Те, кому светло наверху, не знают, как темно внизу.
Один. Мясистый кулак угодил прямо в грудную клетку, словно намереваясь раскрошить ребра. Вырвался сиплый выдох и струйка слюны, перемешанной с кровью, вязко повисла на подбородке. Два. Врезавшись спиной в холодную стену старого сарая, порванную на плечах кожу словно вновь ошпарили из деревянного корыта, как делали совсем недавно. Лопнувшие пузыри извергали прозрачную жидкость, ломаными линиями стекающую по лохмотьям вместо рубахи. Три. Вцепившись в израненную губу с новой силой, юноша оперся о эту самую стену, не замечая, как на ладонях образовываются новые ссадины, но упорно продолжал стоять на ногах и считать сквозь затуманенное дымкой боли сознание. Четыре. Мясник смачно плюнул юноше в лицо, вязкая слюна попала в правый глаз и смешалась с кровью. Стало до одури жарко от пышущего в рваных легких гнева, несмотря на дикий мороз середины зимы. Юноша вновь оскалился, но отказывался отпускать то, что так крепко сжимал в дрожащих костлявых руках. Пять. Мясник снова вознамерился ударить ослабшего мальчишку, но гулкое рычание вне земного происхождения громом разразилось по торговой улице. Люди, до этого не обращавшие никакого внимания на «представление», как один обернулись на скрежетащий звук, несколько торговцев рыбы сжали уши солоноватыми ладонями, а женщины, стоящие неподалеку от лавки с приправами, взвизгнули. По середине улицы встал пес один чжан в высоту и утробно, подобно надвигающейся бури, рычал, оскалившись глядя в одну точку. И эта самая точка была мясником, который лишь успел схватить за ворот едва стоящего на ногах мальчишку, в испуге выпучив глаза. Его плоское лицо приобрело землянистый оттенок, а уголки глаз покраснели. Мясник разжал кулак, и юноша наконец освободился из оков мясистых кулаков, не обращая внимание на острую боль во всем теле, сорвался с места под крики толпы и юркнул в проулок, едва не поскользнувшись на замерзшей лужице. Прижимая к оголенной груди важную для его сердца вещь, юноша спрыгнул с валуна, покоящегося возле рыбацкой будки и, оставляя шаркающие следы на снегу, проковылял к ветхому домику, мгновенно закрывая за собой дверь и затворяя ее на засов. Сил на другие действия больше не осталось, поэтому, аккуратно положив завернутую в красную ткань вещицу, мальчик плюхнулся на солому. В нос тут же попала пыль и семена полевых растений, а основание шеи и оголенную грудь защипало. Тяжело вздохнув, юноша мгновенно погрузился в глубокий сон, совсем позабыв о произошедшем. Впрочем, такое происходило с ним на протяжении трех лет, так что мальчик вполне мог бы сказать, что привык. Если бы было кому говорить… Когда-то все было иначе. Когда-то у маленького А-Ина были мама и папа, дарящие своему чаду заботу и семейную любовь. Когда-то на завтрак мальчик получал пышущую жаром булочку со свининой и сладкие клецки. Когда-то было действительно беззаботное детство без каждодневных стычек с торговцами и простыми богатыми детьми, которые думали, что бродяги вроде А-Ина были для них развлечением. Но жизнь иногда может харкнуть в лицо как тот мясник, оставив на произвол судьбы и простое «они не вернутся, А-Ин», так легко может разбить детское наивное в долгих ожиданиях сердце. Сквозь пелену лихорадки, юноша кое-как разлепил глаза, все еще лежа на груди и попытался прикоснуться к горящему лбу, чтобы убрать рвано срезанные локоны челки с лица. Движение вышло неаккуратным, поэтому кончики пальцев лишь мазнули по щекам, и рука вновь обездвижено упала на солому, распугав шевелившихся в сыром уголке двух крыс размером с молодую кошку. Усатые морды пока не рисковали подходить ближе, ожидая, когда лежащее тело совсем ослабнет и станет источать сладковатый запах гнили. Но А-Ин совсем не хотел умирать. В свои, кажется, тринадцать, он познал куда больше, чем некоторые в свои восемьдесят, потому вот так просто сдаваться он не желал. Это не первый раз, когда мальчик заболевал под натиском побоев и холода, пробирающего его даже сквозь толстые стены домика, несмотря на это, сквозняк бил сверху от ветхой крыши. А-Ин оперся о солому под собой и стиснул пожелтевшие от засохших сгустков крови зубы, в надежде встать, но снова рухнул, тем самым потревожив множество ран на теле. Круговорот из коричневых стен и соломы заплясал перед темными глазами мальчика, к горлу подступил ком тошноты, а градины пота стекали по виску. Взглянув на щель в потолке, юноша понял, что проспал всего несколько часов и день продолжается. Он точно знал, что это не новый день, иначе столько часов вполне хватило, чтобы крысы подобрались ближе, чтобы пробно надкусить раненую плоть. Спал в таких местах А-Ин очень мало, держа ухо настороже. Вновь собрав всю силу в кулак, мальчик оперся о держащую крышную доску деревянную колонну и испустил вздох облегчения. У него получилось встать, не смотря на пляшущие перед глазами темные пятна, у него получилось! Опираться спиной снова не хотелось, в принципе как и смотреть на плечи. А-Ину лишь оставалось радоваться, что сейчас не жаркое лето, иначе за время, пока он был в отключке, мухи могли бы напустить в его раны личинок и тогда проблем было бы больше. Однажды юноша видел подобное среди своих «собратьев по несчастью», в ранах которых ползали маленькие рисинки и выглядело это до тошноты отвратно. Наконец убрав мешающую прядь с лица, А-Ин бросил мимолетный взгляд на важную вещь и затем, успокоившись, прополз к сваленным друг на друге доскам и выудил из-под них комок грязной ткани, в которую была завернута пахнущая болотом измельченная трава. Юноша уже успел нарадоваться подобной находкой несколько дней назад и точно знал, что в скором времени эта мазь ему пригодится. Этот день не заставил себя ждать. По-хорошему было бы сначала промыть все раны, а уже потом накладывать мазь, но у юноши не было воды; когда он хотел пить, то просто растапливал снег в ладонях, а в теплые времена года искал заброшенные родники и жил неподалеку от них, укрываясь от убийственных туч комаров и мошек. Мази было слишком мало, поэтому А-Ин залечивал только особо тревожащие раны, размазывая по пораженной коже ровным слоем, прикусывая до мяса искусанную губу, из-за чего она распухла и как-то посинела. Запах лекарства отпугнул крыс, они завозились и заползли под доски ожидая своего часа, который юноша предоставлять не хотел. Он уселся вновь на придавленную солому, переборол дрожь и, прижав красную тряпочку к себе, прикрыл глаза, прислушиваясь к звукам снаружи.***
Подобное происходило время от времени. А-Ин не видел смысла менять торговую улицу маленького городка Илин, продолжая подбирать недоеденные остатки еды или воровать, припугивая своим грозным лицом проезжающих богачей. Такую привычку как навевающую злобу ауру, юноша выработал к четырнадцати годам. Жизнь на улице научила его некоторым приемам, поэтому спустя столько времени местные уличные жители уже распыляли байки об озлобленном духе городка Илин, который обворовывал торговые караваны и запугивал богачей до поседения. Однако с другой стороны слухи также восхваляли местного злого духа, так как он ставил на место детей этих самых купцов, ломал им руки или пальцы, избивал в неистовстве или поджигал их повозки. Местное самоуправление не могло что-либо сделать, так как в лицо этого «духа» не видел никто, потому торговцам только и оставалось нанимать упитанных и пышущих силой охранников. Эх, если бы это могло остановить…***
А-Ин не спеша проходил мимо лавки с арбузами, слегка подергивая пальцы в такт нажатия на флейту, играя незамысловатую мелодию и оглядывался по сторонам, удовлетворенный тем, что никто не слышит его игру. Ни одной душе, ни мертвому, ни живому, юноша не смел играть, предназначая все свои песни лишь покойным родителям. Весенний ветер покачивал деревянные баки и небрежно завязанные в хвост угольные волосы, словно подпевая легкой мелодии. Когда никто не видит, А-Ин расслабляется, зоркие глаза переставали испускать искры гнева, а вздутые венки на лбу и шее разглаживались. В такие времена юноша мог вздохнуть спокойно и даже позволить себе развязать верхние одежды, переставая скрывать изуродованную шрамами кожу на теле. От ожогов и бесчисленных порезов и ссадин не оставалось приличного пустого места, все, кроме шеи и головы было исполосовано. А-Ин давно к этому зрелищу привык, но если бы кто-то однажды увидел его уязвленность, то юноша без раздумий выдавил бы ему глаза. Встав около рыбацкой пристани, А-Ин перестал играть, понимая, что прошел уже достаточно и возможно на пути станут попадаться люди. Однако его размышления прервал утробный рык сразу с нескольких мест, словно юношу окружила стая волков. По спине пробежали палящие мурашки, и юноша стал вновь считать, как делал это обычно при избиении, боясь обернуться. Собака, нет, собаки, казалось, дышали юноше в загривок, обволакивая диким ужасом, отчего хотелось броситься с пристани в воду. Что бы и сделал А-Ин, если бы не внезапный голос, разрезающий тишину. Судя по интонации и звучанию, он принадлежал к ровеснику А-Ина, старше или младше, но приближенно к нему. Продолжая стоять спиной с зажмуренными глазами, юноша услышал что-то вроде «место!», а затем шаркающие по камушкам шаги стали приближаться к стоящему в беспамятстве от страха юноше. — Вы боитесь собак? А-Ин уже и забыл, когда к нему кто-то напрямую обращался. Когда кто-то по-человечески ему что-то сказал без намека на высокомерие или гнева. Интонация голоса поменялась, когда незнакомец произнес это в сторону А-Ина, а он, в свою очередь, продолжал смотреть на озеро перед собой и молчать. Да, он боится собак, вполне нормальная реакция, если учесть то, как они драли его за кусок хлеба. А-Ин совершенно не хотел вспоминать все это, надеясь, что незнакомец расценит молчание правильно и просто уйдет. Как вдруг от следующих слов в груди вспыхнул вулкан гнева. — Дева, вы потерялись? А-Ин честно не собирался поворачиваться, но тело двигалось само по себе и в следующую секунду юноша схватил незнакомца за грудки и с тяжестью повалил на камни, взревев: — Кто тут дева, а?! На юношу уставились два серебристых дымчатых алмаза в расширившихся от удивления зрачках. Незнакомец действительно оказался примерного возраста А-Ина, облаченный в фиолетовые одеяния из качественной газовой ткани, с вышивкой цветущего лотоса. Он сразу же уставился на распахнутые верхние одеяния и его глаза увеличились еще. Послышался угрожающий рык стоящих собак, и А-Ин поспешил сесть, закрывая себя от чужих глаз. Бросив один недовольный взгляд на незнакомца, А-Ин схватил флейту и собрался убежать, но путь ему пригородили все еще скалившиеся собаки, отчего юноша вновь встал в оцепенении. — И правда… не дева, — неловкости в голосе незнакомца было хоть отбавляй, однако он, прокашляв, встал с камней и отряхнулся, гордо держа осанку, что и говорило о его благородном происхождении. — Убери… — прошелестел А-Ин, в ярости впиваясь глазами в собак. — Своих шавок. — Шавок?! — эти слова задели незнакомца, но он постарался взять себя в руки. — Это благородная порода собак-оборотней, но уж никак не шавки! — Мне плевать, просто убери их, — стал терять терпение А-Ин, а свободная рука стала медленно спускаться к поясу, на котором покоился широкий острый нож. Проследив взглядом за этим движением, незнакомец коротко свистнул и собаки отступили, позволяя А-Ину сорваться с места под громкое «эй!» незнакомца. Но юноша не желал более оставаться около пристани и лишь через мгновение понял, как сильно облажался. На флейте больше не покоилась повязка в виде красной кисточки, которая принадлежала его матери! Произнеся за минуту столько ругательств, что плотники за бурной работой позавидовали бы, А-Ин поспешил вернуться, надеясь, что этот незнакомец уже ушел. Но небеса этим днем решили отвернуться от отталкивающего аурой юноши, потому незнакомец все еще стоял на пристани, вертя в руке кисточку с задумчивым видом. Завидев такую картину, А-Ин сорвался с места, готовясь разорвать незнакомца на куски вместе с его собаками, однако тот сразу заметил приближающегося юношу и с легкостью кинул кисточку в его сторону. А-Ину потребовалось несколько секунд, чтобы притормозить и с трепетом принять летящий дорогой сердцу предмет. Не обращая внимание на незнакомца, А-Ин прикрепил кисточку к флейте, а краешек глаз его покраснел. — Не обязательно было так убегать, — нарушил тяжелую тишину незнакомец, все еще не подходя ближе. — Я не причиню тебе вреда, как и мои псы-оборотни. Просто… — А-Чэн! — незнакомца прервал приятный слуху А-Ина голос, хозяйка которого бежала позади юноши. Он обернулся, впиваясь настороженным взглядом в приближающуюся деву, на вид немного старше его самого. Чистая энергия ци так и порхала вокруг ее физического тела, поэтому А-Ин был сбит с толку. Он конечно не раз видел проезжающих адептов каких-либо кланов, даже научился различать уровень ци, плещущих в теле каждого заклинателя, но вот такой чистой души он не видел никогда. Однако, несмотря на приятную энергию, тонкий голос, ласкающий слух и милую миниатюрную внешность, А-Ин продолжал отступать на несколько шагов, подальше от этих адептов. Юноша не раз видел, как внешне миловидные люди брали в руки плети и чертили по его и спинам других бродяг кровавые линии. — А-Чэн, сестра совсем тебя потеряла, что ты тут… — взгляд юной девы остановился на пышущем негативом А-Ине и она замолчала, с интересом рассматривая новое лицо. Так называемый А-Чэн не заставил себя ждать и, подойдя к старшей сестре, что-то прошептал ей, из всего А-Ин мог разобрать лишь «раненый», «странный». И дело было даже не в том, что шепот этого парня был едва слышимым, а в том, что этот диалект явно не принадлежал ближайшим жителям Юго-Западных земель и городку Илин в целом. Склонив голову, дева продолжала рассматривать представшего перед ней юношу, но во взгляде ее не было отвращения или насмешки, как и ее брат она лишь бросала взволнованно-изучающие взгляды, отчего А-Ин опешил. Колеблясь, он напоследок взглянул на странную парочку и намеревался уйти как можно быстрее, однако его вновь остановил встревоженный женский голос и предупреждающий рык собак. — Юный господин, должно быть, голоден? Прошу! А-Ин даже не посмотрел в сторону юной девы, воя у себя в душе. «Юный господин»? Да кто вообще мог его назвать господином? Он пробил дно тем, что опустился до таких низов, его руки и душа не чисты, а в голове полный бардак. Либо эта дева глупа, либо просто не видит очевидных вещей. Устало покачав головой, юноша сделал еще несколько шагов, но вдруг в нос ударил запах пряностей с чем-то сладко-острым. Клецки. Во рту А-Ина скопилась слюна голода. Тяжело сглотнув, юноша припустился в бег, не замечая ничего вокруг, а глаза пульсировали в порыве слез.***
Один. Ребра снова атаковал неуклюжий удар охранника. Левый глаз его сочился кровью, а ее брызги капали на землю, издавая неприятные хлюпающие звуки. Два. Отбивая ногами ритм из ударов, охранник повалил А-Ина на земь, казалось, готовый вытащить его органы через рот. Три. А-Ин зло смотрел на своего мучителя, сжимая в одной руке флейту, а в другой украденную булочку. Кто же мог знать, что на этот раз в роли охранника каких-то богачей будет адепт какого-то именитого клана, силой в три или четыре раза превышающей обычного человека без сформированного золотого ядра. Четыре. Голову словно чем-то прострелило, а кровь пошла из цицяо юноши. Схаркнув вязкую теплую жидкость, он невесело усмехнулся, готовый сказать что-то вызывающее, чтобы этот адепт окончательно побагровел и потерял над собой контроль, но изо рта вырывались лишь хрипы и ничего более. Перед глазами плясали краски улицы, потемневшего неба и огненных одежд адептов, смотрящих и насмехающихся над тем, как их собрат избивал юношу. Пя… Кто-то повалил адепта, а затем утробное рычание раздалось над самым ухом. Из плеча поваленного адепта хлынула кровь еще большим потоком, чем из глаза, и тот неистово закричал, пытаясь отодрать от себя огромную пасть. А-Ин сбился со счета и просто завалился на спину, продолжая отхаркивать кровь и одновременно задыхаясь. Кто-то бережно перевернул его, а затем перед глазами заплясало еще больше цветов, один из которых напоминал только распустившиеся лотосы.