Осколки прошлого

            На розовой кирпичной стене вокзала красовалась мемориальная плита, посвященная памяти Елагина.       - Рита, он родился в 1935, кого ты хочешь найти?       - У него был сын. В любом случае, в администрацию зайти надо. Я предупреждала о своем визите. Памятная доска произвела удручающее впечатление сиротливости и заброшенности.       - Ведь он первый, и пока единственный увековечил память об этом поселке. Возмущалась Рита, пока Андрей не завел её в зал ожидания, где она ужаснулась скромным, выцветшим иллюстрациям из советского журнала "Огонёк", вставленными под стекло.       - Неужели, за столько лет, нельзя было заказать копию хоть одной картины Елагина. Этого было бы достаточно, для памяти. Пойдем скорее к главе посёлка, пока я горю праведным гневом.       - Мы можем поехать. Я на машине.       - Ты с ума сошел? Ты ехал всю ночь! Есть же поезд. Андрей встряхнул её за плечи:       - Давай ты успокоишься и донесешь свой гнев до администрации. А я опоздал на поезд всего на минуту. На одну минуточку. Она спрятала лицо на его груди:       - Прости.       - На поезде я бы приехал к обеду, а я хотел тебя встретить. Сделать сюрприз.       - У тебя получилось. Улыбка не сходила с её лица.       - Это самое главное, - выдохнул он ей в висок. - А шесть часов по ночной прекрасной дороге, для моей машины - пустяки. Если быть откровенным, Андрею было не до Елагина. Он ужасно соскучился по Рите. Её голосу, взгляду, улыбке. Он просто смотрел на неё, слушал её, и хвалил себя, за то, что справляется с волнением и держит себя в руках. Сразу за привокзальной площадью начиналась широкая центральная улица. Никакого движения по ней не наблюдалось. Спрашивать дорогу до центра было не у кого, и незачем. В конце улицы белело административное здание, с развевающимся над ним флагом. В густой синеве неба блестело солнце. День был прекрасным, сухими и теплым. Лишь иногда порыв ветра с шумом срывал с кроны ещё зелёную листву, напоминая о наступившей осени. Рита глубоко вдохнула опьяняющий воздух, пахнущий прелыми листьями, хвоей, перепаханной землей. Голова закружилась от свежести, она покачнулась, Андрей вовремя ухватил её за плечи.       - Пройдём пешком? Прочитал он её мысли. Старомодные могучие тополя свободно теснили старый, в паутине трещин и выбоин, тротуар, и никому в голову не приходило их вырубать. На улице было тихо, пожелтевшие листья шелестели под ногами. Заброшенные дома были видны издалека. Вокруг них густо разрослись кустарники, и хмель оплел сами дома. Ровные грядки картошки капусты свеклы моркови ждали рук хозяев. Тех, кто не покинул поселок, несмотря на явный упадок. Окна в таких домах были распахнуты настежь. На подоконниках, вместо привычных невесты и герани, теперь красовались орхидеи. В палисадниках перед домом, как и раньше, было сказочное великолепие цветов. Пчёлы кружились над оранжевым пушистым ковром бархатцев, разноцветными хризантемами, георгинами, астрами. В красно-желтых опавших листьях блестели боками спелые яблоки и сливы. Спокойная безмятежность проникала в душу с воздухом и тишиной. Даже громогласные галки, перелетающие с дерева на дерево, сопровождающие их проход, в замен обычного деревенского собачье лая, не могли нарушить умиротворение природы. Центральная площадь живописно демонстрировала прошлое и настоящее. Село Боголюбовка славилось пятикупольным храмом, куда по воскресеньям, и праздникам, съезжались прихожане со всей округи. В тридцатых годах позолоту с куполов и колокола сняли, стены попытались разрушить, но старинная кладка оказалась крепче дикости. Так и оставили умирать голые стены, но даже времени они были не подвластны, гордо возвышались над сорняками и кустарниками, немым укором людскому варварству. Рядом была построена новая деревянная церковь, на каменной плите золотыми буквами отчеканены год постройки, и имя предпринимателя, пожертвовавшего деньги. Броско и пафосно. Возле здания администрации, перед клумбой, стоял памятник Ленину. По правую сторону от его распростертой руки, бывший клуб, теперь минимаркет, по левую, почта. Неподалеку от этого стилизованного, кичливого лицемерия архитектуры и истории, блестели крыши новых коттеджей. Рита предложила подождать её, на скамейке, но Ткачёв отказался и пошёл с ней. В здании из белого силикатного кирпича было не просто прохладно, а холодно. Наверное, когда-то, здесь кипела жизнь, сейчас же, они растерянно остановились в пустом вестибюле.       - Телефон, - подсказал Андрей. К ним вышла секретарша и проводила их в кабинет главы. Все архивные материалы ждали Риту на столе. Метрики, школьные табеля.       - Это совсем не то, - огорчилась она.       - Ну, а что вы хотите? Он же не работал в леспромхозе, не был коммунистом, откуда взяться характеристикам?       - Но он же всю жизнь прожил здесь. Неужели ни разу не оформлял детский сад, школу, клуб? Рита смотрела на молодого главу администрации, понимая бесполезность своих вопросов.       - Ничего ведь этого не осталось. Но, на ваше счастье, недавно в посёлок вернулась одноклассница Елагина, Таланова Татьяна Федотовна. Она хоть и старенькая, но в уме. С дочкой живёт. Центральная 10. Поблагодарив за ценные сведения, Рита поспешила покинуть кабинет.       - Ты же хотела поскандалить, - напомнил Ткачёв. - А теперь бежишь, как будто за десять минут бабуля может умереть.       - Во-первых, может. - Рита остановилась и серьезно посмотрела Андрею в глаза. - Во-вторых, нужно просто написать письмо в областное министерство культуры. Инициатива книги была их, думаю они не откажут. Выделят деньги, найдут художника.       - Ты ведь можешь, и сама написать копию.       - Могу, только в последнее время моё настроение намного лучше и светлее, чем картины Елагина. Рита свернула к магазину, и Андрей последовал за ней.       - Мы же не можем прийти в гости с пустыми руками. Магазин был небольшим, в одном отделе размещались полки с канцелярией, галантереей, бакалеей, вино-водкой, кондитерскими и хлебными изделиями. Ткачёв потянул руку к большой, красивой конфетной коробке, Рита усмехнулась:       - Мы не в городе, - взяла с полки целлофановые мешочки с помадками, с карамелью. - Важна не броскость, а практичность. Телефонный звонок не дал ей договорить, пришлось выйти на улицу и ответить Томе. Подруга начала издалека. Поинтересовалась здоровьем, погодой, успехами поездки, из чего Рита сделала вывод, что случилось что-то неординарное.       - Можешь уже приступать к плохим новостям.       - В общем, - Тома всё-таки сделала паузу, не решаясь сказать то важное, почему позвонила с утра. - Тебя ищет Михаил. Рита оглянулась на закрытую дверь магазина, как будто Ткачёв мог ее услышать.       - Он был в больнице, расспросил о тебе всех, вплоть до уборщиц. От кого-то узнал, что ты отдыхаешь, то ли в доме отдыха, то ли в санатории, в Подмосковье.       - Он же не будет обзванивать все санатории Московской области. Успокаивала себя Рита абсурдностью идеи, и поражаясь настырности Михаила.       - Сам нет. Посадит какую-нибудь практикантку. Он просил Валентину заняться этим, так что всё вполне серьёзно.       - И что ты предлагаешь? Не возвращаться в дом отдыха?       - Как минимум позвонить управляющему и предупредить. Я сама этим займусь. Когда ты возвращаешься?       - Послезавтра, может быть через два дня. Совсем недавно она легко сблизилась с Мишей, заметив его сходство с Ткачёвым, решив отомстить, расправиться с зависимостью, с воспоминаниями и сомнениями. Слова бессильны были передать её состояние. Месть обернулась разочарованием в себе. Тот, от кого она всю жизнь бежала, не был призраком прошлого, напротив был сильным, смелым, способным отвечать за свои поступки, а Михаил оказался всего лишь его жалкой копией, и призраком он не был, и чего от него ждать, Рита не предполагала. Ее охватил необъяснимый страх, но его тут же разбил Андрей, появившийся с цветными пакетами.       - Ты что, весь магазин скупил?       - Нет, только то, что посоветовала продавец, ей же лучше знать. Рита пожала плечами, и постаралась выкинуть из головы неприятные мысли, и сосредоточиться на предстоящей встрече.             Они легко нашли нужный дом, поднялись по расшатанному крыльцу, и постучали в дверь. Им открыла приветливая пожилая женщина, и не спрашивая, кто они, и зачем пришли, повела их в комнату, через большие сени. На стенах сушились снопы ромашки и чабреца, а лески с грибами и яблоками, как гирлянды, были развешаны под потолком. В комнате Рита с удивлением увидела настоящую русскую печку.       - Сейчас все стараются избавиться от печек. Места много занимают, - заметив откровенное восхищение в глазах гостьи, пояснила хозяйка. - А мы из-за неё и вернулись. Жили в районе, на этаже, а у мамы ревматизм, спать по ночам не могла, а на печке самое оно. Рита посмотрела на лежанку и встретила изучающий, цепкий взгляд.       - Вы Татьяна Федотовна? Бабуля кивнула.       - Мама 45 лет проработала в школе учительницей, отсюда и ревматизм, и болезнь связок, ей очень трудно разговаривать. Меня зовут Людмила Михайловна, я 25 лет отучительствовала. Вижу, что городские вы, а вот вы всё-таки, наверное, наша. Людмила Михайловна приобнял Риту за плечи, и посадила гостей так, чтобы Татьяне Федотовне было удобно их и видеть, и слышать. Рита стала рассказывать о себе, и не вкратце, а как положено по местному этикету, с подробностями, деталями и в красках. Андрей слушал с интересом, и смущал откровенным взглядом. Свою московскую жизнь Рита ограничила институтом, и плавно перешла к причине визита.       - Бедолажная жизнь у него получилось, - тяжело вздохнула Людмила. Татьяна Федотовна подтвердила с печки кивком. - Нам теперь заняться нечем, так мы частенько вспоминаем и жизнь, и работу. Она сняла со стены несколько фотографий в рамках, и положила на стол, перед Ритой и Андреем.       - Пятьдесят второй год. Первый выпуск после войны. Все разновозрастные, некоторые и повоевать успели. Вот мама, вот Саша, это Рая. Со старой чёрно-белой фотографии на Риту смотрели двенадцать пар глаз.       - Это шестьдесят второй год. - Несколько человек стояли в обнимку и улыбались. Это фото было намного качественнее первого. - Тогда уже образовался леспромхоз, это встреча Нового года, в новом клубе. Рита сразу узнала Татьяну Федотовну и Елагина.       - А где Рая? Она разве не жена Елагина? Мать с дочерью переглянулись.       - Любовь у него была с Раисой. Какая кошка между ними пробежала, кот ли? Только рассорились они до того, как ему в армию уйти. Причину никто не знал, но через месяц, как он ушёл, она вышла замуж за его брата. Старше он был всего на два года, и на войне послужить пришлось. Вернулся гордый, с медалями, и с убеждением, что ему все должны. А еще через месяц попала Рая в районную больницу. Сказала всем, что с лестницы упала, с сеновала, только слухи ходили, что Сергей её избил и выкидыш у неё от этого произошел. Деревня уже и додумала, что беременна она была от Сашки, а он или признавать не захотел, или, что еще страшнее, посчитал, что ребёнок Сергея. И не думали, что Сашка вернётся после института. Шутка ли, из нашей глуши учиться в Ленинграде, да ещё и на художника. Но он вернулся, из упрямства или подлости, но только ни с Сергеем, не с Раисой никаких отношений не поддерживал. Сразу женился на Любке. Мам, как у неё фамилия была? - Татьяна Федотовна покачала головой, что не помнит. - Да и неважно, - продолжила Людмила, - Любка, она и есть Любка. На ферме работала дояркой. Скотину они не держали, поэтому сарай, двор по-нашему, приспособили Сашке под мастерскую, кажется он там и жил, и рисовал.       - То есть, то что он рисовал картины, все знали. А вам, как своим односельчанам он показывал их? Может быть в клубе, или приглашал в мастерскую?       - Не общался он ни с кем, бирюк был настоящий. И Любка такая же. С их сыном Митькой, мы ровесники были, иногда, ради озорства, стащит у отца краски, разрисуем ими камни, вот и все воспоминания. А картины его мы видели по телевизору, когда выставка в Москве была, и потом в журнале "Огонёк" репродукции были. Раиса так и прожила с Сергеем всю жизнь. Детей не было, а он алкоголиком стал, бил её нещадно. Когда перевернулся на тракторе, грех говорить, только тут она и вздохнула. Сашки на похоронах Сергея не было. Хоть и родня, ближе некуда, а всю жизнь не общались. Тогда опять вспомнили про ссору, стали спрашивать, лет-то прошло сколько, целая жизнь. Раиса ничего не рассказала, расплакалась, хотя у гроба слезинки не проронила. Митька после школы в город уехал, там и умер, раньше отца и матери. Потом Саша умер, следом Люба, Раиса одна у них осталась. В стардоме живёт, дом престарелых у нас так называется. Директор леспромхоза, перед самым развалом ее определил туда, и на этом спасибо. Рита слушала, не перебивая. Что-то такое она и предполагала.       - А может быть, Елагин вернулся, чтобы встречаться с Раисой тайно? - Выдвинул свою версию Андрей.       - В деревне это невозможно. Это сейчас здесь тишина, а раньше посёлок огромный был. Живность держали и огороды большие, собаки в каждом дворе. Сколько людей в леспромхозе работало. Дома вон какие построили, школа, детсад всё было. Людей много, а все на виду. Только вышел во двор поросят накормить, а уж вся деревня знает какими помоями. Только что же мы всё о грустном и о грустном. Давайте-ка я вас покормлю. Андрей с интересом смотрел на противень с печеными лепешками, доставаемый из печи.       - Шаньги.       - Шанежки, - беззлобно поправила Риту Людмила. Эти и вправду были маленькие, а бабуля любила суровые, большие, Рита грустно улыбнулась, вспомнив деда. Ей стало стыдно, если сама не голодная, не значит, что Андрей не хочет есть. Почему не спросила, не поинтересовалась? Он ведь всю ночь гнал, где ему было останавливаться поесть. Совсем отвыкла о ком-то заботиться.       - Извините, мы не ждали никого, всё по-простому у нас, постное, без мяса, но сметанка есть. Взволнованно смотрела Рита за действиями хозяйки, воспоминания горьким комом стояли в горле, глаза щипали слёзы. Сердце сжалось, все было ей знакомо, и ухват, и чугунки. И старая лампа с огромным оранжевым абажуром, низко свисающими над столом, и алюминиевые вилки, и ложки. И запах, ни с чем не сравнимой грибной похлебки. Андрей отказался от предложенного самогона, и с аппетитом уплетал чуть подсоленную вареную картошку, политую ароматным постным маслом. Чувствовал себя при этом легко и свободно.       - Поразительно вкусная картошка, никогда такой не ел.       - Да, уж, картошка и морковь, единственное что у нас родится каждый год, а с остальным, понянчиться нужно, чтобы вырастить.        - И как вы справляетесь? Андрей дожевывал очередную шаньгу, понимая поторапливающий взгляд Риты.       - Дети, внуки приезжают. Без них, нам старикам не выжить. Дрова заготовить, баню натопить, нам уже не по силам. А без бани - никак. Маму только она и спасает. Я так понимаю, вы сейчас в стардом поедете? Рита с Андреем виновато переглянулись.       - Да я всё понимаю, жизнь сейчас такая быстрая. Тогда лучше те гостинцы, которые нам с мамой принесли, туда отвезите. Андрей поставил сумки с продуктами у кухонного стола, в надежде, что их заметят и разберут только после их ухода. Он всё-таки купил коробку конфет, и просунул между тесемками пятитысячную купюру. И теперь опасался, что сердобольные старушки могут обидеться.       - Это только для вас, туда мы тоже не с пустыми руками поедем. Рита подошла к печке, взяла худенькую ладошку Татьяны Федотовны в свою руку. Та довольно крепко сжала её.       - Что у тебя с лицом, милая?       - Авария, - привычно ответила Рита. За время поездки этот вопрос ей задавали часто, но никогда из любопытства, всегда с участием.       - Дочь, найди Маргарите рецепт. Людмила достала из шкафа жестяную коробочку, доверху наполненную пожелтевшими, с отрывного календаря, и тетрадными, листочками. Аккуратно перебирала их, найдя то что нужно, она учительским почерком переписала рецепт, и подала Рите.       - Думаю, в Москве не составит труда найти эти травки. Рецепт проверенный, сглаживает рубцы на глазах. Рита поблагодарила и попрощалась. Андрей уже сидел в машине и пытался забить цель поездки в навигатор.       - Поехали, дорогу я знаю, там всегда был дом ветеранов. Мы от школы ездили, поздравляли их с днем победы. Андрей молча завёл машину, что-то насторожило Риту в его поведении. Должно быть давно не сталкивался с плачевным положением пенсионеров в глубинке, возможно, что и никогда. Оставив Риту в машине, Андрей сам пошёл в магазин, и вышел, увешанный множеством пакетов. Продавец торопилась за ним, помогая ему их нести.       - Как думаешь, что нас ждёт? Спросил Андрей, сворачивая за указателем. Рита пожала плечами, сама, не понимая свои чувств. Узкая асфальтированная дорожка между деревьев, привела их к двухэтажному кирпичному дому. С дороги его не было видно из-за высоких деревьев, плотно обступивших его. Здание было сильно обветшавшее. Влажность разъела стены, краска на деревянных рамах облупилась. Во дворе стояло несколько скамеек, ни теннисного стола, ни цветочных клумб, ни грядок с картошкой и тыквой, как помнила Рита, не было. Двое мужчин, молодой и постарше, пилили дрова у котельной. Заметив посторонних, старший направился в их сторону. Директор представился Николаем Васильевичем, и выжидательно посмотрел на посетителей. Рита попыталась в двух словах объяснить причину визита, но видя недоверия в глазах, полезла в сумку за удостоверением, и письмами, из областной администрации, и министерства культуры.       - Николай Васильевич. - Услышала она официальный голос Ткачёва. - Тот молодой человек, с кем вы пилили дрова, поможет мне принести подарки вашим постояльцам? Даже узнав о подарках, директор не подобрел. Но велел сыну пойти с Андреем.       - Понимаете, я вас даже в кабинет не могу пригласить, потому что в здании холодина. - Объяснил директор, после того, как пакетами с продуктами была заставлена вся скамейка. - Старики у меня под одеялами, на койках лежат. Топить нечем.       - Вы же на бюджете.       - Да, уголь привезут в октябре. А сейчас мне что делать? Здание допотопное, дует со всех щелей. На два часа включаю бойлеры, помыться, постираться, на большее бюджет не позволяет.       - Так у вас деревья под самые окна лезут.       - Опять незадача. Законодательство запрещает вырубку, а каждое дерево на территории посчитано, занесено в реестр. Моим старикам тень совсем не нужна, им солнце нужно, тепло, а я который год не могу добиться чтобы выделили финансирование на вырубку деревьев. Рита уважала искреннюю заботу и неравнодушие директора, но всё же немного нервничала, послеполуденное солнце, ещё пробивалось сквозь листву, но осенние сумерки наступят очень быстро. Видя беспокойство Риты, Андрей нашёл решение:       - Николай Васильевич, давайте вы поможете Маргарите Сергеевне, а потом мы поговорим о делах, и я помогу вам.       - Встретиться с этой бабулей вы не можете, она умерла три месяца назад. Я могу поднять из архива документы, но думаю они вам вряд ли помогут. Вам ведь нужен был разговор, воспоминания.       - Совершенно верно. - У Риты горло перехватило, от такой несправедливости. Всего три месяца. - Не переживайте вы так, - Николай Васильевич погладил Риту по плечу. - Она вряд ли бы вам помогла. Последние несколько лет у неё был старческий маразм, а до этого, она ни с кем не общалась, у неё не было подруг. Иногда, в приступах бреда она упоминала имена. Получалось, что Сергей её изнасиловал, она кричала, "не трогай меня, не трогай". А Саша не простил, его всё время умоляла простить. Не знаю какое это имеет отношение к художнику, о котором вы пишите, но у неё было два акварельных рисунка. Знаете, люди с возрастом становятся религиозными, крестики, иконы. Так вот, ей иконы заменили эти рисунки. Она то прятала их, то клеила на стену. Могла часами смотреть на них.       - А где они сейчас? - Спросила Рита, скрывая дрожь в голосе.       - Вещи забирают родственники, если никого нет, сжигаем. Рита прикусила губу, чтобы не расплакаться. Стало очевидным, что призрачная надежда объяснить минорные мотивы Елагина, разбилась в этой точке.       - Погодите расстраиваться. Из-за того, что нечем, мы в этом году ещё печь не топили.       - Толик, - позвал он сына. - Помогает мне во всём, и бухгалтер, и истопник, и разнорабочий. Никто ведь не хочет за такие зарплаты смешные работать. Со стороны возьмёшь, пить начинают, воровать. Проводи Маргариту Сергеевну в кочегарку, покажи ей вещи Зыряновой.       - У моей бабушки девичья фамилия была Зырянова. Заметила Рита.       - Вот и будем считать, что наследство получите.       - Справишься? - Андрей взял руку Риты в свою и слегка сжал. Она кивнула и пошла к железной двери. Толик включил свет. Тусклая лампочка кое-как освещала помещение, у черной громадины печи, стопкой стояли жёлтые картонные коробки. Каждая была подписана фломастером или ручкой. Коробка с фамилией Зырянова стояла сверху. С чрезвычайным трепетом, сдерживая дрожь рук, Рита сдернула скотч. Тряпочки, вышитые полотенца, пара простеньких серёжек и бус. Никаких фотографий, книг, сувениров, из воспоминаний, только сверток завернутый в газету. Затаив дыхание, медленно и осторожно Рита убирала обёртку. Невероятное волнение захлестнуло все эмоции, когда она обнаружила скрученные трубочкой листы ватмана. Бумага от времени стала хрупкой, пересохла, пожелтела, но всё же не рассыпалась в руках, чего она больше всего опасалась. Рита вышла на улицу, на дневной свет, и сняла очки. В её руках было два рисунка: женский портрет и пейзаж. Ничего не напоминало мрачность Елагина. Прозрачное легкое, воздушное пространство. Скорее всего рисунки были созданы в один день. Берег реки был пуст, но по мокрому песку, по следам, чувствовалось присутствие людей. Они отошли на секунду, позволяя художнику отобразить все нюансы цвета ленивого, сонного потока, отражающего голубое, без единого облачка, небо. Конечно, Елагин тогда не знал о свойствах акварели, бумаги, просто рисовал. И всё же, чувствовал технику, не размывал, но и не скучивал предметы. Переходы оттенков, были мягкие, тёплые. Чувствовалось настроение художника, эмоциональность. Лёгкость непринужденность кисти, отсылала этюд к импрессионизму. Это потом, его авторский штрих потяжелел, забронзовел академическими знаниями, а пока он с легкостью рисует портрет. Женское личико, в котором Рита мгновенно узнала Раису. Не углубляясь в детали, не прорисовывая ресницы, и прядки волос, он тем не менее успешно передаёт характер девушки, тихий и спокойный, и своё неравнодушное отношение к ней. Ему не важен цвет, глубина глаз, важно кокетство, озорство во взгляде. Всё в этом портрете дышало чувством, и ничто не предвещало ужасного конца.       - Про импрессионизм, это ты не перегнула? Под впечатлением от увиденного, она всё проговаривала вслух, не замечая, что рядом с ней стоят мужчины.       - Вижу, вы нашли что искали?       - Можно сказать, это счастливая и случайная находка. Николай Васильевич собрался уходить, пожал Ткачёву руку.       - Подождите, - остановила Рита, - Андрей, подумай, как нам всё это юридически оформить? Я приеду в Москву, создам оценочную комиссию, если нет наследников эти деньги отойдут вам.       - Зачем мне эта свистопляска? - Николай Васильевич с недоумением посмотрел на Риту, на Ткачёва, и шагнул назад, к родным стенам. - Андрей Дмитриевич сделал благотворительный взнос, этих денег хватит на дрова и уголь на всю зиму, о большем я и мечтать не могу. Давайте будем считать, что вы получили наследство. У нас же здесь все родственники: Зыряновы, Зубовы, Песковы.       - Наверное, Николай Васильевич прав, ты еще попробуй докажи, что это рисунки Елагина, подписи то нет.       - Мне доказательства не нужны, я без подписи вижу авторство. Возразила Рита.       - И потом, насколько я знаю, он не относятся к востребованным на западе художниками.       - Запад меня волнует в последнюю очередь. Категорично заявила Рита.             В машине ехали молча. Рита развернула на коленях том Большой советской энциклопедии, который ей безвозмездно выдал Николай Васильевич, туда она вложила рисунки. За окном быстро темнело, а в дорогой машине Ткачёва, лампочка была нисколько не ярче, чем в обыкновенной. Поелозив по сиденью, в тщетных попытках поймать убегающее освещение, она отложила книгу. Радостное возбуждение от находки испарялось на глазах, сменяясь беспричинным волнением. Было ли это связано с внезапно отключившимся телефоном, из-за чего пришлось отложить важные звонки Плещееву и Никитину, или с тем, что Андрей сосредоточился на дороге, и слушал только монотонный голос навигатора. За окном мелькали деревья, и её отражение на их фоне, очки блестели в лучах заходящего солнца. Сквозь них она не видела тревоги в своих глазах, но чувствовала, как она растекается мутным пятном в душе. Никаких разумных мыслей, объясняющих своё волнение она не находила. Отвернувшись от окна, краем глаза посмотрела на напряженные руки Ткачёва, сжимающие руль. Опущенные уголки губ, свидетельствовали о недовольстве. Она не знала, как исправить ситуацию, не понимала, что с ним. Ему звонили перед самым отъездом, возможно дело в этом, или в тех деньгах, которые он оставил директору стардома. Или он просто устал. Тем временем они успешно миновали шестьдесят километров и подъезжали к городу.       - Нам надо поужинать. Предложила Рита.       - Согласен. Где? Сухо спросил Андрей, и притормозил на обочине, даже не взглянув на Риту.       - Последний раз я здесь была пять лет назад, хоронила бабушку. Фактически меня здесь не было пятнадцать лет. Да я и раньше не знала, где у нас в городе рестораны. Про гостиницы я узнала из интернета, их три, в одной я даже забронировала номер. - Она открыла окно, вдохнула воздух и закашлялась. Отвыкла от запаха дыма. Сизый туман низко висел над кирпичными трубами скромных, одноэтажных домиков. - И вообще, извини, я как-то упустила из виду твой приезд. Может быть ты вообще планировал уехать ночью?       - Днём мне надо быть в Москве.       - Прекрасно! Она взмахнула рукой, но что конкретно вкладывала в это восклицание, ответить не могла даже себе. События сегодняшнего дня настолько закружили, будоражили, что Андрея рядом она воспринимала как попутчика, помощника. То, что было утром на перроне, там и осталось. Она торопилась, рвалась вперёд, и как оказалось не зря. Рита с любовью погладила коричневую увесистую книгу. Андрей заметил это движение потому, что в первый раз за их поездку, внимательно смотрел и слушал её.       - Нам надо поговорить.       - В ресторане, - капризно поставила условие она. Музыка одуряюще гремела, посетители танцевали между столиками. Посадив Риту, не дожидаясь официанта, Андрей сам пошёл в сторону администрации, узнать, есть ли доставка. Её не оказалось, как и контейнеров, в которых можно было бы унести еду с собой.       - Обычно, у нас тихо, а сегодня такой прекрасный вечер, мэр празднует день рождения, музыка, танцы. Кушайте и наслаждайтесь. Посоветовал метрдотель, душевно прокричав всё это в ухо обалдевшему Ткачёву. В полумраке, не делая различия между фрикасе и бефстроганов, малибу и цезарем, они торопливо поели, и выскочили на улицу. Немного поплутав и поспорив с навигатором, по совету которого свернули не в ту сторону, нашли искомую гостиницу. Вспомнив ресторан, Андрей подумал, что будет рад любой комнате, только бы там было тихо. Остановившись на ресепшн, он осмотрел вполне современный холл гостиницы.       - Нам самый лучший номер. Андрей очаровательно улыбнулся девушке администратору. Она уже оценила потенциал гостей, по припаркованному у крыльца джипу, и не секунды не сомневаясь, предложила номер для новобрачных. Рита напомнила Ткачёву, что у неё забронирован номер.       - Это именно то, что нам нужно.       - Андрей, мне нужно спокойно поработать. Его тон и упертость возмутили её. Неужели он не понимает, что кроме важных звонков, именно сейчас, она должна обдумать новую концепцию книги, многое придется изменить.       - А мне нужно с тобой поговорить. Если ты настаиваешь, я оставлю забронированный номер за нами. Совершенно поддавшись обаянию Ткачёва, девушка протянула ему два ключа, и бутылку шампанского:       - По райдеру положено. Взял бутылку Андрей поспешил догнать Риту. На первом этаже они никого не встретили, на втором, стояла гробовая тишина, кажется они были единственными постояльцами. У двери, с кокетливыми сердечками, вышла заминка. Рита явно давала понять, что намерена спать в своём, забронированном номере, поэтому Андрею пришлось применить свое гендерное превосходство, и впихнуть её внутрь. Номер не был кричаще люксовым, но вполне приличным. Огромная кровать, как и положено, занимала все пространство. Через узкий проход располагались три двери: удобства и к большому удивлению, отдельная комната - гардеробная. Первым делом Рита откинула край покрывала и провела рукой по белому постельному белью, оставшись довольной, положила энциклопедию на тумбочку и включила зарядку телефона. Похоже Андрей уходить не собирался, поставив её сумку у порога, снял пиджак, и сел на краешек кровати. Последовав его примеру, она сняла плащ, и теплый свитер. Заглянув в ванную, обнаружила там полотенца и махровые халаты       - Роскошный номер, для первой брачной ночи, а наутро ты ускачешь на своем мустанге       - Ты поедешь со мной.       - Нет, - возразила упрямо, - у меня были планы на завтрашний день, я не собираюсь их отменять.       - Например?       - Например, поехать к человеку, который искренне разделит мою радость. Она включила в ванну горячую воду, и готова была захлопнуть дверь, но её остановили слова Андрея.       - Радость того, что Елагин оказался подлецом? Рита закрутила вентиль, и встала на пороге.       - Он был слишком молод и наивен, не готов к таким ударам и сломался. Его это мучило и угнетало, невозможно ведь жить под постоянным прессом чужого предательства. Попробовала защитить художника, уже понимая, что Андрей озвучил то, чего она так старательно избегала. Как и он, она чувствовала досаду от открывшейся правды. Тот азарт, с которым мчалась в командировку, обернулся разочарованием.       - Помнишь, Людмила Михайловна сказала, что он вернулся из подлости или упрямства. Так и есть. Ему мало было упиваться своим страданием, он хотел видеть несчастной Раису, хотел убедиться, что ей так же плохо. Ему плевать, что походя он сделал несчастными жену и сына, для него люди разменная монета, даже близкие. Он всех принес в жертву своему страданию, эгоизму. Привстав, Андрей потянулся и схватив Риту за руку, подтолкнул к себе, и сомкнул замок за её спиной. Она замерла в кольце его рук и ног, крепко сжимающих её бедра, так не похожи были эти объятия на тонкую любовную прелюдию. Андрей провел пальцем по её щеке, подбородку.       - Не идеализируй его. Безумная страсть его поцелуя и вовсе, озадачила, Рита не могла так сразу переключиться. Но если разобраться, то для него это продолжение сказанного, он так чувствовал, так переживал. Она отстранилась от его губ, закинула голову вверх, и посмотрела на потолок. Слово "дура", видимо написанное в безумном порыве новоиспеченным мужем, было затерто, закрашено и забелено, но контуры остались. Она улыбнулась, как это про неё сейчас. Закрыв глаза, задалась простым вопросом, разве стоит её маленькая сенсация, того, что Андрей отмотал тысячу километров, чтобы только встретить её на станции? Ей нужно было время, освободиться от тягостных мыслей, но они улетучились, испарились под его нетерпеливыми, пылкими поцелуями.       - Успокойся. Ты ревнуешь меня к Елагину?       - Ко всем. Его я просто ненавижу. Рита положила руки ему на голову и ласково взъерошил волосы. Зарождающееся зерно желания укоренялось в облаке нежности, согреваемое взволнованным дыханием, частыми ударами сердца, тихими стонами. Андрей уткнулся носом в её мягкий тёплый живот, и вдохнул полной грудью, вбирая её нежность. Хотелось зарыться в неё, прирасти к ней и не отрываться. Сердце болезненно сжалось, ему было стыдно за свою слабость, но он должен был спросить:       - Как ты жила? Ты была счастлива? Художник не обижал тебя? Почему у тебя нет детей? Возможно, это было безумие и сумасшествие отдаться человеку, которого еще недавно обвиняла в разрушении своей жизни, пусть не в открытую, а исподволь, но всё же, если бы тогда, от отчаяния, она не шагнула в руки Гриши, всё могло бы сложиться по-другому, или не могло... Она спасалась от него, бежала, ни на секунду не задумываясь, и не давая ему шансов объясниться. Была напугана, опасалась его преследования, всё решив для себя, даже не пытаясь найти причину или оправдать его. Ведь что-то заставило интеллигентного, тихого человека, ни разу, не повысившего голос, сделать шаг в сторону от привычного курса, переступить мораль? Судьба безжалостно столкнула их, не готовых к встрече, к любви. У неё в голове была романтика, разбивающаяся о меркантильность, безденежье. Она заворожено любовалась на картины о любви Шагала, Климта, Ренуара, не на секунду не допуская, отказывая, себе в таких эмоциях. Но ведь она же должна была почувствовать! К сожалению эту науку им не преподавали. На картинах всё было ясно, а в жизни она оказалась не готова, и зыбкая далёкая мечта напугала реальностью, натурализмом. Андрей и вовсе искал патологию в своем увлечении студенткой, ни на секунду, не забывая о багаже за плечами, жене и сыне. Жизнь бывает несправедлива, но им милостиво подарила второй шанс, и Андрей не собирался его упускать. Не существовало силы, которая могла бы его остановить. Только воля Риты, но и с ней бы он поборолся за их общее счастье.       - Я хотела работать в Эрмитаже, это было мечтой. Но с Гришей это было невозможно. Во-первых, мы переехали в Москву, во-вторых, как-то получилось, что его творчество встало на первое место, а мои мечты и амбиции отошли на второй план.       - Это я виноват. Пустота внутри заполнялась легкими касаниями, и поцелуями, вырывающимися стонами из приоткрытых губ, дрожащей венкой на шее, обжигающими взглядами.       - Ты напрасно обвиняешь себя. Это я должна спросить, как тебе жилось, с мыслью, что ты сломал мне жизнь?       - Это был мой личный ад. Нас же разняла жена. Подменил работой жизнь, и надеялся, что ты счастлива, что всё у тебя хорошо. Когда было грустно, надеялся, что тебе плохо, ты разведешься с ним, и я снова попробую объясниться. Вот такое противоречие. Женщины были в моей жизни, но я не мог отказаться от тебя, затмение, одержимость, называй как хочешь, но тобой, твоей жизнью, была заполнена пустота моей. А когда ты развелась, струсил, боялся вновь испугать тебя своей правдой, что мои фантазии могут осуществиться хотя бы на доли процента, малодушно опасался умереть, если ты откажешь. Вдруг отчетливо осознал, что привык тебя любить издалека. Она слушала его путанный, сбивчивый рассказ, до боли искренний, и задавала себе вопрос, а смогла бы она так любить? В паузах Андрей добела прикусывал нижнюю губу, и снова начинал говорить громко отчётливо, как на лекции.        - Потом увидел тебя с другим, на выставке, на Крымском валу. Ты смеялась, но на самом дне твоих глаз, была тоска. Я всегда считал себя причиной твоей грусти.        - Это Гришин однокурсник... -       Я знаю, потом ты написала статью о его работах. А я уехала отдыхать в Италию, решив, что для меня нет места в твоей жизни, я не имею права на тебя. Там встретил Светлану. Очень удивился, что она соотечественница, так не похожа она была на славянку. Она живет в провинции, у неё взрослая дочь, и она директор, основатель собственной, языковой гимназии. Три года длился наш вялотекущий роман, она не спешила переезжать ко мне, меня это устраивало. Рита внимательно вглядывалась в его лицо, в лихорадочно горящие глаза.       - В больнице я вдруг понял, что предал тебя два раза. Первый раз отступился, отдав тебя Хустеру, второй раз, когда выбрал Свету. Но я не хочу всю жизнь прожить как Елагин, выплескивая на полотно неудовлетворенность и горечь. А ведь он мог всё изменить...       - Значит не мог...       - Но мы-то можем! - Андрей повысил голос. - Он, как и я отказался от жизни, от безумств мечтаний, фантазий. Ему было достаточно, тихого незаметного присутствие Раисы в его жизни. Я не согласен медленно умирать, ждать, когда жизнь иссушит душу, потом и тело. Я не могу дышать без тебя, не понимаю, как он мог? Он смотрел на неё, пытался понять, понимает ли она его боль.       - Андрей, то что ты сейчас говоришь, всё неправильно. За что ты себя гнобишь, укоряешь? За любовь? За то, что столько лет берег её в своей душе? Через вину и страх пронес её? Я не хочу оглядываться назад, пусть печальные воспоминания останутся там. Настоящее всегда ценнее прошлого. Оно даёт возможность исправить ошибки.       - Я не совсем согласен с тобой, ты слишком добра ко мне. Невесомо он погладил её по волосам. Губы прильнули к мочке уха, шепча слова любви, повторяя её имя.       - Я люблю тебя. И устал бороться с самим собой. Я ездил к Светлане, объяснил ей, что люблю другую женщину. Хочу быть только с тобой. Хриплый голос пробежал крупной ощутимой дрожью, тело Риты словно ударило разрядом молнии. Дыхание участилось, сердце вырывалось из груди ему навстречу, слишком много было слов, наступило время действий. Невыносимо долго его трясущиеся пальцы путались с мелкими пуговицами. Андрей усадил её к себе на колени, но стало ещё сложнее. Сдвинув наконец ткань, с плеча, прикоснулся губами к бархатной коже. Скользнул к впадинке ключицы, задержался у бьющейся жилки, кончиком языка ощущая биение своего собственного сердца. Он сдерживал себя, опасаясь одним неверным движением вернуть их в прошлое. Его страсть, желание обладать ею, и тогда, и сейчас, были искренними, без примеси похоти. Тёплое дыхание коснулось шеи, Рита закрыла глаза, растворяясь в невероятных ощущениях. В груди вспыхнули искры возбуждение и падая вниз грозили перерасти в пожар. Взяв в ладони его лицо, потянулась к губам, преодолевая расстояние в десять лет, разделяющее их, бесстрашно делая шаг, замыкая им круговорот чужих ненужных встреч в их жизни, вытесняя страстью то наносное, лишнее что было, и что еще всплывет. Поцелуй отдалял, уводил их от событий дня, погружая в другую реальность, где всем правила любовь. Жаркое пламя страсти накинулась на них, жадно терзая, подталкивая без сопротивления упасть в самый очаг огня. Туда, где сгорают обиды, бессонные ночи, отчаяние. В неутолимом порыве, с которым Андрей целовал, её налитая грудь тяжело вздымалась, жаждала ласк. Очертив её руками, он припал к теплой ложбинке, обдавая её горячим дыханием, окончательно лишая рассудка. Его имя, слетевшее с её губ, обожгло, опалило. Как он мог позволить себе жить без неё, без её дыхания, шепота? Вздох желания вырывался из полуоткрытых губ, ни мгновения не колеблясь, Андрей поднял Риту на руки и положил на кровать. Окончательно освободив её от блузки, он продолжил снимать с неё одежду. Движения были неторопливые и всё-таки Рита чувствовала его жадность и нетерпение. В иссушающих поцелуях, горячем проникновенном шепоте, сопровождающих манипуляции. Его страсть отзывалась чувственным томлением глубоко внутри её тела. Она заблудились в своих ощущениях потерялись в поцелуях, губах и руках, уверенно сжимающих, покусывающих, посасывающих. Запредельные ласки спускались ниже. Дыхание обжигало нежную кожу бедер, дразнящий язык неумолимо приближался к цели. Рита втянула воздух и обхватила его голову руками. Уловив её нерешительность, Ткачёв теснее прижался к горячей, влажной плоти. Её тело само подалось к его губам, ей оставалось только смириться и принимать его ласки. Она беспомощно хватала ртом воздух, понимая, что таких ощущений она не испытывала никогда. Тело таяло от нежных прикосновений. Невыносимая пульсация внутри искала выход. Стоны лишь частично облегчали сладостную пытку, его язык и губы творили чудеса, сокрушая её выдержку. Выпивая её сладостный сок, взамен он дарил чувственное наслаждение, в котором она задыхалась и сгорала. Рита расслабленно откинулась. Лицо стало мягким и спокойным, о любовной горячке напоминали только лихорадочный румянец на щеках. Она медленно приходила в себя, но уже чувствовала, что его нежные поцелуи сменились требовательными. Настойчивый язык переместился к груди, вездесущие, пытливые пальцы бесстыдно проникали куда им заблагорассудится, выгибаясь, она не менее неприлично на них насаживалась. Только сейчас она увидела, что он по-прежнему одет. На небесно-голубые цвета рубашке, расстегнуты все пуговицы, правда, она упустила момент, когда это произошло. Наблюдая, за его раздеванием, в опустошенном страстью теле, по венам вновь понеслось будоражащее желание. Как только последняя деталь одежды была отброшена, Рита решительно прильнула к Андрею всем телом, вжимаясь в его бедра. На миг он замер, крепко прижав к себе.        - Я не мог даже мечтать о таком. Вкрадчивый голос вызывал сладкую истому, густым мёдом разлившуюся по телу. Их прошлым отношениям было не втиснуться между переплетенных тел. Всё было вновь. Они с волнением открывали себя друг другу, были взаимными проводниками в чувственный мир наслаждений. Андрей чутко улавливал каждое её движение, желание. Души их взметнулись в небо и там соединились, в то время как хозяева на грешной земле с упоением отдавались страсти. Мучительная тоска, стыд, потерялись, исчезли в жарких безудержных поцелуях, лихорадочных объятиях. Рита растворялась в жгучих ласках, желание освобождения пульсировало в висках. Из груди вырвался сдавленный стон, каждый мускул напрягся в ожидании близкой разрядки. Она выгнула спину, встречая океан неизведанных ощущений. Огромный, красный светящийся шар приближался к ним, и наконец накрыл их с собой. Каждая клеточка внутри разорвалась на тысячи искр. Сердце заколотилось от немыслимой высоты оргазма.