник мгновенно среагировал на это, передав информацию по рации, и многочисленные работники через несколько минут кинулись на улицу, открывая дверцы машины со всех сторон. Они вытаскивали детей, клали их на носилки и моментально проносили внутрь, пока один из врачей убеждал саму Екатерину, что ей нужно немедленно перевязать руку. Оксана побледнела, когда мимо неё резво пронесли раненных, и даже не сразу сообразила, что нужно немедленно звонить в полицию.***
Арсений молча слушал весь рассказ, стараясь не выдать своего внутреннего морального состояния, чтобы не усугублять ситуацию. Однако слушать о подобных вещах спокойно было просто невозможно. Он приложил руки к лицу и, даже не обращая внимания на то, что ноги действительно затекли, пока он сидел на корточках, негромко всхлипнул. Екатерина прожигала его макушку всё таким же стеклянным взглядом. В этот момент за окном послышались сирены. Судя по всему, приехала полиция. Оксана, наскоро подбежав и приподняв Арсения чуть ли не за капюшон кофты, велела ему ретироваться отсюда как можно скорее. Однако он лишь отошёл на пару метров, позволяя полицейским подойти к пострадавшей поближе и задать ей некоторые вопросы. Статный мужчина в полицейской форме, очевидно, детектив, сам подошёл к Арсению и велел немедленно выйти из больницы. Попов больше по инерции вышел из здания, когда мужчина буквально проводил его до дверей. На улице, что неудивительно, медленно собираются зеваки и журналисты. Арсений, как и все остальные прибывшие на место репортёры, отмечает, что подобного переполоха в этой тихой больнице на окраине города не было очень давно. Абсолютно весь медперсонал пытался хоть как-то поучаствовать в спасении жизней трёх несчастных подростков и их матери. Прибывший на место детектив вместе со своими помощниками строго настрого запрещает всем «желтушникам» даже приближаться к пострадавшим. Всё это говорило лишь о том, что это дело обещает стать переломным во многих судьбах.