Тотем: Змей, Часть 1 Доказать свою верность

Судьба. Как много стоит за этим простым словом. Многие философы пытались понять ее природу, а многие авантюристы до сих пор норовят с нею поспорить. Говорят, что никто из нас не может знать того, что ждет нас впереди, что течение времени непредсказуемо и каждый сам творит свою жизнь. Да, я не могу отрицать того простого факта, что Судьба не интересуется мелочами и серыми буднями, но в то же время никто не в силах отменить причинно-следственную связь. Каждое деяние, пусть даже и ничтожно мелкое, несет за собой лавину последствий и изменений. Отследить нити и каскады перемен может только Бог. Хотя... Я не уверен, что даже Ему это под силу. Для кого-то другого судьба — лишь набор случайностей, не имеющих связи. Но я знаю как никто другой, что судьба — это проклятие всех, а моего рода — особенно. Судьба тотальна, непознаваема и совершенно независима от моей воли, что особенно сильно меня печалит. Если у этой силы есть персонифицированная личность, то я с огромным удовольствием своими руками уничтожил бы ее по кусочку, разорвал бы ее тело и развеял бы прахом по ветру ее душу, чтобы освободиться от ее унизительной опеки и воли. Удивительно, она никогда и ни с кем не считается, и в то же время ей есть дело до каждого, что бы себе ни думали люди. Эта тварь никого не обходит стороной, и ей совершенно не известно чувство справедливости. Каждый раз, когда оглядываюсь назад на свое прошлое, я чувствую волну темноты и холода, которые сжимают мое сердце. Все, что меня окружает, глубоко несправедливо! Так не должно быть просто по логике вещей. Почему в нашем мире посредственность может стать во главе сильных и наиболее достойных, а талантливому приходиться именно «по судьбе» пожизненно прислуживать этой серости? Наш мир жесток, и он требует от живущих в нем силы, стойкости, смелости и решительности. Но именно таким людям в первую очередь навязывают ярмо. И кто? Неудачники, слабые и трусливые! Странная двойная мораль вырисовывается — почему-то те, кто талантлив, вынужден быть в рабстве тех, кто кричит о своей ничтожности и слабости. Гений становится проклятым, а мерзкий захребетник признается эталоном добродетели, ибо так гласят традиции. Меня глубоко оскорбляет такое положение вещей. Нет, я вполне отдаю себе оценку и понимаю, что я далеко не самый лучший и что впереди меня есть еще более сильные и достойные, но все равно не могу смириться с тем местом, в которое меня загоняют. Моя судьба бессмысленна, безжалостна, всесокрушающа. Вы можете сказать, что все познается в сравнении и всегда есть те, кому гораздо хуже, чем тебе. Да, я согласен с этим. Но что мне те, другие? Почему я должен довольствоваться местом, которое мне «назначили»? Я не могу смириться с тем, что всю мою жизнь подробно предопределили до меня и отправили в массовку помогать сыграть свои роли «героям». Жестоко. Несправедливо. Поколения, что жили до меня, приняли свою судьбу, и мне приходится поступать так же. И как высшая форма насмешки — последнее поручение Хиаши-самы. Его предложение ввести меня в главную семью поразительно само по себе, но то, что он от меня требует? Не знаю, смогу ли я наступить на горло своей гордости... Я не уверен, что, несмотря на все заверения, он сможет создать такой прецедент. И в то же время я не могу отрицать — она мне нравится своей непоседливостью и нонконформизмом, своей ненавистью к политесам. В ней столько искрящегося протеста и свободы выбирать, как жить. Возможно, ее появление под крышей нашего дома преподаст кое-кому хороший урок. А может и нет. Вдвойне странно, почему она так бездарно тратит свою жизнь, несмотря на те дары, которые ей преподнесла ее Судьба. Но какой бы она ни была — я не хочу всю жизнь терпеть выходки невоспитанной, заносчивой, эгоистичной и вульгарной девицы! Мне даже не дали сделать выбор. Видимо, это судьба. Хьюга Нейджи. Не стоит заглядывать чересчур глубоко в душу, иначе скоро наткнешься на решетку, которая ведет в подземные каналы, где текут нечистоты. Но в этот раз Рена была искренне удивлена, когда выяснилось, что Нейджи обладает воистину стальным стержнем и высокоморален, пусть даже и в рамках достаточно специфичного морального кодекса. Просто он пытался скрыть все то, чему учил его отец, чтобы не страдать, в результате чего внутренние убеждения сталкивались с внешними событиями, что вызывало каскады взаимоисключающих эмоций. Те мгновения, пока губы Рены касались кровоточащей раны на тонком запястье Нейджи, перед ее глазами проносились иногда смутные, иногда яркие картины прошлого. А еще она почти задыхалась в волнах звериной тоски, неуверенности в правильности выбранного пути, в сомнениях и желаниях. Еще там Рена нашла зарождающееся искреннее чувство. Оно было как костер в лесу. Могучее, ровное, совсем не обжигающее, но греющее пламя. Не мимолетное. В нем было что-то странное. Обычно такие очаги возникали не сразу, а требовали много времени на укрепление связей и эмоций. Страсть — пожар, быстро вспыхнувший и порой еще быстрее гаснущий. Но очаг... Он не мог появиться сам по себе. Рене не хватало знаний, чтобы понять суть происходящего, но чем-то задним она чувствовала подвох. «Интересно, к кому ты можешь быть так привязан, несмотря на свою непомерную гордыню?» — подумала она, любуясь на россыпи костерков поменьше и огоньков, похожих на горящих мотыльков, — его привязанности. Но вдаваться в вопросы его личной жизни не хотелось, поэтому она снова устремилась к его прошлому. Бывало, что случайные находки становились весьма полезны. Но к ее сожалению, все клановые знания были защищены геномом, как стальными плитами. Ломать их сил не хватит, польза от содержимого — сомнительна. Рена прошла мимо. Все остальное, что она там увидела, повергло ее в тоску. Ничего кроме боли, злобы, чувства верности и долга; обиды там не было. Нейджи оказался на редкость несчастен, но мужественно продолжал с этим бороться. Была там и его двоюродная сестра. Противоречивые чувства сталкивались между собой и раздирали душу шиноби в своей яростной борьбе. С одной стороны, он искренне любил ее и хотел заботиться о своей робкой сестричке, с другой — презирал ее за слабость и завидовал ее положению. В ее чертах лица он видел своего отца. Она была его родной плотью и кровью. Похоже, он никогда не умел получать даже самого простого удовольствия от своего бытия. Мелькнуло лицо матери Нейджи — утонченное, но усталое и будто припорошенное пылью. Роскошная грива каштановых волос всегда была гладко расчесана и убрана в строгую прическу, которую полагалось носить вдове. Левая рука его матери была странно подтянута к груди. Сухорукая инвалидка. Рена выудила воспоминание о том, как у нее случился приступ, когда она узнала, что ее обожаемого супруга отдали врагам. Она знала, что случилось с его телом, а ей даже не дали возможности попрощаться с ним. Именно тогда в ее голове лопнул сосуд, и ее надолго парализовало. Остальной семье не было до нее никакого дела, так что о ней заботился совсем еще юный сын. Со временем она смогла встать на ноги, но полное здоровье к ней так и не вернулось. Сейчас в жемчужных глазах было смирение и терпеливое ожидание конца. Она так и не вышла замуж во второй раз. Нейджи уважал ее и жалел. Сестры омыли Рену нетерпением. Они хотели высосать всю благородную кровь до последней капли, оставив только сухую и легкую оболочку, которую унесло бы и ветром. С большим трудом, но Рене удалось удержать их голод, пообещав пойти на долгую ночную прогулку в самом ближайшем будущем. Они успокоились, но затаились. Продолжать восполнять резерв в такой нервной обстановке Рена не рискнула и оторвалась от руки Нейджи. Все годы его жизни, тайком ею подсмотренные, уместились в несколько глотков и пару минут реального времени. Зато она чувствовала себя значительно лучше, чем в момент пробуждения. К тому же копошение в его памяти прошло для Рены почти безболезненно, разве что слегка кружилась голова. Обычно чем старше был человек, которого Рена изучала, и чем более детально и за больший период она просматривала воспоминания, тем хуже себя чувствовала. Он смотрел на нее странными глазами. — Что? — непонимающе спросила Рена. — У тебя кровь на губе. — А… — она потянулась стереть ее. Нейджи сел прямо, осторожно протянул руки, обнимая ее, и зарылся носом в распущенные и расчесанные прядь к пряди волосы Рены... «И что ты делаешь, Нейджи?..» — Рена только медленно откинула голову назад, будто предвидела такой поворот событий, у нее внезапно заныло внизу живота, от чего слегка дрогнули ресницы. — Спасибо, Нейджи, — Рена осторожно и мягко поцеловала его в шею. Тот вздрогнул, прижался крепче, медленно и осторожно повернувшись, опрокинул Рену на спину и навис сверху, изучая лицо лукавой змейки спокойным, будто равнодушным взглядом. Хотя Рена увидела на дне зрачков отголосок пламени. Пока еще прятавшегося где-то глубоко, но стремящегося на поверхность. Приближающегося. Опасного. Захватывающего. Нейджи как будто действовал по чьей-то указке, не контролируя себя и не противясь. — Рена... Я собираюсь взять тебя прямо сейчас. И мне все равно, что ты по этому поводу думаешь, — он был спокоен, по-особенному расслаблен, слова, как камни в густом меде, безвозвратно падали в пространство между ними. — Можешь считать это платой за то, что рылась в моей памяти. Или ты думала, что я не замечу? Ей хватило такта покраснеть. В голове лихорадочно закрутились шестеренки — Рена пыталась просчитать вероятность такого поведения и результаты тех или иных решений, которые она могла принять в сложившейся ситуации. Его колено протиснулось между ее подрагивающими коленками, заставив от неожиданности открыться ему навстречу, даже не изобразив легкого сопротивления. Поток мыслей прервался. Так же медленно его губы опустились ниже, пока не встретились с горячими мягким губами Рены. Он медлил, играл и только потом углубил поцелуй, ладонями прижал руки за запястья к постели, поднимая их повыше за голову, не давал убежать. Она до этого момента не верила, что Нейджи может быть таким. Все происходящее было странным. Медленные, ленивые движения. Осторожные. Он касался ее как статуэтки из тончайшего фарфора. И это было удивительно и приятно. — Ты понимаешь, что я не могу сейчас тебе противиться — я еще слишком ослаблена регенерацией. Но последствия твоего поступка потом уже не исправить, — ее голос был мягким, шелковистым и очень тихим. — Я буду очень осторожен с тобой и с теми последствиями, которые могут быть потом. Она послушно выгнула спину в привычном жесте мнимого наслаждения. Довольно приподняв уголок рта, Нейджи отпустил руки Рены и принялся снимать рубашку с ее горячего тела, повязку тоже снял прочь, долго гладил длинный бугристый шрам, протянувшийся от края ребра почти до лона, неторопливо стащил с нее трусики. Уже настоящее возбуждение прокатилось по ее венам. «Почему нет? — она схватила ускользающую мысль за хвост, подтягивая ближе. — Это может иметь весьма непредсказуемые последствия, принести большие неприятности и много-много новых сюжетов в моей жизни». Рена положила ладони ему на шею, заставив поднять на нее взгляд, потом передвинула их на плечи, погладила ключицы. В глазах Нейджи теплилось понимание и почему-то некая форма смирения перед неизбежным. А затем мягкая, теплая приятность. Непрерывное, колкое удовольствие, которое подарили носительнице Змей-Матерей губы Нейджи. Шея, ключица — он исследовал все своими губами, не оставлял ни одного кусочка непродегустированной кожи. А затем он мучительно медленно облизнул сосок, заставляя вынужденную любовницу чуть ли не метаться от такого медленного испытания. Подхватив ее за плечи, он непреклонной рукой развернул ее на живот, чтобы в полной мере изучить свои новые владения. Узкая мускулистая спина в пестрой татуировке надолго заняла его внимание. Каждую деталь ее украшения он изучил пальцами и языком. Внезапно он нащупал несколько спазмов в мышцах и, недолго думая, осторожно огладил болезненные места, разгоняя боль и застаревшую усталость. Рена совершенно явно мурлыкала и приподнимала задницу над постелью, выгибаясь от удовольствия. Ягодицы и бедра тоже не остались без его внимания. Крепкое юное тело вызывало только одно желание — обладать им немедленно, сделать своим раз и навсегда. Изучив все ее тело, он вновь развернул ее лицом к себе, упиваясь своей властью и ее мягкой, такой женственной уступчивостью. Зрачки Нейджи расширились, на лице застыло восхищенное выражение, он улыбался. Игриво и радостно улыбался, отстраняясь от горячего тела. — Нейджи-и-и... — горячо выдохнула и попыталась не кричать от нетерпения. Ему было тяжело контролировать горячее тело, которое только и жаждало не простого перетраха. Глухой короткий вскрик, который и радует, и беспокоит. — Рена… Взгляд с трудом сфокусировался на склоненном встревоженном лице. — Да? — Тебе не больно? — Нет… — Хочешь? — в голосе все также невыносимая нота искренней заботы была изрядно приправлена насмешкой и самодовольствием. — Ты ведь хочешь? — Да-а-а... — она не могла больше ждать. Она просто выдохнула это слово и прикусила губу. Пусть делает все, что считает допустимым этим вечером, этой ночью — его руки такие теплые и умелые. — Тогда расслабься, — неожиданно сухой приказ лишь добавил остроты переживаниям. И она попытался это сделать, попытался выполнять все, что ей говорят, но непросто в таком возбуждении быть расслабленной. Глухой вскрик. — Тш-ш-ш… Тихо, моя милая… Не так громко… — он наклонился к самому уху и шептал очень тихо. Но слова сами собой только подбрасывали дрова в костер. Он до сих пор был полностью одет, и это казалось ужасной несправедливостью. Руки непроизвольно потянулись к плечам и шее, выпутывают стройное тело из ненужной рубашки, мимоходом стягивая завязку с волос. Тяжелая густая тьма накрыла их обоих, погрузив в шатер из его волос. — Какой же ты немилосердный, — игривость, так же невыносимая интонация. — Воспользовался моим бедственным положением и принудил к близости! Я отомщу тебе за это, о, как я тебе отомщу! — Рена дотянулась до напряженной плоти гения клана Хьюги и сжала, а потом начала делать нечто такое, что затронуло каждый нерв и каждый мускул в его теле. Нейджи всхлипнул и попытался не вскрикивать, но это удавалось все сложнее — удовольствие было сильнее гордости. Тогда он довольно сильно прикусил губу, и от солености крови немного успокоился и разрешил обожаемой, ненавистной, презираемой, вожделенной девушке уже свободно двигать пальцами. Такого наслаждения Нейджи еще никогда не испытывал! За простотой ее жестов скрывался невероятный навык — она совершенно точно понимала что, где и как делать. Рена же, напротив, относилась к этому довольно спокойно. Но глаза выдавали ее с потрохами — они полыхали не менее ярко, радужка стала янтарной, густо-медовой. Ей было нестерпимо жарко в собственной коже, тело будто обернули раскаленными простынями. «Что происходит?! — в панике думала она. — Это возбуждение не мое!» А потом поняла и смирилась с происходящим — Сестры спасли ее жизнь в который раз, а теперь она расплачивалась с ними. Раз она отказала Сестрам в удовольствии пожрать его, то они в отместку заставили ее покориться его желанию, отравив их обоих греховным соблазном. Сомнительное наказание, и пусть она пожалеет об этом утром, но сейчас за окнами темнота, а в спальне свершается одна из извечных загадок бытия. Происходящее захватило ее полностью. Старая история, привычное действие, до сих пор не утратившее свой красоты и приятности. Махнув на все рукой, Рена с головой погрузилась в волну вожделения и боли. Жаль, что в последний момент все как всегда оборвется, оставив ее разочарованной и неудовлетворенной. Высшая форма сладострастного удовольствия ей была пока не доступна, что не мешало ей правильно играть предоставленную ей роль. Но сейчас она хочет. И желание ее — свято. Решив, что этого хватит, она прекратила истязать Нейджи и быстро скинула с него остатки одежды. Нейджи, раздвинув ноги Рены, на мгновение заколебался. — Быстрее... Мать твою, БЫСТРЕЕ!!! — она не могла контролировать себя. Рычала, извивалась, сжимала до боли в кулаках одеяло. Нейджи медленно наклонился к ее уху и прошептал так тихо, что можно было не услышать вовсе при таком громком стуке сердца: — Тише, все успеем. У нас целая ночь впереди, — в его голосе звучала целая гамма чувств — от триумфа победы до радости обладания чем-то очень ценным, что внезапно само упало ему в руки. Он тут же вошел в податливую любовницу — не полностью, только самую малость. На лице появилась торжествующая ухмылка. То ли от происходящего, то ли от стона, который она издала так соблазнительно, болезненно для самого Хьюги. — Может, остановимся? — он заколебался в принятом решении, боясь причинить боль, перед его глазами все еще красовался шрам на ее животе, уже блеклый и белый. — Да... Да пошел ты! — прорычала она в ответ и резко двинула бедрами, насаживаясь до упора. Больно… А он, все еще боясь причинить боль, начал двигаться медленно и осторожно. Обезумевшая от этого Рена вскинула ноги и цепко обвила ими талию своего любовника, не давая возможности передумать и прекратить это все. — Ну уж нет! Заварил всю эту кашу, так доведи все до конца! — ее глаза метали гневные молнии, и уже не было понятно — рада она происходящему или все-таки не очень. «Вот как? Ну что же, ладно», — Нейджи ускорился и обнял любовницу за талию, поднимая с простыни, прижал к себе, путаясь в ее волосах. И Рена, понимая действия, нетерпеливо обхватила шею любовника, так же, как и он, путаясь в его длинных волосах, начала двигать бедрами в такт движениям Хьюги, помогая ему и себе найти нужный угол и ритм. Руки Рены плотно сжимали шею Нейджи, иногда срываясь с нее и невольно скользя по горячей потной спине пальцами, то и дело натыкаясь на дорожки шрамов. Такие остаются только, если ребенка часто воспитывать розгами. И ей стало невероятно больно. Нет, не от происходящего, не от мучительной рези в низу живота, а от воспоминаний, тайно подсмотренных и подслушанных. Но в такой момент разве можно думать о каком-то там болезненном прошлом? Это можно сделать и потом, а сейчас — Хьюга Нейджи, и только он. Нужно оторваться на полную катушку, ведь дальше ничего не будет. И уже через пару минут дикая боль отступила, превращаясь в отголоски и пульсацию. Рена всхлипывала, бормотала что-то, иногда ругалась, проклинала все на свете и всячески выражала свое наслаждение, которого на самом деле, увы, уже не было. Нейджи тоже иногда всхлипывал и стонал, но сдержанно и не так громко. Все-таки он умел держать себя в руках. Вспышка, сияющее Нечто накрывало его, вынуждая биться в конвульсиях и до крови запускать ногти в нежную девичью кожу. Рена без сил откинулась на постель, сжав зубы и зажмурившись от горячей боли внутри себя. Нейджи навис над нею с трясущимися руками, тяжело хрипло дыша. И только через несколько секунд медленно вышел из нее, падая рядом... На его коже серебрился пот, а его безумный взгляд скользил по лицу Рены, ее телу, изгибу бедра и стройным ножкам, не прикрытым простыней, задержался на небольшой девичьей груди. На ней тоже пот собрался крупными каплями и был похож на жемчуг. А кожа на животе уже была безукоризненно ровная. От утренней раны не осталось и следа. «Ну надо же — секс, оказывается, весьма полезен для ее здоровья. Нужно будет запомнить на будущее!» — с юмором подумал он. Расслабленность как ветром сдуло, когда его взгляд скользнул немного ниже. На ее бедре, быстро густея, пролегла красная полоса крови. * * * Ночь выдалась волшебно тихой. Оба шиноби лежали на влажных от пота простынях в обнимку. Рена сопела в плечо Нейджи совершенно измотанная вторым заходом. А Нейджи, зарытый носом в белую прядь в ее волосах, смотрел на звезды в ночном небе. Ему почему-то не спалось. — Рена… — тихий шепот. — Да? — она пошевелилась, повернула голову и посмотрела ему в глаза. — Тебе было очень больно? Почему ты не сказала, что ты еще девственница? — Нет, Нейджи. Совсем немного. Мне было хорошо. Спасибо… — Ты не ответила полностью, — он нахмурился, все так же поглаживая ее пеструю спину. Она с неудовольствием откинулась на спину. — Я не хочу это обсуждать — твое беспокойство не стоит выеденного яйца. — Ты вправду так к этому относишься? — Нейджи был искренне удивлен, зная, что обычно тема первого раза является просто-таки «святой коровой». — Да, — она усмехнулась. — А тебе было хорошо? — Да… — он задумался, прокручивая в памяти особо пикантные моменты второго захода. — Я рада, — Рена была весьма довольна собой, и даже тени смущения не наблюдалась на ее лице. Она вольготно раскинулась на простынях, по-собственнически закинув ногу на живот Нейджи, совершенно не смущаясь своей наготы. — Рена? — он смотрел на нее по-новому. Такой она нравилась ему особенно — мирная, заслуженная истома делала ее лицо неотразимым. — Что? — Я люблю тебя. По-крайней мере, я хочу этого. Она погасила улыбку, вздохнула и отвела глаза. — Нейджи, не путай вожделение с любовью. — Я знаю, что чувствую. Носители бъякугана не умеют лгать самим себе и друг другу. — Ох, Нейджи… ты все-таки заблуждаешься, — Рена искренне расстроилась, кажется, она стала понимать, что уши этой «любви» торчат из того странного очага в его душе. В душе Нейджи в полный рост поднялась внезапная буря эмоций. Все те смутные ощущения и подозрения последних недель слились в непробиваемую уверенность в искренности того, что он сейчас говорил. Он был шокирован навалившимся на него откровением, задыхаясь в бурную волнах эмоций, как будто в его голове рванула плотина, о существовании которой он даже не подозревал. Страшное, внезапное понимание ситуации, в которой он оказался не давало времени на полное осмысление и обдумывание своих слов и поступков. — Нет, — он протянул руку и коснулся ее лица. — Знаешь, я много думал об этом, надеялся, что все это не так. Временами я даже пытался тебя ненавидеть или просто хотеть, как мужчина хочет женщину. Не получается, слышишь? То, что пришло ко мне, иначе как даром или проклятием не назовешь. Ты прости меня, но теперь я тебя не оставлю в покое. И он, практически совершенно не контролируя себя, спросил то, о чем хотел знать сейчас, сию минуту, больше всего на свете, невзирая ни на что, ни с чем не считаясь, подставляя свою душу под удар, страстно желая ответа и отчаянно боясь услышать ответ — но все же спросил, да еще в открытую. — Ты когда-нибудь сможешь ответить мне тем же? — Нейджи…— в ее глазах были сострадание и холод. — Давай утром поговорим? — предложил он, втайне надеясь, что она изменит свое отношение. — Хорошо. — Только скажи мне… — Что? — Те не жалеешь о том, что мы сделали? Рена приподнялась и серьезно посмотрела в глаза любовника. — Нет, нисколько. Я рада, что так получилось. От этих слов его лицо расслабилось и стало умиротворенным. Он затих, обнял ее и уснул. Спустя несколько минут Рена тоже заснула. * * * Близился рассвет. Небо было еще черным с многочисленной россыпью звезд, но в пространстве разлилась особая свежесть и прозрачность воздуха, свойственные лишь последним часам ночи. Было холодно и очень тихо — ночные птицы отправились на покой, а дневные еще не высовывали голов из-под крыльев. Рена лежала на спине и смотрела в потолок, наблюдая, как медленно светлеет в комнате. Другой человек даже не заметил бы разницы, но острые, чувствительные глаза Рены легко уже различали даже мельчайшую жилку на деревянных панелях. Где-то в доме тихонько тикали часы да слышалось ровное спокойное дыхание рядом. Если бы она захотела и повернула голову влево, то смогла бы увидеть Нейджи, который спал рядом на боку, подперев щеку ладонью, а другую руку перекинув через живот Рены. Но она не хотела на него смотреть, поэтому рассматривала потолок. Нейджи она сказала правду, она действительно не жалела об их внезапной близости. В чем-то это было даже приятно. Но ей совершенно не нравилось то, что из-за этого у них могли начаться проблемы. А они начнутся — к гадалке не ходи. Одно то, что он клановый, ставило крест на возможные поползновения любовного характера. Даже если бы она захотела этих отношений — его семья никогда бы этого не позволила. В лучшем случае у нее отберут приплод, в худшем — уничтожат. Хьюга всегда с остервенением блюли чистоту своего Кеккей Генкай. Чистоплюи. По долгу службы будучи уже девушкой с приличным опытом в интимных вопросах, она понимала, что Нейджи так просто не пожелает все заканчивать. Тем более после искренней уверенности в ее духовной непорочности и святой веры в то, что он у нее безоговорочно первый по ее желанию, а не по принуждению. Его воспитание будет требовать укрепления отношений. Анатомически выражаясь, у нее все они были первыми — регенерация не оставляла другого выбора, ведь рана есть рана независимо от того, где она находится. И грустно на это все смотреть, тоскливо и тошно… А это чувство, которое она увидела… Оно было настоящим и теперь, как выяснилось, адресованным ей. Нейджи не солгал, когда говорил об этом. Что же за «доброжелатель» прикрутил ему такую страшную, совершенно аморальную «закладку» в психику? Рена раньше даже не могла подумать, что такое вообще возможно! Еще хуже… Рена вздохнула и посмотрела на Нейджи. Спящим он казался намного ближе и добрее. Лицо расслабилось, исчезли скорбные складки между бровями и в уголках рта, разгладился лоб, исчезли тени под глазами. Волосы перепутались и, смешиваясь с ее собственными, растекались по подушке, свешивались на щеку, укрывали спину. Он казался таким трогательным во сне, таким мягким. К нему хотелось прижаться. Отвратительное ощущение. Протянув руку, она осторожно убрала прядь с его лица и подтянула летнее одеяло, укрывая его плечи. От этого движения он мгновенно проснулся и открыл еще затуманенные сновидениями глаза. Все-таки сон у шиноби очень чуток. — Рена? Ты не спишь? Что-то случилось? — Все хорошо, я просто немного продрогла и укрыла нас, — шепотом ответила она, поворачиваясь на бок и почти утыкаясь носом в нос Нейджи. Он тут же снова поместил руку у нее на бедре. — Сколько времени? — сквозь зевок поинтересовался он. — Около четырех часов утра. Скоро светать начнет… Нейджи, внезапно заинтересовавшись, начал гладить ее по бедру, явно желая наверстать упущенное. — Прекрати! — захихикала Рена. — Почему? — Скоро вставать. — А мы успеем… — заговорщически шепнул он и пробежался пальцами по нежной коже живота. — Говорят, что боги любят троицу... Рена попыталась отстраниться, но он не пожелал ее отпускать. Молодая кровь требовала новых ощущений, что Рена мгновенно почувствовала. Желая возразить ему, Рена повернула голову... Их глаза встретились... Время замерло. Сколько уже прошло? Секунда? Две? Или они уже несколько минут просто молча ловят собственное отражение в глубине глаз друг друга? Нейджи хотел продолжить разговор, это невинное перебрасывание шуточками, рассудок требовал именно этого, но тело отказывалось подчиняться. Хотелось лежать вот так до бесконечности... Эти глаза не отпускали, и впервые в своей жизни Нейджи осознал, что действительно не может понять мыслей Рены. Всегда, в любой ситуации Нейджи достаточно было просто посмотреть в глаза человека, чтобы узнать его желания и цели, существовавшие в данный момент. В глазах Рены ничего этого не было... Это пугало, но вместе с тем заводило. Хотелось узнать все это, любым способом... Возможно, это был ответ на мучивший его вопрос «Почему она?!» Нейджи так и не осознал, как все вновь произошло. Сам ли он подался вперед, или это сделала Рена, но их губы встретились. Тело словно пронзило током, сладкой болью. Легкое, нежное касание. В первое мгновение пришла неуверенность. Неуверенность в том, что они делают. Первым порывом было отстраниться, прекратить все это, ничего толком и не начав... Но их губы были слишком близко. Дыхание Рены разбивалось о его лицо, стирая все границы. Оставалось лишь преодолеть самую последнюю... От одного прикосновения этого языка к его собственному Нейджи был готов застонать. Он, инстинктивно желая быть ближе, запустил руку в мягкие, черного цвета пряди волос. Возбуждение нахлынуло стремительной волной, смывая все предрассудки, и Рена поняла — сейчас она снова не сможет остановиться. Оставалось надеяться на то, что Нейджи сам прекратит все это... Он прервал поцелуй, но лишь затем, чтобы мучительно медленно мягко провести языком по чувствительной коже шеи. Короткий стон прорвался сквозь плотно сжатые губы Рены, она откинулся назад, подставляя белую беззащитную шею… — Рена… — шепот прямо в губы. Она молчала. Ей было не до слов. Его руки блуждали по ее телу. Вот он коснулся бедра, провел пальцами по коже, опускаясь чуть ниже. Потом, не теряя ни одной минуты, осторожно потянулся в ее пах. Легко-легко погладил самыми кончиками пальцев по складочкам, внимательно наблюдая за ее лицом. — Ты позволишь? — спросил он. — Я думаю, нам не стоит этого делать, — задыхаясь, прошептала она, перебирая волосы и нежно массируя шею. — Почему? — он остановился и пытливо заглянул в ее глаза. — Потому что потом тебе будет еще сложнее. — А тебе нет? — И мне, — не стала спорить Рена. — Тогда зачем прекращать? Ведь все равно нам будет больно, но так мы утешим друг друга и продлим то немногое, что можем дать, — прошептал он, уже смелее лаская ее. — Позволь мне любить тебя. Он лег сверху и крепко обнял. Рена погладила его по спине и бокам. — Я не могу запретить тебе любить. Но я ничего не могу тебе дать, кроме боли. — Почему? Ты любишь кого-то? — он остановился и пытливо смотрел ей в глаза, пытаясь уловить искорку лжи или правды. Рена грустно улыбнулась и ответила. — Нет, Нейджи. В том-то и дело, что я никого не люблю. Он расслабился. — Так в чем проблема? Моей любви хватит на двоих. А потом… — А потом ничего не будет, Нейджи… — прервала его Рена, нахмурившись, и больно дернула его за волосы. — Я никого не люблю. Никого. Он тоже нахмурился. — Я вызываю у тебя отвращение? — Нет. — Тебе неприятно, когда я прикасаюсь к тебе? — Нет. — Тебе больно? — Немного, — криво ухмыльнулась она. — Но это пройдет довольно скоро. — Так в чем дело? — Нейджи, просто поверь мне. Я неспособна любить. И к тому же, вспомни, сколько нам лет? Какая любовь может быть в таком возрасте? — Может. Моя бабушка родила моих отца и дядю, будучи старше тебя всего на год. — Год в это время — это тоже не мало. И я сомневаюсь, что она это сделала по своему желанию. Скорее всего, ее отдали в твой клан юной девочкой, и она просто исполняла свой долг перед мужем. Без любви, без страсти. — Да, это так, — признался Нейджи и перекатился на спину. — Но потом она смирилась и была вполне счастлива. — Так чего ты хочешь от меня? Чтобы я повторила, — на этом месте она фыркнула, — судьбу твоей бабушки? Он сжал губы в тонкую линию, что придало ему надменный и даже жестокий вид. Для оскорбленного чувства правда всегда груба и почти невыносима. Потом вздохнул, расслабился и прошептал: — Я понял. Рена заключила его лицо в чашу ладоней и притянула к себе, нежно и благодарно целуя за понимание. — Спасибо. А сейчас у нас еще есть небольшой кусочек времени перед началом дня… Его глаза блеснули, и он охотно принял невысказанное предложение.