Law of Reciprocity // Принцип взаимности

Она не собиралась наблюдать за тем, как он трахает Панси Паркинсон. Она определенно не собиралась наблюдать за этим так долго. Каменная кладка стены отзывалась болью в ее спине — острые выступы и неровности жалили ее сквозь свитер, ударяли двигающиеся локти, но эти неудобства были почти терпимы, почти тут же забыты по сравнению с нарастающим напряжением от ее движений между ног. Гермиона сунула костяшки пальцев в рот и прикусила их, разрываясь одновременно между чувством вины и охватившим все ее естество отвратительным возбуждением. Другая ее рука была засунута в трусики, пальцы яростно кружили по клитору. Она никогда прежде не была настолько возбуждена. Гермиона ненавидела себя за это. И еще больше ненавидела тот факт, что именно Драко Малфой оказался причиной, по которой она забилась в этот альков и, глотая стоны, пыталась подарить себе хоть некоторое облегчение. После ужина она направлялась в подземелья, чтобы собственноручно положить на стол Снейпу свиток с домашним заданием. Усилия были заранее обречены на провал — Снейп никогда не награждал гриффиндорцев дополнительными баллами или похвалой — но, черт возьми, она бы не была Гермионой Грейнджер, если бы не попробовала. Она рассчитывала, что подземелья в этот час будут безлюдны. А вместо этого наткнулась на упрямый взгляд серых малфоевских глаз, посланный ей через плечо Паркинсон. Он глядел прямо на Гермиону и набирал скорость, вколачиваясь в стонущую Панси, чьи лодыжки цеплялись за его плечи с такой силой, словно от этого зависела ее драгоценная жизнь. Паркинсон казалась слишком увлеченной процессом, чтобы заметить невольный вздох, сорвавшийся с губ Гермионы, или, быть может, не расслышала его за чередой влажных шлепок-шлепок-шлепок плоти о плоть, но Гермиона не осталась, чтобы выяснить это. Она развернулась и унеслась прочь. Она не могла точно вспомнить, сколько простояла там — словно целую вечность — а Малфой... Малфой и глазом не моргнул. Прошло две недели с того вечера. Она никогда целенаправленно не выслеживала Малфоя, но избегать его оказалось довольно тяжелой задачей. Хотя бы потому, что они посещали одни и те же занятия. Гермиона умышленно пропустила несколько уроков, чтобы не столкнуться с его ухмылкой. Мысль о том, что при одном взгляде на него ее лицо зальется краской, была унизительна. Она сослалась на плохое самочувствие, как трусиха, а в следующие дни любое перемещение по замку стало крестовым походом на цыпочках. Ее грудь вздымалась, и Гермиона прикусила губу, изо всех сил стараясь удержать глубокий стон наслаждения — она была почти на грани... И словно сходила с ума — пряталась в тени, мастурбируя на одного из самых гнусных людей, которых имела неудовольствие встретить, вместо того, чтобы спокойно закончить патрулирование коридоров. И ведь она сдалась, пряталась в крошечном алькове, освещаемая лишь тусклым лунным светом, пробивавшимся из-под тяжелого гобелена внушительных размеров, который скрывал ее от темного, пустынного холла. Отчаяние довело ее. Она варилась в мыслях о нем всю неделю без возможности уединиться в спальне и сейчас уступила своему желанию. Только единожды. Все уже спали. Гермиона пообещала себе, обводя клитор кругами, что просто снимет напряжение и покончит с этим. Она была одна в этой части замка в такое время, никто больше не патрулировал подземелья... Раздался какой-то звук, и гермионины вмиг похолодевшие влажные пальцы тут же замерли, а легкие мучительно сжались в попытке не выпустить ни единого вздоха, несмотря на бешено колотящееся сердце. — Кто здесь? — спросил чей-то голос. И она знала, чей. Тусклый свет палочки коснулся края гобелена. Гермиона сглотнула комок в горле, сжимая губы до боли и впуская воздух в легкие такими крошечными вдохами, что у нее закружилась голова. Она могла бы выйти к нему и потребовать объяснений, почему он не в постели в столь поздний час. Но как бы сама она объяснила, почему пряталась в нише за гобеленом, раскрасневшаяся, с дикими глазами и явно возбужденная? Нет уж. Лучше избежать подобного разговора — так же, как она избегала Малфоя до сей поры. Она сосредоточилась на своем сердцебиении. После тридцати мучительных ударов Гермиона услышала удаляющийся стук каблуков Малфоя; свет палочки начал угасать. Когда все стихло, Гермиона сделала глубокий вдох, словно тонувший секунду назад человек, и откинулась на стену, забыв даже вытащить руку из трусов от пережитого ужаса. — Иммобилус! Силенцио! Люмос! Гермиона зашлась в немом крике. Еще мгновение назад она возносила хвалу Мерлину за то, что не уронила свое достоинство, а теперь не могла двигаться, ослепла от яркого света и почти умерла на месте, когда гобелен резко дернули вбок. — Грейнджер? — удивился Малфой. — Простая как три сикля. Даже малышня выкупает этот трюк. И чем же ты занята, прячась за... Она не могла видеть его лицо из-за света от палочки, но точно различила, как у него перехватило дыхание в тот самый миг, когда он понял, в каком положении обездвижил ее. Лицо Гермионы вспыхнуло от стыда. И когда это он научился с такой скоростью стрелять заклинаниями? Яркий свет исчез. Гермиона быстро заморгала — заклинание обездвиживания постепенно спадало — ее глаза панически стремились преодолеть вводящую в заблуждение тьму, пока не разглядели черты лица Малфоя. Он молчал — хоть когда-то — но не наслаждался выражением апокалипсиса на ее лице. Нет, он решительно смотрел вниз. Она ждала, когда он начнет злорадствовать. Выплюнет слова, которые доведут ее до слез, а затем растрещит об этой ситуации всем, унизив ее перед всей школой. Вместо этого он прошептал: — Да ты вся на взводе, Грейнджер. Гермиона постаралась не слушать его, не реагировать на насмешку, но выдала себя с головой, дернувшись от его следующих слов: — Так же, как две недели назад, когда смотрела, как я трахаюсь. Ты это сейчас воображала? Через мгновение она смогла двигаться. Ну, почти. Гермиона попыталась выдернуть руку из трусиков, но та застряла, так как ее юбка все еще была поднята и заправлена за пояс, прижимая ее запястье. Она уставилась на него. — Малфой. Ох, да она и говорить теперь могла. — Это воображала? — надавил он. Гермиона перевела взгляд на пол. — Ненавижу тебя. Это был стандартный ответ. Безопасный. Тот, который был ожидаем. — Значит, все-таки это воображала. Гермиона отчетливо уловила удовлетворение в его усмешке и возненавидела Малфоя с удвоенной силой. Ублюдочный садист, должно быть, наслаждался, так как подступил на шаг ближе. Он оперся рукой о стену рядом с ее головой и навис над ней так, что она оказалась в ловушке. — Покажи мне себя, и я сделаю то же, — ухмылка скользнула по его губам, но блеск в глазах был удивительно серьезным. По ее позвоночнику пробежала дрожь, и Гермиона сильней прижалась к стене. Близость его тела странным образом играла с ней: разум кричал, что она должна высвободиться, бросить в него заклинание — да что угодно, а не стоять там и слушать, и вместе с тем по ее телу до самых кончиков пальцев разливалось возбуждение. Гермиона тряхнула головой, но ее глаза снова и снова возвращались к неясным очертаниям его эрекции. Малфой сделал еще один шаг. Теперь он был так близко, что она ощущала жар, исходящий от его тела. Тон его голоса стал ниже. Он заметил, куда она смотрела. — Нет? Как скажешь, — Малфой облизнул губы, словно обдумывая что-то. — Я покажу тебе его, если ты потрогаешь себя. Затем легкое движение палочки, и она снова могла полностью двигаться. Малфой убрал палочку и ждал, его взгляд скользил от ее глаз к руке и обратно. Она спокойно могла оттолкнуть его, и бросить в него заклинание, и проклясть его, и... Ее пальцы дернулись в трусиках. Малфой прикрыл глаза, и его внутреннее напряжение, которое Гермиона до сих пор не замечала, словно выплеснулось в воздух между ними с его тихим выдохом и закусанной губой. На его лице было написано желание чего-то, что он пытался подавить, и так же остро кожа Гермионы ощущала это желание. Но Малфой больше не шелохнулся, словно оценивая, было ли то подергивание случайностью. Ужасно безрассудный поступок — поддаться на провокацию, но все же его решительно сжатая челюсть казалась вызовом, на который Гермиона не могла не ответить. Она вздохнула и прикрыла глаза, призывая на помощь всю свою смелость. Представила подземелье, Малфоя, который трахал Паркинсон и смотрел на нее. Она подавила стон, сжимая клитор. Звук расстегивающейся ширинки привел ее в чувство. Затем в ее ухо посыпались непристойности, а в нос ударил запах его одеколона. Она оказалась зажата между стеной и его телом, не в силах взглянуть ему в глаза, но не в силах и отвести взгляд от его члена, который Малфой обхватил в кулак. — Я тоже думал о тебе, Грейнджер, — он двинул рукой один раз. У Гермионы перехватило дыхание. — Откровенно говоря, ты — единственное, о чем я мог думать. Ты и твоя милая маленькая киска, которую ты сейчас ласкаешь. Тыльная сторона его кулака задевала ее руку каждый мучительно короткий раз, когда он проводил по стволу вверх. — Это все, о чем я мог думать, с того дня, как ты убежала тогда в подземельях. — Малфой наклонился ближе, и его губы оказались напротив ее уха. Когда он стал таким высоким? И все еще он не прикасался к ней, за исключением щекотки дыхания на щеке и костяшек кулака. Гермиона видела, как по его телу прошла дрожь, когда он ускорил темп. — С Панси я просто снимал напряжение, но ты — ты просто с ума меня сводила. Она взглянула вниз, движимая болезненным притяжением. Конечно, Гермиона представляла себе, как выглядит обнаженный парень: что-то она попробовала с Роном, что-то вычитала в книгах по анатомии, и поэтому знала, что такое мужская эрекция — но ничего из этого не подготовило ее к наблюдению за тем, как ее злейший враг преспокойно мастурбирует в нескольких сантиметрах от ее собственной руки. Гермиона сильнее надавила на клитор, посылая взрыв наслаждения по венам. Ее прерывистое дыхание слилось в стон вопреки доводам рассудка. Боковым зрением она заметила, как дернулся кадык Малфоя. Она резко подняла голову, чтобы взглянуть на него. Его глаза были прикованы к ее движущемуся запястью. Гермиона проследила за его взглядом. В темноте не было видно ничего, кроме движений ее пальцев по холмику, но оба они заметили, какими хаотичными и отчаянными были эти движения. Он снова заговорил: — Эта восхитительная киска, которую ты там прячешь, она дразнила меня все время. Ты знаешь, я даже не мог кончить в тот день. Продолжал и продолжал трахать ее и не мог. До тех пор, пока не представил, каково было бы кончить в тебя. — Малфой наклонился, преодолев несчастные пару сантиметров, что разделяли их, и почти выдохнул: — Это был гребаный лучший оргазм в моей жизни. Гермиона закрыла глаза. Пальцы все были покрыты ее смазкой, а в уши вбивались шлепки соприкосновений их рук. — Ты мне даже снилась, — продолжил он так тихо, что Гермионе на мгновение показалось, что она ослышалась — словно это признание можно было только прошептать, как секрет — и она почти прижалась к нему всем телом. — Мне снилось, что я бросаю тебя на кровать, раздвигаю ноги и вылизываю досуха, пока ты не потеряешь сознание. Каждую ночь я просыпался, кончая в матрас. Гермиона сильней закусила губу и погрузила пальцы внутрь, вздрогнув от этого. Она раздвинула ноги чуть шире, чтобы стало удобней, и Малфой заметил. Он толкнул колено между ее ног так, что пальцы вдавились глубже, чем сама она могла, и Гермиона застонала. Это было единственное место их физического контакта, а тонкий хлопок ее трусов и ткань его брюк служили единственной преградой, и оба они горели желанием убрать ее. — Твою мать, Грейнджер, — прорычал он сквозь стиснутые зубы, — я хочу попробовать, хочу ощутить это. Хочу знать, каково это — когда ты опускаешься на мой член, сжимая его, — он сжал руку на члене, и она заметила, как задрожали его колени. — Стонешь ли ты, когда кончаешь? Или кричишь? Все ее тело было охвачено огнем, готовое взорваться. Малфой тяжело дышал ей в ухо и шептал все, что представлял о ней в безопасности своего разума, все способы заставить ее кричать от оргазма, до которого он ее довел, а не от боли. Она знала, что каждое слово рождалось в накале момента. И ее больше не волновало ничего, кроме движения навстречу приближающемуся оргазму, что сбросит ее с острия вожделения, на котором Малфой удерживал ее. Все происходящее было так испорченно, неправильно, и от этого возбуждало еще сильнее. — Я не мог уснуть из-за этих мыслей, — его усмешка была хищной. Развратной. Гермиона ощутила всю силу сжигающей похоти, которой была охвачена, и мысленно согласилась. — Знаешь, сколько моих бессонных ночей теперь на твоем счету? А ты пряталась от меня. Нетрудно было заметить. — Не пряталась, Малфой, — наконец она прекратила молчать. Отрицание выглядело жалким писком даже для нее, словно Гермиона только что в страхе пробежала несколько километров. Плечи Малфоя дрожали — он смеялся. Он опустил голову ниже, едва касаясь ее шеи губами, и вдохнул. — Лгунья, — прошептал он. Его колено надавило на ее руку, практически подняв ее на цыпочки и вынуждая пальцы до боли глубоко проникать в вагину. Гермиона отбросила стеснение и принялась насаживаться на них со всей страстью. Двигавшееся вместе с ее бедрами колено заставляло ее слегка подпрыгивать на цыпочках, чтобы без боли принять пальцы. Должно быть, это выглядело, как движение тела на члене. Она услышала, как Малфой застонал. Он двигал кулаком все быстрее и быстрее, слегка задевая ее лобок. Мерлин, все это было так громко. Едва касаясь него, Гермиона чувствовала, словно задыхается в нем, в запахе их общего возбуждения. Никто и никогда не заставлял ее испытывать такие ощущения, не коснувшись и пальцем. — Это неправильно, — вынудила она себя сказать. — И это ли не самое приятное? — хмыкнул он, сильнее вколачиваясь в свой кулак. — Мерлиновы яйца, Гермиона. Пожалуйста, скажи, что ты разгуливала с мокрыми трусиками. Что я не один такой. Гермиона постаралась рассмеяться, но задохнулась, чувствуя, как низ живота стягивается узлом от его слов. Она бы никогда не призналась ни в чем подобном. — Пошел в задницу, Малфой. — Да я, блять, с радостью, — его слова были на грани слышимости, но она их различила. Ее пальцы застыли, и она повернула голову, глядя ему в глаза. Малфой ответил ей стальным взглядом. Он сжал челюсть и приблизился к ее лицу так, что его дыхание опалило ее губы, когда он заговорил: — Продолжай, Грейнджер. И смотри мне в глаза. Его колено подтолкнуло ее к действию. Что-то слишком интимное было в том, как они стояли. Полуприкрытые глаза Малфоя беспорядочно скользили от ее рта к глазам. Она закусила губу и могла поклясться, что он дернулся вперед, успев остановить себя, но это, казалось, только развязало ему язык. Каждое слово ласкало ее щеку, горячий воздух лизал ее приоткрытые губы — один кислород на двоих, отчего у нее кружилась голова. Она сосредоточилась на небольшой капельке пота на его лбу, на пульсирующей во время его глотков вене на шее. — Ну же, — подтолкнул он, ускоряясь, толкаясь бедрами в свой кулак все сильнее и сильнее, — давай, Грейнджер. Продолжай проникать своими милыми пальчиками внутрь. Это должны быть мои пальцы, это должен быть мой член внутри тебя, уверен, ты там горячая и тугая. У меня, блять, каменный стояк, и каждый раз каменный, когда я чувствую запах твоих духов в коридорах и вижу каштановые волосы. У меня больше не встает на других девчонок — приходится дрочить самому себе, — Малфой, казалось, был на грани, хрипло вбивая эти слова в нее одно за другим. — Держу пари, ты ловишь кайф от этого, Гермиона. Это было оно — ее имя на его губах — что заставило ее взорваться. Голодный надрыв, с которым все эти слова были сказаны, пронизанный чистой похотью. Гермиона знала, что это будет единственный раз в ее жизни, когда он сказал ей подобное. Она знала, что он ненавидел ее — и это было взаимно. Но она услышала и достаточно гнева в этих словах, гнева, который подтверждал, что каждое сказанное слово было правдой. Драко Малфой две недели дрочил на воспоминания о ней и ее духах. Гермиона содрогнулась, подавшись вперед, когда ее тело сотряс сильнейший оргазм в ее жизни. Малфой уже больше не сдерживался, и она уткнулась в его плечо, пряча стоны, когда он зарычал, сжав зубы: — Твою ж мать. Что-то горячее плеснуло ей на руку, стекая по коже и смешиваясь с ее собственной влагой. Они потерялись друг в друге в тот момент. Гермиона прикрыла глаза и попыталась восстановить дыхание. Ее рука ныла, мышцы болели от той силы, с которой она проникала в себя. Гермиона чувствовала необычайную легкость и усталость. Инстинкты требовали, чтобы она свернулась калачиком и счастливо заснула. И тут она вспомнила, на ком практически повисла всем телом. Прочистить горло оказалось сложной задачей, но Гермиона сумела оторваться от Малфоя и принялась приводить себя в порядок. Ее рука стала липкой от его спермы, несколько капель попало и на ее трусики. Ее лицо вспыхнуло от осознания, что теперь к ее телу приклеилась частичка Малфоя, но что-то предпринимать, кроме как попытаться очистить одежду, могло быть опасно. Она вытащила руку из трусов и собиралась было вытереть, когда Малфой схватил ее запястье. — Стой. Прежде, чем она успела что-то сообразить, он сунул два ее пальца в рот и облизал, вызывающе смотря ей в глаза. А затем отбросил ее руку, словно гадюку. — Теперь, наконец, перестану представлять, каково это. Легкое движение его палочки, и, казалось, между ними вообще ничего не произошло. Он снова был чист, как и она — его заклинание не оставило на ее юбке ни складочки. Малфой развернулся, чтобы уйти. Первым порывом Гермионы было схватить его за рукав, но затем чутье — или инстинкт самосохранения — уберегли ее от этого. — Малфой, — угрожающе начала она, — если когда-нибудь ты расскажешь кому-то... В ответ послышалось тихое, насмешливое фырканье. — И кто же мне поверит? Или тебе, раз уж на то пошло? — он взглянул на нее, и Гермиона снова столкнулась с привычной неприязнью. Ну, почти. Он выглядел слегка потерянным, усмешка — вынужденной, взгляд — неуверенным. Его зрачки расширились, словно он не мог оторвать глаз. В следующий момент он совладал с собой и перевел взгляд на стену чуть выше ее головы. — Лучше поторопись в гостиную. Подземелья небезопасны для маленьких львят. Спокойной ночи, Грейнджер. Гермиона молча смотрела, как он уходил. Что она могла сделать — снять с его факультета баллы? После всего, что произошло? Нет. Она не сделает ничего точно так же, как и он не проронит ни слова. Гермиона направилась в противоположную сторону. Ее шаги были легки. Она унесет эту ночь с собой в могилу.