Black Crown — Flesh
Взяв под локоть супруга, Хосок ведёт его вдоль огромных гор трупов. Для них живые воины выстроились вдоль дороги проложенной, своими телами прикрывают ужасную картину, мазками которой были тела их товарищей. Кровью залита вся дорога, где-то валяются даже частички солдат. Юнги идёт рядом с Хосоком, уверенно голову держит, хотя его мутит от металлического запаха крови, что даже с сильным ветром не уходит. Из-за большого живота ему уже нельзя передвигаться верхом на лошади, но, если бы можно было бы, он первым же делом сел на коня и с огромной скоростью проткнул своим оружием того, кто все эти горы трупов своей ненавистью породил. Ароматом своим сгущающимся Хосок отгоняет всех, кто мог бы приблизиться к его омеге, сделать ему больно, Юнги же чуть быстрее шагает, тянет его за собой, хочет в глаза лживые посмотреть. Он знает прекрасно, что его не тронут здесь — не позволят, до последнего бороться за него будут. — Ну наконец-то, — кто-то впереди смеётся и наконец оборачивается назад, показывая лисьи глаза и огромный шрам на целую щеку. В глазах плещет истинная ненависть к тому, кого видел лишь в первый раз. — Вы так долго добирались, уж думал, что не увижу вас. Юнги был бы рад не останавливаться, идти всё дальше, достать припасенный кинжал из-под белых одеяний и проткнуть этого Чансаля, что братом его назвался. Его люди погубили столько юношей, которых родители и братья ждали, любимые и близкие люди. Его люди с лёгкой подачи окрасили подолы белых одеяний омеги в алый цвет. — Ох, какой приятный сюрприз, — тянет Чансаль, поглядывая на живот своего брата. — А ты подонка под своим сердцем носишь. Приятно, приятно. Он из чьей-то груди вытаскивает катану с характерным хлюпающим звуком и стряхивает с неё кровь, пока солдат под его ногами последние вдохи делал. Больно, адово. — Что ж, раз вы тут, то предлагаю вам послушать мои условия, — криво улыбается Чансаль и убирает окрававленную катану за пояс. — Во-первых, дорогой братец, поздравляю тебя с помолвкой… А ещё с будущими похоронами. Потому что твой супруг отсюда не уйдёт живым. Максимум бы уполз, но я этого не допущу… — он подходит ближе к омеге, умудряется даже коснуться своими пальцами его подбородка, но Чон откидывает его руку и встаёт перед супругом. — А ты, мой дорогой братец, пойдёшь со мной. Доносишь своего подонка в темнице, родишь мне его и останешься жив… Чтобы твой выблядок долго-долго ходил по земле, учился у меня, ненавидел тебя, а после, лет в 12, убил собственного папу своими же руками… Отличная мысль, что посетила меня столь вовремя, — Чансаль вновь усмехается и носком ботинка поднимает чью-то ногу, волнуется, и это заметно. — Что ж… — хрипло говорит Юнги, опускает голову в пол, но поднимает глаза на брата. — Не страшно же тебе такие речи лить передо мной и моими людьми… Диву даюсь. Ты столь смел, а пошёл против меня и моего супруга войною втихую. Хотя может семейное у нас долго и упорно держаться — 2 месяца держался. У тебя ведь наверняка армия поредела, раз ты столь не опытен в ведении военного дела… Лучшая защита — нападение. Юнги пользуется этим правилом. Единственным правилом, что научил его папа. — У моего младшего брата столь язык длинный и острый, что прямо руки чешутся его укоротить, — смеётся Чансаль, вновь ближе приближается, пока не упирается в грудь Хосока, что на пол головы был выше него. — А ты и впрямь отважен, — усмехается на этот раз Чон, перехватывая чужую руку, не оставляя на ней следов. — Но насколько отважен, настолько и слабоум. Вмиг Чансаль краснеет от возмущения, но берёт себя в руки, надевая привычную для него маску, руку выдергивает из чужой хватки, отводя её на себя и дыша прямо альфе в подбородок. — Так как я старший из выживших Минов, я имею право претендовать на трон Хуачая. Давайте не забывать, что у нас всё идёт по старшинству. К тому же, — Чансаль наконец отходит, переводит взгляд на брата. — Я старший по отцовской линии, по линии Минов, я прямой наследник династии Мин. А это значит, что я должен встать во главе Хуачая. Если вы против, то я свергну вас двоих. И буду управлять и Хуачаем, и Сивидом. Вместе со своим племянником, — добивает он, не скрывая своей довольной улыбки. Юнги становится бледнее, придерживается за вытянутую руку супруга — конец беременности даётся ему тяжело — у него перехватывает дыхание, смотрит на любимого и одними лишь губами шепчет: «Тхихак». — На правах супруга твоего брата, на правах правителя Сивида и Хуачая, я вызываю тебя на поединок. Насмерть. Раз так, то тот, кто должен взять трон, должен доказать это тем, что сможет защитить своё государство любой ценой, — чуть ли не рычит слово Чон, наступая. — Я намерен драться со своим братом. Пусть он не прячется за спиной своего альфы, что пытается мне угрожать. Я наслышан о его прекрасном знании боевых искусств, — усмехается Чансаль. — Мой омега в положении и чисто физически не может с тобой бороться. Но, поверь, если бы так сложилось, что мог, то у тебя бы даже возможности выползти отсюда не было бы, — зло улыбается Хосок. — Поэтому с тобой бороться буду я. Юнги хватается за локоть супруга, с вопросом смотрит ему в глаза, ничего не говорит. На лбу за эти 2 месяца войны с братом пролегла глубокая складка, что ни на миг не ухудшала красивое лицо. Хосок улыбается, показывая морщинки вокруг глаз, тянется за быстрым поцелуем и смотрит в глаза, наполненные слезами, слушает, как Лиса ласково на ухо шепчет ему слова любви, слова об их общей бесконечности, улыбается на поцелуй за ушком и первый отпускает его, так и не проронив ни слова. Он скажет всё потом, когда решит возникшую проблему. — Закончили ворковать? — недовольно фырчит Чансаль и достаёт свою катану, с которой всё ещё капала чужая кровь. Хосок также достаёт своё оружие из-за пояса и ждёт, когда Юнги отведут чуть подальше, давая ему свободу действий. — У нас для этого ещё целая бесконечность есть, не переживай, — улыбается, а в его глазах кровь алая наливается. Он уже слышит, как внутренний волк зубами клацает, когтями по каменному полу в сознании скребет, к прыжку готовится. Хосок разминает шею и встаёт в позу. Они, не сговариваясь, прыгают друг другу навстречу и делают первый замах оружием, разнося жуткий звук по всей пустоши, в которой они были. Зимнее солнце совершенно не грело, только в глаза Чансалю светило, что было на руку Хосоку, что вновь наносил удар, прижимая того к раскрытой палатке. Чансаль спотыкается о труп какого-то солдата, но не падает, а переделывает в свою сторону — бросается на Чона, нанося ему сильный удар по руке. Но шёлк, что был под военной одеждой, не позволил лезвию сильно углубиться в его плоть. Разум затмевается, волк берёт верх, даже слышно, как тот рычит. Катана двигается сама по себе, Хосок извивается словно настоящий дракон, уворачиваясь от мощнейших ударов и так и не нанося чёткого удара по Чансалю, что в совершенстве знал много боевых искусств и хорошо обращался с холодным оружием. Хосок вновь прижимает его, и тот спотыкается, падая на ледяную землю, защищается оружием, рычит и отбивает удар, не восстанавливается после него, как Чон наносит ещё, распарывая ему бок. Крови совсем немного, хотя всем присутствующим в тишине боя и страха было слышно, как ткани плоти рвались на части под острым лезвием. Чансаль шипит и наносит удар ногой по ноге Чона, надеясь вывести его из равновесия и за это время встать на ноги. Хосок в ответ бьёт ногой и добавляет катаной — рассекая и другой бок. По виску текла уже не первая капля пота, а дыхание сбивалось из-за сильной нагрузки. В глазах всё также плескалась алая кровь, прямо рядом с сердцем прятался подарок для его любимого омеги. Чансаль крепко жмурится, не сдаётся, перекатывается и встаёт быстро на ноги, нанося череду сильных ударов в соотношение с его физическим состоянием. Он с разворотом задевает бедро альфы и победно улыбается самому себе, когда тот недовольно шипит. Чон настолько сильно это всё воспринимает, что не удерживает больше своего внутреннего волка — его противник силён, но не настолько. Боль занимает много сил, но он не даст победить ей в этой схватке, не даст победить Чансалю в этой схватке. Рык раздаётся вновь по всей пустоши, казалось, что каждый слышал клацанье зубов, видел шерсть чёрного, обсидианового волка, когда Хосок с мощными ударами начал прижимать противника к палатке. В какой-то момент он выбивает из его рук катану и всем своим телом прижимает того к балке, удерживая оружие у него на горле. Сын Жёлтого Дракона даже не кривится, когда в его плоть с удивительной силой входит острие кинжала, не показывает свою боль, а лишь достаёт свой припасенный кинжал и свободной рукой вспарывает им живот Чансаля. Молчаливый бой практически закончен. — Ты у меня с кишками своими в руках последние глотки воздуха ловить будешь, — рычит Чон, поднимая острие кинжала ещё выше, разрезая всю мягкую плоть вдоль. Он вместе с Чансалем опускается на колени, вытаскивает из своего живота кинжал и отбрасывает, куда подальше под громкий крик своего омеги. Хосок даже не оборачивается, занимается своим делом. Голыми руками вскрывает кровавое месиво, что перед ним было, достаёт нужные органы и впихивает во всё ещё сильные ладони альфы, рычит на него, копается внутри, пачкая кровью абсолютно всё вокруг. — Это мой омега. Он носит моего ребёнка, мою кровь. И воспитываться он будет мной и им. И ходить они оба будут по нашей земле, где места тебе нет. Хосок кроваво улыбается, чувствует как у него по скуле течёт кровь, предполагает, что Чансаль задел его в какой-то момент. Альфа под ним всё ещё дышал, тяжело, но дышал. Вместо крепкого пресса, что был стянут военной формой из кожи, там было лишь кровавое месиво с вытащенными наружу органами, которые сжимал из последних сил Чансаль, наивно думая, что вернёт всё на место, переиграет. Запах дыма разносит ветер, мешает его с металлическим запахом крови. Чон поднимается с колен и плюёт на поверженного противника, поворачивается на собравшихся воинов, на своего супруга с красными глазами, разводит руки в стороны для долгожданных объятий, но сильная боль в животе не позволяет ему этого сделать — он падает на колени, хватаясь за своё ранение и прикрывает глаза. Словно в тумане слышит крик Юнги, что звал на помощь Кихена, всё приговаривал ему слова любви, держал его за бледное лицо и укладывал к себе на колени. — Бесконечно люблю тебя, лисёнок, — улыбается Хосок перед тем, как закрыть глаза. У него на сетчатке выжжен образ его омеги, что прекрасен всегда. На сетчатке выжжен образ того, кого он любил всей своей испорченной душой. Юнги в него жизнь вздохнул, заменил ненависть любовью, покрыл всё тело ласками, показал, что на коже могут быть не только шрамы. Юнги показал ему любовь, нежность, ласку и бесконечность.***
— Я говорил вам, что нам не следовало туда идти, что надо было просто его прижать! — кричит Юнги, придерживая двумя руками тяжёлый живот. Он стоял рядом с постелью, где отдыхал супруг, а рядом стояли его братья, что опустили свои взгляды. У Лисы в глазах слёзы стоят, он дышит через раз, потому что рыдания глухие сдерживает, на любимого не смотрит. — У нас были все шансы, мы могли бы его просто ещё месяц прижимать и тогда добрались бы до него лично! И не пришлось бы этот поединок им устраивать! Мин бьёт рукой по комоду, что стоял рядом, и сносит стеклянный флакончик на пол. Сама мысль, что он мог остаться один, действительно его жутко пугала. Слёзы душили, его самого трясло. — Он ведь даже не мой брат! Чансаль не мой брат, он врал! — Как это не твой брат? — хрипит Хосок, поднимаясь на локтях и брови к переносице сводя. Юнги на него быстрый взгляд бросает и глаза жмурит, слёзы пытается сдержать — ему жутко больно от осознания всего и от того, что руку немного порезал. Лиса, придерживая свой живот, идёт к постели супруга и прячет своё лицо у него на плече, старается не задеть, больно не сделать. — У Чансаля глаза, как у меня… А эти глаза мне передались от папы, он не может быть моим братом никак… Папа вышел за отца, когда ему было 14, — у омеги голос дрожит, руки трясутся. Никто из присутствующих его в таком состоянии не видел и больше никогда не увидит. — Тхихак, я должен был об этом сказать ещё тогда, но ты мне не позволил… — Он оскорбил моего супруга и за это понёс достойное наказание, — горячо шепчет Хосок, поближе к себе прижимает любовь свою, не хочет отпускать, хоть и больно сильно от любого движения. — Я так тебя люблю, — в ответ шепчет Мин, заглядывает в глаза красные после сна, целует сухие губы нежно и отстраняется, всё поверить не может. В покоях нынче они только вдвоём. Юнги вновь к чужим сухим губам тянется, целует их и глаза жмурит до боли, пальцы с альфой переплетает. — Не делай ничего подобного, не смей оставлять меня одного. Не смей оставлять меня одного с Линшином. — С кем? — не понимает Хосок, гладит ладонями по спине супруга. — С Чон Линшином… — медленно повторяет Юнги и вновь целует своего альфу. — С твоим сыном. Чон Линшин. Я придумал ему имя. Полное доверие между нами будет продолжаться в нём. — Лиса… — выдыхает Хосок, улыбку не сдерживает, целует глубже, пока в уголках глаз слёзы собираются. — Мне кое-что нужно тебе отдать… — он немного суетится, пока его не успокаивает супруг. — Где эта вещь лежит? Я сам её возьму. — Она у меня рядом с сердцем была, но после боя… — Чон отводит взгляд в сторону, рассматривая покои. — Соджун про это что-то говорил, я могу его позвать и приказать, чтобы он принёс. — Нет, лисёнок, — Хосок перехватывает ладошку супруга и целует каждый тонкий пальчик, любуется пухлыми щечками. — Я сам отдам тебе эту вещь также, как и отдал своё сердце. По наказу Кихена, Хосока пришлось вновь проводить через обряд, на этот раз одного — Юнги бы не выдержал его будучи на последнем месяце беременности. Он каждый день приходил к супругу и сидел у него под стенкой, читал ему книги на лаосском, а в какой-то вечер осмелился зайти с Кихеном внутрь, смотрел прямо в глаза животного и видел в них нежность. Никакой агрессии, злости, только нежность и любовь. Уже на следующий день Мин сидел рядом с ним, облокачивался на огромную тушку и читал в темноте камеры. Волк Хосока реагировал на него спокойно, урчал, когда омега ему шерсть пальцами расчесывал. Кихен лишь удивлялся на такое — до этого альфа всё время бросался на всех, а омегу принял. Но всё объясняется меткой и кровью, ребёнком под сердцем Юнги. Раны альфы медленно затягивались, он бережно укладывал Мина рядом с собой и всем своим телом окружал теплом. Ночи зимние становились прохладнее, хотя днём ещё немного пекло солнышко. С каждым днём омеге всё тяжелее было носить ребёнка у себя под сердцем, ноги сильно отекали и тянуло живот. Еду ему приносили прямо в камеру к волку Хосока, а тот ждал, пока поест омега и сам приступал к еде. Через несколько дней волк Хосока проснулся от того, что под его боком от боли скулил Юнги, придерживая живот. Вокруг него была огромная лужа, а сам он, прикрывая веки, что-то шептал. Подорвавшись с места, чёрный волк громко завывает, рычит, на помощь зовёт. Всё на омегу оглядывается, сердце больно колит, хотя животное в полном недоразумении. На громкий вой волка прибегает Кихен, что кутается в халат, открывает дверь в темницу и зовёт на помощь, чтобы отнести правителя в покои, где ему будет удобнее рожать. Чёрного волка оставляют одного, рычать и скрестить, проситься к любимому. Про него все забывают на мгновение, сейчас самое главное — это обеспечить все условия для родов правителя, чтобы и он, и малыш остались живыми.Letting Go — Dotan
Под вой чёрного волка спустя долгие часы рождается крепкий альфа, что сильно сжимает крошечной ладошкой палец своего папы. Юнги смотрит на этот маленький комочек и не верит своим глазам — на него смотрят такие же лисьи глаза, что и у него, а губки, как у отца, в форме сердечка. Круглые красные щёчки, а как он причмокивает этими губками! Малыш плакал до того момента, пока его не передали папе. Вокруг весь мир останавливается, потому что вселенная подарила миру то, что определяется бесконечностью. У омеги сейчас на руках плод любви, рождённой из ядовитых чувств, плод тёплых слов и поддержки, плод долгих войн. Юнги укутывает малыша в простыни покрепче и прижимает его к своей груди, чувствуя, как у него быстро бьётся сердце. По щеке течёт крошечная слеза, что отпускает всю боль родов назад, что заглушает все звуки, кроме биения сердца его малыша. Он продолжит свою жизнь в этом маленьком альфе, он будет делится всем именно с ним, он сам подарил уже ему жизнь. Именно Юнги выбрал этого ребёнка и теперь он обязан ему всем, что у него есть. Сил совершенно не было, он дрожащими руками держал сына, прижимал к себе и наконец кормил его грудью. Лиса прекрасно слышал, как где-то внизу без остановки выл волк его супруга, надрываясь. Он так хотел бы, чтобы альфа был рядом с ним, чтобы он взял на руки маленького Линшина, чтобы поцеловал его в макушку. Юнги бы так хотел, чтобы Хосок сейчас был рядом с ним — крепко обнял бы и не отпускал обещал бы весь мир ему подарить, все моря высушить ради одной улыбки. Не выдержав, Юнги рыдает. Громко и долго, держа в своих руках сына, рыдает. Он оплакивает этими горькими слезами всё, что с ним не случилось, и всё, что с ним уже случилось. Он оплакивает своего супруга, что не может разделить с ним этот момент прямо сейчас, оплакивает себя, потому что не может видеть счастливые глаза Хосока. Мин хрипит и смотрит опухшими глазами на Кихена, умоляет его вернуть альфу в ближайшее время и, попросив всех, кроме Джина, покинуть покои, ложится со своим маленьким альфой на бок и наконец засыпает, совершенно не осмысливая боль, что захватила адским огнём всё его тело. Просыпается Юнги от долго сна после того, как осознает, что под боком нет Линшина, а в носу стоит запах спелых персиков. Джин укачивает младенца прямо в покоях повелителя, глаз с ребёнка не сводит, ходит по всей спальне и тихо поёт ему колыбельную. — Спасибо, — хрипит Мин, потирая глаза и садясь в постели, когда его пронизывает сильнейшая боль. Он лишь кряхтит и опускается в постели обратно. — Его нужно было покормить, поэтому я вызвал кормильца, — отвечает Джин, поворачиваясь к омеге. — Как ты, детка? Кихен сказал, что боль нормальна после родов… — Когда придёт Хосок? Джин недовольно смотрит на Юнги, подходя к его постели и передавая ребёнка. — Завтра будет обратный обряд. Он восстановится после него и придёт к тебе. Думаю, даже прибежит, Юнги. Ты должен набираться сил, чтобы выглядеть чуточку получше… — Если любовь Хосока реальна, то тогда ему будет все равно, насколько я плохо выгляжу, — хрипит Мин и кормит Линшина. — Ты останешься со мной? Я не хочу быть один… — Я вместе с тобой через роды прошёл, вместе с тобой и через воспитание малыша пройду, — весело усмехается Сокджин и садится на край постели, поглаживая правителя по острому колену.***
Юнги и не заметил, как двери в спальню открылись, не заметил, что запах, что в его лёгких стоял уже давно, начал усиливаться с каждой секундой. — Лисёнок, — шепчет альфа с запахом дыма, на колени перед постелью падает и целует супруга в спину. У Хосока в груди революция, он не понимает, что происходит. Почему в спальне такой сильный солёный запах и слабый имбирь, почему его омега настолько исхудал, что даже под плотной тканью видно его острые кости. Он на такой большой срок оставил своего супруга, что у него сердце нещадно тянет, болит. — Тхихак, — шепчет в ответ Юнги, голову поворачивает и пытается улыбнуться альфе. Щеки впали, под глазами тёмные мешки, а в них самих редкие-редкие звёзды. Колкая мысль стреляет прямо в сердце Чона, и он не может улыбнуться в ответ мужу. — Познакомься с ещё одним альфой в моей жизни… Хосок заглядывает за плечо омеги, не произнося ни слова, и внимательно смотрит на ребёнка, что так похож на его любимого и на него самого в равной степени. Пухлыми губками он чмокает немного, на них ещё не обсохло грудное молоко, открывает глазки и смотрит на отца внимательно. — Линшин, это твой отец, — хрипит Юнги, запахивая собственную рубашку и пряча оголенные участки кожи. — Я могу его взять? — тихо спрашивает и альфа, стараясь не тревожить заинтересованного ребёнка. Лиса ему кивает и немного отодвигается, позволяя взять ребёнка. — Придерживай ему головку, — сразу предупреждает и получает долгожданный поцелуй. Поцелуй в лоб и длинная дорожка прямо к губам, в которые шепчутся горячие слова любви. Чон Хосок использовал свой второй шанс — сейчас он держит на руках своих свою кровь и плоть, ребёнка от любимого омеги, черты которого читаются в малыше. В груди столько эмоций, что мелко дрожат руки, руки, что, сжимая оружие, никогда не должны дрожать. По щеке катится прозрачная и крупная слеза, когда Хосок просит прощения у своей любви за то, что его не было рядом, что он так поступил. А Юнги лишь мягко улыбается, беззвучно плача вместе с ним. Эту ночь они проводят уже втроём в одной постели, прижимаясь друг к другу, согревая малыша. Хосок покрывает поцелуями исхудавшее лицо супруга, его ладони и шею, никак остановиться благодарить его не может. Хосок в очередной раз понял, что не зря так долго этого омегу искал, ведь найдя его он обрёл настоящий дом.***
— Ему не становится лучше, — вздыхает альфа. Брови сведены к переносице, а на лбу пролегла глубокая складка. — Уже месяц прошёл… — Я сейчас активно ищу способ решения этой проблемы, мой Господин. Ваш супруг обязательно поправится, — обещает Кихен, что стоит возле своего правителя. — Мы не можем провести для него обряд? — сдаётся Чон, массируя виски. — У Вашего сына сейчас налаживается контакт с его внутренним волком. И также связь между Вашими волками должна появиться, поэтому разрывать её с помощью обряда не стоит, — учтиво говорит лекарь. — Я перерою всю библиотеку в поисках ответа, я Вам клянусь. — Очень надеюсь, что слова твои вовсе не пусты… — шепчет Чон, прикрывая глаза. Его омега уже которые дни находится в ужасном состоянии — он не может есть, жутко исхудал и тает на глазах. Больше не встаёт ради тренировок, не поднимается с кровати и вовсе, кроме как ради принятия ванны и посещения уборной комнаты. Ему в постель приносят сына, с которым он проводит практически все время. Со временем пропало молоко, поэтому кормлением занимается определённый омега. У Юнги сейчас мелко подрагивают руки, они очень ослабли, что даже маленького Линшина он не может долго держать. Каждую ночь он плачет в объятиях своего супруга и успокаивается только к утру, только причины не называет, всё в себе копит. Джин тоже начал бить тревогу. Всё его счастье перебивается состоянием Господина, он не может себе позволить радоваться, когда практически его ребёнок в таком состоянии. Тоже не отходит от дверей покоев, дежурит там поочерёдно со своим альфой и на все отнекивается. Просит подавать лучшие блюда, но каждое уходит обратно на кухню так и нетронутыми. Кихен через несколько дней проводит небольшой обряд, заставляет Лису выпить то, что он приготовил, и просит ждать улучшений. Просит ждать чуда. Очередного чуда, что Вселенная должна была подарить семье Чон. Ведь им обещали бесконечность. В эту ночь у омеги жар. Сильный жар, который никак не покидал ослабленное тело. Хосок бил тревогу, просил забрать сына из их покоев и срочно вызывал Кихека, что вернулся со срочными лекарствами. Лекарь выпроводил всех из спальни правителей и захлопнул дверь, оставляя ждать. Брови по привычному сведены к переносице, на лице альфы давно уже не появлялась счастливая улыбка. Даже мысли о сыне не могли радовать настолько сильно, когда он знал, что его омега чем-то болен. Джин мягко гладит его по спине, но тот лишь чуть ли не рычит в ответ — руки свои же содрал в кровь, хоть и не показывал это. — Он приходил к тебе каждый день в темницу. И сидел рядом с твоим внутренним волком, читал тебе любимые книжки свои. Ещё он всегда расчесывал густую черную шерсть. И именно при тебе у него отошли воды и началась жуткая боль. Именно ты, твой внутренний волк, звал на помощь. Я и представить не могу, что ты испытываешь сейчас, мой мальчик, — аккуратно говорит Ким, все равно приближаясь к Хосоку, считывая его эмоции, зная его столько лет. — Мне очень жаль, мой мальчик, что жизнь никак не хочет оставить тебя в покое и дать насладиться счастьем. Но я уверен, что оно тебя обязательно будет ждать. Хосок кивает, руку более не скидывает чужую. Под ней мышцы напряжённые, особенно когда двери в покои открываются, Кихен оттуда выходит. — Можете к нему зайти, — кивает лекарь, вытирая руки. Хосок не спрашивает, как и что там произошло, он прямиком идёт в покои, где начал усиливаться запах имбиря. Омега лишь гулко дышит, имбирь окружает абсолютно всё, въедается в каждый предмет в спальне, в кожу супруга. Он всё такой же худой, под глазами всё те же круги, только в них звёзды загораются с каждым взмахом ресниц. Вселенная обещала им бесконечность, и она им её дарит. — Тхихак, — улыбается Лиса. Дышать ему лёгче в разы, он тянется к супругу, ждёт его и дарит поцелуи неспешные. В каждый вкладывает все то, что копил эти дни своего плохого самочувствия. — Я знал, что ты выкарабкаешься из этого состояния. Я знал, что ты справишься, — шепчет Чон, целуя супруга в лоб, прижимая его к себе и подхватывая на руки, чтобы вынести за двери их общих покоев. — Теперь я официально объявляю гуляния в честь рождения моего сына, Линшина, и выздоровления моего супруга! Стража, что заполонила весь коридор, наконец ликует, Джин широко улыбается, смотря на своего альфу и позволяет себе его поцеловать при всех присутствующих. Пусть знают, не дело столько в тайне хранить их отношения, раз сам Намджун уже предложил свадьбу сыграть. Через несколько недель Юнги позволил себе выйти на первую тренировку после рождения сына. С Линшиком всё это время нянчится Сокджин, что только рад и уже готовится к собственной свадьбе, в предвкушении потирая ладони. Тяжесть оружия в руках омеги только приятно тянет вниз. Сейчас он готов показать своему супругу, что не растерял свои навыки, все также может уложить его на лопатки. Без предупреждения, Юнги делает первый выпад в сторону Хосока, наслаждаясь звоном оружия. Альфа совершенно этого не ожидал, но не растерялся и пошёл в атаку в ответ — происходит целая череда сильных ударов, и Чон прижимает супруга к стене дворца, пока тот через плечо оглядывался, куда его прижимает. Отвлекающий маневр — омега тянет мужа за воротник и нежно целует того в губы, в тот же момент выворачиваясь из западни, и встаёт у него за спиной. Этот бой так быстро не будет закончен. Альфа удовлетворенно хмыкает и продолжает наступать, но Юн в долгу не остаётся, тоже движется в другую сторону, пытается прижать противника. Смекнув, что они так долго будут сражаться, выбирает другой путь и нападает через низ, повалив супруга на землю. Теперь уже Мин усмехается, глядя на Сына Жёлтого Дракона сверху. Чон тоже ставит подножку и валит омегу на землю, прижимая всем своим телом. Дышит тяжело, смотрит прямо в глаза, оторваться не может. С неба капают крупные капли дождя, заставляют намокнуть одежду альфы, мешает запах свежести с запахом дыма. Юнги улыбается и маленькими ладошками тянется к чужому лицу, целует его глубоко, переплетает языки. Он счастлив, что может делать этого альфу счастливым, что может его шрамы под своими ладонями согревать, что больше никто друг другу больно не делает. Каждое утро начинается со слов благодарности друг другу, вечера слезами гордости, а ночи словами о любви и тихими стонами. Перебирая пальцами длинные тёмные волосы, Юнги слушает как чуть ли не мурчит его супруг, что лежит на его животе, обсыхая после холодного дождя. Линшин спит рядом с ними, прижимаясь к горячим телам родителей. Хосок нежно проводит по его щечкам своими пальцами с грубыми подушечками, улыбается на то, как маленький альфа хмурится и начинает капризничать. Сегодня им гончий передал весть о том, что младший сын Жёлтого Дракона намерен свадьбу играть с омегой всей его жизни, которого выбрал он сам. — Я очень надеюсь, что у Чонгука все получится с тем омегой, — шепчет Хосок, чтобы не разбудить сына. — У него должно всё получиться. Когда он приезжал к нам и просил его сопроводить в одно место, мы ходили на кладбище к Сынмену. Я навсегда запомню эту картину, как он сидит на коленях на его могиле и просит прощения и одобрения, — рассказывает омега. — Тогда небо плакало вместе с ним. — Мой брат сильный человек. И слов на ветер не бросает, — усмехается Чон и поднимает голову, чтобы поцеловать руку супруга. — Я очень надеялся, что он поженится с этим омегой. У него так глаза светились, когда он рассказывал про него. У тебя так же глаза светятся, когда ты на меня смотришь. Альфа фыркает на эти слова и дарит поцелуй в живот супруга, обнимает его посильнее, смотрит на их малыша и готов сам разрыдаться, пока небо готово вместе с ним плакать. В его руках жизнь вся его, всё, что ему нужно. Он готов молиться и благодарить вселенную за такой подарок, за то, что позволила она ему быть счастливым, что послала ему такие создания мира всего. Ему не верится, что с этим омегой у него такая сложная история, прошлое. Но верит он твёрдо, что будущее будет самым счастливым. Даже если вселенная уготовила испытания, он готов через них пройти ради него, даже если кто-то будет против или захочет разрушить их союз, он пойдёт войной на этого человека, разорвёт в клочья, но своё при себе и оставит. Этот омега его, он чёртов собственник и никто не смеет глаз класть свой на него, облизываться. Пусть смотрят, как он счастлив с ним, как их общий ребёнок растёт и показывает свою силу от двух родителей. На это он согласен. Линшин недовольно хмурит брови и широко зевает, глазки открывает и смотрит на отца, у которого глаза на мокром месте. Маленькой ручкой тянется к его длинным волосам и дёргает со всей силой, заставляя перестать тихо плакать, весело смеётся с реакции альфы. Этот малыш не позволит грустить родителям, когда они вместе.***
Surrender — Natalie Taylor
Музыка доносится с разных сторон, что даже в саду очень шумно, хотя Юнги поставил себе цель сбежать в тихое и укромное место. На его руках спит Линшин, смешно причмокивая губками в форме сердечка. В Саде (город) уже холодно, поэтому омега кутает посильнее своего сына и медленно гуляет между деревьев, рассматривая тонкие голые ветки деревьев, что при свете луны совершенно не пугали его. Под ногами хрустит белоснежный тонкий слой снега, что своим блеском завораживал не меньше. Он бы хотел, чтобы его Линшин приезжал в Сад зимой, чтобы видеть всю эту красоту, которую не увидишь в Хуачае — там тепло даже в это время года. Изо рта идёт горячий пар с каждого выдоха, а ноги покалывало от холода, Юнги поджимает пальцы и немного ускоряется. Задумавшись о своём, он даже не слышит чужие тяжёлые шаги, пока его не обнимают со спины и не шепчат на ухо: — Не замёрз, лисёнок? — Только если немного, — улыбается Юнги и льнет к супругу, откидывает голову на его плечо. — Может тогда мне приказать, чтобы уже подготавливали покои для нас на эту ночь? Не дело, что мой омега мёрзнет, — горячо шепчет Хосок, поглаживая живот Юнги. — Я хочу ещё немного побыть здесь с тобой. Сегодня прекраснейшая ночь, даже звёзды видно, — улыбается Лиса и разворачивается в объятиях, зажимая Линшина между двумя телами. — И луна сегодня слишком прекрасна, правда? — Хосок проводит ладонью по щеке омеги. — Настолько красива, что можно умереть*, — Юнги тянется и целует супруга в губы. — У меня для тебя кое-что есть, — шепчет прямо в тёплые губы альфа. — Я должен был отдать тебе это, как только узнал, что ты под сердцем своим носишь нашего малыша, но обстоятельства никак не позволяли мне это сделать. В тот вечер, когда я встретился лицом к лицу со своей смертью и твоим неродным братом, я хранил этот подарок рядом со своим сердцем. Хосок немного отдаляется и засовывает руку в свою накидку, доставая оттуда что-то блестящее. — Это должно быть обязательно у тебя. Не зря же я так долго работал над этим, — усмехается Чон. Он наконец показывает то, что умещалось у него в ладони — подвеска в виде лисы из красного золота и дракона из жёлтого, что соприкасаются носами и хвостами, а между ними камень в виде капельки, который пропитан кровью Хосока. — Где ты нашёл мастера, что такую красоту собственными руками сумел создать? — удивляется Юнги, пытается слезы сморгнуть и тянется к супругу, чтобы подарить ему ещё один поцелуй. — Искать мне никого не пришлось, этот мастер стоит перед тобой, — подмигивает Хосок и сам закрепляет подарок на тонкой шее. При свете луны капелька с кровью переливается всеми цветами возможными. — Ты мне подарил сына и свою любовь, это меньшее, что я мог подарить тебе. — Тхихак, — шепчет Лиса, прижимается к супругу и плачет. Даже его большое сердце готово разорваться от любви к одному альфе, что не переставал удивлять его никогда. — Я бесконечно люблю тебя, — улыбается Хосок и целует его в макушку. Юнги много-много кивает и утирает слезы об тёплую накидку Чона, покачивает младшего альфу в руках, чтобы он не проснулся. Вокруг них резко стало тихо, потому что это момент только между ними, потому что они созданы друг для друга и должны были пройти всё это, чтобы быть счастливыми. Линшин всё равно просыпается и тянется рукой к подвеске папы. Сейчас он был той самой капелькой крови, что находилась между Лисой и Драконом. Их общая кровь.***
Dead in the Water — James Gillespie
Прямо перед носом правителя Хуачая и Сивида идёт ожесточённый бой между альфами с одной кровью — Хосок не поддаётся своему сыну, бьётся с ним на равных, иногда ослабевая удар, потому что 5-летний Линшин всё ещё не настолько силён. Он уже ездит верхом на своём собственном коне с кличкой Абигор**, каждый день учится этикету с Сокджином, а ночами читает с папой книги на лаосском для отца. С каждым годом маленький Господин становился всё больше похож характером на отца, но внешностью на папу. Его лисьи глаза с любовью, искренней любовью, смотрели на родителей, когда они обнимались, и он с разбегу бежал к ним. Губы только отца — в форме сердца и такой же улыбкой. Сейчас он хмурился, повторял выражение лица Хосока, шёл в бой с новым выпадом, но поскальзывается не вовремя — его окликает Хоюн — маленький омега, сын Чонгука и его супруга. — Линшин! Нас Сокджин на обед зовёт! — малыш выбегает босыми ногами прямо на траву внутреннего двора и тянет альфу за рукав, как только увидел, что он остановил бой с отцом. Линшин выше Хоюна на 2 головы и старше всего на год. — Уже? Отец, можно я ещё позанимаюсь, а потом на обед пойду? — с надеждой спрашивает маленький альфа, но получает отказ, от чего немного дуется, но быстро забывает об этой обиде. Все-таки он немного голоден. С помощью отца он снимает тяжёлые доспехи и отдаёт ему вакидзаси, убегает с Хоюном за руку в сторону дворца, где их уже ждал Джин. Сразу после свадьбы Чонгука Сокджин и Намджун решили сыграть и свою. Он очень долго просил у своего супруга прощения за то, что не может родить ему наследника, обещал, что будет не против, если ребёнка подарит ему другой омега, но Джун был непреклонен — если ребёнок будет не от его мужа, то ребёнка вообще не нужно. Сокджина буквально носили на руках все эти года за ту любовь, которую он дарил, за счастливые улыбки, адресованные супругу, за искрящиеся глаза благодаря лишь одному альфе. На его пальце красовалось обручальное кольцо, сердце переполнялось любовью, и он знал, что этих двух детишек, что ему сдали на попечение, он обязательно вырастит гордыми правителями, что не опустят своих голов перед противниками. Младшие уже сидели за столом, пока Хосок крался к своему мужу, словно хищник за желанной добычей. Юнги тихо хихикает, наблюдая за супругом, что облизывается, глядя на Лису, и двигается ещё медленнее. Резкий рывок, и Чон вонзает свое оружие по правую сторону от тощего плеча омеги, а его самого на землю холодную роняет и улыбается. — Надеюсь, что Мин Юнги подарит своему супругу один долгий поцелуй и напомнит, что любит его, — хитро улыбается Хосок. — Потому что я его поймал. — Сдаюсь, потому что бесконечно люблю своего супруга, — подхватывает улыбку и настрой Юнги, притягивая к себе нависающего над ним альфу и целует. От поцелуя пальцы колет в предвкушении, внизу живота привычно стягивает, всё тело гудит от желания прикасаться больше и больше. Он подтягивается всё выше, руку тёплую на своей талии чувствует, как она пробирается под одежду и ожоги оставляет на холодной коже. Лиса глаза открывает, тяжело дышит и смотрит на супруга, губы кусает, не зная, как сказать новость. На его ключицах висит та самая подвеска, золото горит на свету солнца, а кровь внутри переливается. — Хосок, Тхихак, — не скрывает своей улыбки, просто не может. — Я хочу подарить тебе ещё одного ребёнка… Альфа, нависающий над ним, перекатывается на бок и притягивает к себе супруга, утыкаясь носом в его шею. — Так подари, — фырчит он и целует свою метку на тонкой шее. — Подарю. Кихен сказал, что я в положении.