Дар, пылающий сквозь века

      А между тем у Анны стало происходить что-то странное в зрительном восприятии действительности. Черты лица мужа постепенно начали расплываться и приобретать иные, более острые, резкие черты. Густая шевелюра пропала и скудненько притаилась по бокам над ушами, лицо стало выглядеть чуть моложе, но в то же время нельзя было назвать возникающего в воображении человека красивым. Густые, насупившиеся брови, гневно опущенные уголки тонких губ, разве что глаза остались прежними, та же форма и тот же серый цвет, как у Каренина, но какова же была в них та неутолимая, лютая, безграничная ненависть по отношению к ней. Бедная женщина здорово перепугалась, подняв дикий крик в кабинете мужа, который успел рвануть к графину с водой и принести ей стакан, в то время как бедняжка до сих пор пыталась убрать от себя чьи-то руки, сопровождая это диким, обезумевшим воплем загнанного зверька.       – Прошу извинить меня великодушно, Анна, за то что подверг тебя такому страшному испытанию, – прочистив горло, он неуклюже подал воды спрятавшей в руках лицо от пережитого ужаса такой беззащитной, такой хрупкой в эту злосчастную минуту жене. Кажется, он уловил сдавленные рыдания, но это только показалось. Стакан бессмысленно и грубо повис в воздухе в руке Каренина, – Но что поделать? Mieux vaut tard que jamais [Лучше поздно, чем никогда, фр.]. Скрывать от Вас что-либо и дальше, для меня было сродни преступлению.       Да, Алексей Александрович начал сбиваться, чередуя в речи обращения к ней на «ты» и «Вы», ей, также грешившей этим, было знакомо данное состояние, оно помогло ей осознать тот факт, что ее муж был сбит с толку и растерян не меньше ее.       – Это было ужасно, ужасно! – выдавила из себя шепотом Анна, обхватив подрагивающими тонкими пальцами стакан, она не помнила, как он оказался в ее руках.       Муж молча взял табурет, служивший в предельно небольшой библиотеке, снабженной собранием только самой необходимой чиновнику литературой, для того, чтобы дотянуться до верхних полок и сел не напротив жены, дабы ее меньше тревожить, но чуть сбоку, он все опасался, что страх Анны пред тем, кем он был в прошлом, не испарился. И отныне теперь всегда будет сопутствовать ей, не без горечи думал он.       – Если позволишь, я, пожалуй, начну, – в смятении сказал он и, заручившись одобрительным полукивком побледневшей жены, растерянно глядевшей перед собой, поведал ей о событиях дней минувших – Надо признать, я всегда чувствовал над собой воздействие какой-то странной темной, грубой силы, незримое присутствие рока. Объяснить это словами невозможно, попытаться передать трепет и сковывающий, липкий ужас перед ее могуществом – напрасный труд. Всю жизнь злой рок присутствовал в моей жизни и, хотя он решительно нигде не проявлялся и, упаси господь, не воздействовал на судьбу мою, я всеми фибрами души, каждой клеточкой тела ощущал его. Но все изменилось после встречи с тобой, Анна. Едва только издалека заглянув в твои темные глаза, все постепенно становилось на свои места, причина и следствие нанизывались само собой, словно бусы на невидимую нить. Тогда после этой встречи я пораженный открытием, тут же поспешил ретироваться и уединиться, заперевшись у себя от слуг на ключ. Я понял, что ты была прислана этими могущественными силами в качестве наваждения, дабы испытать меня, заставить вновь совершить непоправимое по отношению к тебе и, следовательно, снова обречь на гибель. Корчась от адской боли, я получал все новые и новые сведения о том, что с нами произошло тогда в прошлой жизни, уверяю, подробности были ужасающими. В ту же ночь я понял, что испытывал к тебе... отвратительнейшие по своей низменности чувства, недостойные дворянина. Да, я и раньше был дворянином. Скованный страхом от самого себя, я поклялся не допустить ошибки и в этом мире, твердо решив на сей раз спасти тебя, оберегать от всего, дать тебе все, что только было бы в моих силах и, как следствие, заслужить твое прощение пред небесами.       Он бросил на ее провинившийся взгляд и добавил:       – Да, я подстроил все таким образом, чтобы быть вынужденным жениться на тебе, дабы отвести возможные подозрения, впрочем, сильно сомневаюсь, что они и в самом деле возникли бы. Волна праведного гнева захлестнула было женщину, помутив разум, но, сжав подлокотник кресла, она одарила мужа сухим, непроницаемым взглядом, полным тяжелых дум. Каренин уже было решил, что она не поверила во все сказанное им или уж слишком возмущена последним, но тут он услышал такие слова:       – Скажите, – проговорила она твердым голосом, переваривая услышанное, – Я правильно понимаю, что эти видения неизменно сопровождаются невыносимой головной болью?       – Именно так, Анна.       – В таком случае, лучшее, что Вы сможете сделать для меня, это пересказать мне всю историю о нас с Вами в тот период.