Океану все равно

По курортным меркам пляж был так себе: неровная песчаная полоса шириной в несколько десятков метров у подножия крутого обрыва, в песке то и дело попадались камни, осколки ракушек и высохшие невесомые остатки водорослей. Те же водоросли, только еще живые, влажные и остро пахнущие, сбились бурыми комьями у границы прибоя вперемешку с пеной – единственное напоминание о ночном шторме. Сейчас волны лизали берег мирно и лениво, от воды тянуло прохладой, а остатки облаков таяли в дымке на горизонте. Утреннее солнце уже успело нагреть песок, рассыпалось бликами по воде, заставляя щуриться лежащего на спине Чарльза. Кроме него и Эрика на пляже никого не было, ни одного человека на несколько миль вокруг, что делало этот неидеальный пляж – идеальным. Зачерпнув гость песка, Эрик сжал его в кулаке и тонкой струйкой высыпал на грудь Чарльза. Он шевельнул плечами и приподнял подбородок, открывая шею. Следующую порцию песка Эрик стал сыпать, начиная с ключиц, потом выше по горлу — Чарльзу стало щекотно, он улыбнулся и зажмурился. Хотел потянуться, но Эрик придавил его плечо: - Куда? Лежи давай. - В следующий раз напомни мне захватить лопатку. Или совок, — голос Чарльза звучал расслабленно, но Эрик заметил насмешливый взгляд из-под ресниц. — Будешь строить замок… там, — вытащив из песка забинтованную левую руку, он наугад махнул в сторону воды, где песок был влажным и плотным, – без меня. - Мне больше нравится здесь. И с тобой, — Эрик осторожно поймал его запястье, уложил руку на место и снова терпеливо засыпал песком. Песок уже полностью покрывал ноги Чарльза и вторую руку. Очередная струйка песка посыпалась дорожкой от солнечного сплетения вниз, наполнила ямку пупка, просыпалась по бокам. Живот Чарльза дернулся от щекотки. - Я так не загорю… - Ты же не хотел загорать, — хмыкнул Эрик. - Не хотел, — согласился Чарльз. – И не хочу. Это ты заставил меня пойти на жертвы, а теперь вот… Сам же мешаешь. Загорать Чарльз отказывался из-за веснушек, нехотя признавшись, что от солнца их становится больше, и выглядит он с ними совершенно несолидно. А Эрику они нравились: и смотреть, и целовать. И Чарльз напрасно переживал, потому что когда он злился или строго говорил с учениками, а то и с самим Эриком, впечатление не смягчали ни веснушки, ни синие глаза, ни яркие губы – при желании он умел выглядеть невозможно серьезным, аж скулы сводило. Хотя прямо сейчас, обнаженный, разнеженный под солнцем, наполовину засыпанный песком, Чарльз и правда выглядел несолидно. Но веснушки тут были совершенно ни при чем. Эрик наклонился, мягко касаясь губ Чарльза: не поцеловал, а просто прижался губами, провел по ним языком. Почувствовал, как они дрогнули, растянулись в улыбке. Кончиком языка Чарльз коснулся языка Эрика, подался навстречу, но он опять не позволил, положил ладонь ему на грудь: - Не двигайся… ну? - А, да. Замок, — Чарльз фыркнул, но послушно расслабился, позволяя целовать себя так, как Эрику сейчас хотелось: неторопливо, глубоко, не давая вести. Когда Эрик отстранился, Чарльз уже не смеялся, только часто дышал, закрыв глаза и облизывая покрасневшие губы. Вернувшись на прежнее место, Эрик продолжил сосредоточенно сыпать песок на грудь и живот Чарльза, демонстративно не обращая внимания на его возбуждение, пока не дождался укоризненного: - Эрик… Он опустился вниз, обнял Чарльза за бедра. Помедлил, сдувая песок с дорожки волос на его животе. Наконец обхватил член, обнажил головку и приласкал ее языком. Мышцы Чарльза напряглись, как будто он хотел толкнуться глубже, но сдержался, только резко вдохнул сквозь зубы. Ничего, подумал Эрик, я не буду долго… Честно говоря, по дороге сюда он был уверен, что и пяти минут не пройдет, прежде чем они разденутся и… Дальше фантазия услужливо подбрасывала целую россыпь картинок, на которых Эрик избегал сосредотачиваться, чтобы не мешали вести машину, а когда приехали на место... Разделись они и правда быстро, а дальше – решили искупаться после дороги, потом – просто лежали на песке, потому что и так было слишком хорошо, да и жарко. А еще Эрик понял, что хочет продлить этот момент: когда хочешь до дрожи, так, что немеют губы, а кончики пальцев покалывает, и Чарльз – вот он, рядом, голый, счастливый, в песке и соленых каплях, щурится от солнца и яркого неба, и в любой момент можно прикоснуться, поцеловать, опрокинуть на песок – и никто не помешает, и Чарльз совершенно не против… Вместо этого Эрик, сам себе удивляясь, предложил ему лежать, пока он засыпает его песком. Такой картинки фантазия ему даже не подкидывала, слишком она была нелепой. А Чарльз, вместо того чтобы назвать эту игру как есть – глупостью – просто согласился, и не из опасения обидеть Эрика, а потому что ему самому понравилось. И это возбуждало больше всего остального. И сейчас Чарльз послушно не шевелился, держал руки в песке, и даже не торопил Эрика, хотя дышал все чаще и вздрагивал все сильнее, и песок осыпался с него, открывая солнцу светлую кожу. А Эрику вовсе не обязательно было смотреть, чтобы представлять выражение его лица — он видел его множество раз: как он улыбается, как закусывает нижнюю губу и запрокидывает голову, как потом перестает улыбаться, а лицо становится беззащитным и растерянным, как в самом конце он открывает глаза, смотрит невидящим взглядом, делает резкий вдох, задерживает дыхание… и зажмуривается, выдыхает с коротким стоном, мышцы его живота сокращаются под ладонью… Когда Чарльз кончил, Эрик еще несколько минут ласкал его опадающий член, гладил живот и грудь, заодно смахивая остатки песка. Отдышавшись, Чарльз приподнялся на локте и легко растрепал Эрику волосы: - Кажется, я разрушил твой замок… Тебе полагается компенсация. Эрик удержал руку Чарльза, поцеловал ладонь, прижал к щеке и закрыл глаза. А когда открыл, Чарльз уже не улыбался, смотрел так, как будто до сих пор не мог поверить, что все это происходит с ним. Словно все, что у них есть, в любой момент исчезнет: растает, как сон, рассыпется, как замок из песка... Эрик знал это чувство, он сам его постоянно испытывал. Становилось легче, только когда Чарльз был рядом, когда можно было откровенно прикасаться к нему, быть вместе – как сейчас. Этого дня они ждали слишком долго: Чарльз, так и не ставший осторожнее, упал и сломал запястье прямо перед поездкой, и ее пришлось отложить почти на два месяца. Уже и лето почти закончилось… Зато Чарльз за это время научился обходиться без костылей. А Эрик нашел для них это место: немного песка, много воды и никакого спуска вниз для тех, кто не умеет летать по воздуху. И теперь у них целый день на двоих, и ночь. - Эрик, ты… мы трахнемся? Эрик только кивнул. Вообще он давно ждал, что Чарльз предложит, ну или намекнет хотя бы. Да и сам хотел предложить, но все не мог решиться. Злился на себя: ну как подросток, в самом деле… Да что такого, в конце концов? И все равно слова Чарльза застали врасплох. Как будто они не за этим сюда ехали. - Сейчас? — уточнил Чарльз, и Эрику показалось, что несмотря на уверенный тон, ему тоже не по себе. Хотя может и правда показалось. - Нет, — сказал Эрик, поднимаясь. — Сейчас пойдем искупаемся... Песок смоем. *** Эрик постелил в тени скалы плед, нашел в сумке крем – еще не начатый, он купил его специально, когда уже понял, что Чарльз будет ходить… и что он не передумал насчет их отношений. Может в тот момент это было глупо, преждевременно, зато честно. - Я тоже взял. Он обернулся. Чарльз остановился в паре шагов от него – залитый солнцем, мокрый, даже с волос текло, улыбался и смаргивал соленую воду с глаз, за его спиной глубокая синева океана сходила на нет и сливалась с небом. Простая яркая картинка летнего дня… одна из таких, что вспышкой врезаются в память и не тускнеют со временем. Эрик стоял на коленях, и когда Чарльз шагнул ближе, обнял его ноги, провел ладонями по бедрам, сжал ягодицы, прижался лицом к влажным завиткам волос на лобке, пахнущим морской водой, согрел дыханием еще мягкий член, обхватил губами. У Чарльза сбилось дыхание, он с силой сжал здоровой рукой плечо Эрика. - Я упаду сейчас… - Падай, — Эрик подвинулся, освобождая место, и Чарльз опустился рядом. - Как мне лучше… — похоже, за эту минуту он совершенно растерялся, даже в глаза не смотрел. - На коленях, – Эрик надеялся, что говорит уверенно. – Так удобнее… для начала. Чарльз кивнул и встал на колени спиной к Эрику, оперся на руки, но левая не держала, и он замер в напряженной позе, опираясь только на правую. И с чего он взял, что Эрик – такой уж опытный и знает, что делать? Ну, допустим, знает. Но если ему не понравится? Мало ли что он там себе представлял… Эрик вон тоже много чего представлял: в фантазиях всегда все просто и горячо, в любом месте и в любой позе. А в жизни все по-другому: непривычно притихший и послушный Чарльз, задница у него худая и бледная, а спина и плечи мокрые и в мурашках – то ли холодно ему тут в тени, то ли нервничает, рука еще эта… повязка намокла и ослабла, надо будет поменять потом… Ни в одной фантазии такого не было – ну так грош им цена, реальность в тысячу раз лучше. - Подожди, — Эрик обнял Чарльза, потянул к себе, — Иди сюда. Чарльз выпрямился и сел на пятки, Эрик прижал его спиной к груди, целовал мокрые волосы, виски, с силой гладил ладонями плечи, грудь и живот. Чарльз обернулся, обхватил затылок Эрика, закрыв глаза и торопливо целуя куда придется: подбородок, губы, скулы, переносицу. Быстро глянул сквозь ресницы: - Я не боюсь. Ты же не думаешь… - Нет, — сказал Эрик. – Это я боюсь. - А, — легко согласился Чарльз. – Ладно. Тогда перестань. Он направил руку Эрика к своему паху – у него уже стоял, и пока Эрик ласкал его член, держал свою ладонь поверх его, следуя за движениями, как будто они делали это вместе, но потом сжал запястье, останавливая. Он снова встал, опираясь на здоровую руку и колени, но Эрик провел ладонью по его спине от копчика до лопаток, легко надавил, и Чарльз опустился ниже, на локти. Эрик представлял такое множество раз, но видеть сейчас, перед собой — это же с ума сойти… Он помедлил, не в силах оторвать взгляд. Спроси его кто сейчас, видел ли он хоть что-то более возбуждающее, не нашелся бы что ответить: то ли и правда не видел, то ли забыл все на свете. Эрик думал, что возможно, Чарльза придется как-то готовить, может даже и войти в этот раз полностью не получится, но Чарльз не сопротивлялся, не пытался отстраниться, и хотя все равно было тесно, он в несколько осторожных движений вошел до половины. Хотел на этом и остановиться, помедлил, давая Чарльзу привыкнуть, прежде чем начать двигаться. А Чарльз, немного подождав, вдруг одним плавным сильным движением подался назад, принимая Эрика полностью. Если бы не сжавшиеся до боли мышцы вокруг члена, Эрик бы кончил в ту же секунду —от жаркой тесноты, от ощущения прижавшихся к паху прохладных ягодиц, да только от одного вида Чарльза: лицом в плед, руки вытянуты перед собой – делай что хочешь, как хочешь… Эрик замер, оскалившись и едва дыша, и даже зажмурился, чтобы не смотреть, пока близкий оргазм хоть немного отступит. Понял, что со всей дури стискивает пальцами бедра Чарльза, не давая двигаться, хотя что уж теперь… Ну вот какого черта он делает? Эрик давно смирился с тем, как Чарльз безжалостно к себе относится, но помогать ему в этом, тем более участвовать – точно не собирался. Хотя может и следовало бы выдрать его как распутную девку, чтобы понял, на что напрашивается… Только для этого нужно перестать видеть, как пальцы его правой руки, спрятавшись под ладонью левой, украдкой дергают и рвут край и без того истерзанной повязки… Досада уколола и исчезла, сменившись чем-то другим — хрупким и болезненным. Вслух Эрик ничего не сказал. Держал его, чтобы не вздумал двигаться, гладил спину и поясницу. Рука была еще в креме, и пальцы легко скользили вдоль позвоночника, разминали мышцы, успокаивали – тише, тише, вот так... сейчас пройдет. Эрик вышел почти полностью, потом медленным движением вернулся. Потом еще раз, и еще, и наконец услышал — за шумом волн, за криками чаек — как Чарльз едва слышно стонет на выдохе. Немного сильнее — и его пальцы бессознательным движением сминают плед, плечи напрягаются, и стонет он громче, в голос, почти кричит — то ли потому, что здесь можно и его никто не услышит, то ли правда не может сдержаться... Всё, так достаточно, так хорошо. Эрику не хватало только того, что он не видел лица Чарльза сейчас, и даже не мог представить. Скалится он, сжав зубы, или хватает воздух открытым ртом? Зажмурены его глаза или открыты? Какое выражение на нем — растерянность, потрясение, удовольствие, боль? Хотя нет, нет, ему уже не больно сейчас, не должно… не настолько. Надо будет в следующий раз попробовать по-другому, чтобы видеть... Эрик не рассчитывал, что его хватит надолго, но Чарльз продержался и того меньше: жалобно вскрикнул, потянулся рукой к паху, и почти сразу вздрогнул, согнулся в оргазме, чуть не вырвался… Эрик едва успел удержать, прижал к себе обеими руками, чтобы чувствовать, как это – быть внутри Чарльза, когда он кончает, как с силой сжимаются мышцы, напрягаются бедра, выгибается спина… держать его, быть в нем, быть с ним... Он кончил, не сделав больше ни одного движения, а только от этого. Он так долго тянул, отвлекался, не давал себе волю, что вместо привычного острого удовольствия пришло что-то оглушающее, тяжело накрыло с головой. Эрик словно со стороны видел и понимал, что почти повалился на Чарльза, успев выставить руку, а второй с силой сжимает его бедро, потом понял, что не дышит, и даже не понимает, как сделать вдох. Это длилось несколько секунд, потом ребра сами поднялись, соленый воздух обжег горло, а тело снова было готово подчиняться — можно было разжать сведенные судорогой пальцы и отпустить Чарльза, и самому опуститься рядом, пережидая, когда пройдет головокружение и восстановится дыхание. - Подай мне платок, пожалуйста, — попросил Чарльз. - Сейчас, — сказал Эрик. — Минуту. Хотелось еще немного продлить этот момент вне времени, лежать, закрыв глаза и прижавшись лбом к шее Чарльза и грудью к его спине, ощущать собственное тело — невесомое и словно бы не совсем твое, но словно бы вы оба — одно целое. Монотонно шумел прибой, где-то вдалеке кричали чайки, Эрик слушал — и ни о чем не думал, просто был: лежал, дышал, чувствовал тепло Чарльза рядом. Их руки были сплетены: левая рука Эрика, которой он обнимал Чарльза, и правая рука Чарльза поверх нее — запястье к запястью, пальцы обхватывают предплечья, неспешно ласкают синхронными движениями. В какой-то момент он понял, что пальцы Чарльза разжались, а дыхание стало глубоким и размеренным — он заснул. *** Эрику не спалось. Он сходил искупаться, далеко и надолго уплыв от берега, бездумно качался на волнах, запрокинув голову и подставив лицо солнцу, позволяя напряженным мышцам расслабиться в соленой воде. Перевалило далеко заполдень, и тени от скал все больше закрывали пляж, оставляя освещенной только узкую полосу вдоль прибоя, которую со своей стороны понемногу поглощала вода – начинался прилив. Выйдя на берег, Эрик достал сухое полотенце, чтобы укрыть Чарльза, и остановился, засмотревшись. Изменилось ли что-то между ними теперь? Вроде бы что такого, просто секс, но Эрик чувствовал, что да. Да, изменилось. Но что? Ладонь еще помнила это ощущение — тепло спины Чарльза и его мягкое подчинение – ему, Эрику. И была еще секунда перед этим, почти незаметное сомнение, сопротивление, которое Чарльз подавил в себе, заставляя свое тело пойти против инстинктов. Даже после всего, что уже было между ними, вряд ли это было так запросто. Он сделал это для него – то, что ни для кого бы не сделал... И от этого у Эрика сладко щемило под ребрами, новой тяжестью наливалось в паху. Эрик взял его, и ему понравилось. Он сам ему позволил… сам попросил. Может ли Эрик теперь сказать, что Чарльз принадлежит ему? Он опустился рядом и положил руку Чарльзу на шею, провел большим пальцем от ямки у основания черепа до выступающих позвонков, медленно опустил ладонь ниже, между лопатками, до поясницы, задержал на ягодицах. Жест получился не собственническим даже с натяжкой... На бедре Чарльза синевой наливались круглые отпечатки – там, где Эрик с силой вцепился в него, когда кончал до полуобморока. Сдаваясь, Эрик наклонился поцеловать их. Что толку себя обманывать, он может трахать его любым способом, сколько угодно, это ничего не значит. Это он, Эрик, принадлежит Чарльзу: и до этого принадлежал, а теперь полностью и бесповоротно – вот что изменилось. К его собственному удивлению, это понимание не вызвало протеста. Наоборот, ощущалось единственно правильным, как будто он всегда это знал. Как будто всегда этого хотел. *** Прилив был в разгаре, они стояли у капота, смотрели как прибывает вода, и спорили, дойдет она до машины или нет: прошлая непогода стерла верхнюю границу прибоя, но Эрик был уверен, что поставил машину вне досягаемости океана, зато с отличным видом. В гаснущем небе плыли рваные клочья набежавших облаков, розовые и сиреневые от солнца, заходившего где-то позади них за скалами. В этом теплом освещении лицо Чарльза казалось загоревшим, Эрик ему так и сказал. - Да ну… — Чарльз улыбнулся, сморщил переносицу, весело глянул из-под растрепавшейся челки. — С тобой у меня только спина могла загореть. Это была вопиющая неправда, но Эрик не стал возражать, ответил в том же тоне: - Значит, все как ты и хотел. - Да… — Чарльз еще улыбался, но смотрел прямо в глаза уже почти серьезно. — Да, все как я хотел. Он помолчал, глядя на океан. Прилив наполовину скрыл пляж, спокойная вода поднялась незаметно и неотвратимо, залила скалы, возле которых они купались днем, смыла подсохшие водоросли, и была уже в нескольких метрах от машины. Там, где они только недавно лежали на песке, в водной глади отражалось опрокинутое небо. - Хорошо, что получилось приехать, — тихо сказал Чарльз. Он задумчиво теребил повязку на руке, пока еще свежую. — И место хорошее… И день… жаль, быстро закончился. Утром и следа не останется, что мы здесь были... Эрик кивнул, соглашаясь. Так и случится. Океану все равно. Он с неумолимой легкостью стер их следы на песке: что здесь и сейчас, что на другом пляже, на Кубе, давно. Этот же океан, эта же вода. Ему все равно, потому что у него, как и у времени, нет памяти. Все события для него равнозначны, и ни одно не имеет значения. Этот день — просто день из миллионов дней, как песчинка из миллионов таких же — он уже догорал и становился прошлым, и когда вода уйдет, пляж снова будет первозданно чист, словно их здесь никогда не было. Но они были. Они не океан, и им не все равно. И они могут не просто помнить, но и выбирать. Выбирать, что помнить. Мы здесь, подумал Эрик. И что бы ни случилось, сколько бы ни прошло времени – мы останемся здесь, в этом дне, на этом пляже. И здесь всегда будет лето, и солнце, и прилив не смоет наши следы на песке… Но он сказал только: - Приедем еще.