Please don't go, I'll eat you whole.
I love you so, I love you so, I love you so.
「 Alt-j — Breezeblocks 」
Он вернулся в свой дом — массивная многоэтажка, в которой больше никто не жил, как Шото узнал ранее. Боевые действия, это бесполезная, глупая борьба между героями и злодеями, между двумя идеологиями, затронула всех людей, и они были вынуждены бежать – покинуть свой дом, укрывшись в ЮЭЙ. Впрочем, сейчас это, возможно, было на благо. Если разговор с братом пройдет плохо – никто, кроме него, не пострадает. Он на самом деле не торопится. Медленно поднимается по ступеням вверх, на свой четвертый этаж. Его руки почти с любовью ведут по серому, окрашенному камню бетона. Шото кажется, что эти стены все еще хранят отпечатки живших в них людей – фантомные голоса, полные тревоги и сомнений, шорох сумок и торопливые шаги. Видя эти поблекшие, грязные стены, ему больше верится, что прошло два года. Мысли, на удивление, спокойны. Ничто не тревожит его разум, словно листья деревьев в летнюю пору, пока еще не коснувшиеся беспощадного холода осени. Ему не составляет труда догадаться, что его ожидает. Это не в первый раз, когда они с братом пребывают в разладе, и все же в детстве все было как-то проще. Ему вспоминается их партия сеги, в которую его брат неизменно выигрывал со снисходительным мастерством, каждый раз произнося: «В следующий раз, отото», — вызывая его негодующие взгляды. Тогда дни ощущались по-другом. Возможно, потому что их где-то сближал их совместный общий враг. Возможно, они тогда были лучше. Ни того, ни другого сейчас нет. Итак, как же закончится их разговор? Шото было лезет за ключами в карман, только ключей у него нет, да и дверь квартиры уже приглашающе распахнута. Он тоже здесь. Проглатывает горькую усмешку, качая головой и ступает дальше. Не было смысла больше прятаться, убегать, искать. Все ответы были у него в руках. Их путь подошел к концу. — Ты здесь. Произнес голос из глубины дома. Губы трогает тонкая улыбка — он знал, что Тойа будет здесь, всегда бредущий за ним, словно проклятие, от которого не будет покоя. Во тьме вспыхнули синие глаза – единственное цветное пятно в этом блеклом, сером доме. Ярко пылающий огонь в мире Тодороки Шото. Его манящий светлячок, ведущий всю глубже в лес, где его после съедят волки. Сколько он просидел вот так, в глубине квартиры, сопровождаемый мертвой тишиной дома? — Да. Я дома. Столь обыденная, привычная фраза, звучала, как насмешка. — Нет, Шото, ты еще не дома. Ты вернешься домой, когда я верну тебя к себе. Сгорбленная фигура старшего была обманчиво хрупкой и безопасной, но тон его голоса явственно сообщал, что он не уйдет, не заполучив свое. Шото ничего не ответил, лишь спокойным шагом прошелся вглубь комнаты, садясь в кресло, сопровождаемый мрачным, темным взглядом. В конце концов, это была его квартира, он мог позволить себе некоторые вольности. Они сидят друг напротив друга в пустой комнате, смотря друг другу в глаза. Пыльные кресла, его журнальный столик, что он выбирал с Мидорией, торшер. Что ж, теперь они могли поговорить. Есть нечто опасное в этом мгновении. Напряжение, раскаленное добела, висит в воздухе, мешая дышать. Он мог просто увести разговор в другое русло, но Шото был плохим человеком. Вместо этого он решил погубить его. — Я не вернусь. Просто произносит он, смело смотря брату в глаза. Руки старшего вцепляются со всей силы в подлокотники кресла, пока что удерживая себя. Все его тело – туго натянутая струна, готовая лопнуть и расхлестать чужую кожу надвое. Выражение лица мрачнеет, и в его глазах виднеется нечто злое и усталое, когда он глухим голосом произносит. — Ты сделаешь, как я скажу. И я говорю, что ты вернешься. О, упрямый, деспотичный — ненавидящий их отца больше всех и между тем наиболее похожий на него из всех его детей. Шото посмотрел на него невпечатленно, абсолютно не удивленный. Часть него хотела упрямо, по-детски заартачиться, стоя на своем. Однако вместо того, чтобы ходить по кругу, продолжая этот бессмысленный диалог, он заговорил об ином. — Ты сам сказал, брат, ты меня любишь, но ты не откажешься от своей цели даже ради меня. Однако это не совсем так, верно? Мы оба знаем, что ты не сможешь без меня. Ты продолжишь жить, но это будет скорее существованием. — его пальцы медленно барабанят по подлокотнику, когда он вдумчиво, медленно произносит, желая подвести к неясной цели. — Я не вернусь, брат. Просто отпусти меня. Даби раздраженно чертыхается, словно имеет дело с надоедливым, капризным мальчишкой, что устроил истерику в магазине, потому что ему не купили сладости. Но Шото больше не ребенок. И они — уже не те, что были прежде. — Если бы ты знал, что произошло тогда, ты бы так не говорил. Ты не сможешь без меня, банально не выживешь. Опять начнешь давить на себя чувством вины, и– — Да, — просто отвечает Шото, — знаю. Взгляд его брата становится более хмурым, когда Шото спокойно продолжает. — Я сам попросил об этом, верно? Забыть. Чтоб ты забрал меня. Но больше мне это не нужно. Он нарочито небрежно пожимает плечами, и злая усталость в глазах напротив меняется. На периферии тикают часы, и Шото не может отделаться от мысли, что они отсчитывают секунды до его казни. Мысль, что Шото отделался от воздействия причуды, подозрительно быстро укладывается у старшего в голове, и Тойа зло произносит, чеканя каждое слово, словно выносит приговор. — И все же ты стоишь передо мной, говоря оставить тебя в покое? Говоря, что ты справишься без меня? После того, как цеплялся за меня, умоляя о помощи? Черта с два я отпущу тебя. Уж лучше я убью тебя– Шото спокойно отвечает, перебивая. — Убей. Повисает тишина. Раскаленное добела напряжение достигает своего апогея — чертов дамоклов меч, всю жизнь нависающий над Шото истончает свою нить, исчисляя последние секунды, прежде чем упасть. Гильотина, за жалкие мгновения, прежде чем отрубить голову. И это срывает Тойю с цепи, словно бешеного пса, что все время хотел наброситься. Шото даже не сопротивляется, с поразительным, мертвым хладнокровием наблюдая, как Тойа единым рывком тянет его на землю. Его руки, все еще горячие, обхватывают его шею, сжимая с поразительной силой. На бледной коже мгновенно образуются следы — четкие отпечатки чужих рук. «Своими руками?», — мимолетно пробегает мысль. — Ты–! Почему? Я сохранил тебе жизнь! Я сделал все, чтоб воплотить нашу мечту. Я пережил ебейшие вещи. Я убивал людей, Шото. Я сделал все. Все. Ради тебя. Ради нас. Ради ебучего дома, о котором мы мечтали с детства. Его дыхание яростное, а тон гневный. Редко, кто мог довести Тойю до такого состояния — исключительная прерогатива его младшего брата. Но Шото видит не это, он впитывает его злость, словно путник в пустыне, наконец добравшийся до оазиса. Его глаза наблюдают за ним, словно вновь впервые увидел звездопад на крыше их старого дома. Он спокойно кивает, произнося тихим, придушенным тоном. — О, нии-сан, ты не понимаешь. Я не предавал тебя, всего лишь отплатил тем же, что и ты мне. Ты забрал моих друзей. Ты забрал мою силу. Ты забрал мое будущее. Я же забрал твое счастье. Равноценный обмен, не находишь? Судя по его взгляду, нихрена равноценно он это не находил. Эгоистичный мудак. Расслабленно разлегшись на полу, мальчишка со смирением Иисуса наблюдал за ним. Шото вложил острие в руки человека, от которого должен был бежать, как от огня. Но и у него были свои секреты. Тойя горько улыбнулся. Отрывает руку от чужой шеи, но только чтоб зажечь в ней огонь. Синие пламя танцует в ладони, заставляя Шото отчего–то чувствовать дежавю. Кремация. Теперь название причуды старшего звучит иронично. Обожжет ли он вначале вторую часть его лица ради симметрии? Их матери, наверное, будет грустно смотреть на его труп. — Я люблю тебя, черт возьми. Он был прав. Тойа любил его. Пылько, горько, всем сердцем и душой. Это всегда был главный вопрос, что он выберет: любовь или ненависть. И между этими двумя понятиями, все-таки выиграла ненависть. — И я люблю тебя. — Шото улыбается. Его глаза, пленительные, родные, наполненные любовью и холодным безразличием. Когда–то Тойя сравнил глаза Шото с безмятежной гладью озера. Но это было не так. Так выглядят глаза змеи, притаившейся в засаде. — И я же причиню тебе самую большую боль. И в этот момент в голову Тойя приходит неожиданная, но четкая мысль. Шото знал. Его младший брат мог бы за это время сбежать из страны, спрятаться, исчезнуть со всех радаров, и пусть рано или поздно Тойя бы все равно нашел его, но тот даже не попытался. Тот знал, что все так и будет. И все же с ледяным спокойствием вернулся сюда. Пульс под его руками бьется спокойно, несмотря на то, что мальчишке очевидно тяжело дышать под хваткой его ладоней. Он пришел сюда специально. Маленький ублюдок. Дать Даби почувствовать вкус победы, показаться перед ним, чтоб тот осознал собственную бессильную ничтожность перед ним. Тойя молча смотрит на него. В его глазах вспыхивает гнев. Как он это допустил? В какой момент упустил, как за прищуром глаз начал скрываться бесовской огонь? — Дать тебе почувствовать вкус победы, а после забрать ее. Ведь нет ничего более горького, чем потерять то, что ты только что приобрел, да? — озвучивает Шото, словно подслушивая чужие мысли, пока его губы тянет кривая, злая улыбка. — Эту партию я выиграл, братец. Тойе следовало знать, что мальчишка с самого детства превосходил его на голову. Всегда папочкин любимчик, что быстро схватывает все на лету. И ему не составило труда научиться причинять боль, используя только слова. — Я никогда не знал: был ли ты моим маяком или штормом. Он тихо произносит, и в по-прежнему красивых гетерохромных глаз, в которых он всегда хотел затеряться, мелькает смутное сожаление. Спасешь ли ты мою душу или повергнешь в большую тьму? Но если Тойя недооценил своего отото, то и тот также недооценил своего брата. Превосходство Шото заключалось в гении его таланта, однако Даби был хорош в ином. Он никогда не проигрывал. Неугасимый огонь, что суждено гореть, пока от него не останутся угли. «Ты мой. Навсегда». — думает он с мрачной решительностью. Даби наклоняется интимно ниже, их носы потираются друг о друга в почти нежном жесте, заставляя Шото задыхаться от этой внезапной близости. Его пульс подскакивает, в то время как лицо старшего украсила злая улыбка. Предчувствие нехорошего закружило в груди, но было слишком поздно. Их губы слегка соприкасаются, когда раздается тихий шепот: — Лучше бы ты не попадался мне на глаза. А следом его взгляд поглотила знакомая темнота.***
Голова раскалывалась, а во всем теле сквозило ощущение, что его полдня избавили в темном переулке. Шото, честно говоря, ни черта не помнил, помимо круглосуточного киоска комбини, в который он заходил, и никаких отморозков там тем более не было. Кажется, он пошел взять себе еды, после- Да, верно. После похорон. Бакуго… Интересно, как он там? Шото хмурится, медленно открывая глаза. Зрение перед глазами представляло собой мутную картину. Его тошнило, а в груди разливалась странная пустота. Он окинул взглядом свое пристанище. Кажется, он лежал на кровати. Незнакомой кровати. Пока его лодыжку опоясывали кандалы. Что за чертовщина? — Ну здравствуй, дорогой младший брат.