Resistance is futile

      Джон возвращается в мастерскую.       Нет, не совсем так — сначала он идёт в свою комнату, забирает несколько книг и фотографий, подушку, нижнее бельё с носками и свои туалетные принадлежности. По пути в мастерскую находится прачечная, а потому Джон пользуется возможностью и прихватывает несколько запасных простыней и пару комплектов простой неприметной одежды — бело-красные льняные кофты и шерстяные майки. Он скатывает всё в узел и забирает пару лёгких кед, на вид подходящих по размеру. В этот раз, слава Богу, кровотечение из носа быстро останавливается, так что не нужно беспокоиться о том, как бы не испачкать вещи.       По возвращении в мастерскую он бросает узел на кровать и идёт смывать кровь с лица. Под глазами наливаются синяки. Нос заметно искривлён и уже опух. Наверное, это полузаживший перелом с того дня изгнания обернулся новым. Чёрт.       Джон осторожно трогает припухшую кожу и тут же жалеет об этом — боль взрывается в голове ослепляющей вспышкой. Сам он его не вправит. В прежнем мире это было бы неважно — он имел роскошь пользоваться отличной медицинской страховкой. Кроме того, всегда можно было съездить к старому знакомому из Атланты, который специализировался на ринопластике.       Может, у повторного перелома есть и плюс, — думает Джон, осторожно стирая кровь и воду с лица. Может, это покажет Иосифу, что он полон смирения, что готов страдать ради других.       Одна крошечная, эмоционально зависимая частичка его надеется, что это каким-то образом пробудит Иосифа — они с Иаковом просто не выносили, когда младшему брату было больно. Что синяки под глазами и сломанный нос как-то вернут Иосифа — настоящего Иосифа, который нашёл его, направлял его и вёл к спасению. Того, у кого были тёплые глаза, добрые прикосновения и безмерная любовь к семье. Не Отца.       Джон чётко понимает, насколько зла эта мысль. Отец — это жизнь. Свет. Правда. Добродетель. О, Боже. Неправильно отвергать Отца. Не любить его. Это неправильно, но Джон ничего не может с этим поделать. Он всегда был таким — не умел включать или выключать эмоции, прощать или забывать. Ненависть всегда тлела внутри, выжигая душу и постоянно напоминая о его грехах.       Тем не менее… Не надеяться не выходит.       Джон переворачивает матрас — против грязи и общего прискорбного состояния он бессилен, — и застилает койку свежими простынями. Влажной тряпкой, смоченной в дезинфицирующем средстве, он стирает с каркаса несколько засохших пятен крови — нельзя быть чрезмерно осторожным, когда имеешь дело с грешниками.       Следующей по плану была перестановка кровати: он собирался убрать её в укромный уголок за стеллажом — в основном для того, чтобы создать иллюзию отдельной спальни. Он даже не мог представить, что наберётся смелости, чтобы вернуться в собственную спальню в ближайшее время. Даже несмотря на то, что там удобно, Иосиф может счесть это проявлением гордыни. Нет, будет лучше остаться здесь, работать над собственной духовностью. Над своими произведениями искусства. Над тем, как привести грешников — и особенно Салагу — к вере.       Это будет не так уж и сложно. Нужно просто выяснить, чего они хотят, и предоставить им желаемое. Для Салаги всё просто: сам Джон — вероятно, частично раздетый, скорее всего, с его членом во рту. С Ником тоже однозначно — его семья. А ещё обязательно должен быть способ изобразить своё вмешательство в выгодном свете. Это был довольно самоотверженный поступок. А вот остальные… Сложная задача.       С другой стороны, — напоминает себе Джон, — если бы это было легко, искупление было бы никуда не годным.       Он расчищает место на рабочем столе у входа, вешает на место разбитый портрет Иосифа. Интересно, кто его испортил — наверное, Хадсон. Хотя он бы не удивился, будь это Салага или Пратт. Он кладёт на стол Слово Иосифа и Библию, зажигает несколько свечей, пытаясь придать импровизированному алтарю налёт святости.       Джон молится.       Молится о прощении за сомнения, начавшие пожирать его подобно чуме. Молится об успехе своей миссии. И эгоистично молится об улыбке Иосифа, о том, чтобы тот ещё хоть раз обратил своё тепло и доброту к брату.       Назавтра можно будет приступить к осуществлению своих планов — помогать незаметно, но ощутимо, везде, где только сможет. А сегодня он утопит свои печали в шардоне и пино-нуар.       Здесь, внизу, стаканов нет — обнаруживается только пара чистых банок мэйсона, а потому он откупоривает бутылку (штопоры бывают удивительно полезны в процессе творчества), щедро наливает себе вина в одну из банок и цедит понемногу, разглядывая свои скетчбуки и заодно анализируя, насколько повреждены готовые творения. Винила достаточно, чтобы ещё раз обернуть раздувшийся труп, но, возможно, будет лучше собрать нечто вроде шунта для отвода скопившихся газов… Хм. Он ещё подумает об этом.       Скетчбук с набросками татуировок остался на ранчо и теперь валяется где-то в руинах округа Хоуп. Джон начинает рисовать их заново, воспроизводя по памяти. Этого занятия хватит на годы вперёд. Волк, весы, грач…       Вскоре в дверь мастерской стучат. Громко и торопливо. Джон закатывает глаза и идёт открывать.       За дверью оказывается Драбмен-младший — нервно потеющий и до странности весёлый. — Так вот где ты зависаешь, да? Миленько, у тебя прям свой угол есть. — Что ты здесь делаешь? — с изрядной долей раздражения спрашивает Джон. Он, конечно, собирался поговорить с Хёрком в итоге, но это должно было произойти на его собственных условиях, а не… не во время внезапной осады. — Помощник попросил присмотреть за тобой, убедиться, что ты в норме, — добродушно отвечает тот. — Он реально волновался, когда ему рассказали про ситуацию с Ником.       Да неужели? И насколько перекрученным и односторонним был этот рассказ? Джон открывает рот, чтобы потребовать ответов, но Драбмен продолжает беззаботно трепаться: — И раз он сейчас по лестницам не ходит, то попросил меня и Акулу найти тебя, протянуть руку помощи, ну ты понял? Сказал, ты прям пытался ему помочь, так что мы тоже должны помочь тебе. Око за око, всё такое.       В этом есть определённый смысл. И… что ж, каким бы раздражающим Драбмен ни был, раз уж он здесь и желает провести время с ним, пусть даже и по приказу Салаги, это возможность узнать его получше и составить план его обращения. Хоть он и необразованный придурок с мешком дерьма вместо мозгов, похоже, что среди прочих грешников они с Акулой пользуются популярностью. Подружиться с ними и в итоге привести их к вере может стать первым шагом к обращению остальных… — Вот как. Ну, тогда можешь зайти, пожалуй. Любишь вино? — Э-э-э… — нервно хихикает тот. — Если честно, я больше по пиву, но всегда открыт к новому. Спасибо, чувак.       Джон отходит в сторону, пропуская Драбмена, а затем закрывает дверь.       Что может пойти не так?