Тотем: Змей, Часть 1 Доказать свою верность

— Идиотка! Ты где была всю ночь?! — Нейджи уже давно перешел на крик и теперь наступал на Рену с перекошенным от злости лицом. — Ты хоть можешь представить, как мы переживали? Ты исчезла, не объясняя, куда и зачем тебя понесло. Что мы, по-твоему, должны были думать?! — Любовника ходила проведать, — невозмутимо ответила Рена, рассматривая на глазах краснеющее от гнева лицо Нейджи. — И ни хрена вы не переживали. Так что не заливай мне тут про великую командную игру и товарищеские отношения. — Какого, на хрен, любовника?! — еще громче заорал Нейджи, полностью игнорируя, что привлекает к их маленькой семейной сцене внимание всех присутствующих. — Обыкновенного. С которым любуются закатами, мечтают завести детей, а в промежутках сентиментального бреда еще и трахаются, — еще более невозмутимо сказала Рена. У Нейджи на висках вздулись жилы, и бьякуган начал вытеснять его обычные глаза. — Не может быть, чтобы ты была настолько безмозглой! Ты лжешь! — Я в курсе, — рассеяно ответила Рена, даже не пытаясь оправдаться и полируя ногти об рукав туники. Она не видела необходимости что-либо объяснять. Остальные члены группы с тревогой смотрели на развернувшуюся разборку. Те команды, которые уже успели добраться до Башни, тоже с большим подозрением оглядывались на эту пару и внимательно прислушивались, пытаясь незаметно выяснить причину происходящего. — Почему от тебя разит пивом?! — продолжал допрос на повышенных тонах Нейджи. — Гуляла по лесу, засмотрелась на птичек и бабочек и столкнулась с курьером, который нес заказное письмо Хокаге-сама и пил пиво. В результате столкновения он уронил на меня банку и облил отличным, бархатистым, темным пивом. — Что за отборный бред ты несешь?! Ты что, сумасшедшая?! — взбесился Нейджи. — Как?! — Рена вытаращила на него глаза — Ты еще не заметил?! Нейджи попытался взять себя в руки и несколько раз глубоко вздохнул. Зря он это сделал. Запах особого дыма, который впитался в одежду и волосы Рены, тут же ударил ему в нос. Глаза его расширились от изумления. — Ты что, еще и курила? — шепотом спросил он. — Я постоянно курю, — она пожала плечами и попыталась прикинуться ничего не понимающим шлангом. — Не табак! — в священном ужасе прошептал Нейджи. — Ты наркоманка! — Да какое тебе дело? — удивилась Рена. — Сегодня я тут с вами, завтра меня уже не будет. — Ты уже, наверное, все мозги себе на дурь извела, идиотка! Если ты обдолбанной пойдешь на задание, тебя же убить могут! — Можно подумать, тебе есть до этого какое-то дело, — горько ответила Рена. — Моя жизнь — трачу как хочу и на что хочу. И вообще, что ты раскудахтался надо мной как квочка? Ты вообще кто такой, чтобы мне проповеди начитывать? Ханжа! Нейджи вдруг увидел что-то явное только ему и внезапно опустил веки, скрывая всевидящие белые глаза. Вздохнув поглубже несколько раз, открыл их и на удивление спокойно посмотрел прямо в гневно расширившиеся зрачки Рены. — Ты права. Я больше не буду вмешиваться, только не угробь группу ради своих идиотских привычек. Поняла? — Вполне. Я — спать. — Вот и иди куда шла. Она вздернула нос к потолку, развернулась и пошла в свою комнату. Спать ей в действительности не хотелось. Вообще-то, она почти никогда не спала, так как считала, что это пустая трата времени, а также потому, что сознание у нее было невероятно сбалансированным и упорядоченным при внешней хаотичности. Десять полноценных личностей Сестер помогали ей разгружать и перегружать свой мозг с помощью нескольких минут скоростного анализа полученных за день данных, благодаря этому она вообще не нуждалась во сне в обычном понимании этого слова. Внешне это проявлялось тем, что Рена раз в сутки замирала на несколько минут с закатанными глазами, а потом как в ни в чем не бывало продолжала заниматься своими делами. Внутренне это было намного интереснее — она и Сестры всю информацию, полученную за день, перетряхивали и упорядочивали. Ненужное тут же удалялось из памяти, нужное распределялось по разделам — пуговицы к пуговицам, запонки к запонкам, стулья к стульям. Чем-то все это напоминало сеть связанных между собой мощных компьютеров. Чисто теоретически этот процесс можно было назвать сном, так как основное предназначение сна — это переработка и хранение информации. Сон, особенно медленная его фаза, облегчает закрепление изученного за день материала, а быстрый сон реализует подсознательные модели ожидаемых событий. Просто у обычного человека мозг не может справиться с этим так быстро, и ему требуется от трех до десяти часов, а из-за того, что Рена была не одна, то управлялась почти мгновенно. А тело могло отдохнуть и в любое другое удобное Рене время. Хотя в определенных ситуациях Рена могла погружать себя в глубокий транс-сон, для того чтобы найти решение особо сложных вопросов. Тогда снимались все ограничения со всех ее личностей и внешние раздражители не мешали ей сосредоточиться на вопросе. Сознательно она вводила себя в состояние так называемого «тоннельного внимания», что сосредотачивало все ресурсы ее и Сестринских интеллектов на одной-единственной проблеме. Степень анализа доходила до того, что Рена была способна по мельчайшим косвенным данным дать прогноз на серьезные промежутки времени с убийственной точностью. А зная будущее, она могла по своему усмотрению менять некоторые переменные и подбирать нужный ей исход, пуская поток причинно-следственных связей по удобной ей дорожке. Фактически это был бы залог ее полного благополучия во всех отношениях. Но она этого не делала, искренне полагая, что предсказуемая жизнь станет скучной. К тому же необходимость прибегнуть к такому действию у нее появилась лишь раз, да и это было невероятно опасно по ряду физиологических причин и законам подсознания — такое путешествие в глубины своего ego et alter ego могло закончиться глубокой комой и смертью. Она до сих пор с ужасом вспоминала последствия ее опыта в этой сфере. Играться с теми материями, которые совсем не понимаешь, было настолько опасно и глупо, что это осознавала даже Рена. — Фу-у-ух! — вздохнула она. — Вот я и дома! Рена коснулась дверной ручки и проскользнула в свою комнату. Не глядя по сторонам, она швырнула рюкзачок на пол, сладко-сладко потянулась и рухнула на койку. Потом свесила руку с края и тонкой нитью чакры потянула к себе принесенный мешок, ленясь поднять задницу и взять, как все нормальные люди, руками. Покопавшись в сумке, она вытащила сборник стихов и сигареты. — Я же свихнусь со скуки… — вздохнула она, раскрывая книгу на заложенной странице. Там, видимо, предыдущий читатель, карандашом выделил один из стихов. Рена его громко продекламировала: — Arihateny Inoiti macu ma-no Hodo bakari Yki koto sigeky Nagekadzu mogana. И задумалась, проговаривая каждое слово, считая слоги и восхищаясь изяществом слога. — Ах, если б можно было не вздыхать И не печалиться, Хотя бы пока Проживаешь эту жизнь, У которой будет конец, — неожиданно услышала она голос от дверей. Приподнявшись на локте, она посмотрела на вошедшего и криво ухмыльнулась — на пороге стоял Гаара собственной персоной, сложив на груди руки, и свет из коридора эффектно обрисовывал контур его тыквы. — По-моему, это слова принадлежат слабому человеку. — Почему? — она смотрела на него с удивлением и любопытством, даже не пытаясь как-то изменить положение тела. — Зная, что рано или поздно умрет, он не может справиться с хандрой и хоронит себя раньше времени, — Гаара зашел в комнату, совершенно не дожидаясь приглашения, и прикрыл за собой дверь, а потом продолжил. — Насколько я помню, то продолжение еще более паршивое, чем начало: Kakary ka-no Aki mo kavaradzy Nihohiseba Hry kohi si tefy Nagamesemasi ja. — И чем тебе не понравились эти строки? — удивилась Рена и повторила: — Если б этот аромат И осенью неизменно Источался, Не так мучительно было б О весне с любовью вспоминать. — А тут явно сожаления и бегство в прошлое. В мертвое прошлое. И никаких попыток изменить настоящее, — ответил Гаара и уселся на пол под стеной напротив Рены. — Бесцельное существование, отсутствие даже намека на смысл своей жизни — это глупо и жалко. Ненавижу слабых и никчемных. Рена усмехнулась и поднесла к губам сигарету. Выдохнув дым, она ответила: — Никогда бы не подумала, что ты любитель изящных строк. — Почему? — удивился Гаара. — Потому что от тебя пахнет кровью. Сильно так пахнет, и запах настолько въелся в твою одежду, в твою кожу, в твои волосы, в саму твою суть, что говорит о том, что убиваешь ты часто и много. Обычно маньяки вроде тебя не заморачиваются о прекрасном. Для этого нет места в их жизни и сознании. Гаара закрыл глаза и усмехнулся: — Почему ты думаешь, что это невозможно? Рена еще раз затянулась и помолчала, подбирая слова как можно правильнее, чтобы передать свою мысль. — Ты — маньяк. Мотивацией для серийных убийц служит патологическое стремление удовлетворить свои извращенные желания. Я еще не понимаю, чего ты ищешь в кишках своих жертв, но возможно, ты мне это расскажешь. Ты — разрушитель. Тела твоих жертв почти не поддаются опознанию, значит, ты делаешь это умышленно. Зачем? Ведь ты не скрываешься, зная, что наказания за то, что ты творишь, не последует. Ты так зациклен на уродовании тел, стремишься как можно сильнее растоптать красоту человеческого тела и взаимоотношений между людьми. И при этом страсть к стихам? Стихи воспевают красоту и эмоции, именно то, что так чуждо тебе. Нелогично. — И что же из этого следует, м? — Гаара смотрел на нее весьма заинтересованно. Она опять задумалась. Выбросила окурок под койку и подкурила следующую сигарету, опять беря паузу на размышление. Гаара терпеливо ждал, не сводя с нее внимательных глаз. — Вижу два варианта, — она сама не ожидала, что можно посмотреть на проблему с этой стороны. — Первый более правдоподобный — ты сын Казекаге и обязан был получить классическое образование помимо основных боевых искусств. Тебя обучали музыке, литературе, стихосложению, истории и политологии. — Да, и обучение до сих пор продолжается. Какие еще варианты? — Менее правдоподобный интереснее. Ты по своей сути есть Разрушитель, Хаос. И ты не можешь существовать, воплощая только одну сторону силы. Для равновесия ты должен найти что-то противоположное основному своему назначению. Почему бы и не поэзия? — Интересное мнение. Может, еще варианты? — Ну, еще один, настолько невероятный, что его можно не озвучивать, — Рена усмехнулась. — Мне любопытно. Продолжай, — он улыбался и сверлил ее напряженным взглядом. — Ты не убьешь меня за это предположение? — Постараюсь. — Ты не тот, за кого себя выдаешь. Ты обозлился и мстишь миру, пытаясь напугать его как можно сильнее, чтобы тем самым уберечь себя от посягательств кого-либо на твое глубоко личное пространство. В тебе что-то осталось, что-то теплое, живое и кричащее в ужасе, корчащееся от боли и одиночества. Любовная лирика — ниточка, что связывает настоящую твою личность с миром реальности и не дает полностью высохнуть этой части. Как маленький оазис в середине бескрайней пустыни — найти его трудно, почти невозможно, но он есть. Гаара запрокинул голову и рассмеялся громко, от души. Отсмеявшись, он утер выступившие слезы и сказал: — Это настолько нелепо, что просто смешно. Я не буду размазывать тебя как паштет по гренке за эти слова, потому что они меня весьма повеселили. Но предупреждаю тебя — я не потерплю, если ты осмелишься делиться подобными соображениями с кем-либо. Ты поняла меня? — он опять закрылся в свой кокон столько прочно и поспешно, что Рена интуитивно почуяла его страх и позволила себе легкую улыбку. — Мне нет нужды делиться с кем-то своими мыслями. А ты — не тот, о ком хочется говорить с друзьями. — У тебя нет друзей. — Конечно есть, — Рена пожала плечами, но непроизвольно поморщилась. Гаара это заметил и усмехнулся, понимая, что она весьма кривит душой. — Закрыли тему. — Как пожелаешь, — она кивнула и отстрелила под кровать очередной окурок. — Поэтому мы вернемся к поэзии и последнему стиху. Закончи свою мысль. Рена же, поймав за хвост ускользающую идею, продолжила: — И все же насчет этих стихов ты не прав. Раз ты знаешь продолжение первого, то наверняка тебе известна и история человека, их сложившего. — Известна, — ответил он. — Расскажи мне, — попросила Рена. — Я так давно не слышала сказок. На ее удивление Гаара помолчал минутку, а потом тихо начал рассказывать: — Жила когда-то девушка из благородной и богатой семьи, и у этой девушки умерла мать. Заботы о ней взяла на себя мачеха — новая жена отца, и девушке часто приходилось поступать против своей воли, по указке мачехи. И тогда она сложила процитированный тобой стих. А потом, гуляя по саду, она отломила ветку сливы и продолжила свою мысль вторым стихотворением, которое озвучил я. Девушка была молода и прекрасна, и многие кавалеры, очарованные ее красотой и поэтическим даром, стремились завязать с ней отношения, но она им не отвечала. Отец и приемная мать стыдили ее за это, и тогда она написала одному из кавалеров, который понравился ей более всех остальных: Хоть и думаю о вас, Но, видно, все напрасно. Чувства в душе таю, И, верно, бесчувственной Кажусь я вам. Только это она и послала, ни слова не добавила. Причина же была вот в чем — родные все говорили ей: «Возьми же кого-нибудь в мужья», а она отвечала: «Всю свою жизнь до смерти я хочу прожить без мужчин», беспрестанно это твердила, и так оно и вышло: ни с кем она не завязала отношений и в двадцать девять лет скончалась. — Вот видишь! — воскликнула Рена. — А ты говоришь, что она слабая и жалкая. Девушка из благородной семьи не может иметь права голоса, и ее решение никогда не будет учтено родителями, когда они пожелают отдать ее замуж, как племенную кобылу. Но она смогла настоять на своем выборе и приняла смерть так, как посчитала нужным. Разве это слабость? — Тогда какое она имеет право жалеть о том, от чего отказалась сознательно, а не под принуждением или в силу каких-то обстоятельств? — возразил Гаара. — Она была молода, она была женщиной. Ей было сложно совладать со своим телом и воспитанием, поэтому легкое сожаление прорывалось через ее уверенность в правильности выбора. — Она слабая. Она жалеет о прошлом. — Она сильная. Она смогла изменить свое будущее вопреки тому, что ты думаешь о ей подобных, — возразила Рена. Гаара фыркнул и замолчал, но яростный блеск зеленых глаз красноречиво говорил о том, что он остался при своем мнении. — Кстати, а зачем ты пришел сюда? — поинтересовалась Рена, следующий окурок выбрасывая уже в форточку. Больше курить не решилась — никотин осел горечью на языке, а ее саму начало мутить. Стихи уже были забыты и закопаны под тонкое походное одеяло. — Я пришел тебя убить, — невозмутимо ответил Гаара и посмотрел исподлобья ей в лицо. — Ух ты! — восхитилась Рена, нисколько не смущенная таким заявлением. — А почему? — А разве для этого нужен повод? — удивился Гаара. — Для всего нужен повод, — уверенно ответила Рена, откидываясь на одеяле и глядя в потолок. — Раз ты не поленился встать, найти место, где я ночую, дождаться моего возвращения, чтобы убить, то у тебя должна быть для этого веская причина. Если бы ты хотел просто кого-то раздавить и пропитать свой песок новой порцией крови и кишечного содержимого, то грохнул бы любого подвернувшегося тебе под руки, а не морочил бы себе голову, выслеживая меня. Ведь так легко найти любой удобный повод для того, чтобы оправдать вызов на поединок первого попавшегося шиноби. Логично? Гаара усмехнулся: — Вполне. Похоже, я не ошибся, когда выбрал тебя. — Для чего? — она расслабленно потянулась на своей постели. — Для развлечения. Мне часто бывает скучно, поэтому я хочу сделать так, чтобы ты развлекла меня. Я хочу разорвать тебя на куски и засунуть в твои внутренности руки. Я знаю, что внутри ты теплая, почти горячая. Правда, этого ты не переживешь. Рена скосила глаза на Гаару и увидела, что взгляд у него стал совсем безумным и в расширенных зрачках начала плескаться какая-то дикая и злая страсть, на лбу выступила испарина и он часто-часто задышал. А еще он улыбался, и с нижней губы тянулась нитка слюны. Увидев все это, Рена села на кровати, свесила босые ноги на пол и, упершись руками в одеяло, выпрямила спину и внимательно посмотрела в глаза Гааре: — Так почему ты говоришь со мной? Почему ты цитируешь мне стихи? Почему ты споришь со мной? Почему ты еще не разрываешь меня на куски и не греешь руки в моем теле? Вместо этого ты сидишь и пускаешь слюни на полу моей комнаты. — Ты сопротивлялась мне. Ты сражалась против меня. Ты меня не боишься. — Ну и что? Можно подумать, что тебе не попадались другие такие. Или с ними ты тоже вел поэтические беседы? Неожиданно Гаара стремительным броском вбил ее в стену, запустил пальцы в волосы и уперся лбом в лоб. Глядя глаза в глаза, в самое лицо он бросил ей с насмешкой, с полным пренебрежением: — Вот беседуем мы, А жизнь так быстротечна. Чтоб облик мой Приятен был вам, Как бы мне хотелось! Глаза Рены расширились в изумлении, но ответить она не успела. В тот же миг тугая струя песка спеленала ее тело до самых плеч и немилосердно сдавила. Весь воздух просто выдавился из ее легких, и она не могла вновь вдохнуть и все же на остатках дыхания прошептала: — Разве ты тень От весеннего солнца, Плывущего в огромном небе? И только в дальних краях Тебе покойно? Гаара криво ухмыльнулся и отпустил ее. Песок осыпался на одеяло, на пол, скользил по одежде и втекал обратно в тыкву за плечами шиноби из Сунны. — Еще поговорим, — бросил он через плечо и направился к двери. — Приходи завтра, — пригласила Рена, стряхивая с рукава несуществующий песок и пытаясь унять бешеное сердцебиение. — В то же время мне будет удобно. Гаара кивнул и тихонько прикрыл за собой дверь. — С ума сойти… — пробормотала Рена и извлекла из-под одеяла сборник стихов. Теперь она должна на вечер подобрать что-то уместное и принять неожиданный вызов с достоинством. Похоже, это чудовище действительно было не таким уж диким, каким хотело казаться для всех остальных. За окнами башни вставало солнце.