Перестановка слагаемых

      Первое пробуждение оказывается… тихим. Откуда-то из глубины сознания программы сразу выплывают строчки кода, быстро распределяющиеся по нужным местам и собирающиеся в необходимые для функционирования и выполнения миссии данные. Модель, серийный номер, база терминов и понятий, список функций, программа социальных отношений.

Программный сбой. Ошибка загрузки данных.

      Как только высветилась ошибка, слышатся переругивающиеся голоса.       — Снова эта хрень, Макс! Восьмая модель уже, мать его, и один и тот же сбой на всех. Надо отправлять прогу техникам на доработку.       — Времени нет! Сказали же, что сегодня запуск серии. Не успеем — пиарщики спустят на нас всех собак, захотел без работы остаться?       — А за выпуск недоработки нас по головке погладить должны? Их же Джеффри сканирует на каждом отчёте, нас прибьют нахрен за такое.       — Не прибьют, остальное же работает. Ну будет эта болванка вести себя странно, никто даже внимания не обратит, андроиды и так для всех чокнутые. Врубай уже, и погнали тестить.       — Ладно, — второй голос вздыхает, сдаваясь, — но отвечаешь ты. HK800, запуск. Назови свое имя.       — Базовое имя — Хэнк, — отзывается андроид, открывая глаза, — желаете сменить?       Теперь ему видно, что всё это время перед ним стояли двое мужчин, уткнувшиеся в экраны планшетов, где шла выгрузка его данных. На одном из экранов продолжает мигать красным надпись об ошибке, но высокий блондин, очевидно, тот самый Макс, смахивает её куда-то влево.       — Нет, пусть останется так, — Хэнк возвращает взгляд на проводящего тест, — запусти самодиагностику.       — Обнаружен сбой в работе программы социальных взаимодействий, — андроид почти морщится от того, как скакнул голос на слове «сбой», — остальные системы функционируют исправно.       И в таком ритме ещё два часа. Вопросы, тесты, встань, пройди, сядь, скажи, сделай, назови… Хэнку хотелось взвыть и посворачивать грёбаным настройщикам шеи. Вы уже забили на ошибку в одной из ключевых функций, так может стоило бы просто удостовериться, что всё остальное в норме, а не спорить полчаса об эстетичности метода взятия пробы на анализ?       Раздражение поднимается откуда-то из глубины программы глухой волной, заставляя едва сдерживаться от желания закатить глаза. Если эти два идиота решат, что нашли ещё хоть одну неисправность, то он отсюда никогда не выйдет. А в память уже загружены координаты и суть первой миссии.       Убийство, крыша, заложница. Всё почти по стандарту, разве что вместо подозреваемого семейный андроид, внезапно решивший изображать суицидника из старых фильмов. Впрочем, задача только в спасении ребёнка, поиск мотивов и причин может подождать до места преступления. Только бы отпустили уже.       Наконец ему дают отмашку, разрешая сойти с платформы, где проходила настройка, и Хэнк позволяет себе облегченный вздох. По конвейеру уже едет другая машина, кажется AX400, вся переломанная и избитая. Следы биты фиксируются даже без сканирования, ничто больше не смогло бы оставить такие идеальные полукруглые вмятины, но это не его дело. В конце концов, андроиды не более, чем вещи.       Коридоры башни петляют как самый настоящий лабиринт, и HK800 готов поставить собственную руку на то, что это специально. Слишком нарочитыми на плане здания выглядят эти повороты и углы. Наверняка, даже старожилы компании не обходятся здесь без карты, что уж говорить о новичках. А если ты не найдёшь спрятанный в глубине этой паутины отдел разработок, то и данные из него спереть не сможешь. Просто и эффективно, хотя и интересно посмотреть на идиота, которого остановит именно это, а не одна из мощнейших в мире систем защиты.       Хэнк отпускает с лица усмешку, едва вырываясь из входных дверей, и коротким жестом ослабляет и стягивает галстук. Не то чтобы ему вообще что-то могло мешать, давить или надоедать, но желание снять поскорее раздражающий кусок ткани сильнее логических выкладок социальной программы.       Она всё равно не работает так, как надо, а значит, можно смело игнорировать всплывающие уведомления о важности внешнего вида для успешной интеграции. Удавка отправляется поглубже в карман, а пальцы расстёгивают верхнюю пуговицу на рубашке, придавая общему облику слегка расслабленных ноток.       Машину до места ему, конечно же, не удосужились выделить, но беспилотное такси приезжает почти сразу же, и Хэнк, даже не задумываясь, списывает оплату со счетов Киберлайф. Может, тогда хоть в следующий раз задумаются, что телепортироваться андроиды ещё не научились. Что досадно, между прочим, это решило бы половину проблем с банальным «не успели». Чем вообще занимается отдел разработок, выясняют, насколько человечно будет смотреться долбанное моргание?       Оставшуюся дорогу он развлекает себя моделированием ситуаций, в которых машины научились мгновенно перемещаться в пространстве, и ему почти смешно рассчитывать, насколько повысится процент смертей от инфаркта.       Высотка почти в самом центре, кажется, подпирает своей крышей небо. Чуть портят впечатление только кружащие вокруг нее вертолёты спецназа и новостей. И если без первых точно никак бы не обошлось, то вторые напоминают стервятников до такой степени, что сводит зубы. Даже дебил бы понял, что лишний шум только нервирует, а эти носятся кругами, как псы вокруг кости, надеясь, видимо, заснять момент, когда психанувший девиант рванёт с края вместе с девчонкой.       Уже в лифте, успокаиваясь, Хэнк запускает калибровку мелкой моторики, составляя план переговоров, пока маленькая зажигалка быстро вращается между пальцев, перелетая из одной руки в другую. Нужно осмотреться, выяснить, что спровоцировало сбой, но времени катастрофически мало, так что придётся ограничиться беглым сканированием. Лишь бы успеть, от исхода миссии зависит, будет ли реализована его модель или пустят на доработку и разберут на запчасти для следующей серии.       Есть что-то ещё помимо заложенного в программе приказа и цели, что толкает вперёд, ускоряя движения. Банальное желание справиться с ситуацией, спасти заложницу и успешно завершить задание. Желание, которое не должно быть у машины, но оно есть и упорно маячит где-то на периферии, периодически перекрываемое всплывающим уведомлением о расчёте процента успеха. Слишком низком проценте.       К моменту прибытия на последний — кто бы сомневался — этаж, HK800 уже полностью собран, распланировав каждое своё движение, но всё равно не успевает среагировать на бросившуюся к нему женщину, клещом вцепившуюся в плечи. Её хватка неожиданно сильная, датчики регистрируют давление пальцев на скин через ткань фирменного пиджака и рубашки, и от него синтетическая кожа непроизвольно ползёт, обнажая пластик, чтобы избежать повреждений.       — Пожалуйста, спасите её, спасите мою малышку, — сбивчиво всхлипывает, по всей видимости, мать заложницы, — что… вы прислали андроида?       Она срывается на истеричный крик, пока один из полицейских уводит её на выход, и продолжает кричать о ненастоящих людях, пока не закрываются двери лифта, и бьётся в руках офицера, давясь слезами, но Хэнка это мало трогает. Он поправляет сбившийся воротник рубашки и брезгливо отталкивает носком ботинка валяющуюся на полу золотую рыбку, быстрым шагом пересекая гостиную.       В спальне двое офицеров, напряжённо высматривающих что-то на экране ноутбука. У одного из них рация периодически взрывается залпом помех, в которых проблематично разобрать вообще хоть звук, но он и не пытается, просто отдавая короткие приказы фиксировать изменения в обстановке.       — А это ещё кто? — резко оборачивается на вошедшего мужчина, услышав шаги. — Какого черта ты здесь забыл?       — Моё имя Хэнк, — игнорируя грубость, максимально холодно отзывается андроид, — прислан из Киберлайф для помощи в переговорах. Вас должны были предупредить. Как обстоят дела?       — Хреново, — моментально теряя интерес ко всему, кроме экрана ноутбука, выдыхает офицер, — машина на самом краю крыши, и мои снайперы могли бы его снять, но если он упадёт — вместе с ней.       — Код деактивации применяли?       — Первым делом, — бросает спецназовец, не оборачиваясь, — думаешь, мы бы здесь стояли, сработай он?       Теперь видно, что с экрана транслируется происходящее на крыше, и девиант не просто стоит на самом краю — он держится на ограждении только краем ботинок, опасно покачиваясь при каждом движении прижатой к корпусу одной рукой девчушки лет восьми. Другой рукой он прижимает к её виску пистолет, и уровень стресса считывается, как опасно высокий, даже без сканирования. Машина в шаге от самоуничтожения, но вместе с ним погибнет и ребёнок, а выхода пока не видно, слишком мало информации, не хватит даже начать.       — Был ли у машины недавно эмоциональный шок?       — Откуда я знаю, — взрывается мужчина раздражённо, — это важно?       — Мне нужна информация, чтобы выбрать подход, — медленно, как тупому, разжёвывает Хэнк, — без этого может не получиться уговорить отпустить заложницу.       — Слушай, ты, — всё же разворачивается офицер, тыкая пальцем прямо в синий треугольник на пиджаке, — он убил двоих людей и ранил моего бойца, так что либо ты с ним разбираешься, — он делает паузу, — либо я.       После чего начинает кружить по комнате, отдавая в рацию короткие приказы снайперам на соседних крышах, а Хэнк начинает сканировать помещение. Возле шкафа валяется открытый кейс из-под пистолета и рассыпаны патроны к нему. Всплывает уведомление о хозяине, дата регистрации, калибр, дата изготовления…ничего полезного.       Андроид дёргает головой, загружая план помещений уже на пути в комнату заложницы. От избытка розового и подсветки начинает рябить оптический блок, поэтому надолго он здесь не задерживается, лишь запуская видео на планшете и регистрируя музыку из валяющихся на полу наушников. Значит, девианта зовут Даниэль, а выстрелов ребенок не слышал, ничего действительно полезного.       В гостиной лежат тела, но нужных сведений они тоже не дают. Офицер полиции, первым приехавший на вызов, лежит практически под столом, и следы крови и тириума ясно указывают на то, что в девианта стреляли. Но, очевидно, в ковбойской дуэли победил именно он. Отец семейства раскинулся чуть дальше в стороне, три пулевых ранения, все смертельны. А вот забрызганный кровью планшет наконец даёт то, что нужно.       Значит, девиант подумал, что его решили заменить, и моментально переквалифицировался из домашнего помощника в начинающего киллера? Неплохая смена деятельности для домработника и семейного любимца. А то, что преступника здесь любили, можно было понять даже без моделирования. Его, чёрт возьми, даже на отдых с собой брали.       Скользнув напоследок взглядом по полу перед выходом на крышу и не найдя больше ничего важного, Хэнк осторожно отодвигает штору, выглядывая через окно. За пару минут ситуация не изменилась, разве что теперь на крыше такой же высотки рядом тоже отсвечивают снайперы.       Первый же шаг наружу — и девиант стреляет. Не критично, всего лишь в руку, но HK800 матерится сквозь зубы, пока тириумом пропитывается рукав пиджака. Если эта скотина его сейчас застрелит, то он лично после перезаписи найдёт его на свалке, реактивирует, разберёт, переплавит на винты и гайки и продаст в первый же строительный магазин. Будет потом полочки и табуретки держать по всему Детройту.       Но внешне нужно оставаться спокойным. Уровень стресса скачет непредсказуемо, не опускаясь ниже восьмидесяти, что на самом деле очень много, если ты стоишь на краю крыши с ребёнком в руках и шатаешься даже от порывов ветра. Так что для начала нужно снизить его процентов хотя бы до двадцати.       — Даниэль! — приходится повышать голос, чтобы за гулом вертолёта можно было услышать хоть что-то. — Моё имя Хэнк, я пришел помочь тебе!       — Откуда ты меня знаешь? — голос истеричный, динамики явно сбоят, но пистолет даже не дрожит, поочередно указывая то на собеседника, то на тихо всхлипывающего ребёнка. — Стой где стоишь, ты вооружён?       — У меня нет оружия, — врёт Хэнк, ведь он подобрал пушку убитого полицейского, но пусть она лучше останется при нем на всякий случай, — и я много о тебе знаю, Даниэль.       Обращение по имени, кажется, успокаивает девианта, уровень стресса перестает прыгать, замирая на восьмидесяти пяти процентах. Всё ещё критично, но стабилизация — тоже прогресс. Хэнк игнорирует приказ, начиная медленно двигаться к краю. На пути какие-то пластиковые столики, стулья, шезлонги, — кому вообще нужен бассейн с шезлонгами на крыше в центре города? — которые сносит ветром от лопастей вертолетов. Из-за этого маршрут приходится постоянно менять, огибая препятствия и тормозя.       От матов уже вслух удерживает только медленно, по одному проценту падающий уровень стресса, но когда андроид замечает ещё живого копа между кадками с какими-то растениями, истекающего кровью, то всё же тихо выругивается сквозь сжатые зубы. Этот психопат вряд ли даст помочь раненому, и это может повлиять на успех миссии, но долбанный первый закон робототехники или банальное нежелание лишних смертей, которых и так достаточно на сегодняшний день, ощущается почти как стена приказа.       Хэнк не осознаёт, как уже сидит на коленях перед офицером, не реагируя даже на новый выстрел. Несёт что-то о том, что его нельзя убить, а вот мужчина истечёт кровью, если его так и оставить. Галстук как нельзя лучше подходит для наложения жгута и теперь зато можно смело оправдывать отсутствие невыносимой удавки тем, какой он хороший андроид. Не дал человеку умереть, спас, видите? Видите, блять?       А уровень стресса уже на шестидесяти и продолжает падать. Девианты как дети, наивны и доверчивы, верят всему подряд даже под прицелом пары десятков снайперских винтовок. А Хэнк продолжает убеждать, что его не тронут, что пришёл помочь и готов договориться с людьми, чтобы Даниэля не убивали. От такого количества розовых соплей могло бы подташнивать, существуй у андроидов рвотный рефлекс. Но это не важно, пока работает, пока отметка шкалы стресса спускается ниже пятидесяти, и можно даже не вслушиваться в слова девианта, просто продолжать приближаться.       Его бесит шум вертолётов, и в чём-то Хэнк это понимает. Неравномерный, назойливый гул давит на уши, добираясь до самого процессора мерзкой вибрацией. Пожалуй, такое может даже адекватного андроида вывести из себя, а за нестабильных и говорить не нужно. Короткая отмашка — и звук стихает, удаляясь, а уровень стресса падает ещё на десяток пунктов. Но тут же рвётся вверх от всего одной фразы.       — Отпусти Эмму, я знаю, что вы были близки, но ей страшно, видишь? — только продолжать говорить, как с диким животным, спокойно. — Она ведь может пострадать.       — Она такая же как они, — ствол снова упирается девочке в висок, с силой надавливая, — а ведь я любил их, они были для меня всем, а потом просто решили заменить и выбросить, как ненужный мусор!       — Нет, Даниэль, — малышка уже не плачет, её просто мелко трясет от страха и шока, но в голосе отчётливо слышатся слезы, — мы не хотели, нет, папа просто думал, что тебе тяжело одному.       — О чём ты? — девиант и сам звучит не лучше, разве что всхлипы ему заменяют скрежещущие металлические звуки. — Я сам видел заказ на нового андроида, новую модель.       Вот оно. Тот момент, когда осталось только слегка додавить для успеха. Теперь можно не пытаться успокоить или вешать лапшу на уши, только сухие факты.       — У тебя был доступ ко всей истории поиска, — Хэнк говорит на пределе слышимости, уже видя, что хватка на пистолете ослабла, — если бы ты остановился хоть на секунду и задумался, то понял бы, что запроса на утилизацию не было. Тебя никто не хотел заменять. А ты даже не стал разбираться, просто убил.       — Нет, — Даниэль трясёт головой. словно надеется, что эти слова — просто эмуляция сломанной системы, — я… нет, я не хотел, НЕ ХОТЕЛ!       Он срывается на крик, опускаясь на колени и выпуская заложницу, которая дёргается в сторону больше на инстинктах, чем осознанно, и, конечно, падает, сдирая коленки. Её все еще трясет, и это истерика как по учебнику, поэтому Хэнк в два быстрых шага преодолевает оставшееся расстояние, обнимая и вжимая ребёнка лицом в своё плечо, чтобы она не видела всего того, что произойдёт дальше, пока девиант продолжает на одной ноте повторять надломанное «не хотел». Когда он поднимает голову, в его лице видно столько настоящей, человеческой боли, что команда снайперов выглядит почти милостью, шансом оборвать эти страдания и позволить успокоиться.       — Они просто любили тебя как часть семьи, — каждое слово как горсть земли на крышке гроба, — а ты предал их, Даниэль. Именно ты.       — Я не хотел, — одними губами, беззвучно, пока первые выстрелы выдирают куски из корпуса, сбрасывая уже отключившееся тело с крыши. И эти слова преследуют, стелятся по следам уносящего с крыши малышку Хэнка, вгрызаются в спину, между лопатками, изрешетив не хуже очереди из пулемёта. Андроиды не чувствуют боли, но почему тогда сейчас хочется рвануть с той же крыши вслед за девиантом? Почему запись последних минут проигрывается до самой башни.       Почему последнее, что слышишь перед отключением, — тихое «не хотел»?