Звук лайтсейбера, прорезающего воздух, рикошетом отлетел от стен. Хакс перегруппировался, в движении нанёс ещё один секущий удар и резко поставил блок несуществующему противнику.
Дисплей на наручных часах показывал одиннадцать вечера. Шёл третий час его пребывания здесь. Как результат — по телу разливалась приятная усталость, ненастойчивая, но явно дающая сигнал остановиться. Чёрта с два.
Хакс вдруг усмехнулся, в голове неясным, но ярким всполохом разгорелась странная идея. Меч в руках, жемчужина его маленькой тайной коллекции — контроль в чистом виде: белое лезвие, отливающее чёрным свечением по радиусу — крутанулся, а вслед за ним и его обладатель, разворачиваясь вполоборота и нанося колющий удар. На секунду Хакс подумал, что не удержит равновесие.
Получилось не так эффектно, как делал это Рен, но тоже неплохо.
Рен.
Имя ситха вызвало цепочку воспоминаний, всплывающих и транслируемых будто на самой глубине черепной коробки, настолько навязчиво, что если закрыть глаза, Хакс сбегал от приглушённого свечения галогеновых ламп зала, но не от них. Дожидаясь своей очереди, они принимают в свои липкие объятья, стоит лишь сомкнуть веки.
Он услышал свой задушенный рык со стороны, когда сделал резкий выпад и провёл касательную атаку. Удар за ударом, что были отточены за годы самостоятельных тренировок, и Хакс чувствует, как растворяется. Спарринги без противника всегда затуманивали всё постороннее, скрывая белесой пеленой, давая концентрироваться на чёткости и чистоте движений. Он позволял себе отпустить мысли и себя вместе с ними лишь потому, что шаг за пределы зала — и это превратится в непозволительную роскошь. Поэтому он желал насытиться ей сполна, пока мог.
Раствориться. Не дать отголоскам ощущений и воспоминаний прошлого поглотить мозг. Вернуть контроль.
— Неправильная хватка, — послышалось со стороны входной панели, и Хакс мгновенно вышел из плывущего состояния, а тело, как обычно в присутствии Рена, напрягло каждую мышцу. Тот действительно стоял, опершись на стену и сложив руки на груди. Если бы Хакс не знал этого человека, он бы расценил эмоцию на его лице как любопытство.
Зал, в котором тренировался консул, был одним из нескольких в крыле Высшего Командования, но по негласному договору отдан в личное пользование Хакса. Крыло же Верховного Лидера находилось на приличном расстоянии отсюда. Хотя, по большому счёту, Рену никто ничего запретить не мог, правил приличия это не отменяло. Поэтому Хакс и не предполагал, что тот явится сюда. Да ещё и без предупреждения. Видимо, общепринятые законы были для ситха не более чем поводом посмеяться над ограниченностью простых смертных. Или же он сам рисовал образ, хотел, чтобы о нём складывалось такое впечатление.
Несмотря на то, что все внутри Хакса бунтовало против, возможно, справедливого, но всё же задевающего самолюбие комментария, он покрутил рукоять меча в поисках нужного положения.
Рен оценивающе пригляделся и недовольно сощурился.
— Не совсем так.
Он подошёл ближе и, совершенно не боясь протестов со стороны Хакса, прикоснулся к его запястью, а другой рукой повернул ладонь. Его пальцы оказались на непроизвольно участившемся пульсе.
«Этого только не хватало», — пронеслось в голове у консула, окунувшегося в замешательство иррациональной тревоги то ли за действия Рена, то ли за собственную реакцию.
Но ситх, похоже, не обратил на это внимание и отпустил руку Хакса, наблюдая, как тот встаёт в боевую стойку.
— Откуда у тебя меч?
— А ты полагаешь, что лайтсейбер — привилегия адептов Силы? — Хакс сощурился.
— Конечно нет. Они были распространены в высших чинах Старой Империи. Но я не думал, что ты хорош в ближнем бою.
— Это же не игрушка, в конце концов, — произнёс консул, невольно вскинув подбородок.
На лице Рена усмешка. Думает, что Хакс с начала карьеры привык убивать чужими руками. Что уже родился генералом.
— Меня всегда привлекало утончённое оружие. Хочешь проверить мои умения? — спросил он с вызовом, зная, что мальчишка не пройдёт мимо возможности показать сопернику, на что способен. Доказать собственную силу. Чем ещё раз подтвердит внутреннюю слабость.
Рен ухмыльнулся и не глядя снял с пояса свой лайтсейбер.
«Он когда-нибудь с ним расстаётся?» — пронеслось в голове Хакса.
— Заметь, не я предложил спарринг.
Рен активировал меч, и красная вспышка осветила искусственные полусумерки зала. По сравнению с ним, алым, искрящимся огненными переливами нестабильной энергии треснувшего кайбер-кристалла, сейбер Хакса выглядел ещё более цельным и стабильным.
Рен встал в стойку и кинулся вперёд с рубящим движением, заставляя Хакса отбежать и увернуться от удара. На мгновение тот потерял координацию, но хватило пары секунд, чудом попавших в его распоряжение, чтобы Хакс снова взял себя в руки. Белое лезвие пролетело в сантиметрах от груди Рена.
По логике, ведущим преимуществом ситха должна была стать физическая мощь, а подвести — низкая манёвренность, но, против всех законов здравого смысла, у него будто не было очевидного слабого места. Физическая сила сливалась с нечеловеческой ловкостью, и тот проводил атаку за атакой без видимых усилий. Первое время Хаксу оставалось лишь защищаться. Рен, с его плавными, но вместе с тем смертельно-быстрыми переходами, отличался от тренировочного дроида. Но и сам генерал не был дилетантом: защитные манёвры все чаще переходили в атакующие. В воздухе расходилось шипение встречающихся лезвий.
«Не смей поддаваться», — подумал Хакс, не сомневаясь, что Рен это услышит.
— Что, не дотягиваю до уровня той девчонки?
«…которая оставляет тебя в дураках уже второй раз?»
В глазах Рена блеснули искорки гнева, а Хакс почти пожалел о последнем, совершенно не взвешенном, вырвавшемся, пусть и мысленно, вопросе. Пожалел уже, когда Рен ушел в три полуповорота подряд, выделывая фантастические финты мечом. Пожалел и тут же усмехнулся. Рен был каким-никаким, но ситхом. Рен выливал собственное раздражение и злость в отточенные движения, буквально задавливая противника трехэтажными атаками. Зрелище было завораживающим.
Почему-то сейчас, в запале импровизированной дуэли, вывести Рена на подобие диалога казалось правильным, гораздо более правильным, чем в подавляющем своей громадой зале Верховного Лидера. Раз за разом отводя удары, соприкасаясь телами в попытках сбить друг друга с темпа, они стирали границы субординации. И в этом мирке, заточенном в пару мгновений и небольшой тренировочный зал, в этом мирке время шло вспять, и они снова на одной планке, две преданные гончие Сноука, выжидающие момент, дабы вонзить вибронож в спину хозяина.
— Рей, — короткое непривычное имя перекатывалось на языке, позволяя себя распробовать, — что в ней такого особенного, как у неё выходит раз за разом портить наши планы?
Хакс даже не упомянул дезертира, или порядком попортившего ему кровь Дэмерона. Очевидно, что неясную, но всё же главную роль играла именно девчонка с заурядными способностями даже по меркам форс-юзеров, но особой историей, связывающей её с ситхом и явно дающей ей преимущество.
— Наши планы? — Рен иронично поднял бровь, наслаждаясь замешательством Хакса.
— Планы Ордена, — тон консула упал до максимально низкой температуры. От вида откровенно забавлявшегося Рена внутри всё скрутило. Хотя вместе с этим в голове пронеслась искра настораживающего осознания: уж очень откровенно тот уходит от вопроса, на который если и не знает точного ответа, то без сомнений имеет пару даже стоящих мыслей. Как жаль, что никакая сила не заставит его открыть их Хаксу.
— Если ты я не знал тебя, подумал бы, что завидуешь.
— Завидовать отсутствию ума и слепому полаганию на эфемерную субстанцию с удачей не в моих правилах, — белоснежное лезвие почти коснулось плеча ситха, когда Хакс с удовольствием подметил, как заострились скулы противника и разлилась во взгляде холодная чернота. Прозрачный намёк понят.
Если в дуэли на мечах Хакса и могло подвести отсутствие боевого опыта, то в словесной он не собирался уступать.
И это Рен тоже понял.
Воздух вокруг тела Хакса начал электризоваться: мельчайшие частички будто впились в кожу, мгновенно перетекая друг в друга, уплотняясь с каждой секундой. А внутри снова ожила знакомая липкая паника, когда зрачки Рена ещё больше налились этой самой коньячной чернотой. Сгустившийся воздух сдавил тело, а вынужденное приземление оказалось не самым приятным. Голова запульсировала от столкновения с почти ледяной поверхностью пола. Перед глазами замелькали желтовато-алые молнии.
«А разве можно было ожидать чего-то другого?»
— На войне все средства хороши, не так ли, генерал? — тихая, почти мягкая насмешка, облачённая в невинный риторический вопрос.
И Рен снова возвращает «генерала», отдавая «консула» пресной реальности, что находится за пределами их никому неизвестной аферы.
— Будет тебе война, — произнёс Хакс вполголоса, смотря на ухмыляющегося противника снизу вверх, пользуясь его отвлечённостью на маленький триумф. Лёгкий удар по голени на неопорную ногу, и Рен теряет равновесие, будучи утянутым Хаксом за руку. Но тут же, со змеиной изворотливостью вывернулся из захвата. Хакс на секунду избежал позорной участи быть прижатым к полу, но не успел ответить на молниеносную атаку Рена и тут же почувствовал, что ситх ловким движением заломил его руки. Попытки избавиться от захвата оказались тщетны.
— Война — это прекрасно, но если на секунду, хоть на секунду ослабить бдительность, рискуешь потерять всё, — волосы на затылке Хакса встали дыбом, а по шее пробежали мурашки. Рен произнёс эти слова полушёпотом, почти на ухо.
Хакс едва сощурился от давящей боли в скрученной руке, когда реальность уплыла, стремительно и верно.
Мозг взорвался тысячами осколков воспоминаний. Резкий толчок, неощутимый физически, но ударивший сразу в голову — и тело теряет контакт с реальностью. Но даже в этом бесконечном, сносящем потоке, Хакса не покинуло болезненное понимание — Рен просматривает его мысли, листает, смахивая пальцем, словно файлы на датападе.
Вот Хакс сидит в пустом командном пункте, влитый в один из тысячи стульев здесь. Взгляд поглощён дисплеем датапада, точнее тем, что на нём проигрывается.
Фильтрованный, неестественно чистый воздух щекочет ноздри, всасывая и растворяясь горьковатым запахом каффа с энергетиком, что стоит перед панелью управления. Прозрачный стакан отражает режущее зрение мигание контрольных кнопок. Вокруг лишь пустые кресла диспетчеров и звенящая тишина.
Тусклые изображения прыгают на разные таймкоды: Хаксу не нужно смотреть всё полностью, он выискивает детали, малейшие намеки на то, как эта троица пробралась на верфи. Где была брешь?
Конечно. Он хмурится, откидывается на спинку кресла, прикрывая глаза, чтобы открыть их в следующую секунду, давая себе эту на обработку блеснувшей догадки. Брешь не в архитектуре компункта куатских верфей, она, как обычно, в человеческой природе. Нет смысла выискивать детали: они уже знают, что очередной дезертир дал координаты, пароль и удачное время для вторжения. Ровно так же они знают, кто конкретно это был, и не составит труда доставить его на Корусант. Одного из тысяч. Именно это напрочь стирало смысл.
Он прокручивает курсор дальше, совсем потеряв интерес к самому вторжению. Напротив, по-военному выправившегося адмирала Вона и группы его высших подчиненных, стоит делегация. Хакс медленно выдыхает, позволяя уже инстинктивному раздражению прокатиться по телу.
— Угроза своевременно устранена, — произносит командующий, с вызовом смотря на подошедшего к нему мужчину в чёрных одеждах, с закрытым маской лицом и внушительным лезвием холодного оружия, напоминающего секиру, наперевес.
— Не лишним будет отметить, что их устаревшая тактика не имела и шанса на то, чтобы быть в конечном счете окупленной, — продолжает Вон, в сплошном потоке канцеляризмов пытаясь завуалировать желание быть отмеченным Высшим Командованием. И будто только сомнительная компетенция делегатов останавливает его от фразы: «Прошу передать мои слова Верховному Лидеру», — но Ваш хозяин уже должен об этом знать.
Губы командующего искривляются в ломаной усмешке презрения, когда тот произносит «хозяин».
Мужчина в чёрном не отвечает, только подходит ближе, а другие незнакомцы за его спиной кладут ладони на рукояти своего оружия. Но лёгкий жест их главаря — и их фигуры приобретают те же позы, что изначально.
— А ещё он знает о том, что вы угрозу допустили, — безапелляционно рубит изломанный вокордером голос.
Секира так и остаётся висеть за его спиной, незнакомцу стоит резко сжать ладонь в чёрной перчатке, когда слышится хруст связок и сухожилий, будто всех разом, иначе их не было бы слышно сквозь не самую лучшую звукопередачу камер. Уже безвольное тело командующего падает к ногам форс-юзера. Стоящие позади своего генерала подчинённые в замешательстве отходят на несколько шагов.
Убийца не сделал ни одного лишнего движения, только обернулся и вместе с другими рыцарями двинулся в обратном направлении. Тёмные фигуры в движении слились в сплошную чёрную волну. Волну, несущую нескрываемую угрозу. Изображение заходится дребезжащими помехами.
Воспоминание стирается, и Хакс из настоящего, подвешенный в пустоте, чувствует, что Рен тянется к следующему. Он тщетно пытается вырваться из бессилия, которое сделало его немым наблюдателем, будто плавает в пространстве космоса, с той разницей, что это пространство — его мозг. Здесь нет масок, нет сил, чтобы скрыть что-либо, поэтому на языке неизменный железный привкус растекается приторной, тошнотворной теплотой, а в ноздри бьёт искусственный, желающий быть чистым, но оттого ещё более мерзкий воздух. Слишком знакомый, ни с чем не перепутаешь. Такой запах царил в закрытых системах: на кораблях и базах в космосе. Это даже кажется забавным. Хакс жил в нём всю сознательную жизнь, поэтому тот уже успел въесться ему в голову. В прямом смысле.
Консул бьёт руками, утопая в холодной невесомости. Глотает несуществующий воздух и не может не смотреть, как другой отрывок прошлого раскрывается перед Реном. Ситх изучает его сквозь самого Хакса. Это интимнее, чем любое прикосновение, стирает всякие физические заслоны. И делает их обоих ужасающе уязвимыми друг перед другом, и успешность следующего хода — лишь вопрос способности препарировать чужое сознание. Хакс знает, что проиграет эту партию.
Датапад приземляется на стол, по инерции дребезжит алюминиевым корпусом, ударяясь о стеклянную поверхность.
Сведя скулы и пару раз сжав и разжав ладонь, услышав собственные хрустящие костяшки, Хакс роняет лицо на руки и массирует переносицу. Молясь, чтобы боль ушла.
Пять часов за проверкой рапортов, семь — неважно. Привычка требовать от себя лучшего и большего, выжимать до конца уже давно въелась в его естество, что бы там ни говорили врачи.
«Трудоголизм вообще плохо лечится, Хакс. Вы же рациональный человек, подумайте, кому пойдёт в плюс, что однажды Вы упадёте в обморок на мостике? Честно, не знал бы Вас, выписал бы декофеиновую диету, но жаль время тратить», — всплывают слова главного медика с Финализатора. Единственного человека, который никогда ему не подчинялся и оставался после этого на должности.
Но в этом был тонкий расчёт: доверять себе всегда не рационально, и нужен был человек с полномочиями вправить мозг в крайних случаях. Впрочем, редко когда это себя оправдывало.
Он скользит взглядом по кабинету, пытаясь снять напряжение в глазах, расслабить мышцы лица, что по ощущениям начинают воспламеняться. Но внимание неожиданно цепляет монета на кофейном столике.
Кредит старого образца, уже не в ходу, больше для символизма. Одна из немногих форм роскоши, которую он решил себе позволить, с тем расчётом, что ненужная деталь, выделяясь на фоне минималистичного окружения, только подчёркивает целостность и порядок последнего.
В порыве хотя бы на пару минут очистить голову от скопившегося там мусора, вроде нюансов торговых соглашений, которые проводили местные бизнесмены под дудку старой власти, а тем более ждущих подписи постановлений о казни последних пойманных повстанцев, он поднимается и берёт в руки кредит, крутит его в пальцах. Золотая поверхность каждым углом выгравированных знаков отражает золото и неон искусственного света неспящего города.
Повинуясь неизвестному порыву, Хакс кладёт монету опять на стол и наводит на неё руку. Перед глазами чёрная маска, на шее схватывается электризованный воздух, а её обхватывает ладонь.
Осторожнее, Рен.
Он опускает руку, инстинктивно ещё более неестественно выпрямляясь, как будто находится в своих апартаментах не один. Нет, он не один, он наедине со странным недовольством — монета не сдвинулась. Приказывая себе перестать бояться собственных мыслей, снова посмотрев на блестящий предмет теперь уже оценивающим взглядом, он наводит руку снова, концентрируя всё внимание в одной точке пространства.
Огонь, охватывающий здания, крик, снова крик.
Должен быть способ.
Но монета с ним не согласна, не предпринимает ни одной попытки проскользить по столу. Консул подавляет в себе разочарованный вздох, что пугает серьёзностью своих прошлых намерений, тем, что Хакс действительно поверил в возможность нарушить законы физики.
Внутри клокочет раздражение, искреннее непонимание: как такая безграничная сила, право нарушать законы мироздания по своему усмотрению, оказалась в руках Рен, и почему Хакс при всем желании не может к ней даже прикоснуться? На ситха всегда смотрели с суеверным ужасом, ужасом неизвестного, неподчиняющегося сложившейся картине мира. Хаксу было глубоко плевать, что думали о нём подчиненные, но ощутить способность разрушать огромные предметы, пересекать расстояния, не двигаясь вовсе, понимать, что ты — один из тех немногих, кто способен ощущать окружающее гораздо глубже и ярче… это щекотало не самолюбие, а более тонкую материю, или, по крайней мере, так хотелось думать, а главное — это давало понять, что игра стоит любых затраченных усилий. Но чтобы нарушить порядок вещей, надо сначала узнать его истинный облик.
Он отточенным движением разворачивается почти на одних каблуках. Короткие ногти впиваются в ладонь, а изнутри тело пробивает леденящий, сковывающий жар. Короткие ногти впиваются в ладонь.
Экс-генерал пересекает кабинет в два шага и, даже не пролистывая ещё раз для заключительной проверки, чем совершенно изменяет всем своим принципам, ставит подпись на постановлении о казни.
Последние остатки сознания высасывает ультразвук, вокруг запредельно тихо и невыносимо громко. Рен не останавливается на достигнутом. Хакс ощущает его желание добраться до новых воспоминаний, желания необъяснимого и разрушающе-сильного, так же ясно, как рушащуюся под ногами опору.
Но если Рен думает, что его так просто вышвырнуть из собственной головы, он смертельно ошибается.
Собирая по осколкам всё, что осталось от его настоящего, физического, Хакс напрягает каждую мышцу кажущегося чужим тела, и ему кажется, что он видит Рена. Видит не со стороны, как неприкаянная точка в пространстве, а снова своими глазами. Хакс хочет усмехнуться, но пока не может, может лишь продолжить борьбу за свой разум, вытянуться за последнюю ниточку реальности, чтобы увидеть на лице ситха замешательство.
Но Опора идёт трещинами. Снова. А замешательство сменяется триумфом.
Вселенная снова схлопнулась, затопила всё вокруг белым шумом, но на этот раз картинки не последовало. Только липкий, острый холод. И это заставило крохотную клеточку в пространстве, которой был сейчас Хакс, покрыться дрожью неизбежного ужаса. Хакс знал, что предвещал этот холод. Знал, что последнее, чего бы он хотел, — чтобы Рен добрался до этого. А он добрался.
Тот же самый стол, те же апартаменты, тот же холодный свет отбрасывает симметричные тени на мебель цвета хромированной стали, тот же датапад. Кажется, это тот же вечер, но это другой отрезок времени, тот, когда холод подобрался слишком близко.
Хакс потирает руки одну о другую. Но тепло, растекаясь по поверхности кожи, дразнит невесомостью прикосновения, не даёт нужного эффекта. Мурашками покрылись даже кости.
Мельком заметив пластины ногтей, кожа под которыми красочным градиентом уходит из бежевого в фиолетовый, он ругается сквозь зубы, стараясь сконцентрировать взгляд на тексте, но глаза бессмысленно скользят по строкам, их смысл затмевался мыслями о горячем душе.
— Подача тепла — высший уровень.
Бессмысленно. Проблема не в сбоившей системе терморегуляции в Цитадели.
Хакс роняет подбородок на скрещенные руки и закрывает глаза. Вокруг ничего, кроме холода, впивающегося изнутри тысячами игл. Хаксу хочется верить, что этот лёд внутри — это и есть Сила, её отголосок, протянутая рука в поиске потерянного носителя, а не лишь прикрытие соскочившего, искорёженного звена внутри.
Ему интересно, испытывал ли то же самое Рен.
Хакс не движется в сторону душевого отсека, будто окоченение не приносит дискомфорта. Будто в этом состоянии легче найти ответы. Но он бессилен против примитивной природы, поэтому приятное онемение, молочные пары чистого кипятка, вибрации, сначала колющие, потом мягкие, захватывающие ноги и руки, горячие капли, кусающие фаланги пальцев, разгораются в сознании всё ярче.
Он почти не удивляется, когда на месте фантомных волн тепла появляется образ. Образ Рена. Пусть их общение и было вынужденным, переливалось опасными оттенками — от неприязни до ненависти и назад — ситх был единственным, кого Хакс за многие годы подпустил настолько близко, чтобы стереть чёткие, графичные во всех отношениях и со всеми людьми, грани. С Реном они были выжженные, словно земля после открытого боя, залитые кровью их обоих, кровью, слившейся с удовлетворением от едкого общения.
Завораживающая своей прямотой и честностью мысль стала любопытным откровением для Хакса, слепо смотрящего сквозь датапад в окружении растворяющей в себе ночной тишины.
Но под бесстыдно сканирующим взглядом ситха она превратилась в черту, за которой заканчивалось терпение и воскресало желание вернуть себе контроль над своим разумом. Вспышка, теперь разгоревшаяся из наконец пойманного призрака уверенности, и Хакс выбирается сквозь бессознательное, цепляясь за каждый свой ослепляюще-оголенный нерв.
Он открывает глаза. Голова пусть и пульсирует тупой болью, но вернулось сознание, или, может быть, это Хакс вернулся в него. Как бы то ни было, он смотрит на умело скрывающего замешательство Рена. Тонкая линия губ растягивается в сдержанной улыбке, так, будто её обладатель только что не вывернулся наизнанку, так, будто у него ещё остались силы на продолжение борьбы, теперь в реальности. Но дуэль окончена.
Хакс отталкивает ситха, который изящным слитым движением встает с его колен, не отводя прищуренного взгляда.
— Может поболеть пару дней, — произносит Хакс, хотя и не чувствует ментального прикосновения, не теперь, когда все чувства перешли пик и знают, какого это — по-настоящему быть в чьей-то власти.
Он не спрашивает, зачем Рен это сделал: бессмысленно, знает, что и сам бы не ответил. Показать силу, понять, не стал ли Хакс свидетелем чего-то, о чём ему знать не стоило, не нарушил ли ход продуманного, известного только ситху плана — от догадок мало пользы.
Поэтому продолжает разговор, делая вид, что не заметил ментальный трюк, что его совсем не волнует тот факт, что как раз Рен увидел то, о чём ему знать не следовало.
— Сопротивленцы уже потеряли все. Союзников, разработанную базу, большую часть кораблей.
— Значит, осталось их добить, — произносит Рен, добивая самого Хакса очевидным выводом. Подыгрывает ему, также не комментируя сотворенное. Но менее развязные движения и неподвижные мышцы лица говорят Хаксу, что ситх удивлён его победой не меньше, чем он сам.
— Наша империя сильна, Хакс. Покажи им это.
И ничего: ни слова, ни одного едкого намёка на то, что значило найденное в глубинах памяти Хакса для него, и как он будет это использовать. И будет ли.
Консул не без удивления понимает, что его не разочаровало, если бы Рен это сделал, пробил идеально выстроенную линию защиты Хакса, получив главное преимущество — знания. С первого взгляда бесполезные, но при желании человек всегда может найти способ уничтожить другого, что бы ни было в его руках. Такие последствия бы вписывались в привычное развитие событий. Куда более необычно, а оттого опасно, если бы он просто оставил эти воспоминания себе.
Хакс посмотрел на противника, чьи глаза, сперва залитые ещё не успокоившейся энергией от спарринга, теперь мелькнули чем-то ещё. По краям радужки разлилась тьма, нечто совершенно жуткое, но при этом гораздо более сильное и глубокое. Оно пугало, но звало. Дотянуться, одно движение — и прикоснёшься к этой черноте. Неизвестности. Первая Неизвестность, которую он не отторгал. Первая, которую действительно стоило бы бояться.
Но эта тьма таит в себе что-то ещё, что-то, что даст ему цельность. Ради этого стоило играть.
Хакс на мгновение затаил дыхание, когда Рен произнёс с затаённой улыбкой:
— Спасибо за компанию.
Фраза эхом разошлась по просторному залу.
