Close shot

Напряжение проявляется почти неуловимо. Разве что для них двоих, оно искрит на кончиках пальцев, после истории с арестом Дженсен квохчет над ним, как курица-наседка, и, по всей видимости решает, что все дело именно в этом - Джаред избегает прикосновений, морщится чаще обычного. Ему приписывают депрессию, его жалеют в каких-то невероятных масштабах, в день ему приходит по три сотни сочувствующих писем - кто-то опять слил его почту. Конечно, так лучше. Лучше сочувствие, сопереживание и что там еще модно в этом году, чем агрессия, осуждение и низкие рейтинги у последних серий шоу. Да, это правда - он не знает, что дальше делать со свой жизнью, на что платить налоги, во что вкладываться - Дженсен зовет его в гости, где, видимо, собирается тысячу раз повторить, что Джаред не одинок и со всем справится - Джаред морщится снова. "Морщины!" - орет Шон, его менеджер, - "Джаред, морщины, сейчас же расслабь лицо!". Боже, у него отняли даже возможность использовать мимику. Он не в депрессии, он зол. На собственную никчемность, на всех, кто пытается его утешить, и хлопает по плечу, на эту огромную армию из менеджеров и пиарщиков (они вполне хорошие люди, но как же они заебывают), Джаред хочет, чтобы ему снова было восемнадцать и можно было курить дурь, не думать о будущем, не знать, что будет завтра, через неделю, через год, потому что в целом, как-то насрать, живи быстро, умри молодым. Ничего не вышло - ему почти сорок, у него трое детей, жена, семейные ценности в интернете и дыра внутри на самом деле. Жэн растит капусту, чтобы справиться с тем, что на экраны ей уже не вернутся, а он пьет и избивает собственных барменов. У всех свои способы справиться с кризисом среднего возраста. Дженсен притаскивает ему плед и пиво - позор на его ухоженную бороду и общепризнанную брутальность. - Бро, ты выглядишь откровенно дерьмово. Надо что-то делать. - Сгоняю на выходные в ЛА через неделю. Напьюсь, накурюсь, трахну кого-нибудь и вернусь в строй. Я не хочу об этом. Дженсен кривит свои симпатичные губки и качает головой. Проблема не в том, что изменять партнёрам - это нехорошо. Проблема в том, что с 2009-го года они не говорят об этом вслух. Никогда и никому - ебись с кем хочешь, но позаботься о том, чтобы никому не поверили, чтобы не нашли хвостов, чтобы у тебя была потрясающе чистая карма, такая, чтоб на солнце отсвечивала до слепоты. Падалеки следит, как макушки деревьев склоняются под гнетом холодного, зимнего ветра и кутается в чертов клетчатый плед. Дженсен задумчиво отхлебывает пива. - Где Дани? - У мамы. Дети соскучились по бабушке. - Ага. - Ага. Дани просто заебалась. Это тоже большой секрет, для всех, включая, видимо Дженсена - Падалеки хмыкает и слишком поздно спохватывается. Зато честно - на десятый год брака на жену у тебя встает только с таблетками и то, через раз. Эклз хотя бы сохранил родственные отношения со своей. А Джаред... Черт, здесь все равно никого нет. Это ебанный Остин, это дыра мира, спокойствие будды и охраняемый особняк. - Жэневив меня спалила. - Блять, - кривится Дженсен, - как? - Приперлась на съемки Уокера. Ровнячком когда моя рука была в трусиках у Линдси. - Почти прилично... Хорошо, что не у Кигена. - Я не ебу детей. - Я знаю, блять. Ты знаешь, что я имел в виду. Это почти прилично. Сказал бы, что на этой суке финансирование. Не было выхода. - Думаешь, не сказал? Это был вопрос времени, она давно копила дерьмо. Спит со своим фитнес-тренером только чтобы я ревновал, а мне... - Похер? Братан, это дерьмово, - Дженсен хлопает его по плечу и быстро, почти отчаянно дергается обратно. - Да ладно? - тянет Падалеки якобы очень удивленно, - а то я не знал. Примерно последние лет пять не знал. Чувствую, придется делать четвертого наследника Падалеки, чтобы ей было чем заняться. - Да поговори ты с ней. Она живет на твои деньги, уж придете к консенсусу. Не демонизируй жену, - и, помедлив, пропускает пару смешков, - чудная польская кровь в маленьком американском теле - не обязательно строгать детей, чтобы закрывать глаза на твою блядскую натуру. Джаред смеется в плед - Дженсен сидит рядом и улыбается. - Дани как-то спалила меня за дрочкой на фото... - На фотографию? Ты серьезно? - перебивает Пдалеки, - блять, поверить не могу, на фотографию! Ты бумер, Эклз. - Это винтаж, - смущается тот, - У меня охуенное воображение, так что отъебись. Так вот... - Блять, поверить не могу, фото. - Заткнись, - даже в слабом освещении веранды заметно, что Дженсен краснеет по-настоящему, как подросток, - Это было еще в 2015-ом, по-моему, так вот, она тогда орала пиздец... - Мальчик, девочка? - Падалеки толкает его локтем. Дженсен, судя по взгляду, очень сильно жалеет о том, что начал этот разговор. - Мужик, - нехотя отвечает он, - такой знаешь, брутальный, крепко сложенный, высокий, не то, что твои смазливые мальчики, которые выбривают себе все до скрипа и выбеляют задницу, лишь бы угодить папочке. - Я не ебу детей. - Да я не об этом, бля. Я о том, что ты ебешь моделей. Красивую картинку. - Говорит мне тот, кто дрочит на красивые картинки. Дженсен нарочито недовольно поджимает губы. - Подъеби меня еще раз и отберу у тебя плед, ясно? Из нас двоих тебя поймали на похождениях, не меня. Так вот, дрочу я себе на эту фотографию, представляю, знаешь, такой дерзкий жесткий отсос, эти захлебывающиеся звуки и слюну, стекающую по подбородку, а тут Дани залетает в душ, потому что сильно порезалась на прогулке, уронила на себя какую-то хрень из машины. Сцена немая, я со стоящим членом пялюсь в телефон, она держится за окровавленную руку и пялится то на меня, то на телефон. А потом, клянусь, секунд пятнадцать молчала, потом так орать начала... "Ты...! Ты...! Это, Дженсен...! Что это за хуйня..!" - подражает он высокому женскому голосу, - думал, все, развод и дочь только по выходным, а с нашей работой... - Мда... - Но потом ничего. Неделю делала вид, что ничего не было, потом нормально поговорили. И договорились - если я даже с кем-то сплю, или дрочу на кого-то, или являюсь чертовым извращенцем, то сколько угодно, но чтобы она не знала. - Удобно. - Поговори с Жэневив. Не думаю, что она не понимает, что это нормальный выход. - Дженс... - Не-е-ет, - тянет тот, улавливая интонацию, - даже не думай. Поговори и точка. Кризис среднего возраста закончится, а дети только по выходным... - Не хочу говорить об этом. - Ну и не надо. Я собираюсь включить музыку. Есть пожелания? - Только не свою, пожалуйста, - хмыкает Падалеки, - а то меня передознет. - И станешь экзальтированной фанаткой. Значит, включу свою. Хочу посмотреть на тебя, пускающим слюни на меня. - Еще не насмотрелся? - улыбается Джаред. Ладно, может быть в этой наседочности нет ничего плохого. Падалеки поплотнее запаивает плед. Насмотреться можно было уже пару триллионов раз. Напряжение уходит, но верить опыту - вернется сторицей. ** Оно и возвращается - внезапно и оглушающе, фотосессия, юбилеи, прочее дерьмо, на них натягивают какие-то невнятные простые шмотки. Много света, солнца и воздуха, и эта легкость - хорошее настроение, ненавязчивая музыка, ящики шампанского. Сначала у режиссёра съемки был хороший план - костюмы, вид с горы, но Миш в качестве идейного вдохновителя, конечно, пустил все под откос, а они, конечно, ему подыграли - это было легко. Правда легко, с танцами, брызгами на одежде, бесконечными прикосновениями, это было просто - выключить себя реального и включить себя на камеру - Джаред обнимает их обоих - и Мишу и Дженсена, и они глупо смеются втроем. Смеются, меняются местами, покоряют архитектурные объекты, Джаред забывает о том, что он не хочет прикасаться ни к кому, о том, что алкоголь и его настроение — это банально опасно, до самого вечера они прыгают перед камерами. Джаред игнорирует, то, что это внезапно снова неловко - опускать руку полностью, что почему-то нужно сохранять дистанцию даже если они все прижаты друг к другу, неуловимая, эфемерная интимность почему-то неуместна - и он честно не думает почему до самого окончания съемки. Их отпускают, когда бары еще открыты, но едва ли стоит туда ехать - Миш убегает почти моментально, раздав всем, включая статистов по свету по щедрой дозе объятий, которые абсолютно не идентифицируются как неловкие. - По пиву? - предлагает он Дженсену, пытающемуся оттереть с волос шампанское - переносной душ никто не брал. О своей собственной прическе Падалеки не думает, потому что гении уже изобрели шапки. - Ты алкоголик, - недовольно отзывается Эклз, поднимая нечитаемый взгляд. - Я алкоголик, - согласно кивает Джаред, которому действительно нельзя пить, и он не пьет месяц два так точно. Из его пьяной версии всегда вылезает какая-то сопливая дичь, но напиваться и не обязательно... - Ладно, пойдем. Куда тебя закинул Шон? - В Джун. - Заебись, тогда к тебе. Никто не припрется? Будь он проклят, но у вопроса было двойное дно. Они доезжают до отеля, препираясь по поводу всего подряд, кроме получившихся снимков - им показали пару десятков перед уходом. Все как обычно - главной целью фотографов было сделать все как можно более личным и персонализированным, на радость аудитории. Количество ежедневных писем опять возрастет в десятки раз - они оба, в отличие от Миши, пытаются максимально игнорировать социальные сети, но то, что обычно случается после крупных событий, нет, это и слепо-глухо-немой расценит как вторжение в личное пространство, которого, как бы не обещали критики, но больше не становилось. Надо было закончить сериал на восьмом сезоне, тогда бы, у них, может быть, оставались бы хоть какие-то карьерные перспективы. Что-то от этой мысли просачивается наружу, Дженс опять включает режим наседки и заказывает в номер не столько пиво, сколько еду и горячие напитки. В итоге, конечно, ничего кроме пива они не трогают и все это стоит памятником заботливости. Они разваливаются на диване напротив выключенного телека, вместо музыки - саундтрек вечернего города. Джаред продолжает ощущать напряжение кожей, но, согласно правилам, делает вид, что этого нет. - Ну и денек, - Дженсен выпрямляет ноги и прикладывает холодную бутылку ко лбу, - я думал, нас еще часов восемь гонять будут. - Мы им еще нужны живыми, как минимум, до последних выпусков. Потом еще сотня комик-конов и здравствуй свобода. - Я думаю подписать пару фильмов, а потом опять уйти в какой-нибудь бесконечный сериал. Не хочу постоянно менять площадки. - Я думаю сочинить какой-нибудь бесконечный сериал и грести бабки за идею до тех пор, пока все не забудут, как меня зовут. - Депрессивный же ты кусок дерьма, - вздыхает Дженсен, - запишись к психотерапевту. - Эта идея и есть плод моей работы с психотерапевтом, - Падалеки хмыкает и скидывает обувь и шапку. Видок тот еще, но к черту, - он сказал, что в идеале мне надо свалить куда угодно, где меня не знают на годик-другой. Сам понимаешь, нереально. - И что, никаких альтернатив? - Ну как. Спорт, здоровый образ жизни, здоровые доверительные отношения. Говорит, я не могу расслабится, потому что мне некому довериться. - Я вообще-то здесь, - недовольно отзывается Эклз, - не забывай, что у тебя есть друзья, в конце концов. - Ты? - почти искренне улыбается Джаред, - ты у меня есть. Но что-то у нас не так, Дженс. И пока это не прояснится, черт, ну как я могу прийти к тебе со своим дерьмом, если у меня постоянно такое чувство, будто я тебе то ли противен, то ли вызываю опасения? Ты боишься, что я тебя тоже ударю или что? - Я сейчас очень разозлюсь, - трет виски, - ты сейчас такую херню сказал. - Что тогда? Хорошо быть взрослым, почти здоровым психически и абсолютно здоровым физически, человеком. Можно просто взять и поговорить. Еще бы этого хотелось, так вообще был бы праздник жизни. Дженсен прикладывается к бутылке с пивом и не спешит с ответом. - Я... Так, обещай не ржать. Сейчас будет не прикол. - Ну? - Джаред подбирается, но не может не улыбаться - смущенный Дженсен всегда выглядит до одури приятно. - Не ржать, я сказал, - потом вздыхает, мнется, - а, к черту. Когда ты тогда загремел в тюрьму, я понял, что что-то реально заканчивается... - Да ладно? - тянет Джаред, - а подписанные бумаги... - Эй, я тут вообще-то откровенничаю! - возмущается Эклз, - нет, просто это... Знаешь бывает, ты так привыкаешь к чему-то, что перестаешь это осознавать. И я понял, что наше шоу действительно заканчивается, и как бы то ни было, мы навряд ли сможем быть частью жизни друг друга. Сопли, да... Но я испугался. Потому что... С одной стороны, это проверка - сможем ли мы продолжать общаться, как раньше, а с другой... - Слишком долгая подводка, - качает головой Падалеки, - я уж думал, что это будет что-то в духе "ты не вернул мне ту сотку за билеты на концерт". - А ты и не вернул, кстати. Я понял, ты мне не дашь закончить. - Извини, - Джаред разводит руками, - молчу. - Спасибо. Так вот, Подлый Падалеки. Если ничего не выйдет, то мы друг друга проебем, и это сильно меня расстраивает. - Миш тебя тоже так расстраивает? Или тебя утешает то, что он тебе до конца жизни будет валентинки и цветы присылать? - Не передергивай. - Ну как можно. Я серьезно. Мы вроде как все семьями дружим. - Ты и есть часть моей семьи, Джаред. А Миш, он да, он друг. Что-то тут не сходится. - Что-то тут не сходится. Знаешь, все понимаю, я тоже боюсь потерять не только тебя, наверное, вообще все, но это не мешает мне... не избегать тебя, не смущаться, не отводить взгляд, не пытаться не оставаться наедине дольше приличного. Признавайся, Эклз, ты тайно хочешь меня трахнуть, но не можешь об этом сказать вслух? - Ты ебанулся? - дергается Дженсен. Джаред распахивает глаза против своей воли. Ни одна из гейских шуточек Эклза из колеи не выбивала. Никогда, даже в самом начале, когда для них открылся мир большого интернета. Это просто какой-то затянувшийся пранк, наверное. Начавшийся для Падалеки со случайного ролика в ночной тишине - Дженсен с довольной ухмылкой и странным взглядом медленно и вкусно отвечает на вопрос "Думал ли ты когда-нибудь о сексе с Джаредом". "Да ладно, кто бы не хотел чпокнуть эту штучку" Очередной прикол из разряда тех, что они разыгрывали на QnA. Все думали обо всех в сексуальном смысле на съемках, пятнадцать лет нервного напряжения и богатого воображения фанатов. Шутка звучала как насмешка. Джаред только пытался понять с чьей стороны - молчание затягивалось. - Видимо, еще не совсем, - усмехается он, - Дженсен-Дженсен, как тебе не стыдно. Я по-братски позвал тебя выпить пива, а ты строил коварные планы на мой член. Да чтоб тебе икнулось. - Ты... Блять... Нет, Джар. Нет, все не так. - Разве? - Падалеки поднимает брови, - ну вот. А я надеялся. Оскорбленную невинность строил. - Ты невыносим, - качает головой Дженсен, и внезапно устремляет на Падалеки взгляд Самоуверенного Эклза - то ли решил что-то фундаментально важное, то ли решил выйти из неловкого положения через роль. В номере отеля очень неловко, почти до духоты. Падалеки радуется, что у него к этому встроенный иммунитет, иначе провалиться бы ему на первых же съемках. Очень сложно объяснить начинающим или будущим актерам - съемки — это самое неловкое, что только может существовать. После этого... Иммунитет. Не у всех и не всегда. У Дженсена нет, несмотря на... на все. - Я собирался сказать, что пиздец как привык к тебе, что ты часть моей семьи, я люблю тебя и боюсь тебя потерять. Ты превратил этот разговор в очередной прикол. - Не пизди, Эклз, я вижу тебя насквозь, - Джаред не готов и не хочет становится серьезным или пиво слегка подталкивает его, или пиво только разрешает ему подталкивать самого себя, - черт знает, может я просто хочу разрушить наши отношения, чтобы отстрадать сразу и везде, так что давай не как в 2009-м, окей? Просто скажи, что хочешь залезть мне в штаны и мы это обсудим. - Я сейчас тебя нахуй пошлю, - не прокатывает. Падалеки приходится встряхнуть головой и замолчать на минуту другую. - Ну хотя бы честно, - подводит он, - а теперь серьезно, Дженс. Эти байки про потерю меня и семьи будешь заливать прессе, нет, подожди, я отчасти тебе верю. Но... Перестань. Дело в чем-то другом. Что я делаю не так? - Ты делаешь из всего шутку, - Дженсен создает видимость расслабленности, и обмануться ей идея привлекательная, но тупая, - ты важен для меня. Я не могу тебя потерять. Какого хрена тебе этого недостаточно? - Я не твоя фанатка, чтобы мне было достаточно... Дженс, я сделаю вид, что тебе верю, но оно ведь вылезет. Помнишь, что я предлагал тебе в 2009-м? - Эклз, боже, нет, Эклз опять смущается и отводит взгляд, - все еще в силе. Просто скажи, обещаю тебя не стебать. - Пошел ты, Падалеки. Это даже не смешно. *** Первым, как ни странно, реагирует Миш - Джаред наконец уверяется в том, что его мозг работает нормально и не глючит - Коллинз отводит его в сторону и тихонечко, как миленькая тактичная мышка-психолог спрашивает: - Между вами с Джесеном что-то произошло? Извини, я просто не могу молча смотреть. Вы какие-то слишком дерганные. Я могу чем-то помочь? - Не, Миш, все ок, - Падалеки качает головой, замечая внимательный взгляд жены, - просто... я сказал некоторое дерьмо, а Дженс обиделся. Мы собирались поговорить, но... Но очередной ежегодный пикник имени семьи Кортезе, куда созывали всю родню, друзей семьи, менеджеров и продюсеров не располагал. За каким хреном Жэн позвала Линдси, с которой Джаред, предположительно, ей изменял, оставалось непонятным, но поговорить под настойчиво следящим взглядом жены реальным не представлялось. Дженс все равно весь день возился с детьми. Реальнее было поговорить с кем угодно другим, но, вот так незадача, все еще не хотелось. Джаред думал, недели три уже думал о том, что Дженсен мог, на самом деле, прямо вот по-настоящему его хотеть - не так, как хотят партнеров на пару ночей, когда больше хочешь собственную ахуенность, чем человека напротив. Джаред думал, что это не должно быть похоже на правду, но похоже - если напряжение не вызвано глубоким, удушающим отвращением или осуждением, или нежеланием находиться рядом, то другая причина в значении икс уравнение не сведет. Дженсен его избегал, не прикасался к нему, не смотрел в его сторону, не стукался бутылками пива, не подъебывал, не лез с объятиями, не мешал разбираться с грилем. Миш недоверчиво смотрит на него - бело-коричневая кепка на фоне аляповато-цветного детского мельтешения - и поворачивается обратно. - Если нужно будет поговорить... - Спасибо, - Джаред пересиливает себя и кладет руку ему на плечо, - если он пошлет меня к черту, приду плакать в жилетку. Готовь пиво. - Есть что получше, друг мой, - смеется Коллинз и тянется обниматься. Бежать некуда, да и бессмысленно, на самом деле. Коллинз нес добро в массы, и массы знали, что лучше сдаться. Утешительные объятия вместо выпивки. Как быстро Дженс его пошлет, если он предложит? Маленькая ниндзя подкрадывается сзади и, странно и внезапно, но обвивает его талию своими тонкими, миленькими руками. Либо играет для семьи, либо решила помириться спустя полгода. Джаред не хмурится и не задает вопросы - кладет свои руки поверх ее и ждет, пока она скажет что-нибудь. Или он великий манипулятор и его видимость депрессии принесла неожиданные результаты. Или кто-нибудь сказал ей, что его видимость депрессии перешла все рамки, и этот кто-нибудь попросил ее быть помягче.... - Я устала, - говорит она, - давай ты хотя бы попробуешь не быть таким мудаком. - Жэневив, солнце моей души, я стараюсь. Это очень сложно - не быть таким мудаком, когда ты и есть такой мудак, - Джаред оборачивается к жене и дарит ей взгляд Виноватого Падалеки, "брошенный щенок, №4". Жена смягчается. - Тогда будь моим мудаком. Поцелуй меня, сюда идет Никки. Джаред проглатывает возмущение - устала она, а целовать ему. Знает, что это не все, потом нужно будет позировать для фотографий в ее блог, но теряется в уютном ощущении принадлежности кому-то и забывает выражать недовольство аж несколько недель подряд. Успевает напоследок заметить, что Миш-мышь-психолог разговаривает с Дженсеном, у которого нет-нет, но разочарованный взгляд. *** Так и выходит, в следующий раз они пересекаются с боящимся потерять его Дженсеном только на другой вечеринке через почти месяц - на этот раз без жен, детей и родственников, всего-то скромные мужицкие посиделки с половиной каста. Уютный бар, атмосфера спокойной, но немного торжественной попойки без повода. Джареду приходится делать вид, что он пьет наравне со всеми, хотя такое количество алкоголя едва ли в него влезет, Миш раскидывает по периметру радужные конфети, Ричи носится с проектами всех подряд монтажей и показывает уже почти нарезанный и готовый гег-рил. Это лучше, чем остальное, Джаред пялится в экран смартфона, подставленный ему под нос и даже посмеивается некоторым моментам, но не по-настоящему. По-настоящему Падалеки интересует только то, сколько еще раз в минуту Дженсен способен спалиться на том, что пялится. Пять оставалось рекордом, но надолго ли? Он почти благодарен Коллинзу, который путем долгих и почти беспалевных махинаций усаживает их рядом друг с другом и смывается в другой конец помещения, отвлекая публику большим и, как обычно, припизднутым шоу. - Если хочешь, могу отойти и сделать вид, что все еще тебе верю, - Падалеки проводит рукой по волосам, пытаясь поймать бегающий взгляд Эклза, - хотя не понимаю, какого хрена ты говоришь одно, делаешь другое и реагируешь на мои шутки, как подросток с комплексом неполноценности. Дженсен закусывает губу. Свою красивую, насыщенно-розовую губу. - Ты сказал, что хочешь прострадать. Судя по всему, не закончил. - Блять, ты еще на пиво свали свое поведение. Дженсен, это не ты. Объясни, я не буду шутить, орать или что там ты про меня думаешь. Просто... Ты мне нужен. - И ты мне нужен, - поджимает губы он. - Что тогда? Минута моих кривляний отвратила тебя от идеи делить со мной пространство? Я тебе как брат и тебя смущает то, что я не против заняться с тобой сексом?.. - Блять, - громко перебивает он, начиная шипеть, - ты ебанулся говорить об этом здесь? - Ну хочешь, поговорим в моем номере в отеле. Дженсен опять смотрит на Джареда своими огромными, пылающими праведным гневом, глазами, но господи боже мой, они знают друг друга последние 15 лет, с таким стажем сложно скрыть что угодно. - Ты ебанулся, - качает он головой, - поговорим, когда тебя отпустит. - И вот опять, хуйню творишь ты, а ебанулся я. Знаешь, я начинаю думать, что у тебя какие-то проблемы с самим собой. Ты то носишься и опекаешь меня, как своего четвертого ребенка, то бегаешь от меня так, словно я твоя беременная любовница. Не проще один раз сказать, что не так, и все? В 2009-м Дженсен был гораздо проще. Наполовину женатый Джаред просто получил пинка и заверения в том, что будь он последним мужиком на свете, Эклз под него не ляжет. Не ляжет, не отсосет, не сделает что-угодно-другое сексуального плана - и нехер подобное предлагать. Падалеки не учел, что у также наполовину женатого Дженсена не может быть секса ни с кем, кроме невесты. Первая волна гормонов слепила не хуже дальних фар на расстоянии пары метров, само предложение оскорбляло, не Дженсена, нет, Дани. Тогда они оба любили своих невест. Джаред просто был честнее - любовь любовью, дети там, семья. Хороший секс шел всегда отдельной графой. То, что в те годы его не спалили, оставалось каким-то чудесным чудом. - Мы поговорим сегодня. Я так не могу, Джей. Донашивай мысль и встретимся через пару часов. Прогуляемся. - Нет. В смысле, окей, я...Просто ты где остановился? - В Фейрмонте. - Я там же. Наберу. Падалеки качает головой и думает, что они либо подерутся, либо переспят. И со всем его позитивным настроем, надеяться на второе мог только идиот. С другой стороны... *** Дженсен вваливается к нему в номер неприлично пьяный. Секс определенно надо отложить - в таком состоянии стоять может только у подростка. Им под сорок, что не может не расстраивать. Дженсен вваливается, хлопает дверью, едва ли не разбивает бутылку виски, которую притащил с собой, но улыбается и прыгает на диван к возмутительно трезвому Джареду, смотрящему на бесплатное представление со снисходительностью Любящего Родителя. - Ты мудак. - Я в курсе, - хмыкает Падалеки, - рассказывай. - Ну что ты хочешь услышать? - тянет он, как-то особенно неприятно растягивая гласные, - хочешь услышать, что ты прав? - В идеале, что я прав только отчасти. Но, я все-таки обещал, что не буду шутить и орать. И лезть тебе в штаны не буду. - Блять, вот именно это ты и делаешь, Джар, - расслабляется Эклз, - ты шутишь. Тебе в прикол ебать все подряд, что готово присесть на твой пенис. Тебе похер. - А тебе нужны чувства, заверения в вечной любви и обещание развода? Ты сам такой же. - Да, но если я... Если мы... Ты понимаешь, что все будет... Все не будет как сейчас. Джаред вздыхает. Алкоголь плох тем, что дает семидесятипроцентную гарантию того, что разговор придется повторить. Когда-то давно он себе обещал, что никому, кроме жены не позволит разводить драму и сопли - надо же, как крупно облажался. Если бы ему не было тошно смотреть в зеркало и без того, то теперь бы стало. - Дженсен, что угодно лучше того, что сейчас. У тебя стоит на меня, и, судя по всему, стоит давно, но сейчас это стало идеей-фикс, и ты не можешь перестать хотеть меня, потому что теперь все рушится, и ты не можешь заняться со мной сексом, потому что тогда именно ты и твой член будете виноваты в том, что наша дружба развалится. А я просто сделаю вид, что ты один из моих бесконечных партнеров, так? Дженсен, ты отошел от меня так далеко, как мог, и что? Хотеть стал меньше? - Блять, мне больше нравиться твоя тупая версия, которую ты демонстрируешь всем остальным. - Но хочешь-то эту. - Ты мудак. - Хоть что-то не меняется. Иди сюда, уложу тебя спать и расскажу тебе сказку. Дженсен переползает поближе - почти без паники в глазах, и кладет руку Джареду на плечо. Долго смотрит на губы, поднимает взгляд. Падалеки сжимает зубы и дышит через раз - зрелище слишком горячее. - Можно я..., - тянет руку Эклз, - мне очень надо. Я только... Рука ложится на щеку и путешествует дальше, зарываясь в волосы. Джаред перестает дышать совсем. Он обещал. Он обещал. Обещал, что не прикоснется к пьяному Дженсену, выпустившему разом половину своих демонов, к Дженсену с картинки, со смазанным блядоватым взглядом, который то и дело спотыкается о его губы, к Дженсену, который зачем-то шепчет и шепчет свое "можно". - Я обещал, - говорит Джаред вслух враз севшим голосом, - мы обсудим это с утра. Я не могу, ты пьян, ты пожалеешь и я... - Я хочу тебя, - продолжает шептать Дженсен, прислоняясь щекой к щеке и не убирая руку из волос, - не могу перестать. Пытаюсь, но не могу. Я не хочу этого, Джар, не хочу. Это совсем неправильно, это уже за гранью, ты и я. - Но ты хочешь. И я хочу. Какого хрена тебя что-то останавливает?.. - Если... Не получится. Не сложится. Не хочу пробовать. Не хочу. - А мудак я. Знаешь, Дженсен, катись к черту. Мы всю жизнь играли в лицемерие, и ты хочешь просрать единственный шанс для нас обоих поиграть в честность. Продолжай ебать свою руку и мужиков, которые напоминают тебе меня. На здоровье. Жене и детям привет. Я сваливаю. И - надо же - свалить реально легче, чем остаться и договорить. Джаред разбирает этот чертов разговор по буквам, и смиряется с тем, что мудак именно он. *** Женевив змеей оборачивается вокруг его руки, разглядывая лицо Дженсена на мобильнике, высвечивающем входящий вызов. Они едва пришли к выводу, что больше детей делать уже некуда и хорошо. Приходится встать, чмокнув ее в лоб - хитрые польские глаза сужаются. Джаред ставит себе пару галочек в мысленном списке Нехороших Поступков, хотя не уверен, что делает что-то по-настоящему нехорошее. Так было раньше, так будет впредь. - Да,- принимает вызов он. - Привет, я..., - воцаряется молчание. Жаль, современные телефоны не давали расслышать дыхание. - Ты,- подытоживает Падалеки, - если это все... - Приезжай ко мне, надо поговорить. Дани опять уехала. - Говорить надо тебе, а еду я. Чувствую закономерность. - Пожалуйста. Джаред думает, что не для того он столько времени потратил на убеждение всех подряд, чтобы сдаться на финишной прямой. Дорога до Дженсена занимает рекордные пятнадцать минут, но это уравновешивается получасом выяснения отношений с женой. Можно было и не вдавливать педаль газа в пол. Особняк, заборы, кивок охраны. Открытый дом, двери, коридоры, веранда. Дженсен, задумчиво пялящийся на пролесок на краю территории. Гребаная мыльная опера. - Итак, я тут, - подводит итог своих приключений Джаред, - хоть бы колы предложил. Дженсен делает шаг навстречу и улыбается - неужели решился на дикий бессмысленный и портящий отношения секс? - Думал, ты не приедешь. Колы нет, будешь смузи из огурца? - Сам пей, - почти против воли хмыкает Падалеки, - ладно, говори что хочешь и отпусти меня обратно. Жэневив не в настроении. - Слышал, она поменяла тренера. - Ага. У старого срок годности закончился. Новый гораздо выносливее, если верить горничной. - Пиздец. - Ага. Зачем я тут? - Потому что я мудак. Ты тоже, не перебивай. И, поскольку мы оба мудаки, терять нам больше нечего, и я хочу тебя... Ты то меня хочешь? Джаред застывает. Ну надо же. Подростковая мыльная опера. - Ну, если ты гладко выбрит и отбелил себе анус, то да. Можешь даже звать меня папочкой, хрен с ним. - Господи, ну ты и мудак. - Дженсен, ты кусок дерьма! - не выдерживает Джаред, делая шаг вперед и притягивая придурка к себе, - не хочу. Не хочу тебя, не думаю о тебе, не дрочу думая о тебе, не ебу никого представляя тебя, никогда тебя не хотел, ясно? Никогда. Это сейчас у меня пистолет в кармане, я не рад тебя видеть. - Это не пистолет, - Дженсен пытается не заржать, но глаза выдают его с головой, - это чертов дробовик. - Фу, блять, господи, ты отвратителен. А теперь закрой глаза, я не покажу тебе как я тебя не хочу. Дженсен улыбается как умственно отсталый долбоеб, но это лучшая улыбка из тех, что Джареду приходилось видеть - он целует его легко, аккуратно пробуя на вкус - сладковато-горький, как после кофе или этого отвратительного крепкого пива, или кто-то соврал насчет колы и смешал ее с виски. У Дженсена мягкие губы и три тонны отчаяния - он прерывает Спокойную Завязку Сюжета и впивается в Джареда всем своим существом разом - они стукаются зубами, Дженсен сгребает его волосы и прижимает его голову к себе, пытаясь быть еще ближе, просовывает ему в рот настойчивый язык, три тонны отчаяния переливаются через край и Джаред заражается ими. Джаред хотел бы не заражаться, но не хочет - двойное отчаяние мутирует в безумие - они лезут руками друг другу под одежду, вжимаются друг в друга, и Джаред начинает стонать первым - его связки не способны удержать звуки. Он чувствует себя сплошным оголенным нервом несмотря на то, что одет, что вышел из подросткового возраста, что последний раз занимался сексом меньше суток назад. - Стой, - Дженсен отстраняется, и выглядит потрясающе, с покрасневшими щеками, с плывущим взглядом, с задранной футболкой и рукой Джареда на животе, - пойдем в дом. Падалеки кивает и они идут по коридорам особняка в каком-то очаровательно интимном молчании, Эклз держит его за руку, Эклз крепко держит его за руку, как будто Падалеки никогда не был в доме и ничего не знает о расположении комнат, столов, включателей света. Они не включают свет. Джаред знает - включить свет, значит проклясть себя еще больше, потому что трахая кого угодно в своем доме ты думаешь о том, что здесь живут твои дети, что здесь твои дети собирают пазлы, катают игрушечные коляски, пинают мяч, смотрят телевизор, смеются и обнимают тебя, иногда плачут, и ты не можешь, просто физически не можешь каждый раз глядя на это, вспоминать, что ебал кого-то здесь. Со временем это распространяется на их мать тоже. Со временем дом становится храмом-напоминанием всему самому лучшему, что есть в твоей жизни, и этот храм надо беречь всеми доступными методами, даже если не хочется. У всемирной популярности есть большой и отвратительный минус - она не оставляет тебе шанса мечтать о невозможном. Когда ты можешь выбрать себе в партнеры абсолютно любого человека, картинка теряет привлекательность. Люди теряют ценность, внешность теряет ценность, внутренние качества надоедают. Тебе не о чем мечтать, и, естественно, твоя голова выбирает самое невозможное из невозможного. Падалеки хочет думать о том, что все это правда и никаких других причин находится в спальне Дженсена (о да, у них с Дани, естественно, а как иначе, раздельные спальни), и что, возможно, завтра все встанет на свои места. И здесь, блять, слишком темно. - Я хочу видеть тебя, - говорит он вслух, - я хочу видеть тебя, Дженсен. - Обойдешься без картинки, - хмыкает тот, - или не встанет? - Сука, - качает головой Джаред, снимая футболку, - у меня стоит с того момента, как ты позвонил. Дженсен уходит в ванную, все-таки включая свет, но только там - и этого должно быть вполне достаточно. К его возвращению Джаред успевает избавится от джинсов и носков, но с бельем медлит. - Ты был прав, - говорит Эклз, когда поднимает взгляд от барахла, которое тащит с собой и застывает, едва ли не роняя его, - блять, - шепчет он, отмирая и подходя ближе. Барахло отправляется в полет на кровать, а свободные руки Дженсена отправляются во вдохновляющее путешествие по коже Падалеки. Джаред смотрит. Смотрит на Дженсена, на раскрытый в непонятной смеси восторга и удивления рот, смотрит, как тот прикрывает глаза и вздыхает, смотрит, как собственная рука опускается на шею Эклзу и тянет его ближе. - Ты охуенный, - шепчет тот ему в губы, - Джар, ты охуенный. - Да, - согласно кивает Падалеки, - а теперь дай мне тебя раздеть. Эклз не сопротивляется, хотя Падалеки видит, что это его смущает - пытается зажаться, закрыться, но останавливает сам себя. Джаред растягивает процесс, потому что это эротично - отблески света на слегка золотистой коже, мягкий рельеф мышц. Это заводит их обоих, он видит, чувствует, воздух сгущается, а на пол летит всего лишь футболка. Снять со смущенного Дженсена Эклза футболку, господи. Дженсен пытается ускорить процесс, тянет руки к джинсам - Джаред останавливает его и расстегивает пуговицу сам, и тянет застежку вниз - проводит рукой по крепкому, теплому животу и почти задыхается. - Пожалуйста, Джар, - шепчет Дженсен, не прекращая наблюдать за его руками. - Что "Пожалуйста"? - это нечестная игра, Джаред знает. Но также он знает, что это может не повториться. Тем более хорошо, что сам не уверен, что рискнет, - о чем ты просишь? - Быстрее, пожалуйста, - рваное дыхание опаляет шею и Джаред хмыкает, несмотря на то, что его собственная идея потихоньку приказывает долго жить. Дженсен касается губами его шеи, своими полными, блядскими губами, которые Джаред представлял близко столько раз, что сбился со счета, и медлить больше не выходит - он резко тянет джинсы Эклза вниз вместе с бельем, и прижимается головой к его бедру. Он пытался сохранить контроль, но выбрал чертовски неверный метод. - Можно? - спрашивает он, с трудом отрывая взгляд от члена Дженсена, - хочешь? Дженсен вдыхает, потом вдыхает еще раз, и видимо, собирается в третий - Падалеки решает, что это утвердительный ответ. Он не слишком большой, не слишком маленький - слишком красивый, Джаред мягко оттягивает с головки ровного, твердого, возбужденного члена кожицу и тянет новую игрушку в рот настолько глубоко, насколько это возможно, на пробу проходится раз-другой, улавливая шелестящий выдох сверху. Втягивает щеки, прижимает Дженсена за задницу ближе. Не до самой глотки, но грех не попытаться. Это хорошо. Это вкусно - легкая солоноватость мешается с запахом самого Дженсена, дурманящим запахом его кожи, его духов, его одежды. Джаред выпускает член изо рта с блядским чпоканьем, не убирая вошедшей в ритм руки. - Ты можешь делать что хочешь, - сообщает он Эклзу поднимая голову, - зря что ли волосы отрастил? Дженсен выдыхает ртом - отблеск света прокатывается по блестящим губам - и как по команде запускает руку Джареду в волосы. - Хочу, - подталкивает ближе, - хочу быстрее. Когда Падалеки снова берет его в рот, это уже не знакомство, а полноценное общение - потерявший совесть и стыд Дженсен подается бедрами вперед и увеличивает амплитуду, заставляя того едва ли не давиться. Если бы Падалеки не был так возмутительно возбужден, если бы его тело предательски не просило большего и в большем количестве, он бы матерился как сапожник, но вместо этого он расслабляет шею и горло, и пытается взять глубже, и пытается обхватить рукой яйца Дженсена, и сверху слышится стон, и Джаред стонет в ответ, хотя едва ли собирался. Он чувствует, как в ответ на каждое движение Эклза отзывается его собственный член, как поджимаются его собственные яйца, пока он всего лишь отсасывает, и этого все равно недостаточно. Ему недостаточно, ему всегда было, есть и будет недостаточно - этим они и отличались друг от друга. Но Дженсен отстраняет его сам. - Это слишком... слишком хорошо. Трахни меня. Джаред сдавленно выдыхает. - Трахни меня сам, ковбой. Я тебя порву. - Я… Ох…, - Дженсен опять смущается, путается в спущенных штанах, когда толкает Джареда на постель, беспорядочно целует его лицо, - не порвешь. Все будет нормально. - Я не…, - начинает Падалеки, но губы Эклза отвлекают от мыслительной деятельности, и когда до него действительно доходит, он уже успешно избавлен от боксер коллективными усилиями, и Эклз сидит между его ног, и разглядывает его член тем же восторженно-удивленным взглядом, - ты что, ты… Боже, мне хочется одновременно тебя похвалить и обвинить в блядстве. - Обвини, - снова шепчет Дженсен с придыханием, - господи, какой же ты охуенный. Падалеки позволяет ему смотреть, выжидает, когда любование перейдет в активные действия, но Дженсен медлит. - Можно я… тоже? – поднимает он взгляд. - Нет, - качает головой Джаред, наконец понимая зачем им передышка, - я понимаю, что я охуенный, но, пожалуйста, не переоценивай меня. - Ладно, - соглашается тот, - у меня нет презервативов, которые на тебя налезут. Ты же не против?.. Вместо ответа Джаред тянет его на себя, вжимая в свое тело, целуя его губы, он отправляет свои руки в новое путешествия по открывшимся территориям – у Дженсена упругий маленький зад, мышцы которого напрягаются под его касаниями. Он почти готов стонать и умолять о большем от одного ощущения этого. Дженсен. Дженсен мать его, абсолютно голый Дженсен прижимается к его телу – кожа к коже, разгоряченные прикосновениями, ожиданием, какими-то пизданутыми и никому не нужными принципами – Дженсен прижимается к нему, и Джаред ловит его взгляд, ловит его судорожное дыхание, его легкую дрожь. - Если ты не уверен… - Блять, заткнись. На член опускается горячая рука с холодной смазкой, большим количеством холодной, хлюпающей смазки – адский контраст, если подумать. - Знаешь, врачи греют, - Джаред пытается разговаривать, но не может сконцентрироваться, теряет слова и их смысл, пока рука двигается по траектории, пытаясь добиться равномерности, - ох блять… врачи… греют руки. И потом… согревают… Бля-я-ять… - Да, - кивает Дженсен, блуждая довольным взглядом по его лицу, - да, да. В спальне Дженсена больше не было двух взрослых и адекватных людей. Остались только пускающие слюни буйные идиоты. Джаред закусывает собственную губу так сильно, как может, пока Эклз медленно, мучительно медленно направляет в себя его член. Это почти больно, это почти невозможно, почти неправильно. Он не сводит взгляда с лица Дженсена – тот сжимает веки и прерывисто дышит, Падалеки пытается помочь – держит его за бедра, и будущие синяки точно останутся на его несуществующей совести – Дженсен опускается медленно, плавно, ровно, но когда опускается совсем, да, черт, лучше этого придумать совершенно нечего. Джареду кажется, что он чувствует вкус собственной крови на языке. Он пробовал это раньше, все это, все раньше, но этот раз, он совсем, абсолютно другой. Он испытывает какую-то ненормальную потребность двигаться, подняться, повалить, развернуть и вбиваться до звездочек перед глазами в жаркую, восхитительную тесноту, он буквально ощущает себя наркоманом, под нос которому положили вожделенный наркотик. Джареду кажется, что он умрет от разрыва сердца прямо в этой чертовой постели, и, если это не стоит того, то жизнь в целом может сделать одну единственную вещь – катиться к черту. Он почти начинает жалобно скулить, когда Дженсен начинает двигаться. Не выдерживает, подается вперед, едва контролируя собственное тело, несущееся в милостиво распахнутые объятия эгоистичного удовольствия. Он сдерживает себя до такой степени, что его начинает трясти. Дженсен упирается руками в его плечи – и сдавленно выдыхает, чтобы вернуться к тому рваному дыханию, что было до этого – все хорошо. Все хорошо. Чертовски, упоительно, невероятно. - Я…, - шепчет Джаред, собирая остатки своих растекшихся мозгов, и пытаясь не припечатывать руками бедра Дженсена ближе, чем он допускает того сам, - я долго… не продержусь… - Я… – высокий стон, - я тоже. Плевать… Этот стон, музыка для ушей, финальная нота интерлюдии безумия, это то, из-за чего Джаред теряет всякое желание быть сознательным и заботливым – это выше него. Дженсен раскачивается на нем, Джаред сходит с ума под ним – приподнимает бедра, и входит глубже, чаще, быстрее. Он путается в том, кто из них стонет, кто скулит, кто из них пытается прижаться ближе, он забывает кто из них в ком, потому что так, так быть не может. Так не может быть – Джаред кусает целующие губы, так не может быть – грубо притягивает Дженсена за шею и ловит ртом длинный, протяжный, гортанный стон, так не может быть – переворачивает их обоих и толкается сильно и резко, и кладет руку на член Дженсена, пытающегося найти точку опоры на его плечах, и нужно всего немного, чтобы перед глазами и в самом деле почти потемнело. Дженсен кончает не с криком – с протяжным воем, в котором пытается дышать. Джаред кончает от вида Дженсена, от его спермы на своей руке, от сжимающихся вокруг члена мышц, от этого воя, от своих собственных стонов, от судорожно сжатых на своих плечах пальцев, от запаха пота и секса, от всего, черт возьми, всего что они натворили и всего, чего он так отчаянно хотел. Оказалось, этого очень много. - Это…, - с сорванным дыханием силится начать обсуждение Дженсен, - Ты… - Молчи, - Джаред мягко останавливает его, обнимая и прижимая, - потом. Смущение куда-то уходит – они вытирают друг друга простыней, долго молча лежат в обнимку. Джаред дышит Дженсеном, закрывается носом в волосы и пытается пропитаться его запахом насквозь, надышаться на будущее, которое впервые за долгое время очень сложно предположить в конкретном случае вообще. Он не знает, сколько это длится – от пяти минут до часа, его руки рисуют на спине и плечах Эклза бессмысленные узоры. Эклз сопит ему в шею, и время от времени прикусывает, и время от времени целует. - Так не бывает, - шепчет он, - так не бывает. Никогда… - Да, - соглашается Джаред, поднимая его голову за подбородок, - да, Дженсен. Поцелуй отдаёт благодарностью и предложением, на которое сложно ответить отрицательно. - У тебя было так? – спрашивает Эклз, опуская выразительный взгляд ниже, туда, где они прижать друг к другу плотнее всего, - хочу еще. Хочу проверить. Хочу надолго. Останься, а? Падалеки прижимает его обратно и смеется ему в волосы, и ничего не отвечает. Жэн он скажет, что они напились и подрались. *** Напряжение не уходит насовсем, оно всегда уходит, чтобы вернуться. Джареду кажется, что каждое движение выдаёт его с головой. Все выходит с точностью наоборот - он бегает от Дженсена, он старается не оставаться с ним наедине. Эклз решительно настроен получить все и сразу. Это какая то принципиально новая шутка, Падалеки рассказывает её всем своим друзьям: девочек-подростков и сорокалетних мужиков объединяет только одно – после секса и те и те признаются в любви. Они не признаются друг другу в любви. Они друг друга клеймят, предъявляют права друг на друга, не спят с кем-то ещё, что ненормально для каждого из них, они оба подсаживаются друг на друга – Джаред постоянно отходит дальше, потому что тело, его тело, которому разрешили, игнорирует голос разума. Он двигается вперёд мысли. Дженсену достаточно подойти чуть ближе, сказать что угодно ниже на тон, пройтись юрким языком по постоянно насыщенным губам. Иногда достаточно просто стоять рядом и делать, в сущности, обыденные вещи – втыкать в мобильник, разговаривать о футбольном матче, чесать бороду, телу Джареда все равно. Его руки, над которыми он не властен постоянно лезут за прикосновениями, его ноги несут его встать рядом, его собственные глаза не могут сфокусироваться на других напротив, вечно застревает на чем-то, на чем не должны. Кто-то, кто-то однажды заметит это и объединит в систему. Это очень большой слон и очень маленькая комната*, теория вероятности, вопрос времени. Может поэтому и не проходит. Когда ты не уверен в завтрашнем дне, текущий воспринимается как-то особенно остро. Особенно ярко и вкусно. Каждый раз, когда они остаются вдвоём, в иллюзии безопасности, каждый раз это подарок судьбы, вырванный у неё же с боем. Они настойчиво прыгают на тонком, опасном льду – ночами иногда гуляют вместе, целуются в уборных и подворотнях, крадут друг у друга одежду. Все получается легко и само собой – Жэневив и Данниэла, им обоим нравится, что мужья проводят время где-то вместе, забирают детей в походы, музеи, парки развлечений. Дети объединяют их всех, у лицемерия аллергия на детей, и это хорошо. В череде прогулок с колясками и путешествий по окрестностям Джаред забывает о том, что все это временно и нужно будет принять тысячу решений, стабилизировать доходы, душевное здоровье, работу. Это похоже на большой, долгий, счастливый семейный отпуск, которого на самом деле нет. Дженсен договаривается с ним заранее: «Днем с детьми, а вечером смотреть футбол», «Поехали на пару дней на охоту», «Просто посидеть выпить пива. Мне дали скидку в каком-то шоуруме, спроси у жены размеры, выберем им что-нибудь». Дженсен создает причины встретиться так, слово они оба не в курсе, чем все закончится. Словно кому-то эти причины нужны и кто-то о них спросит – Дани закрывает глаза на все, что не касается лично её, Жэн осваивает с новым тренером новый вид фитнеса, и Эклз то ли конченный эгоцентрик, то ли действительно очень редко меняет любовников. Джаред находит три тонны причин правдивости второго варианта – это расставит все по своим местам, это правильно, это закономерно, он не хочет, чтобы Дженсен спал с кем угодно другим, включая его жену. Это нагло, он знает об этом, особенно нагло с его стороны, в один из их побегов на «рыбалку», «охоту», «конференцию по садоводству», он срывается и высказывает Дженсену это все разом, и про грани, и про тонкий лед, и про жадность, и про тупые причины тоже. Эклз улыбается и говорит, что все это глупости и они справятся, и плевать если нет. У него явные проблемы с масштабностью и умением скрывать сытую затраханность, довольную кошачью вальяжность, которая появляется в нем каждый раз позже, и Падалеки уверен, что Дани сложила бы два и два, если бы чуть менее отчаянно хотела не знать. Джаред знает, что Дженсен влюблён в него. Эклз не говорит об этом прямо, но в одну из ночей достаёт телефон и показывает фото – Джаред, времен примерно 2008-го, снятый где-то без футболки и случайно. Глупая, грустная подростковая мыльная опера. Джаред не променял бы её ни на одну другую.