Разбитая надежда

Изуку мягко спрыгивает с крыши невысокой станции и делает несколько шагов к Кацуки. Тот, в свою очередь, невольно отступает назад. Взгляд приковывает развевающийся под легким порывом ветерка кроваво-красный шарф. Ткань закрывает подбородок и немного губы Изуку. Он двумя пальцами оттягивает шарф и чуть ослабляет его, так что светлым пятном выделяется кожа его тонкой шеи, обмотанной белоснежными бинтами. — А ты совсем как настоящий герой… — насмешливо протягивает Изуку. — Ловишь настоящих… злодеев. Кацуки не нравится его тон. Он сжимает кулаки и делает шаг назад. — Ты что здесь делаешь, Деку? — вырывается хриплое и удивленное. Кацуки был готов встретить кого угодно, но только не Изуку. — Уничтожаю тех, кто «лишает нас свободы и равенства», — он словно кого-то цитирует, и Кацуки вспоминает, что подобные слова он слышал от школьников, которые были под действием причуды Анаки. — А если серьезно, — голос Изуку резко меняется, тон становится серьезным, — это не твое дело. Кацуки хочет прояснить все — здесь и сейчас. Ему надоело догадываться, с кем из злодеев связан Изуку и кто промыл ему мозги. Другой возможности у него может и не быть. — Возможно, — цедит Кацуки. — Но я хочу понять, кто ты, черт тебя дери, такой? На щеках Изуку образовываются крохотные ямочки от появившейся улыбки. Такой красивой, что перехватывает дыхание. Хочется подойти ближе, протянуть руку и коснуться его, погладить непременно нежную кожу. Кацуки одергивает себя, скрипнув зубами. Не время мечтать о таком. — Как кто? Изуку Мидория, страшный преступник, линчеватель. Твой друг детства, если ты меня хоть когда-нибудь считал другом… и враг. Хотя лично я в тебе не вижу врага. Последняя фраза почему-то пробирает Кацуки насквозь. Сердце от волнения бешено стучит в груди. Он не знает, радоваться такому «признанию» или отнестись к этим словам с осторожностью. Но Изуку не шутит, хоть и улыбается — в глазах нет ни насмешки, ни издевки. — П-почему я не враг? — заикается Кацуки. — Потому что ты один из немногих героев, которых я считаю настоящими. Не фальшивками. На то у меня есть свои личные причины, — он делает особый акцент на последней фразе. — Если ты считал, что я терпеть не могу всех героев, то ты был неправ. Я ненавижу лишь тех, кто… — … становится героем в корыстных целях? Изуку издает короткий смешок, пальцем обводит по контуру подбородок. Но ничего не говорит в ответ. — Это же слова Убийцы Героев? Я прав? Изуку кивает. — И ты считаешь это правильным? Еще один кивок. — Ты идиот? Щеки Изуку бледнеют, и веснушки яркими точками выделяются на практически мертвенно-бледной коже. — Каччан, это ты идиот, если не видишь очевидного, — вздыхает Изуку. — Многие герои хотят в первую очередь не помочь людям, не спасти их, а заслужить всеобщую любовь и славу. И это проблема. Но смысл тебе это объяснять, ты все равно не поймешь… — Чего я не понимаю, — сводит брови на переносице Кацуки, — так это того, как ты вообще умудрился связаться с Убийцей Героев? И как ты поверил в его… откровенный бред? В глазах Изуку вспыхивает опасный огонек. Кацуки чувствует, что задел того за живое, и уже жалеет о своих неосторожных словах. Надо выбирать выражения, иначе он ничего так и не прояснит для себя. Кацуки не умеет быть тактичным, так что приходится учиться на ходу, на своих же ошибках. — А слова Всемогущего разве не бред? Обещает спасти всех — а на деле просто дает ложную надежду. И ты веришь в это, как… как последний придурок — ты же так вечно меня называешь?.. — под конец его голос резко понижается, а слова обрываются, словно отрезанные. Изуку закусывает губу и отворачивается. Кацуки не обращает внимания на необычно заблестевшие глаза. — Я не хочу об этом говорить, Каччан, — его голос резко меняется, жесткие нотки исчезают, сменяясь чем-то, похожим на дружелюбие. — Мы все равно вряд ли до конца поймем друг друга. Кацуки согласен с ним, но он продолжает надеяться, что сможет отыскать ключик к душе Изуку. Но сейчас чувствует, что явно перегнул палку. То, как он раньше решал все проблемы — нахрапом, грубой силой — теперь не подействует, а лишь ухудшает их отношения. А они только-только начинают налаживаться, сердце Кацуки чует это. — Да, ты прав, — он нехотя кивает. — Но я… Кацуки вздрагивает, не договорив. Изуку делает молниеносное движение головой, повернувшись к нему. Рация в кармане издает скрипящий звук, он выхватывает ее и подносит к лицу. «Почему именно сейчас?» — Кацуки цокает языком, нажимает на кнопку ответа. Из динамика доносится хриплый из-за плохой связи голос героя: — Ну, что, Бакуго, нашел сообщника? «Нашел, он прямо передо мной», — эти слова рвутся изнутри, но сердце отчаянно бьется, не дает произнести этого. Секунды его замешательства превращаются в вечность. Изуку не отрывает от Кацуки внимательного взгляда. Он не бежит и не умоляет не выдавать его. Словно ему плевать. Но в глазах читается настоящее любопытство — ему интересно, что же тот ответит. Кацуки сглатывает. Он сам не узнает свой голос, ставший неожиданно дрожащим и неуверенным: — Нет, на станции никого. Брови Изуку удивленно изгибаются в дуге. — Что ж, возможно, Анаки обманул нас… Возвращайся в агентство. Конец связи… Кацуки прячет в карман рацию. Он вновь пересекается взглядом с Изуку, и в глазах того читается откровенное изумление и непонимание. — Почему ты соврал? Ты же мог легко меня… — Не твое дело! — выкрикивает Кацуки, ощетинившись. Захотел защитить преступника, убийцу — самое странное и глупое желание. Слишком часто за сегодняшний день он показывает слабость, причиной чему является не кто иной, как Изуку. — И вообще, что ты от меня хочешь? Проваливай отсюда! — Нет, я уйду тогда, когда сам посчитаю нужным. У меня есть к тебе серьезный разговор. Он касается тебя. Кацуки напрягается. Что может касаться его? И что Изуку подразумевает под «серьезным разговором»? В мыслях всплывает яркая картина поцелуя, и все внутри Кацуки вспыхивает бурным пожаром. Если Изуку хочет поговорить об этом, он точно ударит его, не сдержится, взорвет причудой. Потому что Кацуки сам себе не сможет ответить. И еще жутко стыдно и неловко из-за своего поступка, хотя в душе не признает, что способен испытывать подобные чувства. — О… чем ты хочешь поговорить? — хрипит он. — О твоей причуде. Кацуки замирает и несколько раз удивленно моргает, чувствуя одновременно и облегчение, и удивление. Он не ослышался? — В каком это смысле? Мы с детства знакомы, и ты все о ней и так знаешь… — Да я не об этом! — нетерпеливо перебивает его Изуку. — Я о том, как ты используешь причуду. Как это вообще происходит. — И зачем это тебе надо? Для твоих… злодейских штучек что ли? Изуку издает короткий смешок. Он сжимает руки за спиной. — Не совсем. Это нужно, чтобы научить Э… кхм, одного человека пользоваться причудой. — Какого человека? — его раздражает недосказанность. Явно же, что не для себя спрашивает. Он же беспричудный. Точно замышляет что-то незаконное, злодейское. Но в голове Кацуки все равно зло и Изуку не складываются, словно это кусочки из двух совершенно разных пазлов. Но иного объяснения не найти. — Это неважно. Пока что, — уклончиво отвечает Изуку. — Расскажи, как ты пользуешься причудой. Кацуки оказывается будто загипнотизированный взглядом его изумрудных глаз. Таких спокойных, уверенных, и в них он с замиранием сердца видит нечто, похожее на тепло. И не верит в это. — Пожалуйста, — и это, словно удар под дых, выбивает из легких весь воздух. — К-как? — растерянно бормочет Кацуки. Мысли путаются, как клубок ниток. — Я никогда не задумывался, как это происходит, но… Кацуки опускает взгляд на ладони, обтянутые красно-зелеными перчатками из очень плотной и твердой ткани. Несколько раз сгибает и разгибает пальцы. Как объяснить действие того, что, по сути, является частью его организма — как, например, его рука или нога? Никто никогда не задумывается над тем, какие мышцы напрягаются и расслабляются во время каждого шага. Или когда дышишь не вспоминаешь про работу легких. Все это происходит как-то само по себе. Точно так же и с причудами. Они — часть каждого человека, дополнительный «орган», если можно так сказать. — Ты же знаешь механизм моей причуды? — Изуку кивает. — Я могу выделять нитроглицерин на ладонях в нужном мне количестве… но это же, как бы, пот, и иногда руки сами потеют… — именно сейчас ладони жутко влажные и липкие от странного волнения, охватившего его всего из-за внимательного взгляда Изуку. Губы того еле заметно шевелятся, словно Изуку повторяет каждое услышанное слово. Кацуки на мгновение перестает видеть что-либо вокруг, перед глазами лишь два светло-розовых лепестка с темными корочками ранок. Сердце принимается биться сильнее, и пульс отдается в ушах ударами в висках. Кажется, будто к щекам приливает горячая кровь. «Кацуки, что, блять, что с тобой такое?» — мысленно рычит он. Такого никогда с ним раньше не бывало. В груди становится необыкновенно жарко, и на периферии сознания он понимает, что с ним происходит. То же самое Кацуки испытывал, когда трогал себя с мыслями об Изуку. Это постыдное воспоминание кипятком обжигает его. Голос резко повышается, и вслух он говорит: — Короче, если я хочу сделать большой взрыв, то я просто думаю об этом и представляю его! И все! Хрен знает, как это объяснить. Изуку, кажется, остается доволен таким смазанным ответом. Его брови хмурятся, а лоб расчерчивают тонкие темные нити морщинок. — Думаешь об этом, значит… Значит, ей нужно просто представить, каким должен быть предмет, то есть помнить его прошлое состояние… Не уверен, что она сможет… Его бормотание, которое трудно разобрать, раздражает Кацуки. — Ты чего там мямлишь, придурок? — цедит он, продолжая злиться на самого себя за неуместные мысли. — Не важно, — качает головой Изуку. — Это я так, сам с собой… Сколько хочешь за информацию? Кацуки не сразу понимает суть вопроса. Наклоняет голову на бок и щурится. — Чего?.. — Ну, какую сумму хочешь? Насколько я знаю, за любую полезную информацию принято платить. Или вы, герои, за просто так выбиваете ее? Подло… Кацуки молча смотрит на Изуку, чувствуя себя совершенно безмозглым идиотом. — Только пожалуйста, проси максимум шестизначную сумму. У меня сейчас… м-м, трудные времена, и с деньгами немного туго, поэтому… — Я не хочу денег, — резко перебивает его Кацуки. — Тогда что хочешь? Кацуки облизывает пересохшие губы. На лбу выступают мелкие капельки пота, скатываются по линии носа. «Что я хочу? — судорожно думает он, пытаясь ухватиться за ускользающие обрывки здравого рассудка. — А что я хочу именно сейчас?» Изуку ждет от него ответа, серьезно смотрит на него. «Что я хочу? Что я хочу? — глаза Кацуки скользят по лицу Изуку, пересекаясь с ним взглядом, он тут же жмурится. — Я очень хочу… — дыхание сбивается. — Да скажи уже, ты, тряпка!» — чуть не рычит он вслух. Кацуки делает глубокий вдох, открывает рот и выкрикивает самые странные и нелепые слова. Они срываются с кончика языка, повисают в воздухе удушающим газом: — Я хочу поцеловать тебя. Секундная тишина становится настоящей адской пыткой. Грызет душу и заставляет жалеть о своих словах. «Что ты несешь?..» — чуть не взвывает Кацуки, наблюдая за тем, как с лица Изуку исчезают все краски. Оно становится мертвенно бледным. Даже кажется, что его глаза посерели, а волосы приобрели болотный оттенок. И через мгновение веснушчатые щеки Изуку вспыхивают красным, румянец растекается по всему лицу, касаясь даже ушей и спускаясь к шее. — Ч-что?.. — хрипло переспрашивает Изуку, хотя он прекрасно слышал слова Кацуки и понял, о чем тот говорил. — Ничего! Я просто хочу… — сквозь зубы цедит Кацуки, в несколько решительных шагов сокращая расстояние между ними. Сказанного назад уже не вернешь. Он сжимает плечи Изуку и рывком притягивает его к себе. Губы Кацуки прижимаются к чужим, ощущают их нежную шероховатость и тепло. Последние крупицы рассудка покидают его голову, когда Изуку осторожно, как будто неуверенно отвечает на поцелуй.

***

«Он… сумасшедший?» Изуку широко распахивает глаза, когда Кацуки нежно и в то же время немного грубо целует его. Он видит перед собой опущенные веки, черные, мелко дрожащие нити ресниц. Потом Кацуки медленно открывает глаза, и они встречаются взглядами. Но лишь на короткое мгновение, веки вновь смыкаются, а сердце Изуку падает вниз, отчаянно застучав в области живота. «Я тоже, наверно, сумасшедший…» — по всем внутренностям растекается невероятно приятное тепло, обжигающе нежное. Его руки невольно поднимаются, сжимают обтянутые тканью водолазки плечи. Тело Кацуки вздрагивает от этого прикосновения, но он не отстраняется. Пальцами медленно, словно на пробу, скользит вверх и останавливается на шее, поглаживает полоски ткани бинтов. Мурашки бегут по всему телу, а ноги невольно подгибаются от новых приятных эмоций, рвущих на клочочки его душу. Изуку делает движение губами и углубляет поцелуй, перехватывая инициативу. «Каччан… еще…» Все тело невольно прижимается к чужому. В живот неприятно упирается пояс геройского костюма. Изуку чуть слышно пыхтит, но не отодвигается. В его волосах запутываются пальцы Кацуки, они то нежно гладят его, то с силой впиваются в затылок. Дрожь пробегает по всему телу, а руки скользят по шее, так и не решившись коснуться лица. Это совсем не те ощущения, что Изуку испытал, когда Химико целовала его, кусала. Тогда ему было мерзко, противно, тошнота подкатывала к горлу, а в легких кончался воздух. Сейчас же Изуку теряет голову от разноцветного калейдоскопа эмоций. «Пускай это никогда не заканчивается… — думает он, растворяясь в чувствах, как сахар в горячем напитке. — Вот бы стоять так вечно с Кацуки, вот бы…» Первым отстраняется Кацуки, тяжело дыша открытым ртом. В его глазах читается настоящее изумление, шок, к которому примешивается щепотка страха. Изуку отступает на шаг и сбрасывает с плеча его руку, которая до этого сжимала ткань одежды до глубоких вмятин и складок. Губы, чуть влажные и покрасневшие, словно горят огнем, сильно дрожат. — П-прости, я… — бормочет Кацуки, и кожа покрывается алыми пятнами. Глаза нервно бегают из стороны в сторону. «За что извиняешься, Каччан? Я… я рад!» — хочется выкрикнуть Изуку, но он судорожно проглатывает эти слова. Они кажутся ему глупыми, неправильными. Да, Кацуки не фальшивка, настоящий герой, которого он искал. Да, к нему тянется все его естество, словно он магнит, а Изуку крохотный гвоздик. Это все так, это все чистая правда, но… «Это неправильно, неправильно!» Изуку не может принять свои чувства. Он так и не смог до конца простить его, и сейчас в его сознании вновь вспыхивает яркое, неприятное воспоминание. «Лучше бы ты сдох тогда вместе со своей мамочкой…» Но эти слова перекрываются другими, про которые Изуку совсем позабыл. В тот день, когда Кацуки пришел его навестить, что он тогда еще сказал? Изуку опускает взгляд, смотрит на кроссовки. В горле комом встают подступающие слезы. Кацуки был первым, кто заставил его двигаться вперед, сделал морально сильнее. Слова его были ужасны, оскорбительны, но даже врач должен иногда сделать пациенту больно, чтобы вылечить его. Изуку воспитал Чизоме — он «подарил» ему смысл жизни, научил быть сильным и дал в руки оружие. Но без Кацуки ничего этого не было бы. И он бы непременно зачах, утонув в пучине отчаяния, не способный заставить себя подняться и сделать шаг навстречу новой жизни. Изуку все это понимает, благодарен ему, но неведомая внутренняя сила не дает ему выразить свои чувства. — Деку… — почти шепчет Кацуки, заставляя того словно очнуться ото сна. Изуку касается ладонью лба и трет его. Пытается вести себя как ни в чем не бывало. Натягивает улыбку, которая выглядит донельзя жалко и неестественно. — Спасибо за информацию, Каччан. Она была очень полезной. Изуку делает еще один шаг назад, чтобы уйти, но Кацуки резко хватает его за запястье, сжимая пальцами. — И это все? Ты… ты даже ничего не скажешь? «Я не смогу, Каччан… — мысленно шепчет Изуку. — Сейчас не смогу». А вслух ледяным тоном, от которого у него самого по спине пробегают холодные мурашки, произносит: — Нет, Каччан. Мне нечего тебе сказать. Он не знает, что лучше сказать — «пока» или «прощай», поэтому молча вырывает руку из пальцев Кацуки и быстрыми шагами идет к изгороди, обвитой колючей проволокой. Изуку чувствует взгляд, словно в нем хотят прожечь дыру. Но усилием воли он удерживает себя от того, чтобы оглянуться и вновь посмотреть на Кацуки. — Придурок! — несется ему злое вслед. — Чертов придурок! «Согласен, — горько усмехается Изуку. — Я тот еще придурок…»

***

Кацуки заваливается на кровать и несколько раз со злостью ударяет кулаком по подушке. Ему кажется, что Изуку просто играется с ним, издевается, зная о его чувствах. Почему он сразу не оттолкнул Кацуки, если равнодушен к нему? К чему были все эти недвусмысленные прикосновения, и вообще… Кацуки не помнил, как добрался до дома. Он был как в тумане, в голове — ни единой мысли. Кацуки судорожно выдыхает, отворачивается к стене и обнимает себя за плечи. Все тело липкое от пота, каждый миллиметр кожи чешется, но ни сил, ни желания встать и помыться нет. «Тебе нечего сказать мне… нечего…» — Кацуки прикрывает глаза. Изуку явно еще не простил его, да и с чего бы ему это делать? Хотя его слова о том, что он не фальшивка, заставили сердце биться сильнее. Значит, Изуку не ненавидит его. Он не считает его врагом. Тогда почему так поступил? Кацуки не понимает. Обида захлестывает его. Кацуки кривит губы, морщит нос. У него складывается ощущение, что Изуку держит его, как собаку, на поводке. И близко не подпускает, не дает заглянуть в его внутренний мир и понять. И в то же время не отпускает, словно привязывает к себе. Кацуки жмурится, с силой кусая губы, которые все еще хранят тепло Изуку. Он признается сам себе, что поцелуй был невероятно приятным. Хочется вновь и вновь, раз за разом его повторять, пока губы не сотрутся до крови. Но этот его поступок был бессмысленным. Он лишь больше разбередил чувства, сдерживаемые разумом. Но опускать руки Кацуки не намерен. Чтобы он, Кацуки Бакуго, и сдался — да никогда! Он сделает все, чтобы вернуть доверие Изуку, стать для него близким человеком. У Кацуки нет опыта в отношениях или в чем-то подобном. Но он понимает, что даже в нормальных условиях не так-то легко заполучить сердце другого. Что уж говорить о них с Изуку, если Кацуки наделал так много непростительных ошибок. Он кусает локти, но изменить прошлое нельзя, только в настоящем можно исправить все. И Кацуки исправит, он обещает. Кацуки резко поднимается, упершись руками в кровать. «Что я могу сделать для Деку, как герой?.. — размышляет он. — Нет, я не хочу становится крысой и передавать ему секреты. Да я их и нихрена не знаю! Защищать его? Звучит не так уж и плохо, но он и сам может за себя постоять… — он вспоминает, как Изуку противостоял ему в Тартаре. Даже без причуды тот заставил Кацуки попотеть. — Хреновая идея, меня бы на его месте выбесило это. Хотя… он же не я. Черт его знает, что у него там на уме!» Кацуки садится на кровати и подпирает кулаком подбородок. Он неотрывно смотрит на стену, но не видит ее, глядя как будто сквозь нее. «Он меня спрашивал про причуду… Зачем ему это надо? Не понимаю. Для кого же он узнавал? Неужели есть в этом мире тот, кто не умеет пользоваться причудой? Хрень какая… Надо будет обязательно спросить его в следующий раз. Может, встретимся когда-нибудь…» Знал бы Кацуки, где живет Изуку, сам нашел бы его. У него даже нет никаких идей, где того можно найти. Ходят слухи, что Убийца Героев сейчас в Хосю, и если Изуку с ним заодно, то вполне может находиться там же. Кацуки вздрагивает, когда чувствует вибрацию, волнами расходящуюся по полу из его рюкзака. Он встает и откапывает со дна телефон. Экран светится, и Кацуки с раздражением видит, что ему звонит Моясу. — Чего этой дуре от меня надо?.. — бормочет он, но решает ответить на звонок. Мало ли, вдруг что-то умное скажет. Пальцем проводит по зеленой линии и подносит телефон к уху. И тут же отдергивает руку из-за резкого крика: — Бакуго-кун, ты почему не отвечал на мои сообщения? Я тебе пишу-пишу… «Не видел я никаких сообщений», — он пожимает плечами. — А ты чего хотела? Только говори быстрее, я занят. «… мыслями о Деку». Из телефона доносится еле слышный вздох. — Хотела просто узнать, как у тебя дела. Ты со мной вообще не разговаривал после того, как выписался из больницы. В ее голосе звучат отчетливые нотки грусти, которые любого человека должны заставить почувствовать сильный укол вины. Только Кацуки глубоко плевать, грустно Моясу или весело. — Был занят, знаешь ли. — Чем? — Хм… не твоего ума дело. — Как грубо! — хмыкает Моясу. — Я, между прочим, волновалась за тебя. Как, кстати, работа в агентстве? — Откуда ты… Кацуки хмурится. Он ей не рассказывал о том, что собирается работать в геройском агентстве. Потом хлопает себя по лбу — ну конечно, его старуха вполне себе могла разболтать все. Они же с Моясу в хороших отношениях, уже видит ее своей невесткой. — Нормально. Моясу издает звук отдаленно напоминающий «угу». — А своего Мидорию встречал? Сердце Кацуки пропускает удар. Почему именно сейчас она спросила об этом? Моясу видела их? Вряд ли, что она будет делать на заброшенной станции? Да и если бы она следила за ним, герой это заметил бы. Он же профи, как-никак. Кацуки ничего не слышит, кроме еле различимого женского дыхания на том конце связи, Моясу терпеливо ждет ответ. Кацуки готов биться об заклад, что она улыбается, хитро и даже немного жестоко. Его пробирает холодная дрожь, он с шумом сглатывает. — Не-а. А... а почему я должен был его встретить? — как можно увереннее произносит Кацуки и нарочито громко фыркает в телефон. Он не обязан говорить ей правду, даже несмотря на их странный договор. Но Моясу словно читает его мысли, или же Кацуки просто не умеет врать. Она издает короткий смешок и шепчет сквозь смех: — Зачем же ты врешь своей девушке? Кацуки кусает губы, не понимая, где он прокололся. — Ты что за хрень несешь? Ничего я не вру. Да и с чего ты взяла… — Твой голос, — спокойно отвечает Моясу. — Ты нервничаешь. Это слышно. И еще ты слишком долго молчал после моего вопроса. Кацуки вздыхает, пытаясь успокоиться и взять себя в руки. Но это не помогает, потому что в следующее мгновение он взрывается: — А твое-то какое дело? Даже если и встретил Деку — тебе-то что? Так сильно волнует? — Волнует. Я же все-таки твоя девушка. Должна знать, с кем видится мой… благоверный, — усмехается она. От ее слов Кацуки чуть не выворачивает наизнанку. — Или ты хочешь прекратить действие нашей сделки? — Не хочу, — качает головой Кацуки. Хотя в душе давно хочется сбросить с себя эти оковы, словно тянущие его ко дну. Он бы давно это сделал, если бы не одно «но» — Кацуки не желает, чтобы за Изуку охотилась полиция, а как иначе защитить его он не знал. Теперь же у него в голове начинают зарождаться кое-какие мысли. — Но также не хочу, чтобы ты совала нос не в свои дела. Моясу некоторое время молчит, он тоже не издает ни звука. Легкий шорох, доносящийся из динамика телефона, нарушает тишину. Потом Моясу резко заговаривает, и ее голос обжигает льдом: — Я не сую нос не свое дело, Бакуго-кун. Просто хочу предупредить — если ты будешь продолжать видеться с ним, мне… придется нарушить обещание. И, только договорив это, она отключается. Кацуки продолжает сидеть, чуть приоткрыв рот и прижимать к уху экран телефона. Потом он медленно опускает руку. Смотрит на строку уведомлений и отмечает, что Моясу и правда ему писала. Не обманула. Прислала с десяток сообщений. Кацуки даже не хочет читать их. Он отбрасывает телефон в сторону, даже не выключив его. Не чувствует ничего, кроме злости и досады. — Сволочь… — сквозь зубы шипит Кацуки, сжимая кулаки. — Да за кого ты меня держишь, сука?.. Моясу считает, что может диктовать свои условия? За кого она его держит? Вот же дура — Кацуки плевать на нее и ее угрозы. Пусть хоть всем растреплет, что Изуку Мидория — злодей, бывший член якудза и сообщник Убийцы Героев. Пускай. Если она хотела его напугать, то у нее это хреново получилось. Кацуки уже решил, что будет делать. Кацуки не позволит никому — ни полиции, ни другим злодеям, ни героям — и пальцем коснуться Изуку, навредить ему. Но лишь настолько, насколько позволит это его собственное звание героя.