Гориясно

Преподобный Калеб Андертон закончил проводить утреннюю службу. Он обреченно посматривал на выход из приходской церкви, доставшейся ему в наследство от отца-священника и по счастливой случайности великомученика. Он, слушая беспокойство пожилой женщины о том, что единственная в семье кормилица — корова Мисселина — перестала давать молоко из-за пропущенной неделю назад вечерней службы, сетовал на то, что не успел покинуть святую святых до того, как к нему выстроится очередь из грешников и рабов божьих. Оставленные на столе часы показывали время обеда. Калеб пообещал, что корова непременно даст молоко, если простоять весь вечер на коленях перед иконами, и расплылся в блаженной улыбке — он вспомнил об отложенном куске вишневого пирога в своей церковной комнате. Пожилая женщина загляделась на его блаженную улыбку и, вдохновленная, покинула церковь с мыслью о грядущем тяжелом вечере. Калеб был священником церкви в деревушке, расположенной в двух днях пути от столицы. В общем и целом он был доволен жизнью: он имел семейное дело, число прихожан увеличивалось (с юга доносились слухи о том, что в конце этого года появится антихрист), уважение жителей деревни и постоянная прибыль (что вытекало из пункта про прихожан). Деньги благополучно откладывались на осуществление мечты — постройку небольшой колокольни. Работа особого труда не вызывала — утром прочитать текст по бумажке, вечером прочитать, вином из запасов угостить да в воде святой умыться самому. Отец в детстве утверждал, что у Калеба не было амбиций — как же так, он не хочет отправиться в столицу и уйти в патриархи (все амбиции их небольшой семьи из двух человек забрал, судя по всему, отец, ушедший в монахи, чтобы добиться продвижения по службе, и впоследствии заваленный камнями в горах во время молитвы). Калеб же смотрел на семейное дело более приземленно и понимал, что лучше синица в руках, чем журавль в небе (тем более тогда, когда синица приносит неплохой доход, которому не ведется учет да все держится на честном слове). Калеб посмотрел на выход из церкви и почувствовал пробежавшийся по спине холодок — чувство, которое не покидало его на протяжении всей утренней службы. Такое с ним случалось ровно два раза в жизни: когда он увидел черта, ворующего яблоки у соседей (тот отдал ему половину добычи, взяв с Калеба слово, что он не донесет на него), и демона, валяющегося вдрызг пьяным на перекрестке и жалующегося на то, что контракты никто заключать с ним не хочет, потому что он «рожей не вышел» (Калеб присмотрелся тогда и решил, что да, действительно «не вышел»). Так что сейчас он примерно понимал — в храм божий пожаловала нечистая сила. Преподобный, поправив стоячий воротник черной сутаны с белой колораткой, животворящий крест на груди и взъерошив светлую челку, вышел из церкви, стоящей на севере небольшой деревни. Всмотрелся в редеющую толпу прихожан, пытаясь выяснить, в ком из них спряталась нечисть. Нечисть явилась в виде молодого кучерявого парня — примерно его ровесника — с восторгом рассматривающего стоящий на верхушке купола крест. Тот выглядел как обычный деревенский парень — белая подвязанная рубашка, темно-коричневые штаны из легкой ткани да ботинки из новенькой кожи. Но стоило Калебу встретиться с ним взглядом, его пробил ледяной пот (во-первых, демон был симпатичным, во-вторых, это был демон, который, похоже, не пальцем деланный, раз стоит на святой зем… Калеб вспомнил, что не освещал святую землю, так что та не была таковой — кроме церкви естественно). Он крепче сжал в руке крест и хотел уже направиться к нему, чтобы отправить демона восвояси, как тот пошел к нему навстречу, заставляя Калеба напрячься. Демон, близко подойдя, вытянулся по струнке. — Месье священник! А я к вам! — широко улыбаясь, заявил он и развел руки в стороны в дружественном (хотя кто знает) жесте. Калеб принялся вспоминать, покаялся ли он в распитии алкоголя на рабочем месте и в том, успел ли замолить грехи о субботнем прелюбодеянии — да, все было отпущено самим господом богом перед началом службы. Отпущено-то было, а вот вопросы о появлении демона на пороге его обожаемой церкви только сильнее ухватились за сутану. — Чем могу помочь? — поинтересовался Калеб, рассматривая светящееся лицо демона, излучающего поистине мирское спокойствие и радость. Калеб пришел к выводу, что нужно экономнее обращаться с запасами вина, потому что — вот, мерещится всякое. — Тут такое дело, месье священник, — сказал демон и сразу как-то стушевался, становясь маленьким, как тыквенное семечко; он сложил указательные пальцы и, постукивая ими, неуверенно произнес: — Мне бы в рай попасть. Калеб выслушал просьбу с каменным выражением лица, скрывая за ним шок пополам с недоумением. В его жизни происходили странные вещи — в детстве ему вместе с друзьями пришлось убегать от курицы, в которую по ошибке вселилась демонесса; один из друзей умер — умер от падения со скалы, потому что смотреть нужно было под ноги, а не оглядываться на курицу, но сути это не меняло. Панихиду по нему проводили всей деревней. — Устроите? — уточнил демон, поглядывая на священника из-под опущенных пушистых ресниц. Преподобный постоял, помолчал, делая вид, будто раздумывает над тем, готов ли он снизойти до просителя. На самом же деле он пытался придумать, как от него избавиться быстро и безболезненно — все же у него были дела поинтереснее, чем помогать всяким демонам — например, натирать кресты святой водой. — Месье священник? — Я помогу тебе, заблудшая душа, — величественно произнес он (чем больше он использовал в речи красивых и высокопарных слов, тем большим доверием к нему проникались) и обернулся на церковь. — Пройдем в храм божий, чтобы я отпустил тебе все грехи. Душа твоя, которая очистится и будет такой же светлой, как и лучи солнца на заре, отправится к царственным воротам рая. — Ага, щас, так я и побежал, — совершенно по-человечески надулся демон. — Что-то мне подсказывает, месье священник, что вы хотите меня самым наглым образом наебать. — Боже упаси, — ужаснулся Калеб и перекрестился, думая о том, что для полного счастья ему не хватало проницательного отродья. — Мои рассказывали, что если я зайду в церковь, то сгорю. И моя душа отправится не к воротам рая, а к хренам собачьим. А у меня, вообще-то, планы на жизнь. У Калеба тоже были планы на жизнь: колокольня, любовь деревенских, балующих его подношениями, деньги и беззаботное существование. В нее не входила нечисть, желающая подняться по лестнице на облака. Калеб тяжело вздохнул. На улице стояла духота, как перед грозой. Небо занесло тучами, отчего даже последний луч солнца скрылся в необъятное серой массе. А демон стоял, выжидательно глядел на него, будто Калеб был ему должен. — Преподобный Андертон, — подошел к нему пожилой мужчина в подвязанной холщовой рубахе; обычный трудяга, которых в деревне полно (Калеб особенно уважал таких — работали с утра до вечера, в дела насущные не вдавались, вопросами вечными не задавались, зато тащили ему на стол угощения и помогали во всем, в чем бы он не попросил). Кто-то скажет, что преподобный Андертон паразитировал на чистых душах. Андертон же заявит, что он попросту не хочет никого обижать — потому что нельзя обидеть доброго человека большим, чем отказаться принимать его подарки. — Преподобный Андертон, — повторил мужчина, — у вас проблемы? — и приподнял в недовольстве усы, глядя на улыбающегося подозрительного паренька, которого не видел раньше. — Спасибо за заботу, Февроний, все в порядке, — произнес Калеб, перекрещивая мужчину. Тот поклонился преподобному и, продолжая недоверчиво смотреть на незнакомца, отправился к забору, но так и не вышел за его пределы, явно что-то подозревая. — Ты пугаешь этих добрых людей, — покачал головой Калеб; он мог бы в назидание потрясти пальцем, но опасался, что демон может его откусить — всякое бывало. Отец рассказывал, что сестру друга отца его отца троюродного брата съела гусыня; Калеб сомневался в правдивости данной истории, но береженого, как говорится, бог бережет… — А меня пугает возможность сгореть заживо, — заявил демон и выглянул из-за спины Калеба, чтобы посмотреть на убранство церкви. — Эх, а там так красиво… все эти картины, костры… у нас только котлы на каждом углу, даже скучно. Из украшений вилы на стенах и кнуты, хотя считаемся прогрессивным районом ада. — Это не картины, а иконы, дуре… — Калеб откашлялся, — падшая душа, — поправил он сам себя, пытаясь понять, что неуч имел в виду под кострами и под прогрессивностью. Калеб еще раз рассмотрел его, казавшегося слишком беззаботным и простодушным для кого-то, кто прибыл из самого сердца ада. — Ого-о! — восхищенно завопил демон и захлопал в ладоши, чем вызвал удивление у собравшихся на лавочке перед церковью старушек. — Ты можешь рассмотреть их ближе, если пересечешь порог храма божьего, — предложил Калеб. Демон прикусил губу, как будто боролся с искушением. Калеб воспылал. — В основном в нашей скромной церкви представлены живописные иконы. Рисованием занимаются добровольцы, желающие приобщиться к искусству и богу. Но по-настоящему мы гордимся иконой Иисуса Христа, выложенной мозаикой. Несколько кусочков материалов, которые отличаются по цвету, прикреплены к поверхности иконы и являют светлый лик спасителя. Демон мечтательно вздохнул; его ярко-зеленые глаза (выдающие его суть) заблестели, на щеках появились ямочки. Калеб, уверенный в том, что вечернее опьянение не могло повлиять на видение мира, подумал о том, что демон использовал демонические чары, чтобы очаровать его. Но все же… все же в таком случае Калеб бы почувствовал опасность — крест на его груди засветился бы праведным светом. — Нет, не пойду, — справился демон с искушением в лице Иисуса Христа, уверенно выпячивая подбородок. — Сначала отправьте меня в рай. — Я не могу вознести твою падшую душу на небеса, пока ты не пройдешь крещение. Калеб, к своему стыду, не врал. Даже если бы он захотел (а он не хотел), он в любом случае не мог бы отправить его в объятия ангелов и херувимов, потому что тот просто-напросто не прошел бы фэйс-контроль через врата. Те бы издали противный писк и замигали красным, собирая вокруг себя армию ангелов с изгоняющими нечистоты лирами в руках. — Крещение? Это когда крестят? — Калеб медленно кивнул. — Тогда проводите, я готов, — снова улыбнулся демон. Поднявшийся ветер заиграл в его кучерявых волосах, напоминающих шерсть барашков. — Я слышал, что нужно ведро и грязная вода для этого. — Святая. Святая вода, идио… падшая душа. Провести святое таинство я могу только в стенах храма божьего, — сказал Калеб, подумывая о том, чтобы не мучаться и изгнать демона самому, но… для этого следовало запастись святой водой и кадилом, которые находились в церкви. Оставлять адское отродье, с любопытством смотрящее на пролетающую бабочку, среди жителей деревни — не позволяла, чтоб ее, совесть. И наличие сана, которого могли лишить, если на территории его церкви нечисть решит устроить кровопролитие. Преподобный Калеб всегда думал о своих прихожанах. — Черт, — выругался демон, разочарованно топая ногой. — Не произноси имя черта на святой земле, — произнес Калеб, жестом показывая старушкам на лавочке, что у него все под контролем. Демон постучал ногой по земле, поднимая пыль, после чего вздохнул — глубоко, так, будто собирался нырнуть под землю — и выдохнул. Подошел к старушкам на лавочке (Калеб подумал, что те сейчас отправятся на тот свет, который был ближе, чем они предполагали). — Я вам не помешаю? — поинтересовался демон. — Что ты, что ты, милок, садись, — произнесла старушка. — Спасибо большое. — Демон плюхнулся на край, ставя локти на колени и опираясь на них подбородком. Калеб, признаться, был растерян. Демон мало того, что в рай попасть хотел, так еще и вел себя так, словно он не демон вовсе, а тупоголовый дурак с хорошими манерами и каким-то странным чис... чис… чистым сердцем. — Они совсем в аду головой поехали? — пробормотал Калеб. Калеб никогда особо не грустил о потери отца. Он вообще относился к таким вещам практично. Ну сдох и сдох, что уж тут поделать. Но сейчас ему бы не помешало услышать совет старого пьянчуги, на сороковом году жизни нашедшем в своей темной душе бога. Бога он находил долго, точно так же, как его после камнепада находили коллеги по службе. Пока Калеб раздумывал над своей проблемой, исчадье ада умудрилось найти со старушками общий язык и обсудить рецепт шарлотки. Старушки через некоторое время поднялись, попрощались с демоном и отправились к выходу. — Хороший мальчик, да? — сказала одна другой. — Пусть господь бережет его, — сказала вторая. «Во славу Сатане, если только», — хотел сказать Калеб, но тактично промолчал. Делать нечего — направился к демону, который, откинувшись на лавку, жевал травинку. — Месье священник! — Преподобный, — поправил Калеб, садясь с нечистью рядом. — Вы придумали, как меня покрестить? — Я же сказал, что крестить могу только в храме, — устало ответил Калеб; на самом деле он мог сделать это и в любом водоеме, но вставать с лавки, на которой он чувствовал себя комфортно, не желал совершенно. И ничего, что в компании демона сидит, мало ли на земле странностей. Так они и сидели какое-то время перед церковью — исчадье ада и луч света божьего. А потом начался дождь. — Это… это что? Это что такое? — испуганно произнес демон, таращась на свои пальцы, на которые упали капли. Лицо у него было такое, будто это не вода холодная на него упала, а кислота. Огонек в темно-серых глазах Калеба мерзопакостно заискрился. — Это святые слезы господа нашего бога, которые проливаются в столетие за людские грехи. Если его капли попадут на тебя, то твоя падшая душа будет переживать самый страшный кошмар до тех пор, пока не погаснет солнце. — Буду смотреть на то, как вырубают лес?! — Два леса! — О, сатана! — Скорее беги в храм, падший демон! Калеб пакостливо наблюдал за тем, как демон, прикрывая голову руками, уносился в церковь и скрывался под ее навесом. Калеб улыбнулся — вот был демон, а вот нет демона. И все же хороша его работа… нет, не так. Калеб видел в священном сане свое призвание. Спасал мир от нечисти и искоренял нечисть в душах других, не забывая отмаливать свою (очень, кстати, удобно, почти как безлимитная карточка на технологичных небесах). Калеб любовался своей церковью, которую строили под его чутким руководством все жители деревни — и старый, и малый. Вот так беда — у трудолюбивого преподобного прихватило спину, потому что он всю ночь молил бога о спасении грешных душ — так что сил на то, чтобы лично заняться перестройкой, не хватило. Калеб был восхищен — лучше бы он сам церковь не перестроил. Его церковь не была большой — в ней находился один этаж, но при этом крыша имела высокий свод, на котором изображались значимые моменты из жизни Иисуса Христа (его рождение, крещение, смерть и воскрешение, расположенные на четырех сторонах света). Алтарь — место таинственного пребывания бога — находился на небольшом постаменте, к которому вели открываемые царские ворота (открываться они должны были диаконами, но их Калеб на дух не переваривал, поэтому все делал сам), за которыми, на горном месте, преподобный находился большую часть службы и думал о всяком. Наружные стены храма украшались крестами, на створках у окон изображались вырезанные из дерева распятья, купол был выполнен просто и со вкусом — на верхушке стоял крест. Церковь отделялась невысоким деревянным забором от бренного мира. Калеб любовался церковью, которая начала гореть. Церковь вспыхнула, как сухая солома — огонь побежал по створкам, по оконным рамам. Языки пламени оплели порожек, перенеслись на крышу и купол. Вышедший из церкви живой демон был шокирован не меньше раскрывшего рот преподобного. Калеб не помнил, что происходило дальше. Для него реальность стала туманом, небо — дегтем, а воздух — серой, будто он не на сгорающую церковь смотрел, а ловил жесткий трип от растущей на заднем дворе травы. Жители деревни носились с ведрами, полными воды, хватались за голову, обжигали руки и бороды. Демон носился с ними, принимая участие в тушении и спасая от обрушившейся балки соседскую кошку, которую передал в руки беспокойным хозяевам. Церковь спасали всей деревней, спасали, спасали, да не выспасали. — Что ты сделал? — спросил преподобный тогда, когда от церкви осталось только воспоминание, жители деревни разошлись, проливая слезы, а демон, сидящий на лавке и смотрящий в никуда, представлял из себя всемирный памятник скорби. — Я ничего не делал, месье преподобный, — произнес демон, поджимая губы. — Я не знаю, что произошло. Калеб моргнул и понял: на деревню опустился вечер. Вечер опустился и на душу преподобного. В ней было темно, сыро и пусто. Ему понадобилось еще немного времени, чтобы прийти в себя — не каждый день встречаешь демона, который, войдя в церковь, сжигает церковь, а не поджигается сам. — Ты проклятый? — поинтересовался Калеб. — Обижаете! Конечно, — кивнул демон, тряся кудряшками. — Мы все после совершеннолетия проходим обряд проклятия. — Оно и видно, идиот, — произнес Калеб, слишком уставший для того, чтобы следить за базаром. — Какого черта ты заявился сюда? Демон, надо сказать, немножко охренел. — Так я это… в рай. — Я отправлю тебя в ад прямо сейчас, — пригрозил Калеб, доставая крест. — Нет, только не туда! — демон в ужасе подскочил с лавки и подбежал к преподобному. — Моя мама не знает, что я из дома сбежал. Если узнает, то прибьет меня. — Не прибьет она, прибью я! — в сердцах произнес Калеб, тыча пальцем в обломки. — Посмотри на это! Калеб старался мыслить разумно, но… но… церковь, его детище, его гордость была сожжена на его глазах! — Месье преподобный, давайте договоримся, — произнес демон и вцепился в руку преподобного; заглянул молящими глазами в глаза Калеба, в которых полыхала ненависть и желание убивать (демон по природе своей это чувствовал). — Я вам церковь, вы мне крещение. Калеб выхватил руку из цепкой хватки и зашагал из стороны в сторону, терзаемый сомнениями. — Заключим договор, все по-честному, — продолжал демон. Калебу не прельщала перспектива заключать договор с демоном, но… что ему оставалось-то? Дело всей его жизни, все его мечты и грезы в одночастье превратились в пепел (в пепел превратились и запасы вина, хранимые в церкви, и деньги, откладываемые на балагурства, и даже задний участок с чудо-травой). Решение Калеб принял быстро, но ради приличия поломался минут десять. — Восстановишь церковь со всем, что в ней было. — Даже Христа и Иисуса с мозаикой восстановлю, — закивал обрадовавшийся демон. — Да, это самое главное, — сказал Калеб, вспоминая про вишневый пирог, который тоже отправился в лапы языков пламени; сегодняшний день был худшим в его жизни. — Тогда, — демон вытащил из воздуха белый листок — договор, в левом углу которого были изображены рога сатаны, в правом — сердечки, явно нарисованные. — Вот, — демон протянул договор преподобному. — Чем подписывать? Кровью? — спросил Калеб, думая, у кого из деревенских можно взять нож, чтобы те не подумали, что преподобной собирается лично отдать душу в руки богу после случившегося несчастья. — Мы же не варвары, — надулся демон. — Чернилами. — Чернилами, — потерянно повторил Калеб. — Черт, и за что мне все это. — Не произносите имя черта на святой земле. Калеб злобно глянул на демона. Тот испуганно потупил глаза и стушевался. Выходя за ворота сожженной церкви, Калеб пришел к выводу, что из всех демонов ада ему достался самый бесноватый.