«Те, кто не ищет счастья, найдут его быстрее других; ибо те, кто ищет счастье, забывают, что самый верный способ добиться счастья для себя - это искать его для других» Мартин Лютер
В камине трещит Огонь, жадно поглощая срубленные и давно высушенные дрова. Жаркие языки пламени с явным удовольствием лижут древесину, охватывая каждую веточку хвороста горячими вихрями. Огонь искрится. То вздымается вверх, то расползается вширь, согревая скромную старинную комнатушку. Кажется, будто костёр в печи рассказывает что-то, страстно повествует интереснейшую из историй. Его тёплый треск, его вкрадчивый шёпот - всегда самый лучший голос для невероятных историй. Для таких, которые заставляют позабыть обо всем и лишь выслушиваться в каждое слово, согреваясь и подставляя руки пылающему рассказчику. Именно такую историю они сейчас слушали. Шарлотта и Леонард. В заплесневелом, потёртом крошечном домишке с дырявой крышей, обшарпанными стенами и еле уцелевшими окнами помещалось совсем немного: маленький столик, кроватка, уже не пригодная вовсе для сна, найденая чудом на одной из ярмарок, два табурета с подгнившими ножками да небольшая печурка - единственная ценная вещь в этом тесном, забытом месте. Пустовал ещё вырытый под столиком смешных размеров подвал, а пустовал потому, что и хранить в нём было нечего: разве что задубевшую корку хлеба, оставленную на чёрный день. У них хватало денег лишь на спички, а сил - на сбор дров - то, что оставляло хоть малейший смысл жить. В редкие свободные от работы минуты, они разжигали в печи настоящий, великий Огонь, который грел их холодными зимними ночами и рассказывал нечто неимоверное. Они и не помнили потом, что слышали от него, но это согревало их, объединяло, не давало утратить надежды. Иногда, совсем измученные беспрерывной работой на зажиточных хозяев, они, склонив друг к другу головы, принимались медленно танцевать, оставляя слёзы на плечах. Впрочем, они были счастливы вдвоём - это тоже удерживало в груди слабую искру надежды. Ведь когда-то, года три тому назад, когда один их беспардонный и жестокий хозяин ушёл из живых, сменившись другим, ещё более ужасным и бесчеловечным хозяином, они сумели выбраться на один день из леска и обвенчаться. Их никто не увидел, ни одна душа, ведь следующему господину предстояло около суток провести в дороге, чтобы прибыть в Одинокий Лес. Шарлотта и Леонард не верили тогда своему счастью. Впрочем, даже сейчас они иногда сомневались, не приснилось ли им всё это, и не лишь выдумка ли кольца из дерева, которые они носят. Один день радости, один день хмельного, неподдельного, бурного счастья, единственный светлый в их жизни миг. Одинокий Лес был страшным местом, заброшенным, свирепым. О нём не знал почти никто, а потому и жила там лишь семья хозяина да слуги. А слугами этими и были Шарлотта с Леонардом - двое на целый лес, вынужденные с утра до ночи, а иногда и сутки напролёт трудится на ненавистных хозяев. Они могли сбежать, могли остаться на той ярмарке, попытать удачи у такой благосклонной к ним в тот день судьбы. Но их заметили горожане, пригрозились даже выдать, но пара сбежала прежде. Год и один день - столько полагалось прожить селянину в городе, чтобы стать свободным. Видимо, из этого срока им дарован был лишь день. С тех пор прошло три года, а тёплая и обжигающая сердце надежда продолжала теплиться в их душах. Что однажды им удасться убежать и скрыться где-то на целый год и один день, чтобы освободиться от невыносимого бремени. Они понимали, впрочем, что мечта эта - несбыточна, ибо из последних сил пара доползает к дому, а сидеть, слушая огонь, уже представляется несказанной роскошью и редкостью. У них едва ли хватит мочи дойти до конца леса, а потом они слягут от истощения, не имея при себе ни питья, ни, уж тем более, еды. И это не говоря о времени, которого понадобится уйма, а остаться незамеченными получится не больше получаса. Но они слушали. Шарлотта и Леонард выслушивались в шёпот Огня, всматривались в его горячие порывы и ощущали утешение от его слов. Они благодарили пламя, благодарили судьбу, благодарили Бога и друг друга, что сумели сегодня растопить печь и найти упоение среди сплошных бесцветных дней. - Спасибо тебе, Лотти... Уж без тебя я бы точно не выжил, - тихо, устало произнёс Леонард. Он старался вложить в эти слова всю любовь, выдавить всю благодарность и радость, чтобы утешить любимую. - Спасибо тебе, Нарду. Ты знаешь ведь, что это я бы не жила, не будь тебя... - не менее преданно и сокрушённо улыбнулась Шарлотта. Пламя треснуло. - Послушай... Может, мы на этот раз запомним, что нам огонь говорит? - обнадёжил Леонард. - И мы будем помнить... Всегда... Его пламенные слова... У них имелась ещё одна скромная мечта. Если бы однажды удалось запомнить, что говорило пламя, можно было бы вспоминать эту историю каждый день, каждую ночь и радоваться ей, питать надежду, подбадривать... Ведь слова Огня звучат куда правдивей и убедительней, чем даже их благодарность... - Расскажи нам, Огонь, мы просим тебя, сжалься над нами и расскажи, коль на то твоя воля, историю, которую мы сможем запомнить. Которая нам понравится и согреет в те вечера, когда мы не найдём сил обратится к тебе... - молилась Шарлотта. Эти слова они знали наизусть и повторяли каждый раз, умоляя пламя поведать им нечто умопомрачительное. Впрочем, не стоит думать, что они просили о добрых историях на ночь. На то было две весомых причины. Во-первых, ангелами, какими мы представляем всех бедняков, горбящихся на хозяев, они не были. Ведь эти представления так же ложны, как и вера пары на возможный побег. Несчастные люди добры. Их сердца открыты и велики, ибо никто не понимает страдальцев так, как сами страдальцы. Поносивший однажды шкуру раба навсегда поклянётся заботится о рабах, осознав тяжесть этой ноши. Но несчастье, а, особенно, когда слишком велико и протяжительно, превращается в гнев. В жажду мести. И, как не старайся отыскать в несчастном сердце хоть толику добра, отыщешь лишь ненависть к человеку, научившему тебя злится. Вот и первая причина, по которой пара не ждала от костра волшебных сказок на ночь: они умели ненавидеть. И с гораздо большим упоением прослушали бы сейчас росказни о бедствиях и потерях хозяина, о страшнейшем наказании, о его муках и страданиях. Они не желали так думать. Но чувства преобладали над разумом. Ненависть росла с каждым днём и копилась все больше, так как вылить её было некуда - разве что в грубую работу. Пара не питала зла к людям. Они уважали подобных себе слуг, горожаней, даже некоторых добрых хозяев! Любили родственников, хоть никогда в жизни не видели их, любили отдаленно почти всех, и всем желали добра. Но только не господину. А кто не держал бы зла на человека, лишившего их почти всего, заставившего искать счастье, а не находить? Несправедливость брала верх над правосудием, обещая им найти счастье каждый раз, когда они превозмогают себя, чтобы подарить что-то лучшее господину, но каждый раз обманывала, лишь угрызениями совести заставляя их радоваться абсолютно всему и ценить каждую секунду, прожитую вместе. Да, они справлялись, и справлялись неимоверно хорошо, голодая и истекая потом, но это и было худшим - привыкнуть к такой жизни, утратив надежду. Может, история о хозяине смягчила бы их моральный груз?... Но в сказках они не нуждались и ещё по одной причине. Ведь сказки на ночь зачастую слушают дети. А детей у Шарлотты и Леонарда не было, да и желания их заводить - тоже. Каково будет жить ребёнку в таком доме, который и домом-то назвать нельзя, с раннего детства, как они сами, трудится в Одиноком Лесу и воспитывать в себе ненависть? Да, возможно, он и научится, как родители, гасить эту ненависть поисками счастья, довольством имеющимися вещами, слушанием историй... Ведь они всё же были счастливы, пускай и немного. Но от того ребёнок станет ещё несчастнее! Он будет чувствовать долг перед хозяевами, даже за чёрствый кусочек хлеба на день, разделённый натрое, даже за отсутствие сна, даже за изорванную одежду! Нет, они не были настолько жестокими, не настолько ненавидели, чтобы пожелать очутится в своей шкуре собственному ребёнку. А, впрочем, что желание - против природы? Однажды у них и мог бы родится малыш, пусть они этого не хотели. Но после многочасовой, беспрерывной работы они валились с ног, еле доползая до домишки, а сегодня, слушая огонь, то и дело кивали носами, даже не шевелясь. Нередко усыпали, просто упав с табуретов или, потеряв сознание, если осмеливались потанцевать. Возможность зачатия исключена. Но это причины, лишь причины, по которым Шарлотта и Леонард не вслушивались, дабы услышать сказку. А стоило бы рассказать, чем они занимались в настоящее время. - Пожалуй... Я не могу больше, Нарду. Лягу на пол, - сползая со стула, протянула Лотти, - спокойной ночи... - Я люблю тебя, спокойной ночи... И больше нам сна. Леонард вылил в печь ведро полурастаявшего снега, собранное заранее. Пошёл пар. Тёплый воздух ударил в лицо парнишке, постепенно усыпляя. Надо сказать, было ещё одно преимущество в их тяжком труде - желание спать всегда перебарывало любой мороз, заставляя усыпать в обнимку, поджав ноги, и не раскрывать глаз даже от острого холода. Это они сейчас и собирались сделать - обняться, свернувшись, прямо на каменном полу и на несколько часов забыться. Но кое-что помешало им. Пар из печи перестал клубится, медленно растворился в воздухе, посеяв влажность. Дрова, жадно впитавшие воду, вдруг стали казаться суше, потом - совсем сухими, горячими, тлеющими... Алые искорки заиграли на пепле, от печурки стало отдавать жаром. Шарлотта и Леонард переглянулись. На мгновение даже охота спать отошла в сторону. Вдруг из-за древесины показались едва заметные кровавые язычки, сменились более выразительными, огненными лепестками, настоящим горячим костром! Они склонились ближе к пламени, узревая его отражение в глазах друг друга. Затаив дыхание, приготовились услышать, услышать нечто невероятное, заставившее огонь возродится из пепла. И они услышали. От этих слов у пары перехватило дух, затрясло тело, бросило в жар. Шарлотта и Леонард всматривались друг в друга, читая неуверенность и эйфорию одновременно, но всё же не осмеливались поверить. Однако их глаза, из взгляд, полный неугасимой надежды и вырывающийся из печи огонь заставлял принять: правда. - Л-л-лотти... Ты т-тоже слышала? «П-прийдёт спасение, о-о-освободит вас, кого н-надо - накажет, кто з-заслужит - о-о-одарит»... - «П-п-превращение наступит с-с-скоро и подарит вам в-волю. Это награда в-в-ваша за н-надежду, в-веру, терпение и у-у-усердие, а также желание с-с-слушать меня, во чтоб-б-б это не с-стало...» Проронили они, заикаясь от волнения. Тут пламя вспыхнуло, разразилось, слово оголило меч, резко выхватив его из ножен. Вкрадчиво и обжигающе громко оно протрещало: «Чтобы не забыли, чтобы верили, чтобы продолжали слушать...» Огонь угас. Из печи выкатился горящий синеватым уголёк, перебрался в руки Шарлотте, затем Леонарду, а после - упал на пол, ничего не поджегши, а только ярко метая искры. На коже он лишь оставлял след голубоватой сажи и согревал, словно лизал руки лучшему другу. - Нарду... Разотри сажу... - Я... я растираю... Она словно добавляет сил! Они вымазали голубоватой тёплой пыльцой все руки, затем ноги, шею, лицо... Почувствовался неимоверный прилив сил, всеми фибрами они ощутили, как прошла усталость и голод, как добавилось бодрости, живости! Они словно были сыты, здоровы, наполнены энергией! Силы били в них ключом, хотя на всём теле сажи было едва ли несколько граммов. Впервые, впервые они почувствовали кое-что получше счастья - свободу. Свободу, которая так резво наполняла сердце восторгом, тянула вдаль, на свершения, восполняла решимостью и побуждала наслаждаться, жадно наслаждаться жизнью! Страх исчез, испарился, и даже мысли о хозяине улетучились куда-то очень далеко. Пара подорвалась с пола. Нет, они не будут больше сидеть, никогда. - Нарду, давай понесём огонь с собой. По очереди, чтобы он не угасал. - Неси первая, Лотти, неси! Он не погаснет ни-ког-да!Так, может, всё-таки можно поискать счастья, если даже Огонь дает на это право? Если его поиски влекут тебя и тянут вдаль, вперёд, если дарят смысл жизни и доходчивее всех объясняют смысл бытия? Ведь, если хочешь жить, ты уже неистово счастливый человек, не имеющий права отклонять желания буйствующих в тебе целей. И если ты ищешь что-либо во имя жизни, во имя благой цели, по-настоящему осознавая, что захотел наконец-то сплошного добра, любые твои поиски будут оправданы. А уж тем более стремление стать счастливым, чтобы и весь мир ощутил на себе это крошку радости, и чтобы чаша весов, наполненная улыбками, перевесила всё же сосуд со слезами.