Во имя брата

      В семейном поместье новость о возвращении Виктора сначала восприняли с некоторым скепсисом: домашним, а особенно матушке Виктора, Мэри, подумалось, что бедный Игорь, попав под одурманивающее действие таинственного дыма, потерял рассудок и не мог более отличить реальность от иллюзорного вымысла; однако звонок от близкой подруги дома, госпожи К., потерявшей мужа в следствие тех же событий, из-за которых пропал Виктор, и с тех пор с горечью именовавшей себя «вдовой К»., известившей о возвращении мужа из ранее неведомой «цветной» страны, заставил поверить и в новость Игоря.       Приятно шокированная Мэри лишилась дара речи в ту самую минуту, как подруга договорила свою радостную тираду; от счастья хозяйка дома даже уронила телефон и простояла, словно окаменелая, несколько секунд, пока оторопь не сменилась положительным исступлением. Затем она подняла трубку, из которой испуганно доносилось её имя, крикнула: «Я перезвоню!» — и со всей силой завершила звонок и быстро побежала расспрашивать Игоря, который яростно продолжал спорить с прислугой в холле, доказывая свою правоту.       «Виктор! Виктор! — приподняв подол платья, кричала она впопыхах, стремглав несясь по коридору и оповещая всех. — Слава Господи, он жив! Жив!» — Мэри повторяла последние слова так часто и громко, что все поместье, бросив свои дела, решило пойти к хозяйке и услышать последние новости. Услышавший это Игорь, обрадованный тем, что ему поверили, улыбнулся кривой улыбкой на ранее споривших с ним прислуг и стал дожидаться хозяйки; те перекрестились.       Скоро в холл вбежала Мэри и начала расспрашивать Игоря о сыне; по мере их диалога все больше слуг подходило и стояло в дверях, перешептываясь.       — Мой сын!.. — не зная, с чего начать, произнесла Мэри. — Он… жив!..       — Да, фрау Франкенштейн, — перебил её Виктор.       Среди прислуги послышались охи и ахи.       — С ним все хорошо, Игорь? Он цел, невредим?! Игорь чуть прикусил губу и отвел взгляд, не зная, как описать состояние человека, которого он видел всего пару минут.       — Игорь! Не томите! — грозно приказала ему Мэри.       — Да, фрау Франкенштейн, — неуверенно начал ассистент. — Но… я видел его всего пару минут, так что не могу полностью быть уверенным в том, что с ним все хорошо.       У Мэри отлегло от сердца даже от такого ответа; она улыбнулась и прикрыла рот руками, и маленькие слезинки заблестела в её глазах.       — Говорите все, не таите…       — Сразу после того черного дыма! — сразу начал Игорь. — Сразу после дыма, как все закончилось, поворачиваю голову, и там он — стоит, как в тот день, в той же одежде; я глазам не поверил, да так не только он стоял: те, о ком в газетах писали, чьи дагерротипы в тот день по всему городу показывали — все они там были, словно и не исчезали вовсе. — Волнения прислуг, уже не стоявших в дверях и медленно все ближе подходивших к Мэри и Игорю, увеличивалось. Были среди них и те, у кого тоже тот день кого-то забрал, и им немедленно хотелось услышать продолжение. — Я подошел к нему, не веря, что это он, тронул плечи — а это он, живой, из плоти и крови. Ну и хотел я разговориться с ним, фрау Франкенштейн, но он не хотел говорить особо: отправил меня к вам, а сам, как я подглядел, когда ушел, стал у могилы отца стоять; но это понятно — столько лет не видеть…       Мэри внимательно слушала каждое слово. С каждой фразой ей верилось в происходящее все сильнее и сильнее.       — А он что-нибудь еще сказал, Игорь?       — Что будет в течение часа, фрау Франкенштейн…       Лицо Мэри изменилось, и, повернувшись к слугам, она скомандовала: «Все слышали? В те-че-ни-е часа! Он скоро прибудет! Мой сын скоро прибудет! — начала она тираду. — За работу, все за ра-бо-ту!»       В ту же минуту начались приготовления к приходу сына хозяйки: кухаркам было велено приготовить праздничный обед, горничным — отворить дверь в покои Виктора, весь год державшиеся под замком и служившие неким «мертвым уголком» во всем доме, и отмыть их от скопившейся грязи и поменять белье, а камеристка помогала Мэри надеть лучший из нарядов.       Сам Игорь направился в комнату, где уже несколько лет, словно узник, содержится Герхард. Госпожа Мэри, прекрасно знавшая, что её умерший сын стал чудовищем, так и не смогла ни собственноручно прекратить существование брата Виктора, ни приказать кому-то убить его: всякий раз, стоило ей попросить кого-то из слуг застрелить бедное существо, она останавливала процесс, вопя: «Нет! Нет!» — и начинала рыдать, смотря на своего сына и гладя его по голове (руки монстра, еще по старому решению Виктора, были закованы в кандалы, чтобы тот не мог никому причинить вреда); так больно было ей смотреть, как душа Герхарда изо дня в день мучается, заточенная в этом бренном теле, так и тяжело ей было отпустить последнюю память о своей семье.       Последнее слово он произнес на повышенных тонах, и глаза чудовища открылись; он сделал несколько попыток вырваться из оков, но вскоре успокоился.       Игорь встал напротив него и медленно погладил по голове: «Герхард! Виктор вернулся… Твой брат вернулся».       Когда с языка ассистента сошло слово «брат», в Герхарде что-то проснулось, и показалось, что он испугался; он снова сделал попытки освободиться.       «Спокойствие, друг. Спокойствие… Скоро все закончится, вот увидишь, он завершит исследования. Ты снова будешь человеком, — произнося это с максимально успокаивающим голосом, Игорь чуть попятился назад. — Вот увидишь, все будет хорошо…»       Герхард, казалось, успокоился. Пустыми глазами он смотрел на Игоря и пытался произнести слово «Виктор», но на букве «к» он постоянно останавливался.       «Ты будешь спасен, Герхард», — с надеждой заключил Игорь и вышел из комнаты. Закрыв дверь, он направился на первый этаж, попутно наблюдая за переполохом, творившемся во всем доме. Спускаясь по лестнице, он услышал громкий стук в дверь, звук от которого раздавался по стенам, словно бьётся колокол, и, подумав: «Наконец-то он приехал!» — ускорил шаг и пошел встречать доктора.