Воспоминания двоих

III

Она думает – миры захватывают сталью и кровью, безжалостными криками и беспомощными мольбами, и тогда, разрушенные, растерзанные жаждой власти презренной и эгоистичной, отданные на откуп чужому высокомерию и надменности, они умирают. Смерть подступает к Асгарду кроткой ночью, кроткой и ласковой, захмелевшей, одурманенной душистым вином и сладким медом. Смерть подступает к Асгарду с возвращением Локи. Мерцают факелы, освещающие бессчетные залы дворца, мерцают украшения асгардцев золотом и великолепием. Локи ступает по земле Царства Вечных бесшумно, осторожно. За ним лишь две высокие тени – из того мира, из которого он прибыл. Он приветствует мать свою легкой улыбкой, отца нареченного – легким кивком, брата одаривает лишь взглядом покойным, поверхностным. У него короткие волосы – короче, чем она помнит, и темно-зеленый взгляд. Его доспех отныне не сталь, но лед – лед тот отражается в том темном зеленом взгляде, но не тает, больше не тает никогда. Локи оглядывает когда-то свой дом, и бесстрастие в нем не исчезает, не растворяется запоздалым туманом. А затем он смотрит на нее – Джейн чувствует, как томительное ожидание, длящееся годами, наконец отступает и сгорает в ней, выжигая внутренности, оставляя от них лишь сухой пепел. Он смотрит на нее, и будто тысяча колоколов начинает свой давний звон. * Все должно было пройти, исчезнуть во времени, памятью осесть в прошлом, том самом прошлом, что она столь тщательно и тщетно пыталась оставить позади. Прошло пять лет с того момента, как она спускалась в темницу к тому, кто в высокомерии своем возомнил себя творцом миров, миров, что должны были соответствовать его собственным идеалистическим лекалам и ничьим другим. Пять лет с того дня, как она, растерянная и отчего-то несчастная чуть больше, чем обычно, стояла перед ним, огражденная от него лишь тонкой завесой прозрачной магии. Прошло пять лет с того дня, как он сбежал. Два года пустых поисков. И три года, как из Йотунхейма пришла весть – законный наследник, утерянный в веках, наконец взошел на престол. Все это время в Асгарде, притихшем, присмиревшем, ждали черных вестей – Йотунхейм, самый низший из Девяти Миров, был в запустении после гибели последнего из своих царей, но прежде, столетия и тысячелетия назад, этот мир питался жестокостью и кровью своих врагов, насыщался нескончаемыми войнами. Прежде дни этого царства были озарены могуществом, и все могло вернуться на круги своя с приходом нового правителя. Правителя, что развязывал войны без долгих раздумий и разорял миры по одному лишь желанию и велению своего окаменевшего сердца. Все это время Джейн жила в высшем из миров, сперва гостьей, чуть отчужденной и чуть не признаваемой другими, затем – невестой. Ее дни были заполнены изучениями, книгами и прогулками до самой кромки царства, его водопадов и могучих, дремучих лесов – и обратно. Ее дни были заполнены душной влюбленностью Тора, его настойчивостью и собственными сомнениями. Ее сомнения были выкрашены в серый, блеклый и тщедушный, и они, все они до единого были заключены в мыслях о Локи. Она так и не сказала Тору о том, что ее воспоминания не восстановились, не до конца. Сперва она не хотела признаваться в этом даже самой себе. Все пройдет, уверяла она себя, когда Тор пытался обнять ее, но все, что она видела перед собой, это скопление уязвимости, гнева и едва зародившейся, едва пробивающейся мягкости, все то, что представлял для нее его младший брат. Под осторожными прикосновениями Тора, ласковыми и многочисленными, она находила холод и сталь, а в его взгляде – невыносимую зелень. Все пройдет, говорила она себе, потому что иначе быть не могло. Но ничего не проходило. Растерянность сменилась апатией – Джейн более не знала, чего ей ожидать и о чем мечтать. Последняя принадлежавшая ей мечта раскрошила ее саму до мелких камней и песка, того самого песка, что взрастил ее годы назад в своих жарких объятиях, и отныне Джейн жила так, как могла, и делала то, что от нее ожидали. В Асгарде ожидали ее свадьбы с Тором – необычный союз человека и бессмертного как предзнаменование перемен. Тор ожидал той свадьбы как чего-то неизбежного и благословленного судьбой, и он не желал отпускать ее, оставлять ее. На Земле Джейн ожидали лишь призраки прошлого да Эрик с Дарси. Эрик, должно быть, уже перебрался в Канаду, к сестре, он ведь так хотел спокойствия и тепла, а Дарси, всегда ветреная и всегда все понимающая Дарси, уже давно отпустила Джейн – Джейн не за чем было возвращаться. Она осталась. Их свадьба должна была состояться с коронацией Тора – коронация была отложена из-за вестей из Йотунхейма. Но шли месяцы, годы, и ничего не происходило, и дата была назначена, и когда дата все же была назначена, и оглашена, и весть о том облетела все миры священного Иггдрасиль, Локи впервые со своего побега ступил на землю Асгарда. Джейн хотела бы, чтобы все прошло, чтобы она не помнила о том, как громко стучало ее сердце тогда, в их единственную настоящую встречу. Так громко, что Локи, наверное, несмотря на невозможность этого, мог его услышать. Ее сердце было умнее и мудрее самой Джейн, и уже тогда оно знало – его. Не зная, оно знало его, его пустоту и его безысходность, бьющуюся где-то за грудиной, ту безысходность, что была знакома этому угасающему, стремительно стареющему сердцу, словно своя собственная. Мне было скучно, сказал он тогда, и странная, почти болезненная обида заныла где-то над тем знающим сердцем. Это все искусственное, тоскливо думала Джейн, упрекала себя Джейн за мимолетность того болезненного и острого. Настоящее было перед ней, ожидало ее где-то в недалеком будущем – только руку протяни. И она почти убедила себя – пусть те воспоминания теперь не были полностью ее, путь они были безвозвратно истерзаны, изуродованы, это не имело значения. Еще не поздно создать новые – вместе с Тором. Она почти поверила в это. Она так хотела поверить в это. А потом он снова появился в ее жизни. И вот он восседает вместе с ними за одним столом, наполненным яствами, и он уже царь, и он немного другой и до неправильности тот же. Я пришел, чтобы заключить мир, провозглашает он, поднимая золотой кубок – свет от факелов отражается во льде его брони причудливыми страшными узорами, и лицо его, стылое и темное, разрезает широкая улыбка. Никто не хочет войны с Йотунхеймом – Один не сводит недоверчивого взгляда со младшего из своих сыновей, но поднимает наполненный до краев кубок в ответном согласном жесте и чуть кивает своему незваному, нежеланному гостю. Никто не хочет войны с Йотунхеймом – Тор восседает подле нее по левую руку, и он угрюм и молчалив, и ладонь его, горячая и неуклюжая, неизменно обнимает ее запястье. Речи Локи льются сизой искренностью, и взгляд его, лишенный любых намеков на правдивое, голубое, неизменно прикован к Джейн. Он охотно делит с ними торжественную трапезу, а после, по пришествии беспробудной ночи, удаляется в когда-то безраздельно принадлежавшие ему, а отныне пустующие покои. Его взгляд спокоен и задумчив, и Джейн чувствует – что-то гнетущее и наступающее грозами и туманами в нем или же в них обоих. Все смывает та ночь – и ее разочарования, и ее необъяснимую, непонятую и непринятую ею тоску. Ночь смиренна и тиха, а вот утро… Поутру он требует – Асгард или она. * Он просто хочет развязать войну, ярится Тор, и они, столпившиеся вокруг них, все они, асы и асиньи, стремящиеся найти выход из этого нескончаемого лабиринта и глазеющие, не перестающие глазеть на нее, словно бы пытающиеся осознать, что в ней такого, что с ней не так, соглашаются. Никто не хочет войны с Йотунхеймом, но как обойти ее стороной, как не быть погубленным ее учащенным дыханием, если сам царь ставит невыполнимое в своей неприемлемости условие – выдать ему нареченную асгардского принца. Тор думает – это очередная из его шуток, одна из тех, что приносит с собой лишь безысходность и смерть, но Джейн знает, чувствует – все сложнее. Ее руки мелко дрожат, когда она думает о его словах, когда она вспоминает его угрозы – отдайте мне смертную, и я оставлю ваш мир в покое. Отдайте мне ее… Если же нет, войны не миновать. Она знает, помнит, и воспоминания о том, настоящие и нет, срастаются, сливаются друг с другом, и становится не разобрать, где начинается одно, и заканчивается другое – беспорядки на дорогах, обрушившиеся высотки, искореженный асфальт. Крики раненых. Пыль, поднявшаяся столбом от завалов. Несколько лет назад он уже хотел уничтожить ее мир. Он уже отказался от собственного мира, и Джейн не имеет ни малейшего представления, что может помешать ему попытаться разрушить и его. Она почти сбежала – от этих обжигающих и незримо обвиняющих взглядов, и от Тора, не желающего отпускать ее от себя ни на шаг, тоже. Она знает – он беспокоится, и беспокойство то морщинами изрезает его лоб, угрюмой складкой ложится у рта, но Джейн уверена – Локи отдал им на размышление сутки, и он не причинит им вреда до их исхода. И вот она стоит на одном из западных балконов дворца – закат расцветает красными дикими цветами на крышах домов. Морозный ветер без жалости и сожалений леденит ее кожу, ее мысли, и внезапно он, этот морозный и ненастный ветер сменяется прикосновениями – неуклонными и согревающими, и Джейн знает эти прикосновения, помнит эти прикосновения и пытается выбраться из кольцом обнявших ее тяжелых рук. Локи лишь ближе привлекает ее к себе и шепчет едва слышно, прикасаясь тем горячим шепотом к ее виску: – Нет, постой так немного. И она, усмиренная и почти убаюканная этим голосом, замирает и утихает, как этот ветер не утихнет, наверное, уже никогда. Его объятия вскрывают так и не зажившие порезы, порезы, что она нанесла самой себе в неисчислимых неаккуратных попытках отделить искусственность от реальности. Они так сильно болят, эти никогда не заживающие порезы, что Джейн хочется плакать, так, как она когда-то умела. – Из моего дворца тоже открывается прекрасный вид, – также негромко произносит он, ни на мгновение не выпуская ее из своих объятий. – Холодный, но прекрасный. Тебе бы понравилось, Джейн. Насколько он изучил ее, что отныне она для него как на ладони. Насколько хорошо он знает ее, что может сказать наверняка, что ей понравится, а что нет. Насколько он действительно нуждается в ней, что смеет требовать ее себе и объявлять войну в случае отказа. Джейн не в силах бороться с мыслью о том, что Локи из ее фальшивых воспоминаний сделал бы все точно также. – Ты хочешь забрать меня в свой мир, – отвечает она, говоря о Йотунхейме, однако имея в виду его самого. – Но там нет ничего, кроме снега, и льда, и пустоты. – Это не так, – возражает он, и руки его лишь плотнее смыкаются на ней. – Там есть все, что тебе необходимо. Все, что бы ты ни пожелала. Ее раздумья лишь приходящие и уходящие морские волны, бесцельные и непреодолимые. Не каждый день развязывают войны из-за женщины, и она, наверное, должна быть польщена или хотя бы взбудоражена одной лишь идеей об этом, только вот Джейн знает наверняка – все это не более чем предлог для утоления жажды его амбиций. Он ждет терпеливо, не перебивая ее молчания, но когда она так и не отвечает, разворачивает ее к себе мягко, но настойчиво, не требуя для себя ничего, кроме этой небольшой покорности. – Думаешь, асгардцы будут готовы погибать за тебя? Думаешь, Один позволит своему миру подвергнуться угрозе из-за смертной, если конфликта так легко избежать? Его голос звучит чуть жестче, чем прежде, и она знает – он взывает к ее разуму. Но даже эта жесткость пропадает, утихает в последующих его словах: – Думаешь, это было ненастоящим? Если бы это – все это – было ненастоящим, ты бы не провела в растерянности все эти годы, вспоминая то, что никогда не происходило. Но это происходило – с ней или с ними обоими. Его боль и его пустота. Джейн терзала себя годами, гадая, могла ли быть иллюзией та пустота, что он отдавал ей в тех воспоминаниях. И если она была ненастоящей, та добровольно отданная им пустота, то почему так мучительно тяжело было от нее избавляться все это время. – Я прожил в твоих воспоминаниях целую жизнь. Его пальцы дотрагиваются до ее лица, и взгляд его, не отпускающий ее взгляд, отчего-то становится тяжелым и душным. Джейн оглядывается в своих воспоминаниях, и она видит – он там, смутной тенью притаившийся в зелени деревьев, практически невидимый и неосязаемый. Теперь он там всегда. Выбор за тобой, Джейн. * Она думает о мире, покрытом льдом и снегом, как насмешка всем тем теплым и залитым светом мирам, что когда-либо существовали во Вселенной. О том, каким Локи был в ее воспоминаниях, что оказались насквозь фальшивыми, что со временем должны были оставить ее в покое, но так и не покинули ее измученный разум – не до конца. Она думает о том, каким он, Локи, мог бы быть, мог бы стать, будь все то, что никогда не происходило, реальным, и о том, могло ли стать реальным то, что никогда не происходило, если достаточно сильно этого захотеть. Выбор за тобой, Джейн, говорит он. И она его делает.