Во имя брата

      Мир Без Цвета вновь охватила паника: пелена черного, как смоль, дыма, появившегося из ниоткуда, быстро застилала все на своем пути. Город, где все началось, погрузился во тьму все-то за десять-пятнадцать минут, но его жители успели передать известие об опасности по всей стране. Следующий час сирены не умолкали; люди прятались по подвалам и молились; матери обнимали детей, как в последний раз, боясь больше никогда их не увидеть; а в более крупных городах начались беспорядки: поддавшись страху перед неизвестностью и неизбежным концом, горожане грабили торговые лавки, ввязывались в потасовки с полицией; но среди этого хаоса случались и богоугодные поступки: должникам прощались долги, влюбленные признавались в своих чувствах, давнишние ссоры забывались. Местные помнили, как после первого подобного случая они заснули бесконечным, но быстрым, мимолетным сном, а когда проснулись, как они позже узнали от жителей других миров, 28 лет спустя, с горечью обнаружили, что их родные и близкие бесследно пропали; сейчас же все боялись исчезнуть.       В тот момент, когда клуб странного дыма накрыл каждый бесцветный клочок земли, все закончилось, причем так же внезапно, как и началось: прежняя опасность просто испарилась, ничего с собой не забрав и не изменив. Прежнюю панику сменило легкое непонимание, а затем, спустя считанные минуты, когда по радио прозвучала воодушевляющая, но явно неподготовленная речь канцлера, в которой тот объявил об окончании смутного события, настроения масс стали более радостными: конечно, прощенные долги и ссоры снова вспомнились, да и жизнь обещала вернуться в своё первичное, рутинное, унылое русло, но радость от того, что люди, те люди, которых любишь больше всего на свете, не пропали — именно в честь этого все решили устроить себе негласный праздничный (и выходной) день.       Игорь, ранее пришедший на кладбище, дабы возложить цветы на кенотаф Виктора (кенотаф этот, как и прочие, установили в честь тех, кто бесследно исчез во время первого проклятия) и на могилу Альфонса Франкенштейна, отца Виктора, был одним из первых, наравне с другими посетителями места вечного упокоения, кого накрыло черным облаком. Казалось, свое шествие оно начало именно оттуда, хотя никто и не заметил, как оно появилось. Об этом часе, проведенном в кромешной тьме, они вследствие ничего и не вспомнят: все пролетело, словно за считанные мгновения.       Дым развеялся, и посередине кладбища стояла толпа людей. Зеваки бросили на них свои взгляды и сразу же узнали в них исчезнувших в тот страшный день. Среди них, к огромной радости Игоря, был и Виктор Франкенштейн: тот бегло, как и все, оглянул мир и, устремив взгляд на своего ассистента, радостно оповестил всех: «Господа, вот мы и дома!»       После этих слов к толпе тут же ринулись люди. Границы между людьми исчезли: родственники сначала подбегали к своим родным, обнимая их в беспамятстве и в состоянии жуткой эйфории, а затем искренне поздравляли с возвращением совершенно незнакомых им людей; те прибывшие, чьих близких на кладбище не оказалось, после принятия хвалебных речей спрашивали о своих людях и просили подвезти их до дома, никто им не отказывал.       Игорь стоял у кенотафа, ожидая, пока Виктор освободиться принимать поздравления. Все это время Франкенштейн бросал взгляд на улыбавшегося, но не верящего в происходящее, считавшего это все не более, чем галлюцинацией ассистента, но всякий раз, когда Виктор хотел подойти к Игорю, его останавливали люди с поздравлениями, из-за чего тот прекратил свои попытки. Когда толпа начала рассасываться, Игорь медленным шагом направился к Виктору, затем взял его за плечи, чтобы удостовериться, что тот материален, прошептал: «Вы живы!» — и обнял его так крепко и сильно, что у Франкенштейна раздался хруст в спине.       — Господин! — начал Игорь, отпустив Виктора. — Мы думали, что Вы мертвы!       — Поверьте мне, Игорь, что жизнь в том месте, где я был, нельзя и назвать жизнью. — После этих слов на лице Виктора появилась улыбка. — Лучше скажите мне: мой брат, он….       — Герхард! — перебил Игорь. — Он… жив… если это тоже можно назвать жизнью. После вашего исчезновения мы не знали, что с ним делать, и…       Эмоции переполняли Виктора, но при этом быстро и контрастно сменялись: он помнил неудавшийся опыт с Дэниелем, и более не хотел такой судьбы для своего брата. Он не стал дослушивать Игоря, лишь спросил:       — Он все еще в нашем поместье, ведь так?..       Игорь кивнул, и Виктор опустил взгляд. «Я… безумно рад», — тихо произнес Франкенштейн и грустно улыбнулся. Осмотревшись, он заметил могилу отца и попросил Игоря вернуться домой, чтобы оповестить всех о своем возвращении. Сам Франкенштейн обещал прийти домой в течение часа, объяснив тем, что пока хочет побыть один. Как только Игорь покинул территорию кладбища, Виктор остался совсем один. Он подошел к могиле отца, и, как только он вспомнил, почему тот погиб, у него пошли слезы: «Отец, прости меня! Прости!» — вслух повторял он, вспоминая свое прошлое и рыдая. В тот момент он осознавал, что жизнь во время первого проклятия, тот день сурка, который нельзя было назвать и жизнью, была раем, и что он бы все отдал, лишь бы снова забыть обо всём.       Он вытер слезы. И хотя Виктор много раз думал над тем, что будет делать, когда вернётся домой, сейчас же, когда это произошло, пустота заполнила его сердце. Страх перед ответственностью терзал его. Он испугался. Ему хотелось напиться.       Справа от могилы отца стоял кенотаф с его именем. Надпись на нем гласила: «В память о Викторе Франкенштейне, любящем брате и сыне». Он вспомнил, как Руби спасла его от самоубийства. Он вспомнил их диалог, и фразу, которую она произнесла: «Регина думала, что нас накажет, стерев наши личности. Но я думаю, что она недооценила, сколько ужасного мы хотели бы забыть. Но мы не можем позволить этому остановить нас. Она дала нам шанс начать все сначала. И я хочу им воспользоваться. Думаю, тебе тоже стоит это сделать».       Виктор скучал по ней. Два монстра, объединенные трагичным прошлым — ничто не может сблизить лучше.       Постояв над могилой отца еще пару минут, Франкенштейн принял решение пойти домой. Он хотел все исправить, но не знал, как. Погруженный в свои мысли, он вышел с кладбища и поймал кучера. Тот узнал в нем исчезнувшего и предложил бесплатно довезти до дома. Всю дорогу Виктор молчал, несмотря на попытки водителя разговорить его.       По пути, проезжая у кабака, доктор попросил кучера остановиться и подождать его. Виктор с трудом привыкал в черно-белому миру, но постепенно он начал с этим мириться «Как же тут все безрадостно, — мелькало у него в мыслях. — И разве тут я жил всю свою осознанную жизнь?»       В питейной во всю отмечали возвращение исчезнувших. Пьяные речи радовавшихся граждан были слышны с улицы. Виктор зашел внутрь.       — Доктор Вейл! — крикнули ему, стоило ему только показаться на пороге. — Вы как раз вовремя! Заходите!       Будучи единственным доктором во всем Сторибруке, Виктор понимал, что в родном мире за ним могла закрепиться слава одного из самых известных граждан. И хотя никто из появившихся пока не знал его настоящей истории, описанной в книгах, так сильно он скрывал её от жителей Сторибрука, казалось, что ему все рады. «Налейте ему, да побольше! — доносилось из толпы. — Он единственный, кому мы были чем-то обязаны в том мире!»       Но Виктор задержался там ненадолго. Слушая, как бывшие граждане штата Мэн во всю «рекламировали» его как самого лучшего доктора, Франкенштейн, изредка благодаря за пламенные речи, заказал себе кружкого темного пива и, залпом выпив её, поспешил покинуть питейную.       Тем временем по всему Миру Без Цвета постепенно появлялись люди. Надежда на лучшее будущее возвратилась в эти земли. Так в тех краях и узнали о Сторибруке, а жители, известные в Мире Без Волшебства как герои литературных произведений поведали о том, что все их истории там считаются вымышленными.