Моясу с силой зажимает рот, чтобы не закричать от радости. Ее губы, кажется, горят огнем, сердце бешено стучит в груди, а руки мелко-мелко дрожат. Если бы не пришла мама Кацуки, если бы он не оттолкнул ее, растерявшись, кто знает, чем бы все это могло закончиться.
Моясу краснеет, но совсем не смущается. Ей было приятно — до дрожи в коленях и приятного щекотливого чувства в животе. Но кое-что продолжает ее волновать.
«Все равно видит во мне его, » — с неудовольствием думает Моясу. —
«Хотя, если он ему так нравится, а вместо меня он видит его, то…» — ее губы расплываются в улыбке, —
«то он будет как будто с ним, но со мной. Да… как-то это все запутано…»
Моясу поправляет выбившийся локон, заправив его за ухо. Ключами открывает дверь в квартиру и, совсем неаккуратно, не так, как разувалась в прихожей Кацуки, сбрасывает с ног ботинки, отшвырнув их при этом в угол. Шнурки в разные стороны, один ботинок, перевернут к верху подошвой, второй лежит на боку.
И куда только делась вся ее, кажется, присущая всем девочкам аккуратность и опрятность?
Моясу ложится на кровать, подложив под щеку подушку. Потом переворачивается на спину, с улыбкой глядя в потолок. Улыбка исчезает с ее лица.
«Что же в этом «Деку» такого, что он нравится Бакуго-куну?» — хмурится она. Этого она не понимает. Моясу кажется, что она куда лучше этого «Деку». Так ей кажется, хотя она сама видела его лишь на фотографии, вживую — ни разу. А уж знакома и не была подавно. Просто приятнее думать, что ты лучше своего соперника, если на деле это может быть совсем не так.
Моясу вдруг становится любопытно узнать, что же за человек этот «Деку», Изуку Мидория. И почему Кацуки так его зовет — обидное же прозвище, хотя звучит оно довольно ласково, особенно когда слышишь это из его уст. Может, Моясу эта ласковость просто кажется. Ревность сделала ее подозрительной и крайне внимательной ко всему, что происходит вокруг предмета ее воздыханий. Но все равно ей интересно хоть одним глазком посмотреть на него. И сейчас Моясу мысленно даже радуется, что люди отца его не убили, а позволили ускользнуть от них живым.
Теперь, когда Кацуки к ней практически «привязан» их договором, Моясу не волнуется об Изуку как о своем сопернике. Кацуки очень дорожит им, как она выяснила, поэтому будет делать все, что она скажет.
«Как же хорошо я придумала!» — с гордостью думает Моясу. —
«Все-таки папа прав, и шантаж — лучшее средство для достижения своих целей».
Моясу победно улыбается, будто она выиграла пока что не только одну битву, но и всю войну целиком.
Моясу решает, что увидеть Мидорию ей может помочь папа. Если его люди выследили Мидорию, чтобы убить, то и просто найти тоже смогут. Особенно если она теперь знает, что он якудза из «Заветов».
«Масочники, » — фыркает Моясу, не испытывая никаких положительных чувств к «Восьми заветам Смерти». По большей части, эту нелюбовь ей внушил отец, а мнение такого авторитета не может быть неправильным или ошибочным.
Моясу с лисьей усмешкой берет в руки телефон, набирая какое-то глупое игривое сообщение Кацуки, на которое тот не только не отвечает, но и игнорирует его.
«Ну и ладно, » — отбрасывает она в сторону телефон, нисколько не обидевшись. —
«Буду ждать папу».
Моясу поднимается, когда слышит звук открывающейся двери. На цыпочках, нутром ощущая нечто неладное, она идет к коридору и выглядывает из-за угла.
— Привет, пап, — невольно пищит Моясу, не зная, как и реагировать на крайне злое, раздраженное, красное от сдерживаемой где-то в глубине души ярости лицо отца.
«Случилось что?» — недоумевает она, но вслух не спрашивает. А то еще попадет под горячую руку, чего ей вовсе не хочется.
Нет, отца она не боится, но мало приятного, когда на тебя ругаются. Особенно ни за что.
Отец поднимает на нее взгляд, смотрит как будто сквозь нее, а спустя несколько мгновений бросает равнодушное:
— Да-да, привет…
И проходит мимо, боком задевая ее. Моясу смотрит ему вслед, закусив губу. Отец редко бывал в такой ярости, а если и бывал, то, значит, случилось что-то явно серьезное.
Отец закрывается в спальне, но Моясу сквозь стену слышит его нервные шаги, бормотание под нос, и в этих, кажется, бессвязных словах она улавливает:
— Миллион… это же надо столько… и куда охрана смотрела… позволили убить себя какой-то шайке прохвостов…
Моясу догадывается, что такое отвратительное настроение у отца из-за случившегося в «Мацубе». Все остальное его не волновало и вообще не могло называться проблемой, для него существовали лишь его люди, приносящие прибыль. А он, видимо, потерял большую сумму денег — миллионы или даже больше — судя по его словам. Отец любит деньги, любит до такой степени, что всем готов пожертвовать ради получения состояния.
Моясу не сомневалась в том, что в деньгах заключена вся жизнь. За деньги можно купить и продать человека, ими можно заставить делать других то, что ты захочешь. Поэтому Моясу хорошо понимала злость отца.
Отец никогда не кричал на Моясу. Так, иногда ругался, но даже тогда голос не повышал. А вот на маму кричал и часто. Вымещал на ней всю злость, скопившуюся за день. Моясу было всегда жаль ни в чем не виноватую маму, но она предпочитала не влезать.
Мама молчала и никогда ничего не говорила поперек отцу. Может, она его боялась, может — не считала, что он поступает неправильно. Моясу не знает точного ответа. Мама предпочитала не заговаривать на эту тему. А почему — она не объясняла. Просто морщилась, отводила взгляд и тотчас же с наигранно веселым тоном начинала говорить про что-то, совершенно не относящееся ни к ней, ни к отцу.
Любит ли мама отца? Несомненно. Любит ли отец маму? Возможно.
Историю того, как они стали мужем и женой Моясу хорошо знает. Об этом не то чтобы с гордостью, но не без вдохновения рассказывал отец. Он стал главой «Мацубы» тогда, когда Моясу было около четырех-пяти. Но свое раннее детство до этих четырех-пяти лет она совершенно не помнит, будто его у нее никогда и не было. Так что для нее отец всегда был главой «Мацубы». И будет, пока не умрет достойной для якудзы смертью.
Отец, до того, как занять место умершего прежнего главы, был членом банды, промышлявшей всякими мелкими делами — прятали и воровали у других банд «закладки», потом перепродавая наркотики втридорога, занимались шулерством в мелких забегаловках и дешевых казино, куда приходят проиграть последнее. В общем, ничем примечательным не занимался. А женщинам, тем более девушкам, наслушавшимся скучнейших лекций от родителей, какой идеальной женой она должна стать в будущем, нравятся плохие парни. И Рэй, мама Моясу, не стала исключением.
Отец честно признался, что не помнит, как и где именно они познакомились. Может, он у нее что-то украл, пока та ехала в автобусе, замечтавшись и не заметив, как в ее кармане шарит чужая рука. Это так и осталось тайной. Но отец утверждал, что Рэй не знала о том, чем именно он занимается. Рэй влюбилась в него по уши не как в бандита, а как в очень хорошего человека и красавчика. Отец часто повторял, что в молодости он был красивым — и Моясу это не может отрицать, ведь она видела его поблекшие от времени фотографии, сделанные, когда ему было около двадцати лет. У него были кудрявые темные волосы, но с годами они выпрямились, красивые темно-карие глаза с цветными крапинками, на которые часто заглядывалась Рэй, привставая на цыпочки и приоткрывая рот от восхищения.
Ей тогда было шестнадцать, скоро окончание школы и экзамены, а она ходила на свидания с Фукувару, прогуливая уроки. Он же был старше ее на пять лет. При этом ее успеваемость не стала хуже. Никто не знает, кроме нее самой, как ей это все удавалось — наверно, была очень умной от природы. Но вот разгадать, что с Фукувару, несмотря на взаимную любовь, связываться не стоит, она не смогла.
Ее родители об этом ничего не знали. Думали, что их дочь хорошая девушка, которая не будет якшаться с не пойми кем. Да Рэй и сама считала себя хорошей. Она поступила в университет, решив по совету дальновидного Фукувару, любившего из всего находить выгоду, выучиться на следователя. Хорошо иметь под боком знакомого человека из полиции, который, если что, прикроет твои грязные делишки. И тогда Фукувару предложил ей стать его женой. Почему бы и нет? К тому же он боялся, что их отношения могут закончиться, они расстанутся, а терять «личного копа» ему вовсе не хотелось. Он решил, что так будет намного лучше.
Но тогда Рэй узнала, чем именно занимается Фукувару. До этого он врал ей, что подрабатывает на стройке, где-то грузчиком по вечерам, поэтому у него так мало свободного времени. А времени и правда было немного. Узнав, что Фукувару связан напрямую с криминалом, Рэй испугалась, отказала ему и хотела даже порвать все их отношения. Но ей не дали этого сделать.
— И что же ты сделал, пап? — с восхищением спросила Моясу, от нетерпения и желания узнать эту историю поскорее постоянно перебивая его.
Отец учил Моясу всегда идти к намеченной цели, как бы тернист и труден не был путь. Не хочешь по-хорошему, значит, будет по-плохому — так он решил. И, сговорившись со своими друзьями, такими же бандитами, выследил Рэй поздно ночью. Рэй кричала, звала на помощь, за черной маской не узнав Фукувару, но ее грубо запихнули в багажник. Взревел мотор, и машина навсегда исчезла в темноте города, в который она больше никогда не вернется.
— Как романтично! — широко улыбнулась маленькая Моясу, слушая рассказ. — Вот бы и меня так… кто-нибудь украл!
«Ну и дура, » — думает она сейчас.
Отец на это лишь расхохотался тогда. Он, видимо, не считал свой поступок неправильным. Эта история совсем не смешная, но отец рассказывал ее так, словно это какая-то шутка, а не горькая правда. И Моясу, маленькая и глупая, хихикала в кулачок, слушая, как маму запихивают в багажник — ведь отец так смешно рассказывает, что просто невозможно не смеяться!
Сейчас Моясу, с одной стороны, не одобряет поступок отца. Украсть человека лишь из-за своих амбиций вряд ли можно назвать поступком, достойным якудза — он же теперь себя так называет. А с другой — цель всегда оправдывает средства, и поступок отца не исключение.
— Пусть только попробует, — ответил на восклицание дочери отец. — А потом красть нечем будет.
Родители Рэй были в отчаянии. Ее искали, к поиску привлекли полицию, но так и не нашли. Быть может, плохо искали, потому что Фукувару увез Рэй в Токио из Иокогамы и совсем не скрывался, будто не боялся, что девушку будут искать. Только ей сделали поддельные документы, где немного изменили иероглифы имени — и все, она уже совсем другой человек.
После нескольких месяцев поисков Рэй объявили пропавшей без вести, а потом и мертвой. Родители девушки совсем отчаялись, и это стало сильным ударом для них. От разрыва сердца умерла ее мама, а папа чуть не сошел с ума от горя. А Рэй даже и не подумала о том, что следовало бы как-то успокоить своих родителей, дать им весточку хотя бы, что она жива и здорова. Она совсем не думала и не вспоминала о них, обрадовавшись внезапной свободе. Рэй считала Фукувару своим спасителем, и от прежнего страха не осталось и следа. Ей не хотелось вспоминать о бедных родителях, когда именно сейчас она счастлива, потому что рядом со своим любимым человеком. Который ей изменял, но Рэй либо, зная об этом, закрывала на все глаза, до безумия влюбленная в него, либо была слепа и не видела очевидного.
Нет, об изменах отца Моясу не знала. Она была уверена, что отец любит свою жену так же, как и она его. Отец и сам скрывал это, сначала проводил «свободное» время с проститутками, а потом, заняв место главы «Мацубы», стал развлекаться с гейшами. Все-таки проститутки не очень-то и соответствуют его статусу, а вот образованные и утонченные гейши в традиционных японских кимоно — как раз.
Моясу знает из всей этой неприятной истории лишь то, что хотел, чтобы она знала, отец. Выставил перед ней себя в самом лучшем свете, скрыв всю грязь, которую он прятал за крайне радушной и добродушной улыбочкой.
И сейчас, злой и раздраженный неудачами «Мацубы», отец ходит по спальне, бормоча что-то невразумительное под нос. Моясу нутром чувствует, что ни сегодня, ни в следующие несколько дней к нему лучше не подходить с просьбами. Когда у отца настолько ужасное настроение, его не стоит ни о чем просить. Никогда не знаешь, как он отреагирует на просьбу. Значит, пока что выследить Мидорию и получше его узнать не выйдет. Моясу закусывает губу, недовольная тем, что не все идет так, как ей бы хотелось.
Тут Моясу широко распахивает глаза, удивленная неожиданной мыслью, мелькнувшей у нее в голове. А почему бы ей не подружиться с Мидорией? Ее он не знает — она в этом уверена — и не догадается, что она с ним познакомилась не просто так.
« — Своего врага лучше знать в лицо. И понравиться ему, » — так говорил отец, и Моясу с ним мысленно соглашается.
Уж что-то, а втереться в доверие она сумеет.
***
Фукувару всегда быстро брал себя в руки и успокаивался, вновь натягивая на лицо маску с доброжелательной улыбкой на губах.
Шигараки на днях заглянул вновь в его офис и с ядовитой насмешкой в голосе сказал, что с войной нужно немного подождать. На вопрос, с чего бы это, он ответил, что у Учителя есть планы создать еще несколько Ному, а на это уйдет месяц или даже больше. Фукувару цыкнул на это, скосив взгляд в сторону, но согласился. За это время он успеет разобраться с теми, кто посмел ограбить казино «Мацубы». Выжившие работники описали самого главного в этой банде, и Фукувару ощутил странное чувство, будто где-то такого человека видел. И потом, вспомнив давнюю просьбу дочери убить одного человека, он вспомнил, кто это.
Зеленоволосый парнишка, которого не удалось отправить на тот свет его киллерам. Фукувару сводит брови к переносице, задумавшись.
«Откуда Моясу его знает?» — не понимает он. То, что его дочь знает кого-то из «Заветов» ему не нравится. Однако тот факт, что этот парнишка, который выглядит даже младше его дочери, смог с группой якудза ограбить его казино, забавляет.
«Я в его возрасте зассал бы совершить такое…»
Шигараки добавил со странным выражением лица, что у них есть кое-какой козырь в рукаве. Что именно за козырь у них есть, он так и не объяснил. Фукувару проводил его долгим взглядом, мысленно надеясь, что этот козырь Лига потом не использует против «Мацубы».
Фукувару не доверяет Шигараки от слова совсем. Однако продолжает на протяжение нескольких лет сотрудничать с Лигой, потому что помнит, как Учитель в свое время помог ему занять это место.
Учитель, он же Все За Одного, был чем-то, вроде привидения, которым пугают маленьких детей, чтобы они слушались и вели себя хорошо. Он был «привидением» для всего злодейского мира. Его мало кто видел, некоторые в его существование вовсе не верили, да и Фукувару его видел лишь раз в жизни, и это было десять-одиннадцать лет назад, незадолго до того, как он стал главой «Мацубы».
Он не знал и до сих пор так и не узнал, какую именно цель преследовал Все За Одного, прикрывая убийство прежнего главы, совершенное Фукувару и проталкивая его к верхушке «Мацубы». За неимением другого достойного, который мог бы занять место главы, якудза согласились с предложенной им кандидатурой. Так Фукувару и занял это место, которым дорожил больше, чем своей собственной шкурой.
Возможно, Все За Одного предвидел, что Лиге может понадобиться помощь «Мацубы». Вряд ли он помог Фукувару просто по доброте душевной. Не такой он человек, чтобы помогать кому бы то ни было, к тому же совершенно чужому человеку. Все За Одного, скорее всего, думал, что Фукувару отплатит потом за его доброту сторицей, но прогадал. Если бы не ограбление казино, Фукувару никогда бы не согласился помогать Лиге. Да, он благодарен Все За Одного за оказанную ему услугу, но не желает так же в ответ помогать.
Когда именно появился этот Все За Одного Фукувару не знает. Кого ни спросишь из Злодеев, от кого они слышали об этом человеке, все как один отвечают, что от своих сэмпаев. А сэмпаи, в свою очередь, верно, от своих сэмпаев. Складывалось такое ощущение, что этот Все За Одного существует столько же, сколько существуют причуды. Но Фукувару понимает, что такое просто невозможно, ведь не может человек прожить сотню с лишним лет.
Все За Одного вообще весь был какой-то загадкой, которую, однако, Фукувару совсем не хотелось разгадывать.
***
Чисаки ничего не сказал Изуку насчет объявления им войны. Остальные же якудза, в большинстве одни лишь «старшие братья», знали об этом. И готовились, собирая оружие, продумывая план и следя за закопошившимися, как муравьи в муравейнике, якудза из «Мацубы». Никто не боялся, для всех это было чем-то, вроде развлечения. Не каждый день выпадает возможность лупить своих заклятых врагов из «недоякудз», как их называли поголовно в «Заветах». А их самих, как будто в отместку, звали воронами. Но якудза из «Заветов» не обижались. Что плохого в воронах? Умные птицы. Про то, что вороны любят копаться на мусорных свалках, не очень-то и вспоминали.
Если бы Лига напала на «Заветы» одна, это было бы не страшно. Их мало, но те огромные безобразные существа, которых называют Ному, вызывают опасения. Хотя Шигараки допустил большую ошибку, позволив всем узнать об их существовании. Одного из этих существ удалось заключить под стражу, над ним проводились эксперименты — и обо всех результатах сообщалось во всех сводках новостей. Так что слабые и сильные стороны этих Ному не были секретом. Но, даже несмотря на это, Чисаки не знал, как с ними бороться.
Была идея разом лишить их всех причуд дротиками содержащими кровь Эри. Идея неплохая, но чтобы причуда Эри подействовала, нужно время. А его, если Лига в союзе с «Мацубой» нападет на «Заветы», будет катастрофически мало. И Ному успеют убить много людей. Эти существа одним ударом, будто это карточные домики, а не бетонные постройки, рушат многоэтажки. И горстка крохотных по сравнению с ними людей их не остановит.
Прошла неделя, две, три, потом месяц, а в «Мацубе» все странно и резко затихло. Якудза прочесывали город, по приказу Чисаки убирая людей «Мацубы», чтобы запугать их. Но якудза либо плохо искали, либо «недоякудза» хорошо прятались. Складывалось такое ощущение, будто они вовсе ушли из Токио. Это было бы замечательно, но вряд ли такое случилось бы на самом деле. Их меркантильный глава не решится покинуть такое денежное место, как столица.
У Чисаки появлялась мысль, а не соврал ли ему Даби. Этот тип может это сделать, но какая от этого польза. Если уж на то пошло, ему следовало бы ничего не говорить Чисаки, и тогда нападение «Мацубы» и Лиги было бы неожиданностью. Неожиданность и быстрота — половина победы. Тогда почему ни Лига, ни «Мацуба» не предпринимают никаких действий? Как будто залегли на дно и готовят что-то. Тот факт, что они могут готовить что-то, настораживает Чисаки.
Чем дольше ожидание, тем больше волнение. Якудза все изнервничались, с нетерпением ожидая каждый день, что на улицах разом появятся тучи «недоякудз» и с криками бросятся на них, разрушат базу, проникнут в подземную лабораторию. Но этот день никак не наступал.
— Даже как-то скучно, — замечали расслабившиеся якудза. Они потеряли бдительность и упустили тот момент, когда люди из «Мацубы» вновь замелькали на улицах города, подговаривая и предлагая присоединиться к ним в этой войне мелким бандам Злодеев.
Опасность дышала практически в затылки якудза, и если бы они были чуточку внимательнее и не расслаблялись, то вовремя заметили происходящее и предотвратили бы готовящееся на них нападение. Да к тому же какая-то часть людей просто не знала о готовящейся войне, потому что «старшие братья», решив, что их глава ошибся и их обманули, ничего не сказали «младшим». Поэтому можно считать, что «Заветы» были совсем не готовы к войне, хотя Лига Злодеев и «Мацуба» своим бездействием как будто дали возможность якузда собраться с силами, а они этой возможностью не воспользовались.
Но Чисаки все равно, несмотря на сомнения в правдивости слов Даби, не терял бдительности. Он решил найти место, чтобы спрятаться, понадежнее для Линчевателя и Эри.
***
В последние деньки осени природа будто решила порадовать всех необычно теплым солнцем, которое, стоило подняться порыву ветра, закрыли темные тучи. Изуку с шумом втягивает в себя воздух, не зная, какая на улице стоит погода. Чисаки последний месяц даже ему не давал подняться наверх. Изуку это не нравилось, он ощущал нечто неладное, но благоразумно молчал.
— А вот это… кот! — с жаром рассказывает Эри, касаясь пальцем бумаги и указывая на рыжего-рыжего кота с распушившимся хвостом. Если бы она не сказала, что это существо есть не что иное как кот, Изуку ни за что сам не догадался бы. — Тот самый, про которого вы рассказывали. Рыжий, и зовут его… зовут его… — пытается вспомнить девочка.
— Виннер, — подсказывает Изуку, догадавшись, о чем именно она говорит, потому что накануне перед сном он рассказывал ей и о Виннере, и о Чизоме-сане, и об Эбису. — У меня дома живет.
Изуку удивляется тому, как странно звучит слово «дом», под которым он подразумевает квартиру, которую снимает и за которую сам платит один лишь Эбису.
«Дом… Мой дом, » — мысленно улыбнувшись, думает он.
— Угу-угу, — кивает Эри. — А вот это… — она показывает на человечка в правом углу. — Это вы, Изуку-сан.
Изуку смущенно улыбается, глядя на нарисованного самого себя, и ему становится до ужаса приятно. Он сам на себя совершенно не похож, даже трудно понять, что это нарисованное нечто – человек. Но Изуку очень нравится то, что нарисовала Эри, даже если кому-то это и покажется обыкновенными детскими каракулями.
— Я?.. Спасибо… — медленно произносит Изуку. И удивленно смотрит на Эри, когда та резко хватает его за руку.
— Изуку-сан, а можно… можно я вас буду называть «мамой»?
Изуку, опешив, хлопает глазами, не сразу понимая суть заданного ему вопроса.
— «Мамой»? Но… почему?
Эри неопределенно пожимает плечами.
— Я помню, вы сами говорили, что мама — это тот человек, который… всегда рядом со своим ребенком, заботится о нем. А вы всегда заботились обо мне и были рядом. Вот я и подумала, что…
Она не договаривает, засмущавшись, и опускает голову с пунцовыми щеками. Изуку, не сдержав улыбки, наклоняется к девочке и шепотом заговорщически говорит ей на ухо:
— Можешь звать меня так, как тебе хочется.
И тут же, с неожиданной злостью, мысленно добавляет:
«Но только не зови меня Деку. Ненавижу это прозвище».
Эри счастливо улыбается, поднимается рывком на ноги, опираясь на низенький столик. Хочет обнять его, но не успевает, оборачиваясь на стук в дверь. Изуку замирает, тоже повернув голову к двери. К Эри никто, кроме него, не приходит, а значит это может быть только…
Чисаки заходит, не дождавшись ответа. От одного его равнодушно-холодного взгляда, которым он прожигает его насквозь, Изуку хмурится и кривит губы. Что ему нужно на этот раз?
— Собирайте вещи, живо, — почти приказным тоном говорит Чисаки.
«Собирать-то нечего, » — хмыкает Изуку, а вслух спрашивает:
— А… зачем? — выходит почему-то неуверенно, хотя он давно уже не боится Чисаки, хотя в первые дни и боялся.
Глаза Чисаки темнеют. Он делает широкий шаг, сокращая расстояние между собой и поднявшимся на ноги Изуку. Эри хватает Изуку за рукав, прижимаясь боком к ноге, и с испугом смотрит исподлобья на Чисаки.
— Если я говорю, значит, надо. Идите за мной, — ровным голосом проговаривает он, чеканит каждое слово, и Изуку решает, что лучше его не выводить из себя, а послушаться. Но все равно ему не дает покоя вопрос, а зачем им идти за ним.
Изуку не успевает сделать и шага, как потолок вздрагивает от мощной вибрации, за которой следует почти тотчас же звук взрыва. Эри, вскрикнув, сильнее прижимается к нему, ее плечи начинают мелко-мелко дрожать. Изуку, подняв голову, смотрит на потолок, его сердце бешено стучит где-то внизу живота, прокатившись вниз по ребрам, как по стиральной доске.
— Началось… — с плохо скрываемой злостью и раздражением проговаривает Чисаки.
Изуку слышит как в тумане его голос, заглушаемый странным звуком, доносящимся сверху, снаружи, на поверхности. Он медленно опускает голову, переводит взгляд на Чисаки и дрогнувшим прерывающимся голосом спрашивает:
— Что… началось?
— Ничего. Война с «Мацубой».
