*
Отвратительный день никак не желает оставить печального самурая в покое, подкидывая ему очередную мозоль на заднице прямо во время грустного променада по мелким пустынным улицам Эдо в поисках хоть какой-то работёнки. — Йо, Гинтоки. Не надумал вступить в Джоишиши? — приходится прибавить шагу, в надежде, что банный лист не успеет прилепиться, но, ожидаемо, не выходит, и дорогу загораживает тёмная в слепящем солнце фигура мозоли. — Йо, Гинтоки, ты слышишь? Гинтоки обессиленно опадает на четвереньки, придавленный жестокостью этого мира. Сейчас он должен дремать на своём любимом диванчике в офисе или в очередной раз пересматривать старые прогнозы погоды с Кецуно Анной, где она еще без этого дурацкого кольца на пальце. Ах, ну вот, теперь он расстроен еще больше. Суровые мужские слезинки собираются в уголках глаз, тут же высыхая под палящим солнцем. За что мир так несправедлив к несчастному самураю? От этого дурацкого блина Гинтоки уже успел подослепнуть, так что когда на лицо падает долгожданная тень, а перед глазами появляется расплывающаяся физиономия — разглядеть её сходу не выходит. Хоть не очень то и хочется, честно говоря. Зура — вот у кого всё в жизни чудесно: ковыряется в своей антиправительственной песочнице и в ус не дует. Конечно, когда голова пустая — наверняка ничего не волнует. Листовки расклеивает и медитирует, живёт во всяких конспиративных квартирах, питается нахаляву у своей подруги в раменной… При мысли о рамене снова крутит желудок, и тот грустным бурчанием оглашает улицу. — Элизабет сегодня приготовила чудесные печеньки для презентации нового плана по свержению прогнившего правительства. Печенек вдруг хочется со страшной силой, но идти на поводу у желудка и сдаваться Зуре — совсем недостойно самурая, да и мысль найти какую-нибудь очень несложную подработку за еду всё еще витает в воздухе образом надежды. — Отстань, Зура, итак тошно, а от мысли о твоём жирном белом монстре становится еще паршивее. Конечно срабатывает как всегда беспроигрышно: Кацура свои тонкие брови показательно хмурит, руки на груди складывает и разражается классической тирадой: — Я не Зура, я Кацура. Элизабет прекрасная пышная красотка, и нужно быть глупцом чтобы не понимать этого! В тебе говорит зависть, бла-бла-бла-бла. Пока Зура предаётся болтологии, с горем пополам удаётся успешно ретироваться за ближайший угол и свернуть в подворотню, переползая через набросанные мешки с мусором. Что ни сделаешь ради того, чтобы отвязаться от старого боевого товарища. Всё-таки сложно воспринимать человека, который всё сам воспринимает несерьёзно. Как его еще не загребли шинсенгуми с его-то пустой головой? Как вообще так вышло, что Зура дожил до конца войны, а не украсил этой-самой головой какую-нибудь скамейку в назидание остальным преступникам? Война была так давно, что сейчас уже и не упомнить, да и не хочется, честно говоря. Вряд ли там было что-то хорошее, так что какая теперь разница. Прошлое осталось в прошлом, затёрлось спокойными годами в Йородзуе. Затёрлось малолетками, которые прилипли к Гинтоки намертво, впились как клещи в его нежную кожу. Затёрлось тем, что сейчас можно просто жить сегодняшним днём, страдая от того, что выгнали из дома, разыскивать где подзаработать грузовик йен, ну или просто поесть нахаляву. А жирный белый монстр наверняка готовит так же стрёмно, как и выглядит. Так что воспоминание о встрече с Зурой просто-напросто тоже нужно затереть.*
Жёлтый блин и не думает сдавать позиции, чтобы бедный Гинтоки страдал дальше, методично истекая потом. У одной бабки сбежал пудель, и приходится обыскать весь район, карабкаться на дерево, царапаясь о ветки и кору обгоревшими руками, рискуя свернуть себе шею, а потом убегать от бешеного кота, который загнал этого пуделя на дерево. Оказывается, что денег у бабки нет, так что она бросает в плату только хриплое «чего так долго, кудрявый баран?», а ослабевшими от жары и недоедания руками не удаётся отобрать у неё катомку с ароматно-пахнущими лепёшками. Чёртовы старики сегодня совсем озверели, подтверждая теорию Гинтоки о том, что все без исключения являются крестражами пресловутого змея, из которого вылупилась и та самая карга, выгнавшая бедного самурая из дома. Работа совершеннейше не ищется: Гинтоки уже перепробовал зайти во все неизвестные, а что хуже, известные места, но это ни к чему так и не привело. Мадао с воплями замуровался в магазине мороженого, в котором работал, только завидев Гинтоки, и не открывал ни в какую даже под обещания ничего-ничего не пробовать там. В мастерской Генгая Гинтоки встречает металлический заслон с запиской «Буду через 5 минут», но ни через 5, ни через 15, ни даже через 50 минут ожидания там никто так и не появляется. Подружке Зуры в раменной помощь не нужна и кормить в очередной раз в долг она его отказывается. Гинтоки идёт на отчаянный шаг, но и трансвеститы не принимают пылающего красными щеками, благоухающего потом усталого самурая, аргументируя тем, что даже тонна грима его не спасёт, и нефиг им пугать посетителей. То, что его умудрились застремать даже страшные разукрашенные мужики прям особенно обидно, либо просто сердечко Гинтоки несколько подразмякло от выпавших сегодня на его долю тяжб. Так что, прошатавшись по пустынным улицам еще пару часов, он решается заглянуть в стан врага — авось повезёт. Тем более, что там точно есть халявная еда и возможность переночевать, так сказать. — Ха-ха-ха-ха, — Кондо радостно хлопает Гинтоки по плечу, орошая капельками вонючего пота. — Конечно же у нас найдётся для тебя работа! С радостью примем тебя в наши ряды! Делать вообще ничего не надо, разве что только, если будет возможность, замолви словечко перед Отае-сан за меня. Звучит заманчиво: если прожигатели налогов его накормят и спать уложат, то уж с Шимурой Гинтоки, так и быть, справится. Ну или просто вернётся завтра домой и запрётся там на ближайший месяц, сбежав от обещаний. — К-кондо-сан! — жаль вездесущий придурошный замкомандующего не может не испортить малину. — Вам запрещено пользоваться служебным положением в таком ключе! И вы же знаете этих раздолбаев из Йородзуи, наверняка ничего не сделает, просто поест, поспит нахаляву и сбежит! — Но, Тоши, ты не понимаешь, они же друзья с Отаэ-сан, это отличный шанс, — громко шепчет Кондо в ухо грозно раздувающему ноздри мерзкому Хиджикате. — И тем не менее, Кондо-сан, гоните его отсюда в шею, пока никто не увидел. Они еще долго препираются, а проскользнуть вовнутрь мимо выпадов замкома с мечом никак не выходит, так что Гинтоки окончательно осознаёт, что и здесь ловить нечего. Кажется, все самые запасные из запасных варианты исчерпаны. Понуро опустив голову и тяжело вздыхая, он всё-так выползает за ворота штаба Шинсенгуми. Солнечный блин — снова как назло, — теперь скрывается за облаками, затеняя реальность, но не делая ее прохладнее. Если смотреть на это с точки зрения позитива, которого в Гинтоки совершенно не присутствует, — это может даже и хорошо: если уж придётся сегодня спать на улице, он хотя бы не замёрзнет насмерть. — Эй, данна, — с трудом удаётся перебороть желание выхватить бокен из-за пояса, когда очередной яркий кадр полицаев подкарауливает за воротами. — Слышал, ищете работу. То, что Окита Сого — та еще змеюка — известный факт, вот только возможностей заработать деньги на дороге Гинтоки, судя по всему, более не валяется от слова совсем, так что выбора как будто бы и нет. — Что у тебя? Подозрительная улыбка на губах местного маньяка шинсенгуми только подтверждает, что ввязываться туда явно не стоит. Вот только кушать очень уж хочется, так что Гинтоки глубоко вдыхает, весь обращаясь во внимание. — Ничего сложного. Просто разыщите убежище одного очень уж наглого субъекта. Платим хорошо и, уверяю, никому не скажем, что это были Вы. Сого тычет в грудь Гинтоки, проскальзывая мимо, оставляя в руках того листовку с действительно очень и очень наглым субъектом. Знакомым и незнакомым одновременно. Под закрытым тучами солнцем с серьёзным чёрно-белым лицом Зура выглядит таким нечитаемым, хмурым, может даже пустым. Незнакомым. Кажется, когда-то давным-давно Гинтоки видел такого Зуру, но воспоминания об этом обрезаются всколыхнувшимися волосками на загривке. Совсем не надо это вспоминать. Нахрен это. Очередная знойная капля пота стекает по шее, еще больше раздражая восставшие волосатые мурашки. День под эгидой нытья и рефлексии теперь кажется сущей мелочью перед этим леденящим предчувствием чего-то злого и… неотвратимого? Гинтоки сглатывает пересохшим горлом. Что ни сделаешь ради денег и еды, правда? Тем более награда за старого товарища или сведения о базе Джои и правда нехилая, и кроме того, после голодного дня даже мысль о печеньках белого монстра теперь кажется невероятно соблазнительной. Так что, пожалуй, зайти и глянуть одним глазком, раз уж его все равно туда приглашали, всё-таки можно. Пальцы неприятно подрагивают, когда Гинтоки аккуратно сворачивает листовку вчетверо, убирая ее в нагрудный карман. Он просто поест нахаляву, может переночует там где-нибудь, а если Зура сильно достанет, то сдаст их базу Шинсенгуми за кругленькую сумму. Что может пойти не так?*
Найти Кацуру всегда проще простого — всего минут десять брожений из угла в угол в месте, где он предположительно скрылся в последний раз, и тот сам материализуется словно из-под земли. — Йо, Гинтоки, надумал вступить в Джои? Этот Зура даже под скрытым облаками солнцем — всё равно цветной. Живой. Такой же как обычно, почему каких-то полчаса назад могло казаться иначе? Перегрев видать негативно воздействует на рассудок. Гинтоки растягивает рот в лебезящей улыбке, со всей дури опуская ладонь на плечо старого товарища. Вроде горячее, хотя холод тоже может обжигать. Паранойя развивается, да? — Обдумываю предложение. Решил начать с просмотра этой вашей презентации нового плана по свержению правительства или как там всё это мероприятие называется. Печеньки ведь еще остались? Кацура на долю минуты подзависает, наверное своей одной извилиной нащупывая подвох, но, конечно, не нащупывает. — Ну тогда добро пожаловать в Джоишиши! Тебе у нас понравится! Он как будто действительно этому очень рад — весь словно расцветает, подхватывает Гинтоки под руку, ведя за ближайший поворот в подворотню, а там прямиком в спуск в подземку. Зура улыбается: может это действительно так важно для него, может и стоило за эти много лет зазываний разок наведаться просто чтобы посмотреть. Просто чтобы знать что эти повстанцы из себя представляют. Что представляет из себя мечта Зуры, за которую он сражается. Сражается? Неприятные понятия из перечёркнутого прошлого крутятся в подсознании, снова и снова раздражая. Гинтоки сражается каждый день — за еду, за любимый диванчик, за то, чтобы не выполнять работу. Ведь сражения — такие? За много лет в Йородзуе он слишком к этому привык. Так, что думать о том, что у Зуры могут быть другие сражения — совсем не хочется. Зура же дурачок — конечно его сражения такие же дурные. Ведь правда? Тёмная лестница ведёт в неизвестность, и в этой темноте подсознание Гинтоки пытается увести его в прошлое. Локоть жёстко сжимают, и слева слышится напряжённое сопение. К чему он вообще вспомнил о прошлом? Прошлого давным-давно нет, так что париться просто не о чем. Гинтоки сжимает и разлепляет веки со всей силы несколько раз и на очередной — темнота вокруг сменяется блеском, бликами, красками и хаосом. Здесь много-много людей в аляпистых непонятных одеждах, здесь яркие вывески магазинов и лавок, покрытых сотнями различных вещичек на витринах. И ни одного аманто — кажется, Гинтоки уже лет десять не видел настолько безамантового пространства. — Это Акихабара, — покрывается румянцем на щёчках Зура, окидывая рукой нескончаемое пестрящее пространство с таким видом, как будто он сам его построил. Это словно Земля из далёкого прошлого. Земля, какой Гинтоки застать её и не успел, выростя в войну. — Вот уж не думал, что следующие аскетичному пути самураи будут прятаться в таком шумном и нарядном месте, — бурчание выдаётся не сильно натуральным. — Я же говорил, тебе у нас понравится! — мурлычет Зура, крепче сжимая руку. — Вот там парк аттракционов, вот там продают восхитительные мандзю, вон там настоящий тир! Вопреки настаиваниям Гинтоки они идут сначала не в мандзи, а в тир. Три минуты позора длятся по ощущениям все триста. Потом еще три миллиона минут на реванш и вот Гинтоки устало вышагивает под ручку с довольным Зурой, обнимающим уродливого плюшевого утконоса. Потом по пути к мандзю вырастают американские горки, и Гинтоки срывает себе горло от воплей ужаса, а Зура рядом только беззаботно смеётся — быть может инстинкт самосохранения для него тоже чужд. И вот, когда всё самое страшное позади, когда на горизонте маячат те самые «восхитительные мандзю», когда всё вокруг ярко сверкает, когда слюна уже наполняет рот и хочется поскорее достать и повязать на шею любимый слюнявчик, но руки снова сводит неуместным спазмом. Подозрение о том, что он что-то забыл, прокрадывается в подсознание. И то мерзкое неприятное чувство леденящего страха, как тогда, когда он увидел черно-белое пустое и незнакомое лицо на листовке, что сейчас лежит во внутреннем кармане рубашки. — Эй, Гинтоки, — цветной Зура перебивает мысли, дёргая за локоть и разворачивая лицом к себе. В искусственном свете подземелья он всё ещё кажется фарфоровой куклой — бледная кожа ненастояще подсвечивается болезненным жёлтым, глаза под чёлкой и ненастоящим светом такие тёмные — словно чёрные, хотя Гинтоки и помнит, что они… Какие? Ярко зелёные? Пылающие огнём?.. надеждой? Какие они на самом деле? — Спасибо, что ты… Приходится наклониться ближе, чтобы услышать, что тот говорит, но глаза не дают покоя. Без яркого блина в небе — сейчас они такие же, как на той листовке, что сейчас покоится в нагрудном кармане: пустые. — Босс, босс, — вопли из толпы выдёргивают из внезапного коматоза. — Кацура-сан! Зура оборачивается на голоса, которые сейчас совершенно не к месту. Сейчас, когда Гинтоки, кажется, нащупал шовчик, который всё это время впивался ему в бок. Не могли подождать что ли?! — Эй, Зура… что ты хотел.? — Кацура-сан, мы вас везде искали, все уже собрались! Мы не можем начать собрание без вас! Точно, собрание. Ведь даже сам Гинтоки пришёл сюда по этому делу, хоть и всё, что хочется, это снова схватить Зуру за шкварник и слинять отсюда куда подальше — хоть в тот же бар Отосе, чтобы весь вечер и ночь слушать обвинения и терпеть побои, и просто… быть дома. — Собрание! Точно! Совсем забыл, — растягивается в идиотской улыбке Кацура, отпуская локоть Гинтоки. Паршивое ощущение, что появилось тогда, когда Гинтоки взглянул на фотографию Зуры на листовке, врывается с утроенной силой. Гинтоки опускает взгляд на ладони, которые явно потряхивает. Незнакомое чувство или … непривычное? Он что, боится? — Гинтоки, ты идёшь? Ну, спать ему всё еще сегодня негде, так что Гинтоки лишь показательно вздыхает, весь подбираясь внутри, и пристраивается за быстро шагающими Джои куда-то сквозь пёструю толпу. Дальше: через коридоры с редкими лампами. Дальше: по очередной тёмной лестнице вниз. Дальше: в огромный зал, до краёв наполненный повстанцами. — Чувствуй себя как дома, — Зура подмигивает, обернувшись в пол оборота, и сквозь ободряюще шумящую толпу, расходящуюся перед ним, как масло под ножом, направляется к небольшому помосту, поднимаясь за трибуну. Холодно, хотя сердце стучит как сумасшедшее, разгоняя кровь по организму. Здесь совсем не так весело и безобидно, как наверху, и все эти люди собрались здесь явно не для того, чтобы развешивать листовки на столбах или гонять Шинсенгуми. Это действительно настоящие повстанцы: напряжённые и злые, жаждущие крови. И стоящий за трибуной Зура тоже совсем не тот Зура, что Гинтоки видел или, возможно, знает. С тёмной аурой вокруг, которая ощущается даже отсюда, даже через такую же тёмную толпу. Что-то Гинтоки здесь совсем не нравится. «…печенек?» — тычет в нос табличка. Элизабет — такая же страшная как всегда — всё-таки вкус у Зуры действительно ни к чёрту. Такая привычная, что немного подуспокаивает, и Гинтоки на автомате тянет руку к таким долгожданным печенькам, только сейчас обращая внимание на то, что до сих пор судорожно сжимал рукоятку бокена. Напряжённые пальцы неохотно скрипят, толком не слушаясь. Паршивое ощущение устаканилось где-то в животе, желудочным соком поднимаясь по пищеводу. Печенька туда явно не пролезет. Гинтоки роняет руку, снова сжимая бокен. — Приветствую, — расходится эхом под потолком звонкий голос Зуры. — Спасибо всем вам, что пришли… Гинтоки трёт локтём глаза, ещё раз, и ещё, и ещё, — но тот человек, что стоит на помосте и что-то долго и важно разглагольствует про план атак, про прогнившее правительство, про шпионаж и про смерти — совсем не тот, кого он знает. И узнавать его… совсем не хочется.