***
Я скрючился, сидя в скрипящей старой телеге, которая все пыталась молодиться, при этом подскакивая на всякой маломальской кочке. Колеса у нее разъезжались вкось, оси были сдвинуты. Тягала ее не менее дряхлая кляча с впалыми боками, ребра торчали разведенными мостами, она тяжко вздыхала от такой скотской жизни и затуманено смотрела из-под своих длинных черных ресниц. Деревенский, с плешивой бородкой, мужик все еще отчаянно пытался заставить тряхнуть стариной свою лошадку, чтобы она чуть увеличила шаг. -Гоп! Го-о-оп! - хрипло выкрикивал он через каждые пятнадцать минут. Лошадь осуждающе трясла головой, ржанув, немного ускорялась, но ее хватало ненадолго. День подходил к концу, комары начинали совершенно наглым образом кусаться, пытаясь насытиться. Небо приобретало фиолетово-синий оттенок, набегали кучерявые облачка. Я страстно надеялся, что мы доедем до этого черта на куличиках хотя бы к первым лучикам нового, свежего солнца. Пока я лежал на соломе в телеге, нежась в последних жарких лучах, которые ласково гладили меня по небритым щекам, в моей голове отчего-то всплыли воспоминания университетских будней. Мы были взрослыми детьми. Играли в салочки в светлых коридорах, учителя посмеивались и пытались остановить наш беспредел, но понимали, что в свое время были такими же «балбесиками», как нас ласково называли. В один осенний вечер, мы засиделись в библиотеке при нашей Академии, в витражные окна хлестал косой ливень и устрашающе завывал ветер, да так, что тяжеленные люстры раскачивались из стороны в сторону с пугающей амплитудой, будто с ними играл невидимый великан. Юрка с остервенением захлопнул учебник гистологии и резко встал, при этом с грохотом перевернув стул. Савва нервно дернул щекой и осуждающе поднял глаза на Юру сквозь толстые стекла в очках. Я отвлекся от изучения справочника болезней, час назад решив, что у меня есть большая часть всего перечисленного в пятистах страницах, которые я успел прошерстить. Точно зная, что у меня есть анемия, сенная лихорадка, Брайтовая болезнь, недостаточность печени, сидром Маршалла, и в целом, должен был умереть года три назад, я с любопытством смерил Юру взглядом, небось, опять отколет какой-нибудь анекдот. Василий все еще разглядывал страницы…Страницы…Картинки…В общем, Вася у нас отличник, но в его сонных, слипающихся глазах была видна обратная эволюция. -Ребята, я на днях нашел у своей бабки здоровенную книжку по магии! — в Юркиных глазах заиграли косые искорки света ламп. — Я вот тут выписал одну интересную вещь… Он принялся вытаскивать скомканную упаковочную коричневую бумажку из внутреннего кармана пиджака, руки у него тряслись. -Юра! — весело окликнул его Паша, сидя за соседним столом. Он вчистую переписывал работу Василия, бдительность которого уходила на «нет», стащив писанину несколько часов назад каким-то чудесным образом. — Ты будто живешь в 14 веке, когда все еще искали ведьм и верили в колдовство. Дурья ты башка, мы же будущие светочи науки, какая к чертовой матери интересная вещь может оказаться в книжке по хиромантии! -Вот научусь я колдовать, так и прокляну тебя на кровавую дизентерию за то, что обзывался! — незлобно огрызнулся Юрка и принялся читать. — Чтобы почувствовать присутствие потусторонних сил требуется: восемь человек, один из которых ляжет на пол в позе покойника и закроет глаза, один из семи оставшихся сядет в изголовье и сделает «рожки» из указательного и среднего пальца, подложа их при этом лежащему под голову, остальные шесть рассядутся по трое с каждого боку, сотворя по примеру сидящего в изголовье «рожки» и подложа их под тело. После этого сидящий в изголовье спрашивает: «Мать семи чертей умерла! Так ли это?», каждый по очереди отвечает согласием и все одновременно поднимают лежащего. Слыхали! Давайте пробовать! Голос Юры звонким эхом раздавался между высокими стеллажами, напичканными книгами, что казалось - еще немного и полки с треском разломятся, но нет, стоят как новенькие уже много-много лет, с тех пор, как мы под стол ходили, а может и раньше. Послышался нарастающий хохот с позади стоящего стола. Это заливался веснушчатый Леня, он сложился пополам и трясся от смеха. -Ну ты конечно, Юрка, отбил номер! А лицо-то какое одухотворенное, будто Пушкина наизусть читаешь! -А мне вот понравилась идея…— лукаво протянул я и подпер щеку кулаком, прикрыв глаза. — Давайте опробуем, ничего случиться эдакого не должно, раз уж все мы понимаем, что это сказка. Юра с надеждой посмотрел на меня, я утвердительно коротко кивнул, закрыл алфавитный справочник болезней, из головы сразу же вылетели все болячки, и аккуратно поднялся со стула. -Ну ладно, — махнул рукой с пером белокурый Паша, который походил на персонажа шекспировских трагедий, — я товарища Булгакова уважаю, поэтому так уж и быть, поучаствую в вашем цирке. Юрка уже тормошил задремавшего Василия и с упоением рассказав в чем тут дело, с легкостью заговорил его на участие в нашей «бесовской» проделке. Леня тяжко, как настоящий труженик, вздохнул и с ухмылкой кивнул. Леня вообще человек компанейский. Савва долго не соглашался, он довольно верующий, но несколько минут козления перед ним увенчались успехом. Осталось найти еще двоих чертят. Отыскались они быстро - факультет педиатрии, вернее его вечерние остатки, засиживали в дальнем зале под сводами библиотеки и считали ленивых, заблудших мух. И вот мы всем нашим бесовским табором с улюлюканьем прогарцевали из цитадели знаний в коридор, который тускло освещался лампочками «молниями». -Ну нечисть водится только в темноте… — задумчиво пробормотал Юра и аккуратно приоткрыл скрипящую дверь ближайшего кабинета с вывеской «313». Все восемь бравых чертят просочились через узкую щель. Каблуки наших ботинок цокали, как действительные бесовские копытца, о которых нам рассказывали на предмете мифологии. Спасибо на том, что у нас были только копытца, а то исходя из наших скромных данных про население ада, у них еще и лицо на заду… -А кто будет собственно несчастно умершей мамашей? — совершенно невинно поинтересовался я и повел челюстью из стороны в сторону, пытаясь размять ее. -Ну вот ты спросил, поэтому и ляжешь… — проговорил Юра в тон моей совершенной невинности. -Вот те на! Это какие у тебя интересные законы! -А я тоже за то, чтобы Мишка умер! — поддакнул Леня и скорчил морду, потому что осекся. — Ну не в смысле, чтобы прям умер насмерть… -А умер живым. — съязвил я и шмыгнул носом. — Ладно, детки мои, сейчас лягу и помру… Я, кряхтя и хрустя коленом, опустился на прохладный потертый паркет, плюхнул руки на грудь. Затылку стало ужасно неприятно лежать на таком жестком своеобразном ложе, но пересилив тянущую боль, я закрыл глаза и замогильным голосом провыл: -Деньги на похороны я не копила, поэтому придется вам дружно скидываться последними сбережениями мамке на гробик… -Миша, да хорош шутить! Иначе ничего не получится! - стращал меня Юрка, я хрипло хохотнул и принялся строить совершенное гробовое спокойствие. Я услышал, как Юра садится за моей головой и подкладывает пальцы. -Юр, макушка страшно чешется, уважь маму… -Миша, еще одно слово и ты действительно будешь покойником… Но Юра все-таки почесал мне зудящую макушку, при этом шумно выдохнув носом. Потом я почувствовал, как еще шесть человек опустили мне под торс и ноги пальцы, обстановка становилась напряженной. В особенности меня смущало то, что у меня закрыты глаза и я лишился одного из своих органов чувств. Началось нервическое копошение и смешки, видимо ребята сдавали свои позиции. Савва все причитал о Боге, и что вся наша затея - большой грех. Однако, он отчего-то не уходил, скорее всего не хотел показаться трусом. И вот Юра начал читать заветное заклинание: -Мать семи чертей умерла! Так ли это? -Да! - твердо воскликнул Паша. -Да! - с хрипотцой от пересохшего горла со страху неуверенно ответил Василий. Все ребята произнесли утвердительный ответ, чуть запнувшись на Савве, который попытался слюсить. И тут произошло совершенно неожиданное и удивительное, мое тело стало будто невесомым и с легкостью поднялось. Ощущение полета продолжалось не долго, но за этот миг в моей голове пронеслись образы какой-то комнаты со свечами в черных изразцовых подсвечниках, экзотические перья, летающие в воздухе, пустые багетные тяжелые рамы на стенах, персидские ковры, все сумбурно пролетало передо мной…Из состояния забвения меня вывели испуганные крики и топот убегающих копыт, а потом я больно шлепнулся на паркет, что совсем отрезвило мое сознание. Я крякнул и приподнял голову, которая страшно саднила. Юра, белее полотна, выглядывал с коридора, держась руками о косяк двери - его ошалевшее лицо я увидел первым. Пошатываясь, я встал, отряхнул брюки на бедрах, потряс головой, все перед глазами крутилось, я оперся рукой о ближайшую парту.Мать семи чертей.
25 июня 2020 г. в 14:22
Странное дело - понимать, что жизнь готовит тебе слишком много неожиданностей, от некоторых даже хотелось бы отказаться, только была бы такая возможность. Судьба - изворотливая и скользкая штука, нужна огромная сила воли и четкое желание подчинить ее себе. Таковыми качествами я, к сожалению, не владею. Да и в целом, что с меня взять? Мне 25 лет, я совсем недавно закончил медицинский факультет и единственное мое знание, в котором я точно уверен: война - самая отвратительная и омерзительная вещь, которая только может быть, а еще - у человека 24 ребра, при условии, что у него нет патологий.
Так, совершенно внезапно, воля случая подкинула мне необратимый виток. В августе 1915 года в нашу жизнь с моей дорогой Татьяной без стука или хотя бы приглашения грубо ворвалась война. Она жадно со своей сестрой Смертью сжирала жизни людей. Наш факультет, на котором я учился благородному медицинскому званию, досрочно распустили, ведь на грязном, пропахшем гниением плоти, фронте нужны врачи. И где я только не был, и чего только не видал, казалось, что я сойду с ума.
Я совершенно точно помню военный рывок Брусилова. В то время служил в военном госпитале при Каменце-Подольском. Татьяна была рядом. Ослушавшись моих сердечных уговоров, она записалась сестрой милосердия в мою обитель прокаженных душ. И вот она стоит в некогда белом фартуке, на котором расплываются алые пятна свежей артериальной крови, с влажными усталыми глазами, исступлённо смотрит на меня. Тоненькая фигурка, в которой теплится надежда на светлое и лучшее. Раньше Таня бала настоящим неумолимым пожаром, теперь это лишь огонечек свечки, которая постепенно тает и меркнет.
Я часами стоял в холодных, пропитанных сыростью и отчаянием операционных. Я нависал над практически безжизненным телом, которое все еще отчаянно боролось. Никита Максимыч кряхтел и причмокивал, поправляя свою седую бороду с не ухоженными колтунами, шептал, что этот уже не жилец, указывая глазами на юношу с разверзнутым, будто огромная пасть неведомого чудища, животом, из которого кровавыми ошметками вылезли кишки, зубы во рту этому чудовищу заменяли застрявшие куски колючей проволоки, которые выгнулись самыми извращенными способами. Молодая девушка Елена тихо скулила в углу, утирая выступившие слезы подолом платья, косынка с красным крестом сбилась набок, каштановые волосы растрепались, в отблеске газовых ламп они приобретали противный зеленоватый оттенок, как кожа мертвеца. Она в первый раз видела такое зловонное и кровавое месиво на хирургическом столе. Все казалось кошмарным сном, который никак не желал заканчиваться. А я все пытался с суеверным ужасом спасти полутруп. Глубоко в душе я сознавал правоту Никиты Максимыча. Я умолял судьбу, чтобы мальчишка с пастью в брюхе скончался после того, как я выползу из операционной. Скользя по лужам крови, натёкшим от несчастного, я наносил грубые стежки, все принимало еще более уродливые формы.
Он умер в мучениях. Его тело, распластавшееся на носилках, вынесли с продрогшего пола коридора бездыханное и поразительно легкое куда-то на улицу. В палатах госпиталя не хватало мест, раненые валялись кучами, над некоторыми кружили тучи мух - первый признак присутствия близкого конца. Кто-то курил махорку, санитары обычно пресекали такое поведение, но теперь уже бесполезно что-то втолковывать. Пахло тленом, приторно-сладковато витал запах разложения тел. Я успокаивал плачущих навзрыд молодых лейтенантиков, офицеров, что они обязательно будут жить и забудут весь этот хаос. Но мифы сгорали внутри пациентов.
Однажды я думал, что легче уж упасть со свинцом замертво, лицом вниз, на мягкую землю, которая примет всех безоговорочно. В войне нет романтизма, о котором поют политики. Нет ни героизма, в который так хочется верить, ведь молодые ребята, по 16 лет, бежали на фронт, сломя голову, с мыслью, что они причастны к одному большому благому делу. Нет ни плохих, ни хороших, есть только развороченные судьбы, которые даже не найдут себя после, ведь война обязательно кончится, это будет потерянное поколение, о котором пойдут легенды и песни.
Сейчас же я еду в некое село Никольское, оно находится в Сычевском уезде. Лето только начало разгораться и входить в свои права. Эка новость! Меня откомандировали в распоряжение Смоленского губернатора, в какую-то глушь. Не будет безудержного татаканья пулеметов, оглушительных взрывов разрывающихся снарядов, отчаянных надломленных криков. Ба-бах..!