Осколки прошлого

            Каждый день приближал конечную цель поездки. С замиранием сердца Рита ждала встречи со своей малой родиной, где её уже никто не ждал. Опыт деловых командировок Риты ограничивался одной ночью в гостинице и завтраком, там же. Организационные вопросы, как правило, брала на себя принимающая сторона. Сейчас бы она наверняка растерялась, если бы не четкий план Ткачёва. Он позаботился даже о бронировании гостиниц. Кроме удачного плана маршрута командировки, похвастаться было нечем. Удовлетворение было только от встреч с картинами Елагина. С трепетным восторгом она прикасалась к полотнам мастера, каждый раз поражаясь виртуозной технике живописца, под его кистью дышала каждая травинка и листочек.       - Но они не стремятся к свету, к жизни, попросту ждут своей участи. Рита только что познакомилась с Геннадием Иосифовичем, хранителем областного музея живописи, здесь была самая большая коллекция работ Елагина.       - Я 50 лет проработал директором этого музея. Давно собирался на пенсию, но никак не отпускали, а в том году решил уходить окончательно, так мне придумали эту должность - хранителя. А директор сейчас в отпуске. Плещеев встретил Риту в просторном вестибюле музея. Примерно представляя, сколько профессору, доктору искусствоведческих наук лет, Рита была приятно удивлена, увидев перед собой не древнего старика, а бодрого мужчину в возрасте. Она едва поспевала за ним по лестнице, ведущей на третий этаж, к его кабинету.       - Сегодня в музее выходной, но так даже лучше. В пустой приёмной, приняв у Риты плащ, он сам повесил его на рогатую вешалку, и включив кофемашину, пригласил в свой кабинет. Пока она осматривала картины на стенах, говорящие о пристрастии хозяина, кофе был готов.       - Вы завтракали?       - Да, - соврала Рита. Выпив кофе в поезде, с вокзала сразу поехала в музей, а завтра утром нужно быть на родине Елагина.       - И всё-таки, не отказывайтесь позавтракать со мной. - Из холодильника он достал контейнер с бутербродами. - Обычно у меня здесь проходной двор, и к обеду контейнер пуст.       - Так значит, я с вами общалась по электронной почте? - Спросила Рита, наблюдая, как радушный хозяин выставляет на стол ещё и масло, варенье, сдобные булочки.       - Совершенно верно. И вам повезло, потому что Елагина я знал лично. Я уважал его за безусловный талант, но как личность... - Геннадий Иосифович красноречиво развел руками.       - Он был сложным человеком?       - Я понимаю, вам хочется, чтобы он таким был. Он скорее был равнодушным, безразличным. О нём можно сказать, что он человек своего времени. Раскрытию таланта обязан стране. Военное голодное детство, закончил школу, ушёл в армию, там и заметили его талант, и с рекомендаций отправили Ленинград. Живописцем он был потрясающим, а студентом - никаким. Кстати, советую съездить в Питер, ознакомиться в архиве с его зачётками. Я почти уверен, что там сплошные тройки. Ему неинтересно было жить, учиться, его ничего не трогало. Закончив институт, вернулся в свою деревню. Хотя предложения остаться в Москве у него были. В Союз художников его приняли заочно, накануне его выставки в Москве. Тогда я с ними познакомился лично, входил в состав комиссии по отбору картин. Он ведь был беспартийный, а я коммунист, вот и отправили его под моим присмотром в Москву. В общем, я за него и выступал, и интервью давал, сам он был косноязычен, и стоял в стороне. Единственный раз выступил перед телекамерами, но тут уже деваться было некуда. Рита включила диктофон, но ловила каждое слово Плещеева, по опыту зная, как важны впечатления и эмоции человека, которые бездушный гаджет не улавливает.       - Может алкоголь тому виной? Озвучила Рита предположение, которое давно её волновало.       - Нет. Мы в Москве были 10 дней, возможности напиться было огромное количество, но он не пил, в отличие от некоторых. Да, и потом, я же приезжал к нему в деревню за работами, всегда у него стояла бутылка самогона, но никогда он не был пьяным. В мастерской у него было холодно. Сначала даже пол был земляной, потом настелили. Он всегда ходил в валенках. Печку сильно не топил, говорил, что так ему лучше работается. Такие причуды. Картины никогда в мастерской не висели, были сложены в углу и прикрыты брезентом. О цене никогда не торговался, какую назначали, за такую и отдавал. В девяностых и художники, и музеи стали никому не нужны. Жена заставляла Александра Петровича рисовать миниатюры, и продавала их на станции, пассажирам проходящих поездов. Я сам не видел, друг рассказывал, что Елагин все свои картины перенёс в миниатюру. Подписи не ставил, но где-то по белу свету бродят его картины.       - А дети у него были?       - Сын. Я его никогда не видел, он о нём ничего никогда не говорил, впрочем, о жене тоже. Я видел её всего-то несколько раз. Не приветливая женщина. Сейчас поезд от нас, к ним на станцию прибывает в 9 утра, а раньше было в 7. Выйдешь зимой из вагона, стужа, темень. Дойду до их дома, пока стучу, согреюсь. Хорошо, если сам Александр Петрович выйдет. Пару раз она мне открывала ворота, так, даже "Здравствуйте", не скажет, махнет головой в сторону сарая. А уж на правах хозяйки чай предложить, или завтрак, никогда такого не было. Просижу у него до вечера, чтобы с поездом домой ехать. Она не то что мне, ему обед не принесёт. Сижу, сижу, да и говорю давай-ка Александр Петрович, сходим в столовую леспромхоза. Она далековато была, на окраине поселка, но зато пока дойдём, работяги уже пообедают, и мы спокойно без очереди садимся, и до поезда обратного, сидим. Он кажется и жил в мастерской. Там же на печке спал, умывальник был, а чем питался не знаю, может сам готовил, да при мне неудобно было, может жена ему приносила, но чужой рот не хотела кормить.       - Да, невесёлая жизнь.       - У Елагина? Возможно. Его ничего не интересовало, книг у него не было, он ничего не читал, просто какой-то дремучий живописец. Леспромхоз у них богатый был. Клуб большой, хор, театральная, цирковая, танцевальная студия. Да и сами люди были веселые. Остановишься на станции огурчика малосольного взять, или ягодок стаканчик в дорогу, так стоит только бабанькам на острый язычок попасть, все косточки перемелют, а если подыграешь, по-доброму, так удержу не будет, обхохочешься, всё у них шутки-прибаутки. Рита, поблагодарив за сытный завтрак, попыталась помочь хозяину убрать со стола, он категорически отказался.       - Сейчас будет чайный перерыв у реставраторов, они в подвале сидят, поднимутся ко мне, погреются, перекусят. Ей понравилось отеческая забота в голосе хранителя.       - Мы же все как одна семья, - пояснил он с улыбкой. - Интересы у нас общие, да и зарплаты, практически одинаковые. Маленькие. Вы накиньте плащик, в залах прохладно. Рита чуть присела, чтобы не высокому Плещееву было удобнее поухаживать за ней. Они спустились на второй этаж прошли по пустым, темным залам живописи в самый последний. Геннадий Иосифович позвонил в аппаратную, попросил, чтобы включили свет в зале Елагина. На короткий миг вспышки картины будто ожили. Могучие деревья сгибались под шквалистым ветром, земля вздувалась под нескончаемым осенним дождем, и мутный ручей уносил вместе с грязным потоком надежды и мечты.       - Оценили освещение зала? - Рита кивнула. - А вот Елагина совершенно не интересовало ни это, ни экспозиция картин. Было такое ощущение, что он их создал, и они стали чужими. Как будто что-то пытался вложить в них, а когда не получалось, опускал руки и отдалялся. Романтиком не был, и не стремился, чистый реалист. Простые незатейливые сюжеты, всегда туман, ночь, одинокое дерево, или непроходимая чаща. Подхватив девушку под локоток, Геннадий Иосифович водил её от одной картины к другой.       - Технический уровень очень высок. Академическая живопись в лучших традициях. Каждой детали, будь то ветка, или песчинка, уделено внимание. При сознательном ограничении цветового разнообразия, тёмной, холодной палитре, глубина картин поразительна. А ветер так просто сбивает с ног. Пейзажисты обычно, даже если пишут с натуры, берут краску на несколько тонов светлее, чтобы картина не была мрачной, а Елагин будто нарочно утемняет.       - Может быть он был несчастлив в семейной жизни, отсюда эта беспросветность? Цвет неба никогда не голубой. Есть закаты, но нет рассветов. В холодных серых тучах нет даже проблеска солнца, намека на ясность. При этом, картины не плоские, объемные, пусть и пасмурные, но живые. Вооружившись лупой Рита со стремянки рассматривала многослойную текстуру картин, кончиками пальцев повторяя мазки мастера. Благодаря прекрасной, живой памяти Геннадия Иосифовича, она много узнала о художнике, всё это, безусловно, отразится на страницах книги. И всё-таки, на главный вопрос ответа не было. Что сделало его таким нелюдимым, безнадежно уставшим от жизни еще в молодости? Тепло попрощавшись с Плещеевым, Рита заверила, что обязательно пришлёт ему экземпляр книги.             Рита сняла номер в гостинице у вокзала. Пытаться заснуть было бесполезно. Сохраняя спокойствие, набрала номер Андрея. Дозвониться до него было безнадежной затеей, но она должна была попробовать, и несколько раз набирала номер, звонок постоянно срывался. Сам он звонил ей нерегулярно. Иногда, по два-три раза в день, иногда, мог целый день не звонить. Последний разговор был два дня назад, и оставил тягостное впечатление. Андрей позвонил ночью, и у неё почему-то затряслись руки, когда брала трубку. Было плохо слышно, мешали помехи. Она уловила звук лопастей вертолета.       - Андрей, ты где? - Кричала она в отчаянии, забыв о том, что вокруг все спят. - У тебя там война? Стреляют. Он рассмеялся:       - Мы на экскурсии, на буровой. Рита сразу поставила под сомнение его заверения, что он офисный червь, и в нефтедобывающем холдинге занимается только бумажной рутиной.       - Когда ты приедешь?        - Постараюсь скоро. Всё, больше не могу говорить. В предыдущем разговоре фоном она слышала призыв к намазу, и поняла, что он на востоке, и это не могло её не беспокоить. Услышав очередной сорвавшийся звонок, отложив телефон, спустилась в бар за чашкой кофе, вернулась, решив подытожить свои знания о Елагине. Ещё раз прослушала запись беседы с Плещеевым. Какие-то тезисы занесла в компьютер, добавила в список вопросов еще несколько пунктов, вот только кому задавать эти вопросы, было непонятно. В отличие от Риты, стрелки на часах мирно спали, остановившись на двух часах. Она знала, если сейчас лечь, просто будет прокручивать в голове мысли об Андрее, Елагине, книге. Если и удастся уснуть, то на несколько минут, перед самым подъемом, и проснётся уставшая, с больной головой. Посмотрев на неразобранную кровать, приняла решение. Упаковала ноутбук, спустилась в холл, сдала ключ, и вышла в осеннюю ночь. На вокзале Рита подошла к единственный работающей ночной кассе. Какое счастье, что ещё не всё автоматизировано и компьютеризировано, и можно запросто посоветоваться с человеком. Сонная, но улыбающаяся кассир, предложила Рите:       - В семь тридцать будет первая электричка, доедете до леспромхоза за час сорок. Есть ещё поезд, он делает крюк в сто километров, заезжая в отдаленный посёлок охотников. На него Рита и взяла билет, решив поработать под стук колес. В вагоне было тихо, все спали. Проводница проводила до места.       - Я, наверное, ложиться не буду, поработаю.       - Билет с постелью, вам ехать пять часов, ещё уснете. Мерное покачивание вагона убаюкало, сама не заметила, как уснула. Проснулась от похлопывания по плечу.        - Боголюбовка. Рита улыбнулась. Так стало хорошо от старого названия, от доброты в голосе проводницы, от негромкого постукивания ложки в стакане.       - Иди быстрей умывайся, успеешь ещё чая выпить. Я пока постель соберу.       - Спасибо.       - День сегодня хороший. Удачи вам! - Пожелала проводница на прощание. Трепетное волнение переполняло Риту. Она на родной земле. Через три станции её городок, и уже вечером она там будет. На платформе колыхалась суетливая толпа встречающих. Рита равнодушным взглядом пробежала по головам. Поезд остановился. Вместо того, чтобы скорее выйти, Рита схватилась за поручень, и в немом изумлении смотрела на возвышающегося над всеми Андрея. Сзади её подталкивал чей-то огромный чемодан, а она, от нахлынувшего волнения, была не в силах сделать шаг. Андрей улыбнулся, двинулся к ней, неотрывно вглядывался в её глаза, не смея верить искренней, бескорыстной радости встречи. Толпа напирала, он протянул руки, и Рита бросилась ему на шею. От его обволакивающего взгляда, сердце привычно вздрогнуло. Не хотелось целоваться здесь, на шумном перроне, посвящать посторонних в свои отношения. Но и без поцелуев она потеряла голову, прильнула к нему, прислонилась лбом к плечу. Ткачёв властным рывком прижал её к себе, сцепив руки за спиной. Рита провела рукой по его лицу, погладила пальчиком морщинки вокруг глаз, он, перехватив её руку, поднес к губам и поцеловал ладонь. Кровь застучала в висках от его горячего дыхания       - Я скучал. Еле слышно проговорил он.       - Я тоже. Она посмотрела на него в смятении, чувство, горящее в его глазах, неведомым блаженством разлилось у неё внутри. За эти минуты, пока они стояли обнявшись, гул голосов стих, толпа рассеялась, перрон опустел.       - Устала? Он заглянул ей в глаза Рита кивнула, поёживаясь от утренней прохлады. Поезда, автобусы, музеи, пыльные архивы и запасники, каждый день в разлуке приближал встречу, и это единственное, что утешало Риту. Её волосы, растрепавшиеся от ветра, щекотали щёки Ткачёва, мешали, прятали от него её губы, но он находил их, целовал жадно, судорожно втягивая в себя её запах, ставший родным и необходимым.       - От тебя пахнет осенью. Нетерпеливые, пьянящие поцелуи Андрея отогревали своим теплом, она тянулась к нему, покорно приоткрыла губы, впуская его настойчивость и силу. В первое утро, после его отъезда, она настроила себя на то, что сейчас выйдет на террасу, и Андрея там не будет. Завтрак она выдержала, и разговор с Людмилой, а дальше установки полетели к чертям. Каждой клеточкой тела, она чувствовала давящую пустоту вокруг, растерянно прислушивалась к звенящей тишине, отчётливо понимая, что Ткачёв увёз её сердце с собой. Сейчас, в его крепких руках она прислушивалась к себе, боялась спугнуть чувство счастливого покоя. Андрей наполнял её жизнь новым смыслом.       - Как ты здесь оказался?       - По твоему плану, который сам тебе составлял. Правда, ждал тебя с электричкой, но ты дама непредсказуемая, во всех лучших смыслах.       - Ты должен рассказать мне где ты был.       - Если должен, расскажу, - пообещал он. - А теперь, пойдем, - повел её Андрей, не размыкая рук, испытывая невероятную радость и облегчение от того, что она рядом, и он может обнять её.