Алатырь

Он испытывал тревогу по ночам. В многообразии бессмертных он чувствовал себя особенным. Он выделялся тем, что знал, что такое смерть. Пусть она и вспоминалась ему урывками, во снах. Темноту леса разрывало пламя костра. Грубые, возбужденные голоса. Щелчок взвода курка. Его посчитали вампиром и собирались застрелить серебряной пулей. Но в отличие от схожей расы, он боялся только осинового кола. Он не помнил, что это был за мир. Он помнил кровь и застрявшее в груди железо, не принесшее смерти. Он помнил возгласы ужаса и отчаяния. Он помнил глаза юного паренька, прошипевшего: «Упырь». Той ночью он остался жить. А потом они все же догадались применить кол. Он помнил удивление, не боль. Плоть разъедало, словно его облили кислотой. Светлая древесина вошла в грудь, и он не чувствовал своего тела. Его становилось все меньше, в теле появилась лёгкость. Он не помнил тот мир. Может быть, его убили за дело. Это было тысячи лет назад. Он плохо помнил свое появление на Буяне. Сразу какие-то яркие краски, цвета, бытовые мелочи. Он помнил, как он покупал зубную щётку в лавке хозяйственных товаров, и девушка из-за прилавка строила ему глазки, норовя продать ковер, на который он скосил взгляд. Он помнил, как в его доме были белые стены и светлый линолеум, и он положил на пол ковер из ярко-рыжей шерсти. Как купил картину с лесным пейзажем. Что-то в той жизни настолько сильно его зацепило, что он не мог отпустить воспоминания. Жизнь продолжалась, все вокруг обещало вечность счастья. А он существовал, как в тумане, и принимал реальность, как данность. Вроде бы были какие-то документы. По ним его звали Тоуйоу. Не то, чтобы ему было какое-то дело до этого. Была ещё лекция, которую ему прочла девушка с крыльями за спиной. Он так и не понял, кем она была. Возможно, гарпией. Ему сказали, что он был забран из магически отсталого мира, что рано или поздно происходит со всеми обладающими магией. «Скорее поздно», — заметил он. Воспоминания о мгновениях смерти все ещё держали его в железной хватке кошмаров. Не то, чтобы эти мгновения не стоили последующей вечности. Он смирился. У него появились друзья. Черноволосая богиня Маржана, настойчиво расспрашивающая его о гибели и другом мире, пока боль от рассказов не притупилась. Ее отец, следящий за ним с интересом, но долго не смеющий предложить дружбу. И Цернунн. Увидев которого, он замер столбом посреди улицы, а потом, едва переставляя ноги пошел следом и мертвой хваткой вцепился в рукав. У него были глаза того мальчишки. Единственного, которого он запомнил из той, первой жизни. Лесной бог выслушал его с интересом и осторожно ответил, что всегда был здесь. Его место на Буяне, здесь он был рождён и его пределы не покидал. Тоуйоу сам не понимал, почему это знание принесло ему такую боль. Значит, он ошибся? Но ведь он не мог ошибиться! Он помнил! Карие глаза с щетиной ресниц, вскинутые брови. Цернунн задумался. — Однажды, в детстве… — начал он, и Тоуйоу вскинул на него глаза. Они сидели на скамье парка, и райская птица на фонтане чистила длинные цветные перья. Цернунн оправил каштановые волосы. — У нас была игра. — Игра? — непонимающе переспросил Тоуйоу. — Да. Игра через Сеть. С полным погружением. Имитация жизни в вымышленном мире. Тоуйоу начал понимать, и его кулаки непроизвольно сжались. — Я вспомнил. Я был зверем. — Чудищем, с клыками, которое не брали серебряные пули. Мы не знали твой ранг. Мы ничего о тебе не знали, кроме того, что ты был нашим заданием. Ты убивал зверей в лесу, и нам тебя заказали местные жители. После того, как ты убил лесника. Я узнал в тебе упыря. Они помолчали. Внутри Тоуйоу крутилось много мыслей. О том, что его жизнь была чьей-то игрой. И что его убили в качестве задания на чьей-то игре. И о том, что он не ошибся. Райская птица вспорхнула с фонтана на колени Цернунну. — Значит, ты лесной бог, — произнес Тоуйоу. — А ты упырь, — согласился Цернунн. — Будем знакомы. Снова. День сменился ночью так резко, как будто солнце погасло. В темноте засветилось оперение райской птицы. — Не люблю птиц, — произнес Тоуйоу. — Когда в мою грудь вбили кол, где-то закричал петух. Я умирал под его торжествующее кукареканье. Так, словно моя жизнь всего лишь шутка, словно она ничего не стоит. Вы убили меня в качестве игры. Томящаяся в груди боль все же прорвалась наружу. Тоуйоу упёрся взглядом в глаза Цернунну, ненавидя. — Если бы я знал, что игра нашего мира реальность чужого… — покачал головой Цернунн. — Прости меня. Из груди Тоуйоу вырвался хриплый стон. Он поднялся со скамьи и пошел прочь. Скомканные образы развернулись в помятую картину, и она стала болезненнее давних кошмаров. Цернунн за ним не пошел. Но они встретились снова. И снова. Буян сводил их на побережье и на узких улочках. Внутри зданий и в парках. Тоуйоу решил, что продолжению разговора не бывать, но Цернунн решил иначе. — Давай доиграем, — предложил он, опускаясь рядом с Тоуйоу на песок пляжа. — Убей меня в ответ, если тебе так хочется. — Ты все равно не умрёшь, — ответил Тоуйоу быстрее, чем продумал свою речь. — Это бессмысленно. Мы реинкарнируемся в течение минуты, а в особо сложных случаях восстанавливаем оболочки через Суд. Смерти нет. Она была только у меня. — Но ведь и ты вернулся? — чуть улыбнулся Цернунн. — Наша игра… Я обрёк тебя на минуту мучения. Ты можешь подарить и мне эту минуту, если тебе от этого станет легче. Даже несколько минут. — И ты готов испытать временную смерть ради меня? — Да. Что-то внутри Тоуйоу вспыхнуло. Он представил, как выпивает кровь Цернунна. Как раздирает его тело на части. Существование в виде бессмертного лишило его инстинктов расы. Он питался, как и все, и хотя в первые годы покупал себе кровь животных, общество вытеснило в нем варварские повадки. Он стал стыдиться своих пристрастий. Заменил кровь животных на искусственную. А потом и вовсе от нее отказался. Шея Цернунна была близко, и отказаться было тяжело. Тоуйоу представил, как его клыки вонзаются в нее, протыкают кожу. Как свежая кровь лесного бога ощущается на губах. Искушение. Он приблизился и прильнул к шее Цернунна. Тот напрягся, а потом, сделав над собой усилие, расслабился и придержал длинные волосы, давая себя укусить. Но клыки не вонзились в его шею. Вместо этого Тоуйоу с силой вжался в шею Цернунна губами, оставляя синяк. Втянул кожу, лизнул ее. Ошарашенный Цернунн смотрел на Тоуйоу на фоне разлившейся черноты ночи. — Я не мог тебя забыть по другой причине, — сказал Тоуйоу. — Я прощаю тебя. И ты… Прощай. Он поднялся на ноги и пошел прочь. Но они встретились снова. И снова. Буян кружил их, приближая и сводя. В одну из ночей их встречи Цернунн не дал Тоуйоу уйти, пойдя следом. Тоуйоу не был против.