Седина и леденцы

Логан помнит, как три года назад Лора напоминала волчонка, с той только разницей, что скалила зубы, а не клыки, и с не по годам серьёзного лица смотрели вполне человеческие глаза, вот только глаза эти не видел никто кроме Логана, а Логан уже мало что видел, а если и видел, то крайне хреново, но насчёт её глаз был уверен полностью, — она и вела себя как зверь, позволяя только рычать и выпускать когти, ровно до того момента, пока не притащила к их автомобилю на старой заправке мелкого городка, порядком побитую бродячую дворнягу с кровоточащей отметкой чьих-то зубов на задней лапе, — тогда Лора впервые заговорила длинными предложениями, и молила, и угрожала, и переходила на свой гребанный испанский, и Логан уступил, — они ночевали три дня в машине, пока не отыскали в поле скулящих щенков, не засунули их в коробку с кучкой и без того немногочисленной одежды Лоры, и не вылечили раненую собаку, получив в ответ только глухой лай и попытку прокусить Логану палец, — тогда Лора впервые за столько дней пути назвала его отцом. Они останавливаются редко, и Логан никак не может привыкнуть к своим скрипящим ревматизмом костям, и ему почти не приходится напоминать себе о гниющем металле в своем теле, он почти не пьет чертово пиво, потому что за рулем с отваливающейся головой хреново, но еще хуже совсем не пить, поэтому Логан курит; а потом Лора бросает на него его же взгляд его же глаз, — тебе это вредно, papa, — и тогда ему становится тошно, и он не покупает сигареты на следующей заправке, и он рычит на редких пешеходов, и покупает кофе, пончики и горсть совершенно детских безделушек, — едкого цвета брелоки, глупые солнцезащитные очки с зелеными стеклами, набор открыток и очередной комикс, потому что вредная девчонка за рулем без ума от знакомства с окружающим миром, заставляет его стоять два часа под палящим солнцем чтобы разглядеть радугу, а у Логана болят костяшки, болят глаза, болит все, но оно того стоит, когда Лора поворачивает к нему горящие глаза и обнимает крепко-крепко, и в этих шестнадцатилетних объятиях он чувствует что-то охренительно неправильное, странное, и ненормальное, но ничего не говорит. В салоне автомобиля стоит такой плотный табачный дух, что даже её нижнее бельё пахнет его сигаретами, который не прогоняется при езде с почти полностью вжатой в пол педали газа, — Лора водит невероятно хреново, — зато когда она дергает колёсиком зажигалки с твердым намерением закурить его же сигарету, — Логану на миг даже кажется, что вся проблема в его испоганившемся зрении, — весьма ощутимо получает по пальцам. — Совсем охренела? — и он встречает абсолютно непонимающий, волчий взгляд, и замирает, — ну конечно, её же растили в пробирке, кормили военной выправкой и болью, в боль укутывали и наполняли ею сны, — она совершенно ничего не знает о нормальной жизни, — вся проблема в том, что и Логан ни черта не знает о ней, поэтому просто вынимает сигарету из её пальцев и молча швыряет в бардачок, — он объяснит ей все потом, когда купит на ближайшей заправке пособие по трудным подросткам и их заботливым папашам, потому что сейчас его хватит только на собачье, — нельзя. Она смотрит на его вновь кровоточащие костяшки, и прижимается к ним губами, — сейчас ночь, они должны спать, но вместо этого Логан пьет пиво и бинтует ладонь, а Лора читает в тусклом свете фонарика, собирая за стеклами автомобиля рой крылатых тварей. — Тебе больно, papa? — Да. А тебе? Она неопределенно дергает плечами, прижимается к его спине и утром они едут дальше. — Ты ведь заплатила? Лора? — Нет. — Лора, какого хрена? Логан думает, что он должен сейчас вывести чертову девчонку за руки и заставить извинится перед бегущим в сторону их ржавой колымаги продавцом, и Логан почти соберется это сделать, — а затем вдавливает педаль газа в пол, и точно понимает в кого пошла Лора, и что сам он ни хрена не правильный папаша, а затем переводит взгляд на металлические банки с голубыми этикетками. — Что это такое? — Это краска, papa. Для «Ловца солнца».