— • —
Распрощавшись со старостой и вновь заверив его напоследок, что никто не собирается призывать его к ответственности за случившееся, заклинатели покинули тепло его дома, с сожалением окунаясь в ненастную хмарь. Адепты ждали их на условленном месте и действительно казались отдохнувшими. «Какие чудеса может сотворить час наедине без взрослых», — хмыкнул про себя Цзян Чэн. Не то чтобы они были так юны, однако для главы ордена Цзян всё же казались сущими детьми. Тем тревожнее было, сопроводив последними напутствиями, отпускать их на эту ночную охоту. Было ли дело в премерзкой погоде или его личных терзаниях, но на сердце у Цзян Чэна было неспокойно. Что-то во всей этой истории его напрягало. Проводив удалившихся адептов тяжёлым взглядом, он твёрдо взглянул на Сичэня. — Цзэу-цзюнь, что-то не даёт мне покоя. Тот встретил его взгляд со всей серьёзностью и тут же кивнул. — Я согласен с вами, что-то не складывается. В самом по себе нападении лютых мертвецов на замешкавшихся допоздна охотников нет ничего странного. Однако высокий уровень затаённой злобы, с которым не сумели справиться даже адепты Гусу Лань, вызывает беспокойство сам по себе, не говоря уже о том, что схожие по жестокости нападения происходят по всей округе. Отчего-то мне кажется, что мы ищем ответы не там, где нужно. — Предлагаете далее направиться в Нинчжоу и Яншан? — Туда мы наведаемся определённо, но мне кажется, что мы что-то упускаем. Интуиция подсказывает, что нападения могли произойти где-то ещё. Возможно, Цзишоу даже не первое место, где это случилось. Цзян Чэн кивнул, соглашаясь с чутьём Сичэня. Они не знали всей картины. — Как вы предлагаете действовать сейчас? Присоединиться к ночной охоте? — Я полон веры в адептов наших орденов, Саньду Шэншоу. Они знают, что противник может быть крайне опасен, и будут предельно бдительны. Нет, я предлагаю нам пройтись по Цзишоу и послушать, что расскажут местные. Староста поведал нам всё, что знал, в этом я уверен. Однако когда власть знала обо всём, что происходит под её носом? Цзян Чэн неуверенно кивнул, размышляя с чего лучше всего начать. В голове тут же раздался непрошенный совет, произнесённый раздражающим смеющимся голосом: «Ну что за вопрос, А-Чэн! Все самые важные сплетни можно раздобыть исключительно в питейном заведении!». Скрипнув зубами, заклинатель вынужден был смириться с тем, что это, к сожалению, действительно эффективный метод. — В доме старосты самого важного и впрямь не услышать. Зато там — можно. Резко кивнув на ближайшую лавку, атмосфера которой обещала если не помощь в расследовании, то хотя бы спасение от сырости, Цзян Чэн чуть смущённо склонил голову набок, как бы говоря: «Извини, но это действительно неплохая идея». Сичэнь внимательно посмотрел на него, а затем тихонько рассмеялся. — Методы воспитанников клана Цзян действительно уникальны. Что ж, идём. Лишь последовав за всё ещё посмеивающимся Сичэнем Цзян Чэн осознал, какого ещё воспитанника тот имел в виду. Его губы нервно дёрнулись. Что ж, справедливо.— • —
Если в доме старосты ситуацией управлял в основном Сичэнь, то здесь он моментально сдал лидерские позиции, доверяясь спутнику. Тому было приятно почувствовать, что его суждению и опыту так безоговорочно доверяют, хоть и смущало, что поводом послужила именно его экспертность в ведении переговоров за кувшином вина. Впрочем, это тоже требует знаний и умений, хоть и совершенно иного толка. Общение с простыми людьми требовало такой же простоты и сердечности. Цзян Чэн, выросший в шумном, ярком, полном кипящей жизни и притягательного дружелюбия Юньмэне быстро располагал к себе людей, независимо от их статуса. Хоть он и был главой ордена и прославленным заклинателем, окружающие быстро расслаблялись в его присутствии, если ему этого хотелось, и принимали за своего. Сичэнь же… Он был вежлив, предупредителен и, несомненно, обаятелен, но всё же его манера держаться не позволяла никому сполна ощутить близость к нему. Люди уважали Сичэня, доверяли его суждениям, но продолжали ощущать непреодолимую пропасть, что зияла между ними. Сичэнь был очень открытым человеком, когда нужно было осчастливить других, и щедрым до безрассудства, когда нужно было отдавать. Однако сам он мало кого подпускал к себе действительно близко. И принимать добро, направленное в свою сторону, ему катастрофически не удавалось. Как будто невесомая прозрачная преграда всегда ограждала улыбающегося заклинателя, пропуская всё хорошее к окружающим, но не позволяя другим согреть его сердце. Цзян Чэн знал, что был одним из очень немногих, ради кого этот барьер изредка опускался. Эти мгновения были одними из счастливейших в его жизни. Когда дежурная улыбка расширяется, затрагивая тёплые глаза, что тут же начинают сверкать как фейерверки. Когда он смеётся открыто и громче положенного, чуть откидывая голову назад и поблёскивая зубами. Когда его сдержанный язык тела становится более расслабленным и плавным, а идеально прямая спина — гибкой. Особенно в моменты когда он подставляется под ласку, как довольный котёнок… Цзян Чэн глубоко вздохнул. Он устал бороться с собственным разумом, что находил всё новые и новые тропинки, по которым мысли могли сбежать от любой темы прямиком к старым воспоминаниям. У него попросту не оставалось сил ограждать себя от боли осознания, что эти мимолётные моменты счастья действительно утеряны безвозвратно. Значит, пусть будет больно. Не всё ли равно, в конце концов? Боль — самая верная его подруга, которая хранит верность, как почтительная жена. По крайней мере в ней можно быть уверенным — она точно никогда его не оставит. Мужчины присели за единственный свободный столик, ощущая нарастающую неловкость. Они по-прежнему находились на миссии, но праздничная и простая атмосфера заведения создавала впечатление, будто они пришли повеселиться и как следует выпить. Когда молодой паренёк наконец подошёл узнать, чего желают господа, Цзян Чэн с облегчением вцепился в него и сказал: — Мы желаем два сосуда вина и какие-нибудь закуски, но впервые здесь и не знаем, что выбрать. Посоветуй нам, что в Цзишоу вкуснее всего! Парень выпятил грудь, довольный, что появился повод показать свои знания. Он принялся весело рассказывать про лучшие вина, самые вкусные блюда и особенно про знаменитые местные сладости, напоминающие на вид разноцветные кристаллы — дань источнику процветания города. Цзян Чэн терпеливо слушал беззаботную речь, а затем осторожно перебил, чтобы вернуть разговор в нужное ему русло: — Я смотрю, ты Цзишоу знаешь как никто! Неси сливовое вино, эти знаменитые сладости и выпей с нами пиалу-другую! Парень неуверенно улыбнулся, стрельнув глазами на хозяина заведения. Сичэнь, верно угадав план Цзян Чэна, добавил: — Нам было бы интересно послушать об этом городе от такого примечательного юноши. Парень, до этого не обращавший на главу Лань внимания, вдруг густо покраснел, установив, видимо, логическую связь между его одеждами и возвышенным видом. Он тут же принялся кланяться, пятясь к стойке, и, заикаясь, пообещал скоро подойти. — Ну вот, — расстроенно заметил Сичэнь, — я, кажется, всё испортил. Теперь он вряд ли будет открыто говорить при мне. Цзян Чэн усмехнулся. — Поначалу может и нет, но вы не представляете, какие чудеса творит разделённая чаша вина. Не переживайте, впрочем, вам не придётся нарушать правила, я сам с ним выпью. Сичэнь ничего не ответил, лишь посмотрел в сторону с какой-то непонятной тоской во взгляде. Цзян Чэн не мог его винить. Он бы тоже на месте Сичэня чувствовал себя здесь чужим. Паренёк действительно быстро вернулся, всё ещё румяный и значительно более тихий, чем раньше, но пиал всё же принёс три. Цзян Чэн внутренне ухмыльнулся простоте этого жеста — то, что нужно. Разлив вино по двум пиалам, он собирался было поднести свою к губам, как вдруг Сичэнь решительно поднял кувшин и наполнил третью. Что? Молча подняв вино, Сичэнь улыбнулся и пригубил его первым. Цзян Чэн на мгновение растерялся, однако быстро понял, что алкоголь будет нейтрализован золотым ядром заклинателя, но зато доверие парня значительно возрастёт. Что же до правила… Ну, главе Лань виднее, видимо, есть какая-то особая лазейка. Юноша действительно значительно приободрился. Уже через несколько минут он болтал куда веселее, рассказывая об истории Цзишоу так, как её преподносят приезжим, про самые громкие сделки недели, про прославленных персон, что покупали здесь украшения и самоцветы для своих жён и любовниц. Когда парень с громким стуком опустил на стол четвёртую пиалу, Цзян Чэн решил, что почва удобрена достаточно, пора взяться за дело. — Неужто всё тут так складно? В каждом важном и крупном городе есть свои скандалы. Слова про «важный и крупный город» вызвали слёзы на глазах юного жителя Цзишоу, страшно гордящегося статусом Цзишоу. Он не смог устоять перед такой лестью, пусть она и была очень грубой. — Тут вы правы, в важном городе и скандалы важные… Не далее чем сегодня в одном из богатейших домов, поговаривают, повесилась юная наследница. Цзян Чэн не ожидал чего-то настолько серьёзного. Староста умолчал об этом. Внутренне собравшись, он продолжил как можно более недоверчивым и небрежным тоном: — Да ладно, это уж точно неправда, с чего бы богатой молодой девушке вдруг вешаться? Пустые толки. — Ничуть не пустые! — горячо заговорил юноша, понижая голос для выразительности. — Я сам видел, как её переносили в похоронный дом. Рано-рано утром, чтобы никто не видел, но я-то уже начинаю работать в это время. Правда это. Жалко её, конечно. Говорят, что жених её того… То ли пропал, то ли умер. — Да? Неужели один из охотников, которых загрызли мертвецы? Парниша вздрогнул, машинально сложив пальцы в суеверный жест для охраны от злых духов, и покачал головой: — Нет, то был другой человек, его невеста жива, хоть и безутешна. Жених покойной жил не здесь, а в Тяньчжу, что выше в горах. Цзян Чэн затаил дыхание. Вот оно. — Что за местечко? Никогда не слыхал. Парень только отмахнулся. — Да и не о чем слышать, обычная деревня, разве ж может там быть что-то достойное. Только и знают, что молиться своему дереву. Сичэнь перестал улыбаться. — Ты сказал, что они молятся дереву? Не ощущая напряженного настроения заклинателей, юноша продолжал вещать расслабленно и небрежно. — Ну да, настоящие психи, кто-то им втемяшил, что это какое-то там божественное дерево, которое исполняет желания, ну и они принялись ему поклоняться, алтарь даже вроде бы сделали. И что им это дало? Вон, уже который месяц от них ни слуху ни духу. Главы орденов переглянулись. По крайней мере одно им было ясно точно — именно туда они и отправятся сегодня ночью. Неуклюже завершив разговор с наивным парнем, Цзян Чэн расплатился, оставив монет сверх положенного, и направился к выходу. Уже у самой двери юноша, который был безмерно счастлив, что весь вечер пил за чужой счёт и травил байки, окликнул его: — Эй, господин заклинатель! Вы так и не попробовали наших сладостей! Негоже покидать Цзишоу, не познав вкуса сахарных самоцветов! Цзян Чэн, чьи мысли уже были заняты другим, чуть нахмурился, но почему-то вернулся и взял со стола коробочку со сладкими кристаллами. Лишь уходя он понял, что это была застарелая многолетняя привычка — отовсюду таскать сладости для Цзинь Лина. Упрямо выдвинув вперёд подбородок, Цзян Чэн сунул коробочку в цянькунь. Какая разница, что тот стал главой ордена. Всё равно такой же мелкий пацан, который любит конфеты. Только никогда и никому в этом не признается.— • —
Примечания *Лаосю — уничижительное «я», старик о самом себе (источник — Younet Translate) *Семь дней — на севере в Древнем Китае считалось, что умершего нельзя погребать до тех пор, пока не высохнет его кровь. Поэтому хоронили как минимум на седьмые сутки после смерти. Быстрые похороны осуждались, их называли «кровавым захоронением» (источник — https://history.wikireading.ru/199663)