Нас не простят

Драко молчал. Стоял, уперевшись взглядом в собственные идеально-начищенные ботинки, словно пытался найти в закругленных носках какие-то ответы. На какие-то вопросы. Шум, царящий на вокзале Кингс-Кросс, напоминал жужжание надоедливого комара и раздавался сквозь плотную завесу из лихорадочных мыслей, жалящих мозг. Отдаленно. Всего лишь раздражая. Нарцисса тоже молчала. Сжимала тонкими пальцами черный кожаный клатч. Старалась выдавить из себя ободряющую улыбку, но выходила лишь жалкая гримаса. Красные губы слишком сильно выделялись на бледном похудевшем лице. Как и впалые, неестественно блестящие глаза. Кажется, она уже успела глотнуть пару бокалов вина. Единственным звуком, который раздражал Драко сильнее, чем весь шум на перроне вместе взятый, было ритмичное постукивание концом трости по камню. Выдохнув сквозь зубы, он невольно перевел взгляд на отца. Люциус, как и его семья, молчал, однако явно желал высказаться. Зашипеть. Или снова разразиться криками. Но он молчал, то и дело поджимая тонкие губы, хмуря брови и бросая на прохожих высокомерные и полные отвращения взгляды. Драко затошнило. От прежнего главы рода Малфоев осталась только блеклая тень, над которой, разве что, откровенно не смеялись, лишь бросали в его сторону недоверчивые — плевать, — жалостливые, — чтоб вы сдохли, — взгляды. И от этой жалости Люциусу хотелось рвать на себе волосы или сыпать во все стороны непростительными проклятиями. Вот только магии у него не осталось, как и всего остального. Некогда платиновые непоколебимо прямые и уложенные волосы сейчас навевали мысли о мышиной шерсти — такие же серые. Собранные в хвост и прилизанные к черепу то ли гелем, то ли… Были просто-напросто грязными. Дорогая темно-синяя мантия болталась на нем как на вешалке. На пальцах — ни одного перстня. Стали велики. А в глазах, раньше твердых, хитрых и смотрящих только сверху вниз: лопнувшие капилляры, мутная серость и очевидный налет безумия. Драко еле удержал мышцы лица, чтобы не скривиться в безусловной брезгливости, и снова опустил взгляд, стискивая кулаки, от чего оттопырились карманы брюк. Как же сейчас, черт возьми, хотелось закурить. До отказа заполнить легкие едким дымом, зажмуриться, чувствуя давление в грудной клетке и бессмысленно надеяться, что он, наконец, задохнется. Хотя ему и так казалось, что он постоянно задыхается. — Вы чувствуете эту вонь? — выплюнул Люциус, с силой стукнув тростью. — Чувствуете этот мерзкий запах предателей и грязнокровок? А их взгляды? Вы видите их взгляды? Эти гадкие взгляды, словно они выше нас? Я знаю, знаю, что они думают. Этот сброд. Плебеи. Кичатся своей жалкой победой, воображают себя магами. Ха! — Он сплюнул себе под ноги и подался вперед. Его губы исказились, один глаз прищурился, а второй расширился так, словно собирался выпасть из глазницы. — Нарцисса, ты разве не понимаешь? Не ощущаешь? Смотри! Ты только посмотри! Их сальные взгляды облизывают тебя. Я знаю, знаю они думают, что теперь могут завладеть тобой. Чистокровной волшебницей из рода Блэк! Хотя, — из его рта вырвался смешок, смешиваясь с несвежим дыханием, — эта облезлая шавка! Сириус! Давно опозорил тебя. А они… — Дорогой, прошу тебя, — дрожащим шепотом прервала его Нарцисса, становясь еще бледнее — практически до синевы, — не здесь. Драко вздрогнул и осторожно огляделся, убеждаясь, что никто их не подслушивает. Шум был достаточным, чтобы утопить в себе воспаленные излияния отца, но народа было слишком много. Кто-то мог проходить мимо и уловить, о чем распаляется бывший Пожиратель. Понять. Осознать. Испугаться. И побежать докладывать в Министерство, дабы закончить то, что когда-то было начато. Упечь ненавистного Малфоя со всей его гребаной семейкой в Азкабан. Только этого не хватало. — Мне пора, — обратил он на себя внимание, стараясь не смотреть в лица родителей, а куда-то между. — Я вообще не понимаю, зачем тебе потребовалось возвращаться в это гнусн… — Люциус! — свистящим шепотом одернула того Нарцисса и приблизилась к сыну, протянула руку и потрепала по отросшим волосам, как маленького ребенка. Драко настороженно заглянул в глаза матери. В них все еще была нежность и любовь, но страх остаться один на один с набирающим обороты сумасшествием мужа пересиливал и вливался в младшего Малфоя, накатывал волнами и принуждал сомнения вновь зарождаться где-то внутри. Но именно от этого он и бежал: от матери, которая все чаще прибегала к помощи вина, от отца… Тот в одно мгновение мог молить о прощении, а в другое — швыряться в стены всем, что попадало под руку, и проклинать каждого в этом чертовом мире. От себя, в конце концов. Больше всего он хотел сбежать от себя. Правда, Хогвартс в этом случае был не лучшим местом для выполнения его желаний. Качнув головой, он последний раз посмотрел на мать, боясь увидеть слезы. Она так много плакала. Любой сын готов продать душу дьяволу, смерти и Темному Лорду за возможность избавиться от слез в любимых глазах. Вот только Драко знал, что остатки его разодранной души вряд ли придутся по вкусу демонам. Его собственных чертей, с аппетитом вгрызающихся во внутренности, хватало за глаза. Отвернувшись, он глубоко вдохнул, ощущая запахи новых книг, смеси духов и зелий, и почти почувствовал себя лучше. Но стоило ему сделать шаг по направлению к поезду, как, подобно острому клинку, воткнувшемуся между лопаток, отчего он непроизвольно выпрямил спину до хруста позвоночника, вонзился голос. И дрожь прокатилась по телу, задевая не только мышцы, но и кости. Каждую клетку. Мерлин, как он мог притворяться, что забыл это?.. Драко замер, пытаясь собрать разбегающиеся по мозгу мысли, успокоить сердце, которое зашлось в таком бешеном стуке, будто пыталось разорвать грудную клетку. Не двигаться. Не поворачиваться. Не реагировать. Черт возьми. Он как пес, учуявший хозяина, уже готов был вилять перед ним хвостом и бежать на первый зов. Выдохнув сквозь сжатые до боли зубы, Малфой зажмурил глаза так сильно, что перед ними заплясали разноцветные пятна. Покачнулся, как пьяный. Сильнее стиснул челюсти. Он физически ощущал как воспоминания, бросавшие его то в пучину сумасшествия, то, напротив, возвращавшие разум, атакуют мозг, сжимают стальными тисками желудок, душат, душат, душат. …и сладкой, почти забытой — врешь, ты помнишь досконально — дрожью приподнимают каждый волосок на теле. Драко задыхался. Снова. На грудь давила бетонная плита, превращая внутренности в кашу и кроша в труху кости. Будто сосуды обвились вокруг гортани и душили. Ломали позвонки, хрящи и скручивали шею в спираль. Воздух. Ему нужен воздух. Блядский кислород. Но сейчас каждая гребаная клетка его организма дышала воспоминаниями. Убивающими. Непростительными. Ужасающими. Сладкимитеплыминужными… — Драко? Настороженный голос матери обухом ударил по затылку, заставив, наконец, сделать необходимый вдох. Закружилась голова. — Все в порядке, — на выдохе ответил он и уставился лихорадочно блестящими глазами в испещренную трещинами брусчатку. — Будьте осторожны. Дуновение знакомого голоса испарилось. Теперь он может идти.

* * *

Гермиона снова практически не спала. Поэтому снова была излишне нервной, дерганой и раздражительной. Она уже не помнила, когда крепкий сон покинул ее, но если бы ей пришлось назвать хотя бы приблизительный период — девушка бы предположила, что все началось перед гибелью Дамблдора. Тот год, этот злополучный год, всплывал в памяти лишь отголосками, неясными образами и чувством не уходящей тревоги. Словно все они — маги, маглы, мир, — замерли в ожидании неизбежного, зная, что это близко, но не понимая, когда оно случится. Она помнила уроки, помнила домашнее задание, помнила бледного и, как обычно, лишенного покоя Гарри, полного подозрений, помнила Рона и Лаванду, проклятое ожерелье, медовуху и прохладную кожу ладони друга на измятых белых простынях. Помнила тишину библиотеки и шум Большого зала. Помнила измученный взгляд чьих-то серых глаз. Помнила ненависть и презрение, которые никогда ни к кому не испытывала кроме Волдеморта, но почему-то чувствовала по отношению к Драко Малфою. И эти чувства родились в ней вовсе не на шестом курсе, а много раньше. Мировой Чемпионат по Квиддичу? Мерзкий значок на его груди во время испытаний? Святочный бал? Что стало этим спусковым крючком, наполнившим ее естество чем-то настолько ей несвойственным? Грязнокровка, слетающая с искривленных отвращением губ?.. Так или иначе, ей пришлось забыть, что такое сон, а не провалы в темноту от изнеможения и усталости длительностью не больше пары часов, пока не приходили кошмары. Да, напряженное лето, год скитаний по британским лесам, плен и пытки, смерти, тревога, последняя битва — все это являлось ей во снах и все это лишь усугубило бессонницу. Однако самыми ненавистными снами были вовсе не эти события. Она боялась совсем другого. Чьих-то сильных то прохладных, то горячих рук на ее плечах, талии, в волосах. Чьих-то пальцев на ее коже, в ее ладонях, на ее лице. Чьих-то тонких губ: они двигались, растягивались, сжимались и целовали ее. Звуков чьего-то голоса, оседающего мурашками на ее предплечьях. Этого запаха… Пряного парфюма, чистоты, растаявшего воска. Гермиона не знала, кто он. Реален ли или плод ее больной фантазии. Первая ступень к сумасшествию? Неопределенность пугала. Самый верный друг — разум, подводил ее. Она прочла бесчисленное множество книг по психологии, пост-травматическом расстройстве, шизофрении и других психических заболеваниях, но так и не смогла прояснить для себя хоть что-то. Пыталась отыскать проклятья со схожими признаками, яды, разрушающие мозг жертвы подобными способами, любые заклятья. Тщетно. Ей оставалось лишь надеяться, что когда она вернется в Хогвартс, растворится в ежедневной суете и занятиях, в подготовке к ЖАБА и посиделках с друзьями в общей гостиной, во вкусе сливочного пива и пирога с патокой, то перестанет вскакивать с кровати от собственного крика в холодном поту, с колотящимся сердцем и лишенная дыхания. — Гермиона? Ты с нами? Девушка открыла глаза и отодвинулась от окна, на которое облокачивалась лбом. Она пыталась абстрагироваться от разговоров в купе. И, что самое примечательное, у нее это действительно получилось. Собственные мысли были настолько громкими, что заглушали все вокруг. — Да, Гарри, просто, — попыталась улыбнуться, — немного устала. Изумрудно-зеленые глаза за стеклами круглых очков смотрели на нее с недоверием и пониманием. Конечно, Гарри Поттер знал, что она толком не спала последний год и не раз был свидетелем последствий ее кошмаров, панических атак и ночных бдений у костра. Мальчик-который-выжил сам не мог вспомнить, когда нормальный сон посещал его. Но у него была Джинни, в чьих объятьях он мог укрыться и чей голос успокаивал натянутые нервы. У Гермионы никого не было. — Мы обсуждали, кто будет преподавателем Защиты от темных искусств. Герм, ты не в курсе? Или может слышала, кого назначат старостами школы? — заговорил Рон, жуя неизвестно какую по счету шоколадную лягушку, фантики от которых устилали его колени. Грейнджер отвернулась от Гарри, уже собиравшегося что-то сказать касательно ее состояния, и взглянула на Рона, пальцы которого разрывали упаковку очередной сладости. — Нет, у меня нет идей, — устало ответила она и зацепилась взглядом за белоснежные волосы Луны, которые ей что-то — кого-то — напоминали. — Вокруг тебя вьются мозгошмыги, Гермиона. Очень много. Если ты не будешь осторожной, то твой мозг размягчится. Отец рассказывал, что отвар из корней ядовитой тентакулы может помочь, если мыть им волосы каждую пятницу. Гермиона осознала, что снова выпадает из реальности, пытаясь разгадать секрет платиновых волос и, борясь с нарастающим раздражением, коротко улыбнулась: — Все в порядке, Луна. Но спасибо за предложение. Она посмотрела на Джинни, читающую последний выпуск Ведьмополитена, на Симуса, болтающего с Роном и Дином, на собственные подрагивающие пальцы и резко вскочила с места. Здесь слишком людно, душно и как раньше. Ей нужен воздух. В помещении повисло молчание. Гарри уже порывался подняться за ней, но Гермиона остановила его жестом. — Мы скоро прибудем. Пойду переоденусь. Девушка практически выбежала наружу и с грохотом задвинула дверь купе. — Что это с ней? — удалось уловить последний озадаченный вопрос Рона перед тем, как она сорвалась с места и порывистым шагом отправилась в сторону уборных.

* * *

— Ты так и будешь молчать? Драко снова не реагировал, уставившись куда-то в пространство. Блейз не мог сказать, что друг выглядел как-то особенно паршиво, по крайней мере, лучше, чем на шестом курсе, когда Малфой скорее походил на призрака и мог бы посоревноваться в бледности с Кровавым бароном. Однако перед ним был все тот же Малфой, из которого и клещами не вытянешь причину его апатии больше похожей на глубокую депрессию. Забини знал, догадывался, что — или кто — стоит сейчас перед застывшим взглядом серых глаз. Конечно, подробности были ему неизвестны, но имеющейся информации хватало, чтобы сделать определенные неутешительные выводы. С четвертого курса в этом отношении ничего не изменилось. Оставалось лишь удивляться подобному постоянству, несмотря на все то сумасшествие, свалившееся на их головы и весь мир. — Ладно, хочешь молчать — молчи. Просто… — Блейз сглотнул. — Мне нужно убедиться, что все готовы к прибытию. Скоро вернусь. Он покинул купе, осторожно прикрыв за собой дверь, и протяжно выдохнул. Казалось, что Малфой сейчас — кипящий котел, готовый взорваться в любую секунду, если ты по неосторожности подкинешь неверный ингредиент. Забини искренне хотел помочь, хотя бы выслушать, подставить плечо, но был абсолютно бесполезен, потому что его друг находился не рядом с ним. Скитался ли он по закоулкам памяти или потерялся в больных фантазиях — неважно. Утопающий был вовсе не утопающим. Иногда слизеринец подозревал, что Драко не против своего состояния и получает от него мазохистское удовольствие. Развернувшись, Блейз поправил серо-зеленый галстук, мазнул взглядом по значку старосты школы с правой стороны форменного жилета и, сделав шаг, получил ощутимый удар лбом прямо в центр грудной клетки. — Блять, — непроизвольно сорвалось с губ и потерялось в копне непослушных кудрявых волос. — Грейнджер, твою мать, смотри, куда идешь! Она отскочила от него, как ужаленная, и вперилась испуганным взглядом, отчего и так большие глаза расширились и стали походить на блюдца. — Забини? Он уже хотел огрызнуться, но передумал, заметив темные, практически черные круги под ее глазами, смертельную бледность и искусанные до крови нервно подрагивающие губы. Сейчас она так сильно напоминала Драко на шестом курсе, что Забини пришлось насильно подавить в себе желание поинтересоваться в порядке ли она и не нужна ли ей помощь. — Ты еще не в форме, Грейнджер. До прибытия осталось полчаса, советовал бы поторопиться. — Я… — пробормотала она и невзначай посмотрела ему за спину, как будто ожидала увидеть рядом с ним кого-то еще, — я и без тебя разберусь. Вот только в голосе совсем не ощущалось ни грубости, ни раздражения, лишь испуг. — Не сомневаюсь. Блейз внимательно изучал ее и не мог понять, что происходит. Перед ним стояла отнюдь не та Гермиона Грейнджер, которую он знал, а маленькая перепуганная девочка, исхудавшая так, что пальцы напоминали тонкие тростинки, готовые переломиться. Плечи были опущены, спина сгорблена, как будто она и не ходила никогда с настолько прямой осанкой, словно ей в задницу вставили метлу. — Ты что, сидишь на магловских наркотиках? — прищурился Забини. Гриффиндорка молчала где-то с минуту. Когда же до нее дошло, что спросил Блейз, потухшие глаза засветились знакомым огоньком сдерживаемой злости. Она всегда именно так смотрела на слизеринцев. На всех, кроме одного. — Прекрати нести чушь, Забини, и дай мне пройти. Разве у тебя нет более важных дел, чем разговоры со мной? — саркастично прошипела Гермиона, кивком головы указав на значок на его груди. Усмешка украсила полные губы Блейза. Он хмыкнул и, развернувшись, вытянул руку. — Милости прошу. Девушка в мгновение ока пронеслась мимо него и скрылась в другом вагоне. Забини еще несколько секунд смотрел ей вслед, прикидывая в уме все «за» и «против». «Что ж, думаю, старосты факультетов разберутся и без меня». Блейз резко открыл дверь купе и наткнулся на жадный взгляд друга, поза которого напоминала гепарда, готового к прыжку. Не нужно быть гением, чтобы догадаться — конечно, Драко все слышал. — А теперь, когда ты перестал пялиться в пустоту и обратил на меня внимание, будь так любезен, ответь на несколько моих вопросов. — Блейз, — Малфой скривился и откинулся на спинку диванчика, расслабляясь. — Нет, Малфой, даже не пытайся, — Забини опустился на сидение напротив и облокотился локтями о колени, переплетя пальцы в замок. — Большую часть я знаю. По крайней мере, с курса четвертого. Драко снова напрягся всем телом и полоснул острым взглядом по лицу Блейза. Неверие, непонимание и очевидный страх слишком явно читались сейчас в каждом выражении и движении Малфоя — того, кто так мастерски мог менять маски и ввести в заблуждение кого угодно. Даже Волдеморта. — Не волнуйся, больше никто не знает. Неужели ты думал, что я не замечу? Ладно остальные, они или дальше своего носа не видят, или слишком тупы. Вы были пиздец очевидными для меня. — Почему ничего не говорил? — прохрипел Малфой и поспешил откашляться, постепенно все эмоции исчезали с лица, будто их не было. — И что бы тебе, нам, это дало? Это никак не отразилось на наших отношениях и ты знаешь, что я никогда всерьез не разделял идей чистоты крови и прочую чушь. Да и парочка-другая секретов среди слизеринцев — норма. Ты настолько погряз, что мне нужно объяснять такие очевидные вещи? — Блейз усмехнулся и был рад увидеть ответный намек на улыбку. — Так, что ты хочешь узнать? — Что тебя сломало на шестом курсе? И не смей врать, что миссия Темного лорда настолько на тебя повлияла.