Разбитая надежда

— Курогири-сан, можете сделать мне что-нибудь… горячее, пожалуйста? Вечно чем-то недовольный тип, больше похожий на большую рептилию, чем на человека, презрительно фыркает, взглядом будто пытаясь испепелить Изуку. — Вы только посмотрите, какой вежливый нашелся! Неделю только в Лиге, а его уже поить надо!.. — сплевывает он. Изуку поджимает губы, стараясь не обращать на Спиннера внимания. Как только этот тип узнал, что Изуку был лично знаком с Чизоме и, более того, был, как сказал Шигараки, его «щенком», он будто из ревности возненавидел его. Спиннер, как понял Изуку, искоса разглядывая его, ярый фанат Чизоме. Одевается совсем точно так же, носит за спиной катану, с которой совершенно не умеет обращаться, придерживается тех же идеалов, что и Убийца Героев. Да вообще большинство членов Лиги Злодеев — последователи Чизоме или просто безнадежно влюбленные в него, как Химико. Однако Изуку никогда не присоединялся к их обсуждениям, каких Героев они бы хотели убить. Курогири оказался единственным, кто относился к Изуку не с ненавистью, не с холодным презрением, как Даби и без безумного фанатизма, как Химико. Относился с равнодушием, но не с обидным равнодушием. Это равнодушие было Изуку приятнее «внимания» остальных. Курогири ему вообще показался самым «адекватным» и разумным в Лиге Злодеев. Да и к его советам, редким, но очень полезным, Шигараки иногда прислушивался. Курогири ставит перед Изуку чашку, от которой тонкой струйкой вверх поднимается полупрозрачный пар. Изуку дует, отпивает немного горячего шоколада и морщится. Совсем не сладко. — Можно немного сахару? — спрашивает он, и перед ним почти тотчас же появляется сахарница с идеально ровными кубиками сахара. Изуку опускает в напиток сначала один кубик, перемешивает, пробует и, подумав, добавляет еще один. Кубик, булькнув, сначала пропитывается темной жидкостью, а потом и вовсе тонет. — А задница у тебя не слипнется? — ехидно интересуется Спиннер, когда Изуку касается губами края чашки. — А вас это должно в последнюю очередь волновать, — парирует Изуку, отворачиваясь. И что только ему от него надо? Спиннер издает крайне недовольное рычание, но ничего не говорит в ответ, решив не вступать в перепалку с этим «щенком Убийцы Героев». В углу Химико что-то с жаром рассказывает Магне: — А знаешь, какой мне сон недавно приснился? Прикинь, я встретила Пятнышко, нет, ты можешь в это поверить? Я его всего искромсала, так много крови было… лужи, реки крови! И я ее пила, сколько хотела, представляешь? Я стала Пятнышком, у меня… у меня было такое же тело, как у него! Черт, от меня так классно кровью воняло!.. Вот бы это было не сном, а… а реальностью!.. — А потом? Химико хлопает глазами, не сразу отвечая: — Потом?.. Потом суп с котом, вот что. Потом я проснулась. Изуку давно ушел бы из Лиги Злодеев, но его держало здесь одно-единственное обстоятельство — большинство согласилось с его предложением напасть на Тартар, чтобы освободить их всеобщего кумира. Шигараки пришлось согласиться на это, чтобы не потерять свой авторитет. На общих собраниях, на которые за отсутствием строгой дисциплины являлись далеко не все, обсуждали предстоящее нападение. Человека, которого все звали Даби, Изуку вообще ни разу не видел, хотя честно сидел на каждом «собрании». Твайс до сих пор не простил Изуку и продолжал утверждать, что никакой информации о Лиге не сливал ему. Изуку вполуха слушал его — этот Злодей оказался крайне болтливым. Но он выяснил, какая у Твайса полезная причуда для того, чтобы обвести Героев вокруг пальца. Только измерить себя для создания клонов Изуку не дал, как и не дала Химико, наигранно возмущаясь, обнимая себя за плечи и называя Твайса извращенцем. Изуку не собирался надолго задерживаться в Лиге, так что умение создавать его двойника Твайсу вовсе не надо. — В Тартар можно проехать, но охрана проверяет каждого. Без пропуска не пустят, еще задержать могут, — пальцем трогая ярко-красные перья своих крыльев, говорит Ястреб. Изуку крайне удивился, узнав, что этот профессиональный Герой является информатором Лиги Злодеев. Это лишь укрепило его уверенность в том, что большинство Героев — продажные фальшивки, лицемеры и предатели. Хотя где-то на периферии сознания у Изуку закрадывалось подозрение, что этот Ястреб не совсем только их информатор. Он не испытывал к нему ни капли доверия, Чизоме научил его никому не доверять, даже себе. А вот Твайс доверял Ястребу, будто знал его всю жизнь и даже больше. Считал его, кажется, чуть ли не своим другом. Твайс вообще, как заметил Изуку, очень сильно привязан к Лиге Злодеев. Изуку, слушая подробное и, кажется, достоверное описание тюрьмы, чиркает карандашом в блокноте. — Ты чего это делаешь? — Изуку вздрагивает от прозвучавшего над самым его ухом шепота. Он поднимает голову и встречается взглядом с Химико. Она незаметно подсаживается к нему и теперь смотрит через его плечо на блокнот. Химико облизывается, и Изуку отчетливо чувствует исходящий от нее запах крови. — Так, для себя… — бормочет Изуку, прикусывая кончик карандаша, как он делал каждый раз, когда волновался или пытался собраться с мыслями — плохая привычка, оставшаяся со времен средней школы. Химико ничего не отвечает, продолжая смотреть на блокнот — непонятно, слышала ли она то, что сказал Изуку, или нет. Сидит, улыбаясь странной возбужденной улыбкой, подперев щеки кулаками и натянув рукава бежевой кофточки так, что они полностью закрывают ее руки. Изуку бросает на нее короткий взгляд, дергает недоуменно плечом, не понимая, что ей от него надо. И прислушивается к тому, что обсуждают Злодеи. Но к какому-то общему решению они так и не пришли. Проблемой, волновавшей всех, оставался мост. Надо было придумать, как пройти через пост охраны. Даже Химико, обычно не принимавшая особого участия в обсуждении, хмурилась, раздумывая над этим вопросом. — Если единственный путь к Тартару — это мост… То, как нам пройти охрану на этом мосту? У кого-то есть пропуск в Тартар? — крутит головой Твайс, будто надеясь на то, что у кого-то из Лиги Злодеев этот несчастный пропуск материализуется в кармане сам собой. — Подделать… можно подделать, — приоткрывает один глаз как будто спавший до этого момента или просто изображавший сон Даби. — А грузовик угнать. Уголки его губ растягиваются в подобие улыбки, хотя его рот всегда улыбается из-за металлических скоб на его лице. Изуку, наконец-то дорисовав план тюрьмы, резко встает и, хлопнув в ладоши, привлекает тем самым к себе всеобщее внимание. — У меня есть идея, — все терпеливо смотрят на него, ждут, чего же он там такого им предложит. — То, как мы подделаем пропуск и где достанем грузовик, не важно. Можно даже и без пропуска, пускай нас охрана и задержит. То есть не нас, а… — Ты хоть сам понимаешь, что несешь? — фыркает Шигараки, не дослушав до конца. — Хочешь, чтобы нас как и твоего Пятна за решетку упекли? Изуку поджимает губы и делает глубокий вздох. — Да вы не дослушали. Задержат не нас, я говорю, а наших клонов. Твайс же может их сколько угодно сделать. Твайс дергается, когда называют его имя. А потом принимается энергично кивать головой и говорить, что да так это и есть. — В грузовике будут наши клоны, и, даже если охрана нас и заподозрит, нам ничего не грозит. Шигараки, видимо, чувствует досаду, что придумал это не он, как лидер Лиги Злодеев, а какой-то «щенок Пятна» и относится к предложению Изуку с крайним скептицизмом. Изуку же ощущает зарождающуюся в душе гордость. — Что, умного из себя строишь? А где же мы настоящие в этот момент будем? Изуку пропускает его колкость мимо ушей. — Скажите, Компресс, — Изуку поворачивает голову к хранившему до этого молчание мужчине в маске, закрывающей все его лицо, — насколько большие предметы ты можешь сжать? Компресс ведет по краю маски пальцем и отвечает: — Да все, что угодно. Даже воздух. — Нас «сожмет» своей причудой Компресс, — объясняет Изуку. Старается не обращать внимания на поплывший восхищенный взгляд Химико. Еще секунда, и она будет слюни на него пускать. Он сглатывает и продолжает: — Тартар находится на острове, так что добраться до него можно лишь двумя способами… — Изуку показывает два пальца. — По мосту и по воде. На мосту будут наши клоны, они будут отвлекать охрану. А по воде до Тартара на лодке, катере… на чем угодно… доберется Компресс. И отменит действие своей причуды, и мы… ну, короче, освободим Убийцу Героев, — договаривает Изуку. Все это он говорил почти что на одном дыхании, и теперь рвано дышит, ловя чуть приоткрытым ртом воздух. — Ты-то сам что будешь делать? — интересуется Спиннер сверкая глазами из-под тканевой повязки, почти такой же, какая была у Чизоме. Изуку не успевает ничего ответить, как подает голос Твайс, резко подняв руку вверх: — А я не смогу создать клонов Изуку и Химико-чан! Можно я вас измерю? — и он щелкает рулеткой, спрятанной на его запястье. Химико энергично мотает головой: — Нетушки, я не хочу! Твои клоны, когда их бьешь, так противно растекаются… В глазах Твайса мелькает странное выражение — не то обида, не то облегчение. Он переводит взгляд на Изуку. — Я буду следить за охраной, — быстро отвечает Изуку. — Если что пойдет не так, я их всех перебью. Его губы трогает жестокая усмешка, а душу щекочет волнительное чувство предстоящей мести тем, кто посмел посадить Чизоме за решетку. В комнате наступает молчание. Слышно лишь то, как нервно постукивает ногой Спиннер, как насвистывает какую-то песенку Химико. Шигараки, все это время не отрывавший взгляд от Изуку, цыкает и скребет ногтями кожу шеи, будто хочет ее в кровь и в мясо расчесать. — А ниче так план, — в своей обычной развязной манере замечает Даби, нарушая повисшую тишину. — Мне нравится. Сам придумал? — Изуку отвечает коротким кивком. — Наконец-то у нас в Лиге появился нормальный стратег. Шигараки при этих словах комкает в руке салфетку, и через мгновение она сыпется сквозь его пальцы мелкими песчинками. Изуку пару раз нервно моргает, впервые увидев, как действует его причуда. И правда, чем-то она похожа на его яд. Злодеи пришли к общему решению — действовать согласно плану, придуманному Изуку. Изуку ни разу в жизни не ощущал такой значимости, как в тот момент.

***

Эбису со слащавой улыбкой, глупо и наигранно хихикая, ставит перед клиентом поднос с коктейлем. На нем невероятно короткое кимоно, расшитое цветами, в которых запутались синицы с голубыми аккуратными головками. Это кимоно еле прикрывает его бедра, покрытые россыпью родинок. Эбису шевелит ушами и прогибается в спине, протягивая бокал с коктейлем клиенту, как бы ненароком пальцами свободной руки стягивая с плеча край ткани. На столике, куда он поставил поднос, на самом краю лежат разбросанные карты. Эбису бросает на них быстрый взгляд, отмечает, что козырной мастью, по-видимому, были пики. Шестерка почти полностью закрывает крестового короля. Внимание Эбису почему-то привлекает бубновая дама, чья одежда по цветам очень похожа на его кимоно. А рядом с дамой, закрывая ее правую половину, чернеет пиковый туз. Эбису ежится, отгоняя от себя нехорошее предчувствие. Клиент похотливым взглядом скользит по его фигуре. Берет из рук бокал, делает один небольшой глоток и хлопает ладонью по бедру, как будто приглашая сесть. — Это смущает Эбису, — без тени смущения говорит Эбису и, положив мужчине на плечи руки, садится ему на колени. — А еще смущает, когда клиенты распускают руки, — замечает он, намекая на сжимающие его ягодицы пальцы. — Я заплачу… — бормочет мужчина и тянется к губам Эбису. Тот, усмехаясь и смешливо морщась, прикрывает его рот ладонью и игриво ерзает на коленях. — Много заплачу… Эбису каждый вечер идет будто на театральную сцену. Мало приятного в развлечении и потакании желаниям посетителей ночного клуба, но он честно выполняет свою работу. Под медленную, волнующую и горячащую кровь музыку медленно стягивает с себя одежду, ловит на себе взгляды, в которых смешивается в одно и восхищение, и похоть, и безумие, а под утро возвращается уставший домой, но с купюрами за тонкой резинкой трусов, во всех карманах и даже иногда в обуви. Этим Эбису занимается с пятнадцати лет. Скрывал это от родителей, пока не сбежал из дома в шестнадцать, когда они узнали, каким образом зарабатывает их единственный сын. Эбису с детства увлекался всем тем, чем обычно увлекались девочки. Он и дружил больше с девочками, чем с мальчишками. Мальчишки дрались, отпускали грубые шутки в адрес друг друга, а Эбису это не нравилось. Он не понимал, как можно, даже в шутку, не всерьез, избить своего друга или дать обидное прозвище. Поэтому Эбису предпочитал уютную компанию одноклассниц, которым он всем поголовно нравился. Эбису имел странную привычку — он никогда не называл себя «я», говорил о себе только в третьем лице. Мальчики смеялись над ним из-за этого, и он, забитый и оплеванный, плакал за школьным двором. Девочки же, напротив, старались успокоить его, если кто-то его обижал, и говорили, что его привычка очень милая. Эбису, невольно сравнивая девочек и мальчиков, пришел к выводу, что не хочет быть мальчиком — не хочет бить и обижать других. Все началось с невинной просьбы купить ему розовую футболку. Мама не обратила на это внимания, подумала, что ее сынишка просто хочет что-то необычное, не такое как у всех мальчишек его возраста. И купила. С того дня Эбису решил забыть, кто он такой на самом деле. Однако через некоторое время родителям перестало нравиться «желание» их сына быть не таким как все. Они думали, что Эбису подрастет, перебесится и станет нормальным. Но он не становился. Родители решили, что пора принять серьезные меры. Отец впервые поднял на Эбису руку, когда ему было десять, мама кричала на сына и называла его психом. Пальцем указывала на соседских мальчишек и ставила их ему в пример. А если Эбису начинал плакать и, как он это обычно делал, сжиматься в углу в комочек, будто желая спрятаться от всего зла на свете, папа начинал давать ему такие подзатыльники и тумаки, что ему жизнь была уже не мила. Такой сын, сын, который ведет себя совсем не как мужчина, им не нужен был. Родители считали Эбису дефектным, неправильным, сумасшедшим и были уверены, что физическая боль и крики вернут ему «разум». Эбису забыл на долгие годы, что такое родительская любовь. Да и любовь вообще. Подросшие одноклассники избивали его пуще прежнего и один раз чуть не избили его до смерти. Но он не держал на них зла, просто избегал их, но мстить и, тем более, давать им сдачи не собирался. У Эбису никогда не было друзей, девочки, с которыми он дружил в младшей школе, презирали его и называли обидно «педиком, сраным геем». Он терпел все это, чувствуя, как внутри него с каждым оскорблением образуется будто дыра в душе. Танцы в ночных клубах, где на него заглядывались даже женатые и имеющие детей мужчины, продажа своего тела каждому, кто платит — все это помогало ему не сойти с ума. Такое «внимание» создавало видимость любви, которой так не хватало Эбису в жизни. — Хиротаро-сама… нравится ли ему милашка Эбису?.. — мурлычет он, невесомо касаясь кончиками пальцев груди мужчины. Его руки гладят живот, и по коже бегут вверх-вниз мурашки. Эбису жмурится, приоткрывая рот и позволяя поцеловать себя. Кимоно, приятно щекоча кожу, сползает с плеч, задевая спину. Эбису тонет в ощущениях, погружается в эту пучину, заполняя щемящую пустоту внутри себя и забывая обо всем на свете. Клиент, почесав Эбису подбородок, как настоящей кошке, уходит, оставляет его лежать на собственной одежде на полу, пытаться собрать остатки рассыпавшегося разума. Эбису, тяжело дыша и щупая искусанные плечи, ползет к выкатившемуся из внутреннего кармана телефону, который несколько раз протяжно пиликал все время, пока клиент имел его на полу, как последнюю шлюху. Он усмехается — почему «как»? Он и есть самая последняя шлюха, но ему это нравится, и ни стыда, ни угрызений совести он не чувствует. Эбису удивленно читает сообщения. Потом, отбросив телефон в сторону, обнимает себя за плечи и издает радостный визг, не обращая внимания на растекающуюся от ягодиц к спине боль. — Изуку-кун спасет сэмпая! Эбису так рада! Так рада!

***

Изуку, отправив сообщения Эбису, прячет телефон в карман кофты и сглатывает ставшую отчего-то вдруг как будто сухую и шершавую слюну. Опять это чувство. Опять за ним будто кто-то следит. Изуку подавляет в себе дикое желание обернуться. Если за ним и следят, то лучше до поры до времени не выдавать того, что он обо всем догадался. Он бегом спускается вниз по лестнице подземного перехода. За спиной слышит тихий топот чьих-то ног. Изуку резко останавливается, и шаги тоже затихают. Он вытягивается по струнке, осознавая, что его и правда кто-то преследует. Изуку медленно поворачивает голову, стараясь двигаться как можно незаметнее. Но к собственному ужасу и удивлению не видит за собой никого. Пустота. «Какого черта?» — бормочет он про себя, сунув руки в карманы и нахохлившись. — «Я же точно слышал шаги… Неужели у меня крыша со всеми этими Злодеями из Лиги поехала?» Изуку идет вперед, шагает широкими шагами и отчетливо слышит вновь звучащие за спиной шаги. Ему хочется взвыть от досады. Какого черта он слышит шаги, если того, кому они принадлежат, он не видит? Или его преследователь успевает юркнуть куда-нибудь, скрыться от него? Или у него причуда такая — быть невидимым? Это все объясняло. Изуку срывается с места и опрометью бежит по переходу, слыша, что и его преследователь побежал. Резко остановившись, он резко поворачивает голову назад. На него полными ужаса глазами смотрит человеческая фигура. — Стой! — кричит Изуку, бросаясь в сторону фигуры. Но преследователь оказывается быстрее. Скрывается за углом, и все, что успевает разглядеть Изуку — это светлые, неаккуратно и коротко постриженные волосы. Он сворачивает туда же, куда побежал преследователь, озирается по сторонам. Но никого не видит. Преследователь будто сквозь землю провалился, растворился в воздухе. — Быстрый, зараза, — шипит Изуку и со всей силы бьет кулаком по стене, но потом хватается за руку и сдавленно ойкает, пребольно ушибив ее. — Ну ничего, я тебя еще найду и выясню, какого хрена ты меня преследуешь… Изуку, несмотря на решительный тон найти этого преследователя, где-то в глубине души чувствует страх от мысли о возможной встрече с ним вновь. Он боязливо ежится, отгоняет от себя липкий страх и идет дальше.

***

— Скажи на милость, что ты тут забыла? Ихиро, содрогнувшись всем телом, оборачивается. Сверкают будто сквозь какие-то прорези алые сощуренные глаза, а потом до ужаса знакомая фигура выступает из темноты. Шигараки. Это Шигараки. Ихиро вся дрожит, невольно отступает назад. Но собирает в кулак остатки всей своей смелости и, глядя ему прямо в глаза говорит: — Не… твое дело. Ее голос предательски дрожит, она договаривает это хрипло и еле различимо. Под конец и вовсе опускает голову, не выдержав тяжелого испытующего взгляда Шигараки. — Что, смелая такая стала? — хмыкает он, подходя. Ихиро вся сжимается, будто хочет исчезнуть, и делает еще один шаг назад. — Иди за мной. Слышишь? — З-зачем? — хрипит Ихиро, не помня себя от страха. Загнанной в угол мышью смотрит на Шигараки так, словно тот ее вот-вот сожрет, как большой и голодный котяра. Шигараки молчит, ничего не отвечает и делает один широкий шаг к ней, одним этим шагом сокращая расстояние между ними до нуля. Ихиро хочет убежать, дергается в сторону, но спотыкается, когда ее тянут на себя, грубо схватив за руку. Она, пискнув, делает тщетную попытку вырваться, но безуспешно. — Не дергайся, сучка, — шипит Шигараки, больно сжимая ее запястье, что у Ихиро на глазах выступают слезы. У него настроение хуже некуда, он и в обычные дни не жаловал ее, а сегодня чуть ли не убить готов. Ихиро идет вслед за Шигараки, не отрывая взгляда от его пальцев и боясь, что он вот-вот коснется ее отведенным в сторону мизинцем. Ихиро боится его, а он ее ненавидит. Она это ощущает каждой клеточкой тела. Хочется сбежать отсюда, сбежать из убежища Лиги Злодеев, куда ведет ее Шигараки, как можно скорее, хоть на край земли, хоть на тот свет. Запястье Ихиро отпускают, но это только временная свобода. Она спотыкается о порог, когда Шигараки толкает ее с силой вперед, и кое-как пытается удержать равновесие. В глаза бьет яркий свет, исходящий от экрана. Она моргает пару раз, приглядываясь. И потом ее сердце пропускает удар, а все ее существо сжимается от ужаса. Отец. На экране отец. Он всегда разговаривал с Шигараки по видеосвязи, и сейчас она видит именно его. Шигараки что-то говорит ее отцу, но она ничего не слышит, находясь будто в вакууме. От страха у нее сводит судорогой все мышцы. Ихиро отлично понимает, зачем Шигараки привел ее сюда, отлично знает, что данного ей три года назад приказа она так и не выполнила. И не потому, что не могла. А потому, что не хотела. — Скажи, Ихиро, как обстоят дела с поиском моего младшенького? Ихиро мгновенно бледнеет. Она ожидала такого вопроса, но была совершенно не готова к нему. — Я искала его… — опустив голову, мямлит Ихиро. — Но я не нашла… я не знаю, где он… Отец недоверчиво хмыкает. — Ты забыла уже, что я говорил тебе насчет лжи? Лгать кому бы то ни было очень плохо, — с театральной серьезностью произносит он. — А мне, твоему родному отцу, тем более. Сама скажешь или применить силу? Губы Ихиро, сжатые в одну тонкую розовую ниточку дрожат, а по ее щекам расползаются ярко-красные лихорадочные пятна. — Но я не вру… я правда не… — Ты плохо слышишь? — шипит ей прямо в лицо Шигараки. — Тебе сказали говорить правду… — Не дави на нее, Томура, — произносит отец. — Ихиро, я не узнаю тебя… Раньше ты с готовностью выполняла все, что я тебе ни приказал бы, даже самую грязную работу делала… А теперь? Что с тобой случилось? Ихиро чувствует, как у нее от всего происходящего, от пугающего голоса отца у нее начинает кружиться голова. Она не отдает себе отчета в том, что делает, не помнит себя от волнения. Ихиро жмурится и выпаливает на одном дыхании первое, что приходит на ум: — Я не хочу исполнять ваш приказ! Я не хочу, чтобы вы с Изуку делали то же… то же самое, что и со мной!.. Ихиро не договаривает, ее перебивает громкий смех, звучащий из динамиков. Это смеется отец, и от этого смеха у нее по спине бегут ледяные мурашки. — Не хочешь? Как странно… Не тому ли я тебя всю твою жизнь учил, что ты должна слушаться меня делать все то, что я тебе скажу. Думаешь, ты умнее меня, да? Томура, — обращается он к Шигараки, — вправь-ка ты ей мозги. Ихиро поднимает взгляд на Шигараки. Ни капли жалости в его глазах, ни единого намека на пощаду. — Что мне с ней сделать, Учитель? — Что хочешь. Но чтобы потом у нее подобных мыслей не появлялось. Только не переборщи — она мне еще живой нужна. Надеюсь на тебя. И экран гаснет, когда отец отключается. Ихиро не успевает даже глазом моргнуть, как чужие пальцы грубо хватают ее за волосы на затылке и бьют лбом о край стола. Она вскрикивает больше от страха и неожиданности, чем от боли. Из глаз брызжут слезы, Ихиро нелепо взмахивает руками, будто пытаясь за что-то уцепиться, чтобы не упасть на пол. Но ее дергают вверх, продолжая держать за волосы. От боли у нее перехватывает дыхание. — Как же ты раздражаешь… — над самым ухом слышит Ихиро, задрожав всем телом. — Если скажешь, где этот Изуку Мидория, я тебя и пальцем не трону. Поняла? Ихиро, мыча, отрицательно мотает головой и в то же мгновение издает истошный вопль, когда ее вновь прикладывают лбом об стол. — Я дважды, сука, повторять не буду, — рычит Шигараки, выходя из себя. — Сегодня что, вы все сговорились меня бесить? Тот щенок, теперь ты… Говори, а то убью! Ихиро широко распахивает глаза, рыдания душат ее, но она еле слышно бормочет: — Я не… знаю… Я правда… не знаю… Не надо, отпустите, пожалуйста! — визжит она, когда ее грубо забрасывают на стол, прижимают своим весом к его поверхности и, сжимая сухой и холодной ладонью рот, тянут за край одежды и рвут ее. — Не надо!.. Ихиро хорошо знала, что такое боль. Не раз подвергалась болезненным пыткам и наказаниям. К боли она привыкла, но сейчас ей кажется, что это самая адская боль на свете. Ихиро жива только потому, что чувствовала боль. Она хотела умереть и от боли, и от стыда, и от обиды, захлестывавшей ее с головой. Ихиро было больно жить, ее будто разрывало на мелкие кусочки изнутри. Боль и жизнь — это для нее синонимы. Она в отчаянии скребет ногтями, оставляя глубокие борозды на деревянном столе, когда Шигараки полностью входит в нее. Ихиро всхлипывает, слышит, как ей дышат прямо в ухо и с рычанием говорят, нет, приказывают рассказать, где она видела Изуку. Когда ее в очередной раз бьют лбом о поверхность стола, в ней будто что-то ломается навсегда. С треском, так, будто стекло разбилось. Ихиро, глотая собственную кровь, хрипит: — Пре…прекратите, я скажу… скажу! Прекрати, пожалуйста! — вытаращив глаза, чувствуя, как все внизу живота сжимается в болезненном спазме, как вниз по ногам каплями стекает ее кровь, кричит она. — Изуку… Изуку Мидория это тот, кто… присоединился к Лиге… Вы его взяли в… Лигу Злодеев… У него зеле…зеленые волосы… Он… он… я его видела сегодня… Остановитесь, пожа…пожалуйста!.. Как только эти слова слетели с ее губ, ей на мгновение, на короткое мгновение, показалось, что боль несколько уменьшилась. — Так вот оно что… — протягивает Шигараки, однако в его голосе чувствуются нотки удивления. Но Ихиро сейчас не до этого, она не обращает на это ровным счетом никакого внимания. Шигараки резко отпускает ее, и она, лишенная сил и разума, падает на пол, сворачиваясь клубочком. Ее плечи дрожат от беззвучных рыданий. «П-прости, Изуку…» — мысленно шепчет она, боясь пошевелиться. — Хорошая девочка… Сразу бы так. Ты сама приведешь его к Учителю, — пальцы сжимают ее щеки, заставляя поднять на своего насильника, на ее ночной кошмар голову. Ихиро с ужасом смотрит на будто налившиеся кровью глаза. Сейчас она была готова на все что угодно, лишь бы Шигараки не повторил все заново. — Поняла? — Поня… поняла… — одними губами произносит она. Ихиро рвано вздыхает, не в силах кричать, сорвав голос, когда ее щеки сжимают еще сильнее. — Я не слышу, — как удары звучит в ее голове голос Шигараки. — Поняла… Шигараки-сан, — чуть громче, с силой выдавив это из себя, говорит Ихиро. Перед глазами стремительно темнеет, и последнее, что она помнит, это как ее живот прошивает болью, когда ее пинком отбрасывают к стене, как бездомную дворняжку.