С мыслями о новом образе и запоздалом комплименте заведующего, Женя погрузилась в сон, мысленно подмечая, что именно его реакции и его комплимента она ждала больше всего.
— Женька, — со спины её обняли знакомые руки, — я тебя люблю, — лёгкий шёпот на ухо и поцелуй в шею, но Евгения продолжила смотреть на сопящий в колыбельке любимый комочек, — спасибо за дочь…
Сон был настолько приятным и счастливым, что покидать царство Морфея совершенно не хотелось, хотя следовало бы.
— Извините, — прозвучал сквозь остатки сна голос Соколова.
— Ой-ой-ой, это вы меня извините, извините, — хирург вскочила с удобного диванчика, замечая стоящего со снимком Гиппократа, — Гиппократ Моисеич, чего Вы сразу-то меня не разбудили?
— Коллеги, ответьте мне на один вопрос, — не замечая причитаний обожаемой Женечки, проговорил главврач, — сколько у человека поясничных позвонков?
— Пять, — Женя, ещё не до конца проснувшись, ответила на заданный вопрос, не задумываясь. Даже, если бы её разбудили ночью и спросили, ответила бы сходу. — А что?
— Верно, а у вас здесь четыре нормальных, а пятый с проблемами, — указал Шульман в очевидность, которою тут же заметила и Женя, и подошедший ближе Илья.
— И правда. А где он?
— А пятый, очевидно, в результате травмы подвергся разрушению, — проговорил травматолог, по голосу которого было ясно, что он корил себя за такую невнимательность.
— Значит, это остеомелит четвёртого поясничного позвонка с вовлечение спинномозговых нервов, да? — уточнила у главврача Королёва, всё ещё находясь в некой полудрёме.
— Ну вот вам и диагноз.
— Ой, как стыдно, слушайте, как же стыдно, — запричитала Женя, — почему же я сразу не заметила?
— Это
мы не заметили, — Илья поспешил успокоить коллегу, указывая на то, что если они и оплошали, то сделали это вместе.
— Ну-ну, коллеги, не надо себя винить. Я вот сегодня утром телефон искал минут 10, наверное, а он на столе лежал, на самом видном месте. Особенность человеческого зрения — иногда не видеть самого очевидного, потому что мозг его ищет в другом месте, — Гиппократ, как обычно, выражался довольно философски, завуалированно донося до коллег, что любой может не заметить очевидных вещей.
— Червь в яблоке, — Женя с полуулыбкой на лице перевела повествование Шульмана во фразу, понятную только ей и Илье, к которому она обернулась.
Женщины — хитрые создания. Сначала они завладевают фразами своего мужчины, используя как свои собственные, затем окутывают все мысли, потом забирают сердце, руку, все органы и фамилию в придачу
У Ильи что-то пошло не так: Женя завладела его мыслями, после того, как впервые приснилась, украла его сердце, сейчас использует его фразу… А там и до предложения руки, сердца и всех прилагающихся органов недалеко. Впрочем, Соколов был бы непрочь слышать её имя-отчество вкупе со своей фамилией.
Ведь Соколова Евгения Павловна звучит намного лучше, чем Королёва Евгения Павловна.
— Ну, я же говорил, что утро вечера мудренее, — улыбнулся заведующий, смотря на растрепавшуюся после сна причёску, которая ничуть не портила внешность хирурга, а лишь добавляла особый шарм.
— Да ладно, — смущённо отозвалась она, — какое утро? Какого вечера? Вон у нас Гиппократ Моисеич всех мудренее.
— Да нет, просто ты… ты отличный врач, Женя, — наконец признался Илья. В конце концов, от бесконечных препирок устали оба.
— Спасибо, — смутилась опять Королёва, — Вы не против, если я отлучусь на пару часиков? Очень нужно.
— Да, конечно, — Соколов кивнул, не в силах отказать её улыбке.
— Я на связи, если что, — добавила Женя, собираясь по делам. Нужно было наконец-то закончить начатое и подать на развод.
***
— Женя, — окликнул её Степан, едва она в прекрасном настроении после проданного заявления зашла в приёмное, — мы можем поговорить?
— О чём? — искренне удивилась Евгения, — хотя, нет, догадываюсь. Я ж тебе сообщить хотела, что на развод подала…
— То есть так, да? — вскинул брови без пяти минут бывший муж.
— Тебе что-то не нравится? — Женя удивлённо приподняла бровь, — если да, то это только твои проблемы, — она говорила спокойно, несмотря на бушевавший внутри ураган: было непонятно, откуда в Степане взялось столько наглости… Он вроде сам изменял, но почему-то совсем не понимает, из-за чего жена решила развестись, а не верной собачонкой следовать рядом, терпя все его выходки.
Это ещё хорошо, что сын обо всем знает, иначе Стёпа и ему мог наговорить того, чего не было. Женя это точно знала: муж однажды запривередничал, что не хочет есть кашу на завтрак, поэтому приготовил себе яичницу на скорую руку. А потом ей звонила свекровь с ворчанием, что Женя со своей работой такими темпами мужа до голодных обмороков доведёт. Приврать так, чтобы выйти сухим из воды, Степан умел.
— Женя!
— Я тебе всё сказала, — отрезала Королёва, — а теперь у меня работа.
— Опять работа!
— Да, опять работа, — кивнула она, — вот только теперь тебя это не касается! А трепать нервы и выносить мозг можешь Гале.
***
Дня два Женя проходила в каком-то странном состоянии: хотелось не то смеяться от счастья, что скоро она разведётся с горе-муженьком, не то плакать от того, что 16 лет прожила с человеком, который говорил, что любит до безумия, а сам изменял буквально у неё на глазах.
Наконец в этом противостоянии победили слёзы, весь день желая вырваться наружу. Но приходилось надевать маску, дабы не показывать никому своего внутреннего состояния.
Но сильной женщине и сильной маме.
Тоже бывает больно, но никто не знает.
Сильные женщины, тоже плачут.
Если слёз не видно, это ничего не значит.
Тоже плачут, просто слёзы.
Эти слёзы, хранят внутри.
В голове играла эта песня, за окном лил дождь как из ведра.
Всё в тон Жениному настроению. Слёзы, слёзы, слёзы — в последнее время привычная картина для её глаз: сначала было обидно из-за придирок нового заведующего, а, когда придирки прошли, она узнала об измене Степана. В придачу к слезам в них появилась пустота от предательства мужа. А раньше в этих глазах были радостные искорки, непременно сопровождающиеся чёртиками…
Больно не было. Нет. Оля правильно сказала, что больно бы было, если б была любовь. А любви не было…
Но было обидно. Обидно, что она многое делала для семьи, а он разрушил. Хотя, как можно разрушить то, что и так трещало по швам?
А в кружке на столе горячий чай. Стоит размешать сахар в нём — сладкие песчинки растают в напитке прямо на глазах. Собственно как и 16 лет брака.
И зачем Женя добивала себя ненужным слезами, она не могла ответить и сама.
Может просто нужно было наконец выплакать из воспоминаний всю гадость и жить дальше?
Ну, можно ещё любить и быть любимой… 
