кровью зажженный Господь

Телега подпрыгнула, я вцепился в борта и стукнулся шеей о козлы, на которых с невозмутимым видом сидел мужик. -Тпр-ру! Сто-о-ой! — лошадь облегченно выдохнула и с удовольствием остановилась, тяжело дыша. — Приехали, сударь! Сейчас Егорыч подойдет! Эге-ей, есть кто в хате?! Пока мой возница пытался дозваться, я переводил дух и пытался уверовать в то, что моя качка в телеге закончилась, и я могу со спокойной совестью и душой пойти лечь не на колючее сено, которым было застлано дно, а на вполне приличную перину и уснуть. Из домика выбежал старичок-боровичок, который всем своим видом напоминал персонажа из русской народной сказки. На нем была потертая, из коричневой кожи, курточка, накинутая на рубашку из необработанного льна, из-под которой виднелся кругленький животик и бочка. Брюки выцветшего от времени синего цвета были наскоро заправлены в солдатские сапоги. На белоснежных волосах колыхалась потрепанная жизнью маленькая кепочка со сломанным козырьком. Все раскрасневшееся лицо его улыбалось множеством морщин. -Здорово, Петрушка! Эт ты к нам молодого врача-то привез? — весело проскрипел Егорыч, ставя руки в крутые бока. Я высунулся из телеги, для опоры держась за борт моего «экипажа», перевесился через него и, вытаращив глаза, с недюжим любопытством разглядывал сам дом и его ближайшие территории за покосившейся живой изгородью. Где-то протяжно промычала корова, ее «му-у» выходило будто из самых недр ее пятнистой груди. Спотыкаясь о камушки, толкая друг друга, бешено выбежали куры, при этом сумасшедше квохча, они разбежались в стороны, за ними, как самая главная грузная курица — наседка выплыла хозяйка дома и, судя по всему, жена Егорыча. -Чой-то у вас врачонок больно молод… — закудахтала старушка, отряхивая свой передник с вышитыми цветами на славянский манер. Я сконфузился, мой возраст просто отравлял мне жизнь! Отчего-то все считали, что раз уж я молод, то опыта у меня никакого, конечно же, нет, и вообще, как это — врач в 25 лет! Форменное безобразие и неосведомленность людей в том, что молодой врач — это довольно реально, порядком расчесывало мне нервы и заставляло выдвигать нижнюю челюсть вперед, при этом грозновато насупившись. -Вы еще студент? — продолжила женщина. -Нет, я уже закончил… И даже на фронте побывал. — сквозь зубы процедил я и поджал губы. -Аксинья, дай ты нашему спасителю вылезти! — пригрозил Егорыч, гордо выпячивая нижнюю губу. — Сударь, не знаю уж как вас величать… Давайте я вам помогу сумки перенести. -Михаил Афанасьевич я… — брови мои серьезно сдвинулись к переносице, я добавил: — Булгаков. Вот. Подведя знакомство, я перемахнул через борт телеги, и почувствовав под собой траву в свежей утренней росе, потянулся, что все мои позвонки наконец-таки ощутили облегчение и свободу. Обойдя телегу сзади, я вытащил перевязанный бечевкой кожаный расцарапанный чемодан, его сразу же подхватил Егорыч и охнул от тяжести. Понабрав в руки всю мою поклажу и распрощавшись с возницей, мы проследовали за Аксиньей в хату. Новый день только начинался, небо окрасилось в малиновый цвет, как я и предполагал — приедем мы только с рассветом. Я взглянул на висевшие деревянные часы с кукушкой — было 2:30, в такое время я обычно тревожно спал и видел перед глазами мерзкие картины. Лошади истошно выли, в тон сирен, к таким звучаниям мой слух все еще не привык и содрогается, несчастные животные неслись куда-то на передовой линии, путаясь в своих, наматывающихся на длинные ноги, кишках. У них были заплывшие, полные отчаянного ужаса вытаращенные, практически вылезающие из орбит, глаза. У некоторых из них не хватало ног, виднелись куски мяса, оголенные сломанные кости. А люди! Люди, плывшие в реках крови и грязи, плача, прятались в воронки от снарядов или в распотрошенные могилы, в которых были потревожены мертвецы. Я видел изнеможённые, изуродованные лица, которые мы пытались исправить с Никитой Максимычем, получалось худо. Чтобы облегчить страдания несчастных, мы вкалывали им огромные кубы морфия, а когда и его не оставалось — пихали им в рот тряпки или ремни, чтобы приглушить их оглушающие стенания. -Михаил Афанасьевич, я вам сейчас ванну наберу, помоетесь хоть, да спать ляжете. — старушка вывела меня из воспоминаний и зашаркала по направлению к комнате, представляющую собой ванную. Через минут сорок все было готово. Я зашел в комнату, температура которой походила на свежую баню, в которой всё поддавали и поддавали пару, мое тело сразу покрылось липкой испариной. Аксинья заботливо оставила на внушительного вида комоде махровое полотенце с вышивкой петуха. Вышитая птица смотрела на меня своими черненькими глазками с каким-то вполне осознанным видом. Тем временем, я снял свой запылившийся с дороги пиджак, который некогда был довольно приятного бежевого оттенка, в стыковочных швах на рукавах кое-где застряла колючая солома. Пиджак был бережно положен на стул рядом с лоханью. Я принялся стягивать с себя пожеванные кожаные подтяжки, дело дошло до пуговиц на рубашке и ее манжетах. Пальцы отчаянно не слушались моих указаний, так что на расстегивание несчастной рубашки у меня ушло добрых минут пять. Неловко повернув голову влево, я увидел свое отражение в зеркале. Господи, как же мое тело истощено, в первый раз я четко увидел темные круги, залегшие под глазами, впалые, заросшие щетиной, щеки, обострившиеся скулы и нос. Обнаженный торс выглядел как бы нелепо с такой непомерно большой головой. Острые ключицы выступили, ребра стал похожи на доску для стирки. Голова стыдливо отвернулась от зеркала, я сам стал похож на те самые полутрупы, которых видел и спасал в операционных. Вместе с рубашкой на стул ушли брюки и белье, ноги торчали рельсами, мослы растопырены кольями, мне стало противно с самого себя, меня будто заменили. Пока я учился в Академии, мое лицо имело приятный румянец и здоровый цвет, теперь же оно зеленое, как при отравлении. Возможно, я и впрямь отравлен. Отравлен жизнью, войной и своим одиночеством, которое я стойко ощущаю вот уже много-много бесконечных месяцев, которые слились в один и потеряли счет. Я тяжело опустился в емкость, распластав руки по медным бортам и вытянув ноги, голова блаженно откинулась назад. Каждая клеточка моего тела ныла, по спине пробежали мелкие мурашки, я повел плечами пытаясь разнежиться. Пальцы нервно постучали по бортику, страшно захотелось курить. Мой портсигар и спички остались в кармане пиджака, пришлось нехотя дотянуться до стула и схватиться за пиджак. Когда предметы для «медленно убивающей меня привычки» были у меня в руке, я ловко выцепил сигарету, зажал ее в зубах. Чирк. Спичка вспыхнула, я прикурил и глубоко затянулся. По телу прошла сладостная истома, я обратно уложился в ванну и принялся со всем усердием отмокать. Опять всплыло воспоминание. Предмет психологии. Наш преподаватель стоит на кафедре, опершись рукой о дубовый, заваленный разными толстыми пособиями, стол, он шамкает своим почти беззубым ртом о таком явлении, как тульпа. -Сергей Петрович, — поднимает руку Василий, который как всегда сидит прямо перед преподавателем, тем самым нагло подхалимничая, — а что вы скажете о из ряда вон выходящем явлении, когда метафизические сущности привязываются к человеку? Что-то вроде одержимости, от которого избавляли (или избавляют) только священники с помощью, так называемого, обряда экзорцизма. По воронкообразной аудитории пробежал шепоток и смешки. Василий, не слушая никого, надменно поправил свои очки, съехавшие на кончик носа, при этом горделиво встряхнув русыми волосами. Леня ощутимо пихнул своего товарища в локоть, всем своим видом выказывая нотки отвращения и даже какого-то стыда за Василия, который был отличником и довольно умным парнем. -Ну, Василек, — Сергей Петрович постоянно так его называл, — это антинаучный бред, скажу как врач. Но как человек верующий, добавлю — такое возможно. Некий демон или бес даже может взять за горло. Принять физическое обличие, если вовремя не остановить процесс. -А от чего, как вы сказали, демон может появиться? -Если человек претерпел множество разных лишений и тягостей, имея при этом довольно тонкую конфигурацию души, — задумчиво преподаватель поднял глаза наверх, — демон может объявиться, в попытке заполнить эмоциональный недостаток. Только вот последствия такого присутствия, как я уже сказал, могут быть плачевными. Человек постепенно сходит с ума, разговаривая и доверяясь только этой сущности, которая приходит, когда ты ее не ждешь. Сигарета незаметно стлела и больно обожгла пальцы, от неожиданности и такого подлого поступка я шикнул. Окурок положил на краешек стула, его требовалось бы выкинуть, но мусорного ведра поблизости я не нашел, окинув комнату взглядом. Вода начала стыть, я лениво встал, желание заснуть прямо в ванне было переборено, прошлепав по полу до комода, оставляя за собой расплывающиеся мокрые следы, я взял то самое полотенце с петушком. Волосы были яростно взъерошены мягкой материей в надежде, что так они быстрее высохнут. Потом полотенце было обернуто вокруг моих тощих, острых бедер. Вдруг я понял, что очень давно не принимал такой заботы. С самого начала моего знакомства со стариками все было так душевно, хотя мне искренне показалось, что Аксинья довольно грозная баба. Не найдя ничего лучше, я выкинул окурок в окно, которое открыл в отведенной мне комнате. Ночной воздух приятно огладил мои влажные волосы и нагое тело. Сон будто бы отошел. На прикроватной тумбе стоял поднос, на котором был фарфоровый, видимо он вытаскивался из буфета только по особым случаям, сервиз, украшенный синичкой на ветке. Видимо, мои старички очень любят птиц, раз уж они изображены везде, так еще и бегают по двору огромными шайками. В чайнике был заварен какой-то душистый напиток, Аксинья, оставляя поднос, сказала, что этот чай успокоит мои напряженные нервы. И что мою одежду она обязательно постирает, а днем она уже будет у меня. На кровати была заботливо оставлена аккуратно сложенная ночная рубашка, чемоданы сгружены в углу. Я обязательно разберу их, как только отдохну. Мое ложе, если можно так выразиться, располагалось прямо под окном, поэтому холодные, только пробивающиеся лучи нового солнца, освещали белое постельное белье. В противоположном углу стоял камин и два кресла, а между ними уместился низкий столик, больше походящий на игрушечный или детский. Камин был не топлен, да и незачем — на улице, даже ночью, довольно тепло. Я снял полотенце с бедер и положил его на подоконник, нацепил на себя ночную прохладную рубашку, которая смотрелась на мне так, будто я напялил на себя мешок из-под картошки. Взгромоздившись на постель, при этом взбив подушку, я налил чай в чашку с птицей, которая, как и петух, смотрели на меня своими глазками-бусинками. Чай действительно был роскошным, на языке сразу появилось сочетание можжевельника и перечной мяты, запах дурманил и успокаивал. -Господи, как же хорошо. Тишина и покой, нет бешеных залпов и разрывов, я почти что в родном доме. — Отчего-то сказал я вслух. -Мил дом, да не ваш. Чуется мне, что еще лишений и мора познаете, а пока отдыхайте. — совершенно неожиданно ответила темнота каким-то утробным, низким голосом, который исходил со стороны камина. Я вздрогнул. Встряхнул головой. Скорее всего почудилось, я измучился, вот и галлюцинации пришли. Чашка с цоком была поставлена на алюминиевый поднос. Нервно отвернувшись в сторону окна, я закрыл глаза и глубоко вдохнул, сердце приняло свой обычный ритм. Я уснул. Сон мой нарушился от копошения и визга на дворике. То была Аксинья, которая разнимала сцепившихся котов, клоки шерсти летели в стороны, вой хвостатых истерично раздавался по округе. Я встряхнул головой из стороны в сторону, остатки царства Морфея разрушились.