Resistance is futile

      Салага реагирует в ту же секунду — делает выпад к микрофону так рьяно, что Эдди испуганно отшатывается от него. — Пожалуйста! — просит он. — Пожалуйста, я должен ответить ей! — Думаю, ты и так сказал достаточно, — спустя мгновение отвечает Иосиф. — Нет! Прошу! — надрывно умоляет Салага, и Уайтхорс сам поворачивается к Эдди. Она снова отходит, когда шериф шагает к ней, огибая кресло Салаги. Он не подходит слишком близко, но прибегает к этому своему по-родительски властному голосу. Пока Отец стоит рядом, никакой пользы от него не будет. — Раз вы не хотите, чтобы говорил он, дайте ответить мне, — спокойно говорит шериф. — У Ким даже не было шанса узнать, что её муж выжил. Ради всего святого, у неё же ребёнок.       Голос Ким становится ещё более взволнованным: — Салага? Ты меня слышишь? Ты ещё там? — Прошу, я должен ответить, — у помощника срывается голос. — Иосиф, пожалуйста! Я сделал, как ты просил, сказал, что мне жаль, раскаялся и… и я сделал всё, как ты велел, а ты даже не даёшь мне сказать скорбящей жене, что её муж жив?       Салага всё лепечет, а его аргументы становятся всё более бессвязными. Ким по-прежнему говорит. Уайтхорс пытается уговаривать. Джеффрис тоже шагает вперёд, присоединяясь к протесту Салаги: — Иосиф, ты должен понимать, что это неправильно, — он тянется рукой к плечу Иосифа, но вынужден остановиться, когда Верные, готовые защищать Отца, преграждают ему путь. Пастор опускает руку. — Разве не говорит Иаков в первой главе, что «благочестие пред Богом есть то, чтобы призирать сирот и вдов в их скорбях»? Разве не будет благочестием дать Ким знать, что её муж в порядке?       Бесполезно. Иосиф непреклонен. — Зачем ты это делаешь? Это бессмысленно! Ким вам ничего не сделала, она же только родила, Боже! — продолжает Салага, будто не подозревая, насколько ужасно себя ведёт: после Искупления ты должен посвятить свою жизнь Проекту. Иосифу. Нельзя сомневаться в нём — никогда, вообще никогда нельзя сомневаться.       Помощник шерифа — глупец. Безмозглый, грешный, безрассудный глупец. Ему больше прочих нужно прощение и милосердие Отца. Его доброта. И всё же он продолжает настаивать из-за своего самоуверенного заблуждения, что он лучше Отца знает, что делать.       У Ким несчастный голос, но её едва слышно из-за всеобщей суматохи. — Салага, пожалуйста, ответь. Ты в порядке? Это из-за эдемщиков? Они что-то сделали с тобой? Или… Или с остальными? — всхлипывающий звук продирается сквозь помехи.       Ким Рай может быть неблагодарной сукой, а её бесполезный сволочной муж… хм, бесполезной сволочью, но каждый из них заслуживает знать, что другой жив. Если они этого не узнают в ближайшее время, то оба станут совершенно невыносимы. Зная Ника и остальных грешников — они каким-то образом станут винить в этом Джона, а это особый круг ада, которого он предпочёл бы избежать.       На деле же есть всего одно возможное решение.       Раз Иосиф не предпринимает никаких действий, то нужно показать ему необходимость всё же что-то сделать. Значит, Нику стоит знать об этом повороте событий как можно скорее.       Ник должен услышать голос Ким, понять, что его жена (и предположительно, дочь тоже) жива. Иосифу нужно предоставить доказательства необходимости дать кому-то ответить Ким.       Нужно привести Ника.       Это просто. Джон на самом деле не понимает, почему грешники тратят столько времени на споры, когда можно просто действовать на опережение и делать то, что необходимо. — Да что с тобой не так? Ты что, не слышишь её? Не слышишь, как ей больно? Она думает, что он мёртв! — кричит Салага, поддаваясь созданной им же самим панике. — Прошу, прояви сострадание, ты же выше этого, — продолжает Джеффрис. — Иосиф, я знаю, что ты хороший человек. Я знаю, что в глубине души ты понимаешь, что так неправильно.       Иосиф с равнодушным видом приседает возле кресла Салаги и пристально смотрит ему в глаза. Он молчит, явно взвешивая каждое слово. Пастор снова пытается подойти к нему, но его останавливает рука Верного. — Отойди, — приглушённо приказывает он. Джон представляет, как тот хмурится под маской. — Мэм, вы ещё можете поступить правильно. Дайте мне микрофон. Всего на минуту, просто сказать Ким, что Ник в безопасности, — просит Уайтхорс, осторожно приближаясь к Эдди.       Та качает головой, отходит и прижимается к стойкам… Джон не знает, что это за оборудование, но оно обошлось дорого и жаться к нему спиной явно не стоит. Нельзя терять время: дело может принять крайне неприятный оборот, и очень скоро. — Грэйс, что-то не так… — всхлипы Ким доносятся через динамики, голос отдаляется, будто она отвернулась от микрофона. А потом возвращается обратно. — Салага, пожалуйста! Если ты слышишь, умоляю… скажи, что ты в порядке. Я не могу потерять и тебя тоже…       Джон проходит мимо доктора Линдси, без толку стоящего у двери. Тот сосредоточенно наблюдает за поднявшейся шумихой, прислонив ладонь к лицу и прищурившись.       Секунд за двадцать Джон добегает до общежития грешников — Ник так же, как и всегда, сидит на койке и плачет. Бошоу и Драбмен-младший всё ещё увлечены игрой в карты. Оба поднимают взгляд, стоит Джону зайти и направиться к Нику.       Он хватает Ника за руки и тянет на себя. — Ты должен пойти со мной, — на этих словах Ник хмурится и начинает вырываться. — Хер там я пойду! — рычит он. — Эй, эй, — верещит Драбмен, — Ты чего делаешь? — Я сказал, пойдём со мной! — рявкает Джон. — Ну же, идиот, вставай! — Эй! Не говори так с Ником! — возмущённо вмешивается Бошоу. — Как хочу, так и буду говорить! — огрызается Джон, сбрасывая руку Акулы со своего плеча, и снова тянется к Нику. — Поднимайся!       Черты Ника искажаются яростью, а затем лицо Джона вспыхивает резкой болью и он отлетает назад. Из носа капает что-то горячее… Джон автоматически вытирает его рукой — кровь размазывается по тыльной стороне ладони. — Ты меня ударил, — медленно говорит он, осознавая произошедшее. — Ты, ублюдок, меня ударил! — Никуда я с тобой не пойду, — злобно шипит Ник. — Я видел, что вы с Салагой сделали!       Джон чувствует, как на глаза опускается красная пелена и бросается, чтобы вырвать этому ублюдку гортань. Две пары рук оттаскивают его назад, прижимают к столу. — Боже, чувак… — бормочет Бошоу. Джон готов закричать. Какие же тупые и упёртые эти грешники! — Да ты не слушаешь! — разъярённо вопит Джон. — Ты с женой своей поговорить хочешь вообще? — О, а вот это было пиздец невежливо, — жалуется Драбмен. — Что это за херня вообще? — добавляет Бошоу.       Ник поднимается на ноги — Джону знакомо это выражение лица. Это пугающее умиротворение, которое возникало у его приёмного отца каждый раз, когда он собирался выбить все грехи из Джона. А грехов набиралось много — слишком поздно лёг спать, слишком долго мылся в душе, бросил взгляд на девушку в мини-юбке, ел слишком быстро…       Это глупо, но его захлёстывает волна паники при виде отца, собирающегося избить его до полусмерти. Это глупо — он праведник, он взрослый, он может ударить в ответ, он может превратить жизнь Ника в ад, если захочет. И тем не менее, маленькая частичка его на секунду теряется в сомнениях, превращаясь в испуганного десятилетнего мальчика. — Это неправда, — заплаканные, покрасневшие глаза Ника снова наполняются влагой, он тычет в Джона дрожащим пальцем. — Это не так, не смей мне пиздеть…       Его лицо искажает хмурая гримаса со страдальчески изломанными бровями. — Я не пизжу, — сердце слишком частит. Всё хорошо. Всё в порядке. Он может заговорить кого угодно. Всё хорошо. — Ким сейчас на связи, рация в радиостудии. Она жива.       У Ника отвисает челюсть. Он открывает и закрывает рот. Моргает несколько раз. Затем отходит, смотрит на дверь и срывается с места. — Ким?! — его вопль разносится эхом по галерее. Пауза. И уже чуть тише: — Дайте мне поговорить с женой, уёбки!       Джона отпускают и он моментально отпрыгивает от братьев на несколько шагов. — Мудак неблагодарный, — ворчит Джон. В кои-то веки он решил сделать что-то хорошее, а в благодарность его избили. Наверняка опять сломали нос. Если бы не грянувший Коллапс, он бы подал на Ника в суд, вытряс бы всё до цента, заставив оплатить ринопластику. Увы, это больше не вариант.       Джон расталкивает братьев и выскакивает за дверь. С него хватит. Надоело помогать этим тупицам. Нужно вернуться в мастерскую, поработать над новым произведением искусства. Это всегда успокаивает.       В спину ему, смешиваясь с отголосками облегчённых рыданий Ника и Ким, летит голос Бошоу: — Знаешь, надо было начать с «эй, чувак, твоя жена жива». Это я так, просто говорю…