returning

      Дела обстояли абсолютно паршиво. Поврежденная нога пульсировала от неудачного приземления, дрожащие руки пытались нащупать в рюкзаке хоть что-то подходящее под описание оружия, потому что последние патроны он выпустил в того ублюдка, который накинулся на него в переулке. Опустившись на землю за оставленной кем-то машиной, парень прислушался, стараясь не опираться на правую ногу, которую он умудрился так удачно порезать, выбираясь через разбитое окно дома. Со спины его удачно закрывала стена полуразрушенного дома, так что он мог спокойно опереться о проржавевшую, заросшую непонятными растениями машину, и выдохнуть, позволяя себе передышку. Мерзкие крики смешивались с шарканьем полусгнивших ног, внезапно появившаяся орда, которая вообще не должна была проходить по этой местности, разделила его с напарником, заставив от души побегать совершенно не подготовленному к такому наплыву врагов парня. Отбив себе всю спину и ребра ему всё-таки удалось более-менее оторваться, потащив за собой только несколько особо настырных зомби, которые сейчас шарили в округе, в поисках его уставшей тушки. Тучи на небе совсем не добавляли радости, не хватало только чтобы полил чертов дождь, который смоет даже незначительные следы, по которым он мог бы отследить своего спутника. Парень чертыхается, перевязывая последним, не самым чистым, куском ткани ногу на манер жгута, надеясь что это хоть немного остановит рвущуюся наружу кровь. Затолкав рюкзак ближе к стене дома он забирается под машину, прижимая к груди старый, покрытый зазубринами нож. Он конечно никогда особо не жаловал старушку жизнь, особенно за все те сюрпризы, которые она ему подсовывала в те времена, когда ещё было нормальным выходить на улицу для того, чтобы прогуляться, а не для поиска чего-то, что продлит тебе эту жизнь хотя бы на несколько дней, но такой подставы, наверное, не ожидал совсем никто. Когда весь мир сошел с ума, словно в какой-то популярной видеоигре или сериале, Дазай даже не знал, радоваться ему или плакать. С одной стороны, наконец-то можно было умереть спокойно, способов теперь было намного больше, но, с другой стороны, ему не хотелось после смерти грызть людей, или, что ещё хуже, быть тем человеком, которого загрызут при любой возможности. Сначала было какое-то подобие власти, кто-то пытался урегулировать ситуацию, помогали ещё здоровым людям, строили блок-посты, выдавали припасы, пытались найти решение. Всё покатилось к чертям относительно недавно. Дазай никогда не любил эту систему, словно в армии, если не хуже: ранний подъем, гора несносной работы, жалкий паёк которым ты даже не наедаешься. Он терпел год, потом второй, а на третий сбежал в мир за толстой стеной, забрав с собой рюкзак вещей, медикаментов и один-единственный ствол. Через несколько месяцев на тот город, на который так возлагали надежды из-за большого количества медиков, из которого он и сбежал, налетела внезапно сплотившаяся толпа зараженных. Орда, как их теперь называли, но по сравнению с теми ордами, с которыми они сталкивались сейчас, та была аномально многочисленной, все те, кто хотя бы имел понятие о тех событиях, до сих пор содрогаются в ужасе. Дазаю было плевать. Он вернулся в разрушенный город спустя несколько месяцев, нашел совсем забитого от страха паренька, который чудом спасся, заперевшись в подвале детского дома, и с тех пор бродил по огромному пространству скатившегося к черту мира с ним. Дернуло же их пойти к их обустроенному лагерю через ту блядскую долину. Орды никогда не мигрировали через неё, обходили за несколько километров, а теперь вдруг решили, что так им будет удобнее. Чертовы твари. Дазай надеялся, что Ацуши смог оторваться и спрятаться, он его найдет, для острого нюха паренька не было никаких преград кроме огромной кучи разлагающихся трупов, так что за сохранность шкуры подростка Осаму не переживал, а вот за свою стоило бы. Уснул он совершенно незаметно, организм вымотался от такой гонки, плюс ко всему под ногой уже была чертова лужа, из-за которой, видимо, и кружилась голова. Дазай лишь на секунду, черт возьми, закрыл глаза, чтобы немного унять головную боль и провалился в рваный, мерзкий сон, впиваясь стёртыми в кровь пальцами в замотанную рукоять ножа. Ему снилось какая-то дребедень, вспышки старых воспоминаний, от которых остались только замыленная картинка и пучок ощущений. Он не понимает над чем смеется, слышит до боли знакомый голос, от которого щемит в груди, видит яркие всполохи закатного солнца перед глазами и чувствует, как собственные губы растягиваются в улыбке. Значит, это было что-то приятное, такое редко снилось, в основном он видел только разорванные трупы и бегал от чертовски быстрых зараженных, в последний момент, перед тем как зубы сомкнуться на шее, просыпаясь в холодном поту. От этого сна ему тепло, голоса звучат как из-под толщи воды, он совершенно не понимает содержания разговора, тянется рукой вперед, словно пытаясь разогнать пелену перед глазами, чтобы понять с кем он разговаривает, но резкий звук вырывает его оттуда, заставляя глаза распахнуться, а сердце работать в два раза сильнее. Дазай еле сдерживает рвущийся наружу крик, когда перед глазами появляется то, что раньше было лицом человека, а сейчас больше напоминало отбивную, над которой постарался лучший, блять, повар в городе. Шатен резко отползает назад, воткнув нож с мерзким, хлюпающим звуком, в череп по самую рукоять, успевая увернуться от цепких пальцев, почти схвативших его за ворот куртки. Потревоженную ногу простреливает боль, он сжимает зубы и выползает из-под раскрывшегося укрытия. Рюкзак был на месте, слава богу, он быстро закидывает его за спину, подтягивая болтающиеся ремни, слыша как на визг зараженного ублюдка из-под машины сбегаются остальные. Бежать сейчас он не сможет, надеяться, что получится тайком избежать столкновений тоже было глупо, но безоружному идиоту, с одним только ножом ничего другого и не оставалось. Он успевает протиснуться в зазор между следующими машинами, двигаясь вдоль стены бывшего многоэтажного дома, застывая на месте каждый раз, когда мимо проносился зараженный. Если бы не чертова нога он бы уже удрал отсюда, спрятался в каком-нибудь здании и отсидел бы там до утра, но нет, ему приходилось как крысе жаться по углам и оглядываться на каждый чертов шорох. Главное, чтобы здесь были только обычные зараженные, никаких мутировавших ублюдков, он же не так много просит, верно? Дазай уже было поверил, что жизнь на этот раз дала ему немного удачи, когда увидел светлый переулок впереди, заканчивающийся весьма внушительной калиткой, но старушка-жизнь как обычно решила наебать своего главного фаната, который на протяжении двадцати двух лет только и говорил о том, как хочет уже поскорее умереть. Вырвавшийся из витрины зараженный без труда валит его на землю, Дазай чудом умудряется оттолкнуть его от себя, не давая вцепиться зубами в любой открытый участок тела. В нос ударяет гремучая смесь вони от разложения и свежей крови, шатен сдерживает рвотный позыв и отталкивает от себя зараженного, поднимаясь на ноги. Бежать было больно, ему начинало казаться, что нога попросту оторвется в следующий раз, когда он наступит ей на землю, но он всё-таки добрался до переулка, с грохотом врезаясь в железную перегородку. Уже уставшее за день от потрясений сердце снова пропускает удар, когда он видит старый, проржавевший навесной замок, который скрипит, будто издеваясь над ним, когда парень начинает дергать его из стороны в сторону, понадеявшись что дужка сломается от старости. Отбиваться от зараженного, который ещё и привел с собой друга, приходится тем. что есть под рукой, любимый нож остается в черепе одного из них, дергающегося сейчас под ногами Осаму, а вовремя оказавшийся рядом кусок арматуры не даёт второму сожрать его с потрохами. Дазай пытается пинками спихнуть с себя это нечто, бывшее когда-то человеком, чувствует как пальцы рвут единственную более-менее тёплую куртку, прорываясь к мягкой коже, он чудом успевает пропихивать в между зубов несчастный кусок железа, радуясь только тому, что они все достаточно тупые, чтобы этот трюк прокатывал. Руки уже начинают дрожать от усталости, он пару раз с глухим стуком приложился головой об асфальт, пытаясь вырваться, перед глазами уже всё плыло и он начинал осознавать, что вот-вот потеряет сознание и будет вот так бесславно сожран обычным, даже не мутировавшим, зараженным, в грязном переулке. Приглушенный хлопок выстрела звучит для него как голос Бога, не иначе. Дазай чувствует как его вытягивают из-под обмякшего, уже окончательно трупа, зараженного и прислоняет к стене. Он следит за пальцами, затянутыми в плотную кожу перчаток, которые щелкают перед глазами, морщится от звона в ушах и мотает головой, пытаясь избавиться от него. Шатена подташнивает, а перед глазами двоиться, кажется он приложился головой куда сильнее чем думал, поэтому когда перед глазами снова появляется чужая рука он просто хватается за неё, обхватывая запястье пальцами.  — Тебя кусали? Эй! — голос незнакомца прорывается сквозь звон, Дазай морщится и закрывает глаза, опуская голову.  — Нет, — горло дерёт, он сглатывает и пару минут тратит на мерзкий кашель, чувствуя как чужие руки придерживают за плечи.  — Что с ногой?  — Порезал когда через окно лез.  — Придурок, — парень опускается перед ним на корточки, и что-то в этом обращении кажется Дазаю смутно знакомым, сама интонация и рычащие нотки в голосе заставляют что-то в голове щелкнуть, словно выключателем, — есть чем перевязать? Накладывать жгут ты конечно совсем не мастер.       Не дождавшись вразумительного ответа парень цыкает, приподнимая его ногу, обвязывает её чем-то похожим на шнур и задирает штанину, осматривая рваные полосы. Дазай пытается сфокусировать зрение, поднимает голову, всматриваясь в горящие на солнце рыжие волосы, пока парень что-то бормочет, явно возмущаясь. Шатен резко выбрасывает руку вперед, сжимая пальцами воротник чужой куртки, притягивает парня ближе, даже не вздрогнув от воткнувшегося в стену рядом с головой ножа, и удивленно выдыхает, встречаясь взглядом с распахнутыми голубыми глазами.  — Чуя? — рыжий непонимающе на него смотрит, сжимает пальцы на рукояти армейского ножа, глазами бегая по измазанному в пыли и крови лицу. Когда в голубых глазах появляется проблеск, шатен улыбается, опуская ворот куртки.  — Твою мать, Осаму? Я думал, что ты давно сдох! — удар приходится в ноющее плечо, Дазай тут же хватается за ушибленное место, состроив при этом самое оскорбленное выражение лица, на которое только был способен, — Как ты вообще здесь оказался? Как ты, блять, вообще выжил?!  — Ты всегда так верил в меня, малыш Чуя, ай! Да хватит! Не бей меня я и так на грани смерти!  — Отлично, тогда я оставлю тебя здесь, только зря патроны тратил, — Чуя поднимается, отряхивая запыленные колени, вынимает нож из стены и ловко заправляет его в специальный чехол, закрепленный на поясе.  — Ты не оставишь меня, малыш, для такого поступка ты слишком благородный, — Дазай улыбается так, словно ему только что пообещали легкую и быструю смерть, чуть ли не сверкая на удивление белыми зубами на весь переулок. Рыжий недовольно морщится, пинает шатена по здоровой голени, и поднимает причитающего о его жестокости парня, позволяя о себя опереться. Дазай старается не слишком наваливаться, идёт практически самостоятельно, не особо обращая внимания на ноющую ногу. Чуя выглядывает из переулка и идёт в противоположную сторону, постоянно оглядываясь назад. Шатен наконец рассматривает вполне новую, явно военную, черную куртку, с кучей карманов и заклепок, видит опоясывающий бледную кожу шеи кожаный ошейник и пересекающий грудь пояс кобуры. Шаги у рыжего парня тяжелые, сапоги с ребристой подошвой явно были утяжеленными каким-то подручным способом, они с глухим звуком опускались на землю, оставляя глубокие следы на мягком грунте, но даже с таким весом Чуя умудряется передвигаться тихо и незаметно, осматривая всю территорию. Всё таки военная выучка никогда не забывается.  — Как ты здесь оказался? — голос у Накахары глубокий, с легкой хрипотцой, Дазай думает о том, что тот наверняка до сих пор курит, цепляется за сильные плечи, подтягиваясь вверх и пожимает плечами в ответ на заданный вопрос.  — Долгая история, наткнулись на орду там, где её не должно было быть.  — Разбежался с группой?  — Мы были вдвоем, быстро найдем друг друга, уже не первый раз теряемся, — рыжий фыркает, останавливаясь перед решетчатым ограждением, вынимая из кармана звякнувшую связку ключей.  — У меня есть полностью пригодный для жилья дом, если пойдем сейчас то доберемся к завтрашнему вечеру, по пути есть ещё один, для привала, там есть вода, еда и душ, — замок со скрипом открывается, Дазай проходит вперед, держась за хлипкие перегородки и ждёт, пока Чуя закроет калитку с обратной стороны, — я защищать тебя не буду, дам нож — если встретим зараженных, спасай свою шкуру сам.  — Дать мне нож уже довольно щедро с твоей стороны, малыш Чуя, — шатен врезается спиной в стену, поднимая руки к голове, металл обжигает тонкую кожу горла, а голубые глаза пред лицом вот-вот вспыхнут от сдерживаемой злости, — я разозлил тебя? Прости.  — Заткнись. Они идут по окраине города, стараясь обходить скопления домов и машин. Чуя напряженно всматривается в каждый темнеющий проем, прислушиваясь и останавливаясь у каждого поворота, Дазай уже искусал все губы, стараясь меньше наступать на поврежденную ногу, но шипение и тихие маты всё равно вырывались время от времени. В такие моменты Чуя останавливался, давал ему отдохнуть несколько минут и снова тянул вперед, затыкая плаксиво вздыхающего парня. Самая длинная передышка получилась у порта, Дазай уже готов был кричать от каждого шага, поэтому сам вырвался из цепких рук, впиваясь пальцами в заграждение, смешивая тяжелое дыхание с шумом волн. Чуя заставил его опереться о заграждение, промыл раны водой и перевязал чистыми тряпками, всунув в дрожащие руки несколько таблеток, которые Дазай тут же проглотил, даже не запивая. Шатен опустил голову на скрещенные руки, закрывая глаза, в ожидании когда расползающуюся по телу боль приглушит хоть немного, он чувствовал соленый запах ветра, который смешивался с тухлым запахом выброшенного на берег зверья и водорослей. Солнце окрашивало залив яркими красками, путалось в огненных прядях его внезапно обретенного спутника, приятно грело уже забывшее такое тепло тело и заставляло щурить глаза. Чуя даже не вздрогнул, когда в водорослях у его ног что-то зашевелилось, так и смотрел на закатное солнце, резко опустив ногу на оживший ком из растений. С чавкающим звуком под тяжелой подошвой проломился череп какого-то незадачливого зараженного, Накахара только дернул плечами, доставая из внутреннего кармана пачку сигарет и закурил, оборачиваясь к стоявшему рядом Дазаю, который с восхищенным выражением лица наблюдал за ним.  — Чего уставился? — рыжий цокает языком, мотнув головой, его волосы забавно взметнулись, тут же снова обрамляя красивое лицо. Дазай не сдерживает порыва, поднимает руку и заводит огненную прядь за аккуратное ухо, с едва виднеющимися точками шрамов на хряще, улыбается как идиот и сгибается пополам, когда Чуя бьёт его в живот. Не сильно, больше для острастки, потому что шатен знает, что тот может одним ударом весь дух из него выбить.  — Просто ты такой красивый в лучах закатного солнца, малыш Чуя, что я не могу удержаться.  — Закрой рот, Осаму, пока я тебя на поводке не потащил, — пальцы тушат сигарету о стальное ограждение, — скоро дождь ливанет, видел какие тучи в городе? Если не доберемся до дождя то потеряемся нахрен и нас сожрут, так что кончай придуриваться и передвигай своими отростками быстрее, хромоножка.  — Так точно, командир, — Дазай получает ещё один удар, от которого на секунду темнеет перед глазами и оставшуюся дорогу предпочитает не шутить слишком бурно. Закон подлости всегда был основным в жизни Осаму, поэтому когда крупные капли сначала упали на горячую щеку, а потом на голову хлынул уже быстрый поток дождя, тот совершенно не удивился. Чуя громко выматерился, обхватив его одной рукой и упорно продолжил двигаться вперед, практически не разбирая дороги. Он забавно фырчал, как кот, когда вода попадала в нос, Дазай молча умилялся, стараясь подстроиться под широкий шаг низкого парня, наверняка до боли вцепившись тому в плечи. Таблетки начали действовать недавно, боли стало меньше, но из-за них он чувствовал себя странно, в голове звенело от пустоты, он не мог ухватиться ни за одну мысль и откровенно засыпал на ходу, заваливаясь на бок. Накахара его встряхивал, пинал и кусался, Дазай возмущенно вскрикивал, дергался в сторону и матерился, чувствуя как крепкие зубы смыкаются на запястье. Он совершенно потерял ориентир, даже не подозревая где они сейчас находятся, дождь размывал абсолютно любые знаки, риск наткнуться на зараженных возрос в сотни раз, но Чуя упорно продвигался вперед, скрывая то, как сильно дрожат руки, сильнее сжимая ткань чужой куртки. Он сам зачищал дорогу каждую неделю, зараженных на ней быть не должно, но тихая, мерзкая мысль о том, что сюда мог кто-то пробраться под покровом разбушевавшейся природы заставляло сердце пропускать удар от каждого звука, дергаться от любого движения и идти с каждой минутой быстрее, не обращая внимания на стенания откровенно виснувшего на нём парня. Потом ещё спасибо ему скажет. Когда рыжий наконец-то видит знакомый дом то едва не падает от облегчения, он вваливается внутрь, с горем пополам поднимается на второй этаж, опускает Дазая на кровать и спускается вниз. Дверь закрывается на несколько замков, он подпирает её на всякий случай тяжелой тумбой, проверяет заколоченные окна, греет в металлическом чайнике воду и собирает чистые тряпки, поднимаясь наверх. Осаму не лихорадит, он всё ещё по-идиотски шутит заплетающимся от транквилизаторов языком, когда Чуя стягивает с него мокрую насквозь одежду, это делает ближайшие часы жизни рыжего парня легче. Он обрабатывает ногу шатена, не обращая внимания на шипение и рвущиеся из искусанных губ маты, кончиками пальцев прощупывает края ран, радуясь отсутствию плотных припухлостей, плотно перевязывает чистыми бинтами, чудом оставшиеся с предыдущего посещения этого дома, обвязывает всё это сверху пленкой и отправляет Дазая под горячий душ.  — Не истрать всю воду, её не так уж много, — Чуя протягивает полураздетому шатену достаточно большое полотенце и сухую одежду, — штаны тебе скорее всего будут как бриджи, до утра потерпишь.  — Может ты пойдешь со мной, малыш Чуя, сугубо ради экономии столь важного ресурса, — Дазай смахивает со лба липнущие к коже рыжие пряди, улыбается и наклоняется, останавливаясь в паре сантиметров от губ совершенно спокойного Накахары. В голубых глазах на секунду проскальзывает искра непонятной для шатена эмоции, Чуя усмехается, проводит тыльной стороной ладони по его щеке и зарывается пальцами в волосы на затылке. Дазай прикрывает глаза от прокатившейся по телу волны мурашек, выдыхает в чужие губы и тут же шипит сквозь зубы от прострелившей затылок боли. Чуя вталкивает его в тесную комнату, сжимая пальцы в волосах у самых корней, щелкает кнопкой выключателя и хлопает дверью, оставляя Дазая в тускло освещенной ванной. Вода была не то чтобы горячей, скорее теплой, но это было лучше чем её отсутствие или вынужденный ледяной душ, который был у него до этого. Греть воду и как-то сохранять её Осаму было лень, это нужно было бы ещё придумывать какую-то хитровыебанную систему подачи воды, следить за её количеством, зачем это надо? Холодный или прохладный душ тоже был душем, просто более быстрым и эффективным, особенно по утрам. Штаны и правда оказались немного коротковаты, зато футболка была в самый раз, он практически допрыгал на одной ноге до комнаты, с удивлением осматривая уже переодетого в сухое Чую, от которого пахло мылом и совсем немного порошком.  — У тебя здесь есть ещё одна ванная?  — Да, на первом этаже, — Чуя указывает ему рукой на кровать, на которой успело появится большое одеяло и несколько подушек, — таблетки в тумбочке, если снова начнет болеть нога — выпей. Спокойной ночи.  — Погоди, — Дазай хватает его за руку, едва не свалившись следом, — а ты где будешь спать?  — Внизу, там есть диван, — он на секунду хмурится, поджимая губы, — ты хочешь есть?  — Да, — шатен отвечает даже не задумываясь. На самом деле он мог и не есть по несколько дней подряд, и не такое приходилось делать, выжидая пока обезумевшие зараженные уйдут от дома, в котором ты скрываешься, но желание спуститься вниз и ещё немного побыть с рыжим парнем было сильнее, поэтому он, не без помощи, медленно спустился по скрипучей лестнице, опускаясь на упомянутый диван.       Дазай с интересом осматривал заколоченные окна, у каждого из которых лежало какое-то подобие оружия — топоры, железки, биты с гвоздями. Чуя снова поставил чайник греться, подкатил к дивану низкий столик и поставил на него несколько пачек с разным содержимым, в основном это были пайки, которые не нужно было готовить или разогревать.  — Если ты надеялся на что-то полноценное, то прости, в этом доме этого нет, — произнес парень, протягивая Осаму большую кружку с горячим чаем. Шатен втянул носом исходящий от кружки пар, довольно прикрывая глаза от насыщенного запаха и откинулся на спинку дивана, делая глоток.  — Я не привередливый, Чуя, ты же знаешь, что я могу съесть что угодно, — рыжий фыркает, закатывая глаза, опускается рядом, обхватив кружку ладонями и поджимает одну ногу под себя.       Дазай сдерживается от комментария по поводу того, что ногами парень не достает до пола, прячет улыбку в кружке чая и наблюдает за задумавшимся Накахарой из-под прикрытых век. В слишком широком вырезе свободной футболки виднеются свежие, только зарубцевавшиеся шрамы на плечах, в месте где до этого был кожаный ошейник шею обвивает тонкое, с рваными краями кольцо шрама, Дазай чуть хмурится, но не задает так и рвущегося наружу вопроса, молча продолжая изучать старого знакомого. Единственное место на котором не было шрамов были аккуратные руки, с длинными, тонкими пальцами, скорее всего потому что их спасла привычка Накахары носить плотные перчатки.       — Прекрати осматривать меня, Осаму.       — Прости, слишком заметно? — губы сами по себе растягиваются в улыбке, когда голубые глаза так и норовят прожечь в нём дыру, — ничего не могу с собой поделать, так давно тебя не видел, хочется рассмотреть как ты изменился.       — Ты сам сбежал, если бы остался то и не нужно было бы ничего рассматривать, — Дазай дергает уголком губ, гасит поднявшуюся в груди волну совсем детского стыда, словно его поймали за поеданием сладкого, допивает горячий чай и ставит кружку на низкий столик.       — Ты ведь не пошел бы со мной, если бы я позвал тебя, Чуя, — он садится вплотную, кладет ладонь на колено парня, сжимая пальцы, проводит носом по мягкой коже щеки и зарывается им в ещё влажные пряди на макушке, закрывая глаза, — ты был так предан этой армии, горел желанием помогать и защищать людей, ты бы со мной не ушел, попытался бы отговорить, промыть мне мозги, так сказать. Ты бы злился, мы бы с тобой разругались, я бы сказал тебе, что всё то, чем ты дышишь это показуха и обман, никто никого не защищает и не ищет лекарство, просто кучка вышестоящих людей пытается защитить себя под видом спасения других. Тебе было бы больно, ты бы меня ненавидел и не спас бы сегодня, оставил в переулке чтобы меня доели и ушел бы сюда один.       Дазай чувствует как от каждого слова тело рыжего парня буквально каменеет, атмосфера вокруг совсем не дружеская, но он обхватывает Чую поперек груди, оставляет на макушке поцелуй и вжимается лбом в напряженное плечо, слыша как гулко бьется чужое сердце. Дрожащие пальцы впиваются в его руки, шатен морщится и сильнее обнимает крепкое тело. Чуя матерится сквозь зубы, мотает головой и судорожно вздыхает, в конце концов расслабляясь.       — По-твоему мне не было больно когда ты ушел? — Дазай вслушивается в вой ветра и стук капель дождя, проводит раскрытой ладонью по крепкой груди, останавливаясь на месте, под которым сильнее всего чувствовалось биение чужого сердца, — я хотел помочь.       — Ты всегда таким был, малыш Чуя, — израненные пальцы переплетаются с чужими на груди, шатен прижимается губами к скрытому волосами виску и улыбается, чувствуя как от воспоминаний теплеет в груди, — постоянно дрался, когда я просто предлагал сбежать и отомстить потом более изощренно.       — Если ты не мог сам за себя постоять, чертова швабра, вымахал как жираф, а драться не умел, — Чуя фыркает, но по голосу было слышно, что тот улыбается.       — Я просто не любил лишние конфликты, а тебя хлебом не корми только дай подраться с кем-то, кто в два раза больше, и драться я умел, просто мне было приятно, что такой малыш как ты так яростно защищал меня.       Чуя бьёт раскрытой ладонью по его руке, пытаясь вывернуться, бурчит под нос ругательства и дергает ногами. Дазай тихо смеётся, прижимает к себе пискнувшего от неожиданности парня и заваливается на бок, утягивая его за собой. Чудом не свалившись с узкого дивана, Дазай опускает голову на подлокотник, удерживая за пояс Чую, который был вынужден сесть на бедра довольно улыбающегося шатена, который в свою очередь всеми силами не давал ему слезть.       — Я не буду заниматься с тобой сексом здесь, Осаму, — Чуя наклоняется, проговаривая это ему в губы, прикрывая глаза от ощущения пальцев в волосах, массирующих кожу головы, Дазай ловит довольный вздох и подается вперед, целуя приоткрытые губы. Накахара закрывает глаза, обхватывает ладонями его лицо и углубляет поцелуй, сжимая коленями бедра.       — Почему? — шатен смотрит как Чуя проводит языком по собственным губам, разрывая поцелуй, он морщится от глупого вопроса и зарывается пальцами в волосы, зачесывая непослушные пряди назад, — если ты скажешь, что это потому что у нас нет презервативов, то я скажу тебе, что их нет уже как пару лет. Я удивлён, что в нашем нынешнем положении тебя вообще это волнует, у тебя за окном толпы ходячих мертвецов, Чуя.       — Ты совсем придурок? Я говорил про диван, я не собираюсь корячиться на нем, лишь бы твоей длинной туше было удобно, пошли обратно в комнату.       Выдав многозначительное «а-а-а» Дазай резко сел, целуя только успевшего раздражённо фыркнуть и закатить глаза парня. Чуя упирался коленями по бокам от ног шатена, стараясь лишний раз не травмировать и без того искалеченное тело, прижимаясь ближе, чувствуя как прохладные ладони уже вовсю хозяйничали под свободной футболкой. Пальцы аккуратно обводили каждый шрам и рубец, покрывавшие кожу словно хаотичные рисунки, Дазай мог отличить следы от пуль и ровные полосы от ножей, рваные укусы животных и ожоги, ему хотелось вылизать каждую отметину, почувствовать как дрожит тело от прикосновений к чувствительной коже. Он отстраняется, спускается языком от припухших губ к шее, прижимается к пульсирующей жилке и обводит кончиком языка светлый шрам.       — Откуда он у тебя? — Чуя недовольно вздыхает, опускает его лицо и встаёт, одергивая задравшуюся футболку.       — Небольшая цена за твоё дезертирство, — парень усмехается, видя как удивлённо распахиваются глаза сидящего на диване, — не сказал им как ты умудрился уйти, вот и был пару недель грушей для битья, пока они не убедились, что ты не вернёшься со стаей зараженных. Могу тебе рассказать о каждом из них, если допрыгаешь до комнаты.       — Чуя! — парень смеётся, быстро поднимаясь по лестнице, машет рукой с самой верхней ступеньки и скрывается в комнате. Дазай сквозь зубы матерится, пока поднимается по чёртовой лестнице, самому себе обещая, что этой мелкой рыжей бестии точно не поздоровится, когда он до него доберётся. Он останавливается в дверном проёме, проглатывая уже приготовленную речь, обводя взглядом каждую линию полуобнаженного Чуи, курящего у открытого окна.       — Долго ты, хромоножка.       Дазай опрокидывает его на кровать, выкидывая недокуренную сигарету в окно, нависает над усмехающимся парнем и целует. Кожа у Чуи невероятно горячая, мягкая и даже шрамы его не портят, Дазай тщательно вылизывает его шею, прижимается губами к подрагивающему от стонов горлу, чуть прикусывает тонкую кожу и спускается ниже, к разлету острых ключиц и слишком соблазнительной ямочке, обводит языком сосок и втягивает его внутрь, вслушиваясь в не несдержанные стоны. Накахара открытый, громкий и гибкий, стонет в голос, совершенно не стесняясь, выгибается навстречу горячему языку и рукам, зарывается пальцами в тёмные волосы, прижимая ближе к себе, сжимает мягкие пряди и тянется за новым поцелуем стоит только Осаму оторваться от его тела. Пальцы быстро расстегивают пуговицу и ширинку, стаскивая с ног джинсы вместе с бельём, ладони гладят нежную кожу, сминая её пальцами, оставляя красноватые отметины. Дазай смотрит на расхристанного под ним парня, который дышит тяжело и часто, наблюдая за его действиями из-под полуопущенных век, и закусывает губу, сдерживая рвущийся наружу нетерпеливый стон. Чуя тянет его на себя, обнимает за шею и втягивает в тягучий поцелуй, медленно обводит языком и отстраняется, прикусывая губу, чуть оттягивая её.       — У меня скоро сердце остановится, рыжий ты дьявол, — Чуя тихо смеётся, трется носом о его щеку и коротко целует сжатые губы.       — У тебя руки длиннее, в нижнем ящике тумбочки есть смазка и отвечая на проскользнувшие в твоей голове вопросы: да, ей можно пользоваться, да, я уверен в этом. Почему? Потому что сам её делал, нет, ни с кем не спал, не беспокойся, пользовался исключительно в своих интересах.       Выражение лица Дазая после достаточно содержательного монолога не смог бы описать даже самый образованный на данный момент человек. Чуя беззлобно прыскает от смеха и закатывает глаза, наблюдая как застывший шатен наконец-то отмирает и тянется к нужному ящику. Полупрозрачная стеклянная баночка достаточно тяжёлая, Дазай с небольшим сомнением откручивает крышку, растирает вязкую жидкость между пальцев, отмечая что та не имеет совершенно никакого запаха и смотрит на Чую, растягивая губы в ехидиной усмешке.       -Ты оказывается тот ещё извращенец, малыш Чуя?       — Не представляешь какой, — в голубых глазах пляшут черти, когда Дазай одним резким движением подтягивает его ближе, заставляя шире развести ноги.       Чуя шипит сквозь зубы, цепляется пальцами за изголовье кровати, закусывает губу и пытается расслабиться, Осаму целует выгнувшуюся шею и двигает скользкими пальцами внутри, стараясь не причинять лишнего дискомфорта. Комната быстро наполняется стонами, неприлично хлюпающими звуками и тяжёлыми дыханием. Дазай наблюдает за лицом рыжего парня, запоминает каждую проскользнувшую эмоцию, ловит каждый срывающийся с приоткрытых губ стон и закусывает губу, когда от очередного движения Чуя крупно вздрагивает, поджимая пальцы на ногах и распахивает голубые глаза. Сдерживаться он точно больше не сможет, одежда небрежной кучей летит на пол, Дазай одним быстрым движением размазывает смазку по своему члену и медленно входит, чувствуя как Чуя обхватывает его ногами за пояс, скрещивая лодыжки. Он снова тянет его вверх, равно целует, и сжимает пальцы у корней волос.       — Двигайся, Осаму, черт побери.       Наверное у него в голове есть какой-то отдел, который управляется этим невероятным, прокуренным голосом, потому что оправдать своё абсолютное послушание Дазай никак по другому не может. Он двигается быстро и размашисто, каждый раз сталкиваясь с пошлым шлепком. Чуя впивается пальцами в его плечи, оставляя лунки от ногтей, прогибается, прижимаясь стоящим членом к животу и стонет. Дазай успевает подумать, что такими темпами рыжий точно сорвет голос, где-то внутри разливается чувство какого-то странного удовлетворения от осознания того, что он сорвёт голос из-за него и от этого шатен начинает двигаться сильнее.       — Д-да, господи, — Чуя громко стонет, чувствуя как низ живота сводит от удовольствия, шатен сжимает пальцами его бедра, впиваясь в дрожащее плечо зубами, вырывая глухой стон. Дазай кончает вслед за дрожащим под ним парнем, абсолютно наплевав на то успеет ли он выйти из растянутого тела или нет. Он ложится рядом с Чуей, когда тот опускает скрещенные за его спиной ноги, зарываясь пальцами в собственные волосы. Тело приятно потряхивает от прошедшего оргазма, Дазай на минуту закрывает глаза, чувствуя как усталость медленно окутывает его с ног до головы. Он слышит как Чуя быстро восстанавливает сбившееся дыхание и переворачивается на бок, чувствует совсем лёгкий поцелуй и улыбается, отвечая.       — Ты что делаешь? — Дазай устало смотрит на резко оседлавшего его парня, замечая совсем недобрый блеск в глазах. Чуя хитро улыбается, гладит скрытую под бинтами шею, медленно спускаясь к плечам и так же затянутые в бинты предплечьям. Он целует насторожившегося парня сначала в лоб, спускаясь к губам, чувствуя как шатен недоверчиво, но всё же отвечает на поцелуй.       — Я хочу тебя трахнуть, Дазай.       — Чего? Головой ударился? Нет, — Чуя закатывает глаза, раздражённо фыркая. Он аккуратно развязывает мелкие узелки на бинтах, сматывая уже старую ткань, обнажая скрывающиеся под ней шрамы, целует и обводит языком каждую линию на предплечья, наблюдая за меняющимся лицом шатена.       — Останови меня сразу, если не понравится.       — Чуя, я не хо…ах, черт! — Дазай слишком резко сжимает пальцы в огненных волосах, приподнимая бедра, когда горячий язык проходится по почти опавшему члену. Чуя шипит сквозь зубы, шлепает раскрытой ладонью по бедру и угрожающе сверкает глазами, — это изнасилование, ты в курсе?       — Да ладно, серьезно? — Накахара поднимается, нависая над застывшим шатеном, проговаривая каждое слово в его губы, — ты просто боишься, что если тебе понравится, то придется каждый раз умолять меня взять тебя, да, Дазай?       — Глупости не говори, — рыжий почти смог сдержать смешок от такого обиженного тона, — оставь свои кинки на мольбы при себе, малыш Чуя, я тебя ни о чем умолять не собираюсь.       — Правда? — он почти что мурлычет от удовольствия, наблюдая как меняются эмоции, которые шатен обычно прекрасно контролировал, — раз так уверен, то давай попробуем, я же даю тебе право остановить меня.       Дазай поджимает губы, фыркает и мотает головой, Чуя медленно проводит языком по сжатым губам, гладит пальцами красивое лицо, обводя кончиками выделяющиеся линии. Он уже почти готов смириться и отступить, даже свести всё в шутку, лишь бы уязвленный таким предложением Осаму перестал дуться как маленький. В конце концов они только несколько часов назад снова встретились спустя огромное количество лет, он оставляет на губах шатена поцелуй, выпрямляясь и зарываясь пальцами в волосы, готовый выдать самый правдоподобный перевод неловкого живого в шутку, когда Дазай закатывает глаза, расслабляясь и говорит:       -Ладно.       Чуя пару раз удивлённо хлопает глазами, пока до мозга медленно доходит озвученные согласие, и когда он наконец понимает, что только что произошло то тут же улыбается, слишком плотоядно, по мнению наблюдающего за ним парня. Он действует медленно и аккуратно, целует и гладит всё ещё напряжённого Осаму, не переходя никуда ниже пояса, проводит языком по шее до аккуратного уха, чувствуя как вздрагивает под ладонями чужое тело, прикусывает мягкую мочку и оказывается награжденным первым, глухим стоном. Чуе кажется, что Дазай даже не осознает насколько может быть чувствительным, ему явно нравится, когда он зарывается пальцами в его волосы, когда он гладит его шею и плечи, целует шрамы на руках и прикусывает тонкую кожу на ключицах.       — Мать твою, — Дазай зажимает рот рукой, когда Чуя втягивает в рот сосок, медленно посасывая. Глаза рыжего так и искрятся от удовольствия, когда шатен кидает на него возмущённый взгляд, движения юркого языка вырывают очередной стон и Осаму кажется, что он чувствует как лицо заливает краска. Черт возьми, он краснел, наверное, последний раз в детстве, когда ещё не знал как контролировать собственные эмоции.       Чуя выглядит как довольный кот, садится в его ногах, облизывает губы и водит руками по поджимающемуся животу, медленно продвигаясь к бёдрам. Он аккуратно подхватывает повреждённую ногу, подкладывая под колено одну из подушек, обхватывает скользкими от смазки пальцами вставший член Дазая, медленно двигая рукой. Издевательски медленно. Он дёргает бёдрами навстречу, недовольно мычит, когда сильные руки прижимают его обратно к кровати, цепляется пальцами одной руки в ткань подушки, другой сжимая чужое предплечье. Дазай не чувствует когда Чуя решается начать его растягивать, медленно вставляя палец, не прекращая манипуляций второй рукой, зато он прекрасно чувствует второй палец, хватаясь за тонкое запястье пальцами.       — Ну-ну, тише, — Чуя меняет положение, снова поднимаясь выше, целует и трётся носом о щеку, — все хорошо получается.       — Знаешь, мне так не кажется, — Дазай хмурится, ощущения от пальцев внутри было довольно странным, и вот это рыжий чувствовал совсем недавно? Может он устроен как-то по-другому? В конце концов не всем может нравится одно и то же. Он уже хочет остановить сосредоточенного на чем-то парня, когда от аккуратного движения внутри по телу проходит волна удовольствия.       Чуя улыбается, слыша как с губ наконец-то срывается его имя, ещё немного двигает пальцами, сцеловывая сладкие стоны и наконец медленно входит, закусывая собственные костяшки пальцев. Дазай не может похвастаться высокой гибкостью, но все равно умудряется прогнуться в пояснице от очередного глубокого толчка, вызывая своим видом восхищенный вздох откуда-то сверху. В груди теснится слишком много эмоций одновременно, заставляя задыхаться и срываться на несдержанные стоны, стыд боролся с удовольствием, желание всегда казаться сильнее и сарказм давно махнули на всю эту ситуацию рукой, обещая потом отыграться на хозяине новой партией отменным загонов. Осаму все-таки решает послать всё нахрен хотя бы сейчас, притягивает Накахару ближе и громко стонет, утыкаясь лбом в основание шеи.       — Господи, Дазай, — у Чуи от этого стона ведёт голову, он закрывает глаза, чувствуя как по позвоночнику табунами бегают мурашки, — какого хрена, ты слишком хорош в любом положении. Черт.       Дазай усмехается, запрокидывая голову, проводит языком по губам, вызывая какой-то обреченный стон у рыжего парня, зарывается пальцами в мягкие волосы, сталкиваясь зубами когда Чуя резко его целует, и вздрагивает всем телом, кончая, когда чужие пальцы снова обхватывают член. Накахара в отличие от наглого шатена выходит, прежде чем кончить, утыкается лбом в глубину плеча, опаляя кожу горячим дыханием, и через несколько секунд выпрямляется, медленно выдыхая через нос. Двигаться Осаму наотрез отказывается, мычит что-то под нос и отмахивается, сил тащить его в душ у Чуи тоже нет, самого ноги едва держат, пока он по стеночке добирается до тесной комнатки. Вода понемногу приводит его в чувство, он устал и его клонит в сон, но это не ноющая, противная усталость как после нескольких дней патрулирования территории, а приятно разливающаяся по телу усталость, не дающая лишним мыслям заполнить голову. Чуя находит более-менее чистую тряпку, смачивает её в тёплой воде и возвращается в комнату, садясь на край кровати, вытирая белёсые следы с живота почти заснувшего Дазая. Тот поначалу недовольно вздыхает и морщится, но смиряется с участью, позволяя рыжему делать то, что тот хочет. Тряпка отправляется в подобие мусорки, Чуя ложится рядом и накрывает их обоих тёплым одеялом.       — Ты меня обесчестил, Накахара Чуя, — голос у Дазая донельзя сонный, он ждёт, пока Чуя ляжет поудобнее, сгребает его в охапку, утыкаясь носом в горячую кожу шеи и закидывая на него забинтованную ногу. Парень тихо фыркает и кладёт ладонь на бедро Осаму, чуть поглаживая.       — И что мне теперь взять тебя замуж?       — Естественно, — Дазай трется носом о его шею, Чуя шипит, что ему щекотно, щипает за чувствительную кожу, — подберём каких-нибудь детей, будет полноценная семья.       — У меня один ребенок уже есть, мне хватает, — он перебирает мягкие пряди пальцами, улыбаясь, наблюдая как медленно меняется лицо засыпающего шатена, который слегка морщится после его слов.       — Мгм, у меня тоже есть ребёнок, совершенно неуправляемый.       — Такая же фигня, — Чуя тихо смеётся, целует Дазая в лоб и утыкается носом в тёмную макушку, закрывая глаза, — спи давай, хромоножка, нам с тобой рано вставать.

***

      Поднять Дазая с утра было почти невозможным делом. Он капризничал словно ребенок и матерился как вполне взрослый человек, Чуя с горем пополам всё-таки разбудил его, напоил несколькими кружками чая, выслушивая какой он растлитель и извращенец, сменил повязку на ноге и сначала самостоятельно обошёл вокруг дома, высматривая зараженных и вслушиваясь в каждый шум. Тащить на себе Осаму второй день подряд он не собирался, вручил тому довольно толстую и большую палку, нарек Гендальфом серым и пошел вперёд, через пару минут возвращаясь обратно на довольно приличное расстояние, подстраиваясь под черепаший шаг спутника. Погода после дождя стояла на удивление хорошая, небо было чистым, солнце по осеннему ненавязчиво припекало непокрытые макушки, путаясь во взъерошенных волосах, даже воздух стал чуть чище, не так сильно отдавая гнилью. Дазай не отлипал от него ни на секунду, каждый перевал оборачивался в какой-то акт приставания. Чуя отвечал на поцелуи, сжимая пальцами разорванную в некоторых местах куртку, целовал сам, гладил и закрывал от солнца лежащего на его коленях парня. Шуточки по поводу вчерашней ночи у Дазая быстро закончились, стоило только Чуе повторить всё то, что тот стонал. Шатен ещё несколько минут оскорбленно молчал, пока рыжий парень не рассмеялся, разгоняя тяжёлое молчание.       — Так сильно переживаешь, будто я перед всем миром тебя опозорил, Осаму, что в этом плохого, если тебе понравилось?       — Чуя, заткнись, ты мне весь мир с ног на голову перевернул, а теперь строишь из себя великого психолога.       — Скорее сексолога.       — Вообще наплевать.       Они добираются до нужного дома к вечеру, Чуя отпирает замок на воротах ключом, пропускает Дазая вперед и запирает за собой. Дом был довольно большим, с заколоченными на первом этаже окнами, с кучками непонятного хлама во дворе, самодельными растяжками у ограды и непонятными приспособлениями на крыше. Дазай входит внутрь, опасливо опираясь по сторонам, ожидая, что на него вот вот выскочит ватага людей, но на первом этаже никого нет, за исключением пары бродячих котов, вальяжно развалившихся на широком подоконнике.       — Заходи давай, встал как вкопанный, — Чуя протискивается внутрь, закрывая входную дверь, — Рюноскэ!       — Это твоего кота так зовут? — Накахара закатывает глаза, скидывая рюкзак и куртку на потрепанный диван.       — Ребенка моего так зовут, — Дазай не успевает ничего спросить, потому что слышит топот на лестнице, и на первом этаже внезапно становится намного больше людей, чем они оба могли ожидать, — какого хрена?! Ты что подрался с толпой заражённых?!       — Ацуши, черт возьми, ты то как здесь оказался?! И что с твоим лицом?       Спустившиеся со второго этажа парни резко переглядываются, чуть ли не испепеляя друг друга взглядами. Каждый делает шаг в сторону одного из взрослых, брюнет с вызовом скрещивает руки на груди, вставая возле Чуи, который переводил взгляд с одного подростка на другого. Блондин, который видимо оказался утерянным спутником Осаму, стоял в абсолютно идентичный позе, пропуская мимо ушей все вопросы, которыми засыпал его старший, продолжая играть в испепеляющие гляделки.       — Так, дети, брейк, — Чуя машет руками, вставая между этими двумя, — что с вами случилось?       — Я нашел его потому что он привлек к себе внимание огромной толпы зараженных.       — Если бы ты не решил их перестрелять, то я бы выбрался сам, а так ты привлек ещё и тех, кто был намного дальше.       — Если бы я не стрелял, ты бы давно сдох, а твои кишки жрали толпы ходячих мертвецов.       — Ох, правда? Спасибо, ты прямо рыцарь, которого я ждал всю жизнь, Акутагава.       — Так! Я сказал брейк! — Чуя мотает головой, смотрит на двух подростков по очереди, вкладывая во взгляд все, что он об этой ситуации думает и медленно, продолжая попеременно смотреть на обоих, произносит, — стрелять в огромной толпе зараженных это и правда не лучшая идея, особенно если не знаешь, есть ли поблизости кто-то ещё, — рыжий резко вскидывает руку, когда блондин победно усмехается, — но! Отрицать то, что если бы Рюноскэ не оказалось рядом, то ты бы кормил своими внутренности всех местных зверюшек, и не только, глупо. Оба виноваты, ладно, тупить это дело возраста и опыта, но драться то зачем было? Вам по десять лет?       Дазай откровенно кряхтит от смеха, видя как оба парня стыдливо опускают глаза. Ещё немного и сами по углам встанут, ей богу.       — Успокоились? — Накахара дожидается кивка каждого, — отлично, Рюноскэ это Дазай Осаму, никогда не воспринимай его всерьёз. Дазай это Акутагава Рюноскэ, пальцы тебе по одному переломаю, если хоть что-то с ним из-за тебя случится, понял?       — Кристально ясно, малыш Чуя, — шатен усмехается, шутливо поклонившись.       — Накаджима Ацуши, — блондин сам представляется, делая шаг навстречу, протягивает руку и смущённо улыбается, когда рыжий крепко сжимает её в ответ.       — Накахара Чуя, а теперь когда мы все знакомы я предлагаю нормально поесть, потому что лично я есть хочу как только что обращенный заражённый.       Акутагава тут же уходит на кухню, утаскивая за собой возмущающегося Ацуши. Дазай подходит сзади, обнимая Чую за плечи и опуская подбородок на рыжую макушку.       — Вот тебе и семья, даже дети есть, никого искать не нужно, — Чуя фыркает, поворачивает голову, чувствуя как чужие пальцы сжимают подбородок, и отвечает на поцелуй, зарываясь пальцами в тёмные волосы.       Дазай разворачивает парня лицом к себе, всё ещё опираясь о сильные плечи, смеющимися глазами провожает резко скрывшегося обратно в кухне Ацуши, покрасневшего как спелый помидор, отстраняется, и с громким монологом о своих невероятных приключениях в городе врывается на кухню, переполошив не привыкших к такому шуму котов.