Горное чудище Охимирои

Валентин уже праздновал успешно завершённую операцию по сниманию оленя с дерева. Ему и компания для этого не нужна была, сидел довольный перед зеркалом, чокался с собственным отражением хрустальной рюмкой, которая у него одна на всю избу была. Мизинчик оттопыривал, тосты произносил. Слава переманил Егеря за стол, вытащил две металлических кружки очень сурового вида и разлил по ним драгоценный пихтач. Валентин настолько не возражал, что вытащил из кармана пару мандаринов и сложил на столе. А угощения от Егеря Валентина редко можно было дождаться. Они по очереди хвастались историями, которые с ними произошли и клялись друг другу в глубоком взаимном уважении до гробовой доски, не забывая запивать почти каждую произнесённую фразу и сильно стучать боками неубиваемых кружек друг об друга. Это Славе почему-то захотелось добавить, про доску то гробовую. Валентину, похоже всё равно было. Бочар только о том, что он чудище поцеловал умолчал. Придумал, что сам он на горе удержался, а чудище, как по мозгам обручами от бочки получило. Так и слиняло в неизвестном направлении. Уже и сам в это так поверил, что как будто не было никаких поцелуев. Про сказочного зверя рассказывал Слава немного обиженно. Неприятно узнать, что ты только тренажёр, а не настоящая дичь, даже если благодаря этому ты остался цел. Валентин слушал задумчиво, в потолок смотрел, а потом сказал: — Не бери в голову. Я таких животных отродясь не видел. А значит мифические они. Или может фантазирует твой носатый друг. — Он мне не друг, — вспыхнул Слава. — Просто чудище. — Конечно не друг. Я разве сказал друг. Если это он оленя на дерево засадил, то нам бы его поймать и проучить не помешало бы. Заодно посмотрю на его шнобель, — Валентин улыбнулся так, будто это была хорошая шутка. Слава задумчиво глянул в окошко за спиной Валентина. И чего его шнобель то так заинтересовал? Гораздо логичнее спрашивать правда ли у чудища лапы здоровенные, когтистые. И на самом ли деле он циклоп. А что лысый и носатый, так этого и среди простых смертных достаточно. — А вообще можем и подружиться. Посадим его в погребе, будем мышами кормить. И иногда доставать для развлечения, ты как? — усы Егеря Валентина ершом от возбуждения торчали. Бочар спешно собираться стал. Уж больно не по себе ему от этого взгляда стало. Дядька тоже кинулся ноги в сапоги свои огромные засовывать, проводить хотел, но Слава отказался. Не хотелось в деревню возвращаться с тем, кто его чудовище собирался мышами кормить и держать в погребе. На обратном пути надеялся бочар своё чудовище встретить. Но не встретил. Видимо Охимирои занят подготовкой к битве со зверем сказочным. Когти точит, мысли читать тренируется… На белках. Слава представил себе испуганную белку, у которой Миро орехи и жёлуди из-под носа ворует. Срывает как раз те, которые белка собиралась. А она не понимает, как это так у него выходит. Следующим утром бочар Слава снова в город отправился. Родным про чудище рассказал. Наврал, что убилось оно, и пошёл. На первой горе, где он чудовище в прошлый раз встретил, остановился, прислушался — никого. Вздохнул печально и дальше пошёл. У второй горы снова привал. Бочар сидит прислушивается, песен не поёт, всё ждёт, когда знакомые шлепки босой пятки по камням услышит. А всё одно. В роще лесорубы — лес валят. Завернул к егерю, сам толком не решил зачем. Но взаимное уважение до гроба — это вам не шутки. Валентин что-то наигрывал на гитаре и явно не собирался приступать к своим обязанностям. Слава постоял немного, а потом сказал: — Давай мы чудовище это найдём, но запирать в погреб не станем. — А мне можно будет нос его потрогать? — Я не знаю, — Слава смутился. — А насколько у него нос огромный? Я издалека не разглядел. Кулак в ноздрю поместится? — Ещё как поместится, — закивал бочар и тут то понял, что он попался. — А говорил, что издалека только видел! Слава вздохнул и рассказал Валентину остальную часть истории, взяв с него честное слово, что он никому её пересказывать не будет. Егерь слушал, хмурился. Несколько раз переспросил про поцелуи, да так подробно, что пришлось отвечать. Хотя Славе очень хотелось отбоярится простым «не помню». После этого Егерь ещё больше захотел чудовище искать. Оделся, сапоги кожаные напялил, куртку коричневую, хотел ружьё взять, но бочар уговорил оставить, вместо этого верёвку прихватили, на всякий случай. А кольца от бочек Славе Валентин запретил оставлять. Сказал, что если чудище нападать решит они смогут ими как страшным оружием грозить будут. Пошли они к третьей горе. Решили забраться на самую верхотуру и оттуда уже посмотреть. С высоты то всяко лучше видно. Сначала так лезли, потом верёвкой страховаться стали, потому что слишком отвесный склон пошёл. Шли, песенки сочиняли, да так это складно у них выходило, что Слава задумался о создании группы. Можно было бы на базарах и рынках петь и денежки в шляпу собирать. Вон, Валентин Дядька и на гитаре бренчать умеет. Взобрались на гору, осмотрелись. А на вершине дерева сидит зверушка диковинная. Лап восемь штук и все какие-то не подходящие. Ни одной парной нет. Крылья прекрасные как у ангела, хвост павлиний, а лицо человеческое. Мужское, серьёзное. А под ним грудь женская. Ровная, сосцы на солнце блестят. — А ты говорил мистическая, — Слава пихнул Валентина в бок, да так, что он чуть с горы не скатился. — Ага, только твой Охимирои что-то преувеличил с размером. Вполне себе комнатная скотина. Я могу её на чердаке поселить и рыбой из водоёма подкармливать. Слава на Егеря укоризненно глянул, но промолчал. Тут зверушка чудесная встрепенулась, посмотрела на них глазами умными-тёмными и говорит: — Здравствуйте путники. Никаких чердаков. — А хотя бы грудь потрогать можно? — спросил Слава. — Нельзя. Я Замай и я только баб трахаю. С мужиками у меня разговор короткий. Чудище закрыло глаза и больше на них внимания не обращало. Слава и Валентин переглянулись возмущённо и решили эту птицу загадочную всё-таки на чердак тащить. Взялись, потянули дружно вверх, а она не поднимается. Вся стала твёрдая как камень и как будто бы к земле намертво приросла. Сел Слава на лапу Замая волчью и пригорюнился. Говорит: — Что ж… Если Охимирои и правда с этой тварью тягаться способен, то я для него просто букашка жалкая. — Ты же его победил, — Валентин усмехнулся. — Я случайно. Замай приоткрыл один глаз и гневно воззрел на путников: — Вы мешаете мне сосредоточиться. — А на чём ты сосредотачиваешься? — Песню пишу. — Ого, — Валентин головой качнул уважительно, а потом усмешкой пакостной его лицо осветилось. — А мы не уйдём. Замай зашевелился, стряхнул с ноги Славу и как давай визжать. Бочар и Егерь уши заткнули, стоят, не двигаются. Уши то заткнули, а всё равно от визга его больно сделалось. Когда у Замая запал кончился он орать перестал, снова перед ними уселся. Лицо мрачнее тучи и крылья все трясутся нервно. — Лопнули то барабанные перепонки? — спросило чудище с вежливым интересом. — Нет, дядь, мы уши закрыли. — Ну раз так, говорите, что вам нужно, путники? — Сказал Замай, а потом мысленно добавил: «говорите и проваливайте». Да так громко у него это получилось подумать, что Валентин и Слава тоже расслышали. У этого чудовища способность противоположенная той, которая у Охимирои была обнаружилась. Один мысли транслирует, другой принимает. Они бы спелись. Или, наоборот, поссорились из-за того, как два их дара друг друга аннулируют. — О! — Слава неожиданно обрадовался. — А дай перо одно со своего хвоста. Замай побурчал немного для проформы, но перо дал. Они дальше шутить с этим чудищем не решились, пошли себе вниз спускаться. Идут, хватаются за деревья и друг за друга. Слава перо в зубах держит. А Валентин всё канючит: «ну дай мне понести, дядь, ну я не сломаю!». В какой-то момент Егерю просить надоело, и он решил перо у Славы силой забрать. Сцепились на склоне и давай обручи ронять. Один, другой, третий. Покатились вниз. Внизу в кустах как раз прикорнуло страшное чудище Охимирои. Спало оно беспокойно. Всё снилось как Бочар в него своими обручами кидается. А потом сам следом за кольцами летит птицей озлобленной и жрать начинает. Кусает правда не больно, а приятно, так что по всему телу толпа мурашек. И вообще хочется под эти укусы подставляться. Но от этого только страшнее. Тут то первый обруч до Охимирои докатился. Вдарил ему по голове, да так что искры из глаз полетели. Проснулось чудище. Сидит, по сторонам испуганно зыркает. Второй обруч прилетел, а сразу за ним и третий. Подскочил Охимирои взвыл не то от боли, не то от страха. Его крик услышали Егерь и Бочар, которые так и стояли на склоне, пытаясь зубами друг у друга перо отнять. Зубами, потому склон шибко крутой и руки были заняты: цеплялись за всё вокруг. Испугались они крика этого и полетели с горы следом за обручами. Стукнулись лбами все втроём, сидят, шишки потирают. Мыслей никаких не думают. Тут то Охимирои заметил у них в зубах перо павлинье. Сразу понял, что они чудище страшное, с которым он в схватку вступить задумал поймали и сожрали на пару. Испугался пуще прежнего. Лапы кверху задрал и говорит: — Сдаюсь! Вижу, что вы, люди, сильные и страшные. И атакуете не думая. И врага моего целиком проглотили, только перо, вон, оставили. Пощадите меня! Охимирои услышал свою речь жалкую и тут же на себя разозлился. Стал себя мысленно крыть последними словами. Даже в чужое сознание от расстройства проникать перестал. Тут то Валентин не удержался и потрогал его нос здоровый. Потрогал и говорит: — Привет, Охумурой, я Валентин Егерь. Можно я тебе в ноздрю руку засуну? — А мне можно лысину погладить, — Слава ласково улыбнулся. Охимирои удивился таким просьбам необычным. Прислушался к их мыслям и испугался ещё больше. Сердце забухало, а в голове всякие картинки неприличные замелькали. Чудище и само удивилось, как картинки эти были приятны. Хотелось на самом деле чего-нибудь такого… А вот от того, что хотелось, от этого и страшно. — Можно, — сказал Охимирои и закрыл свой единственный глаз.