Весна
Королева вышла из дома, чтобы идти в мэрию. Она так делала едва ли не каждый день с тех пор, как проснулась в этом городе под проклятием. И изо дня в день её маршрут был совершенно одинаков: ей встречались одни и те же люди, говорили ей одни и те же вещи, совершали одни и те же действия изо дня в день. Но самое главное — это общая атмосфера. С того дня, как все они оказались под проклятием, с лиц горожан пропали улыбки. Они больше не проявляли никаких эмоций и не испытывали ни радости, ни любви. Да и сам город даже в самый солнечный и погожий день был унылым и серым. В таком месте просто нельзя было стать счастливым; впрочем, именно этого Королева и добивалась. И поэтому общая картина очень радовала её. По крайней мере, первые пару лет ей нравился город, где никто не смеётся, а право на счастье имеет только она. Один ничем не примечательный, бесконечный серый день — менялись лишь даты календаря, и ничего более. Королева успела давно привыкнуть и даже порядком устать. Как знать, может, она давно сошла бы с ума в тюрьме, которую сама же и создала, но появился Генри и скрасил собой всю серость её бытия. Ничего не менялось годами, и мадам мэр давно не присматривалась к деталям. Так было до дня появления Эмили в городе, но сразу после перемены ждать себя не заставили — часы пробили в первое же утро. Потом воссоединение Золушки с возлюбленным, пробуждение Прекрасного Принца, но проклятие было всё ещё в силе, и Реджина, стиснув зубы, смирилась с мелкими изменениями и просто перестала каждое утро пытаться заметить нечто новое. Однако сегодня утром, стоило ей выйти из дома, эти изменения сами бросились ей в глаза. Королева застыла на месте и даже несколько раз тряхнула головой. В город пришла весна. Впрочем, такое случалось уже двадцать семь раз до этого, но теперь всё было совершенно иначе. Солнце было настолько ярким, что женщина сощурилась, небо — голубым, а не серым, как прежде, а на смену тяжёлым грузным тучам пришли лёгкие пушистые облака. Не только солнце слепило её, но и всё вокруг; безликие здания — и те изменились, они приобрели каждое свои неповторимые оттенок и форму. Ещё в город словно бы вернулись запах. Идя своей обычной дорогой, Реджина теперь ощущала, как по-разному пахнут цветы, посаженные у заборчиков, и какими непривычно яркими они стали. Она смогла уловить даже запах свежего хлеба и горячего кофе из закусочной. Запахи, цвета, звуки. Дверной колокольчик закусочной звякнул непривычно весело и бодро. А рядом можно было расслышать бойкий разговор двух мужчин недалеко от цветочной лавки. Мимо, едва не сбив Реджину с ног, пронеслись весело смеющиеся дети и стали по очереди запрыгивать в школьный автобус. А люди, которые встречались ей на пути, теперь улыбались. Нет, проклятие ещё не пало, — никто не помнил, кто они такие, в противном случае растерзали бы её, едва завидев, — но оно заметно ослабло. Город больше не походил на проклятый, он был обычным. Самым обычным маленьким провинциальным городком, в котором самые обычные люди проживали обычную жизнь. Теперь они могли влюбляться и радоваться. Сумев помочь Золушке, пробудив Дэвида и соединив потерянных брата и сестру, Эмили и не подозревала, что тем самым возвращает героям их счастливые финалы, чинит нарочно сломанный механизм, что и заставляет проклятие терять свою силу. Оглядев город, в котором, казалось, счастливы все, кроме неё, а это значит, что всё вернулось на круги своя, Королева зло процедила сквозь зубы: — Надо срочно избавиться от жены Тёмного, — и прибавила шаг.***
Колокольчик на двери звякнул, но Голд не поднял головы. Он знал, что в обеденное время в лавку обычно заходит местный шериф, по совместительству его жена. Муж сидел за прилавком и рассматривал в большую лупу какие-то мелкие детали. Удивительно, но он всегда умел находить себе какое-то занятие. И каждый раз, когда Эмили вечером или же в обед заглядывала в лавку, Голд всё время был при деле. — Привет! — Она подошла почти вплотную. — Здравствуй. — Мужчина наконец поднял голову. — Ты сегодня без Генри? — Сегодня он обедает с Реджиной. Она и так тяжело переносит моё присутствие в его жизни, я прямо вижу, как она держится из последних сил, чтобы не взорваться. Не стоит злоупотреблять. — Ну, раз вы сегодня свободны, миссис Голд, тогда, может, пообедаете со мной? — Он снял рабочий фартук и взял со спинки стула пиджак. — Можем приготовить что-нибудь вместе. С момента их ужина у Реджины прошло полтора месяца, и с тех пор Эмили то и дело присматривалась к мужу, опасаясь, что тот страх, который испытывает перед ним почти весь город, не беспочвен. Однако при более детальном рассмотрении, её скрытный муж стал казаться ещё более идеальным, чем был до этого. Всё свободное время он проводил дома; они готовили вместе обед или ужин, потом присаживались у камина с бокалом вина или хорошей книгой, и один читал другому вслух. Да, конечно, где-то в глубине подсознания её всё ещё волновали вопросы, почему до встречи с ней он был один, а если не был, почему не говорит? Но Эмили решила не искать на них ответы. В конце концов, она тоже десять лет была одна, не считая коротких романов, которые не стоили того, чтобы заострять на них внимание. Может, и у Голда так же? К её удивлению, они до сих пор ни разу не касались темы её прошлого, поэтому и его прошлое она решила не ворошить. Главное, чтобы где-нибудь в подвале их дома не отыскалась дверь, смахивающая на логово серийного убийцы, а в остальном… Насколько она успела понять, её супруг — самый богатый и влиятельный человек в этом городе, а значит, у каждого из горожан могут быть к нему свои претензии и счёты, и не станет же она бегать за каждым и всё выяснять. По этой причине Эмили решила больше не играть в детектива с собственным мужем, не присматриваться и не пытаться подслушать телефонные звонки.***
Придя домой. Эмили первым делом скинула с себя красную кожанку и, вымыв руки, направилась на кухню. — Что будем готовить? — крикнула она мужу, продевая голову в фартук. Она только потянулась, чтобы завязать его сзади, как ощутила руки мужа, которые, не торопясь, завязывают шнурки в узелок, а над ухом раздался шёпот: — Как насчёт пасты с куриной грудкой и томатами? — Мужчина легонько, почти неощутимо, коснулся губами мочки её уха. — Можно, — выдохнула миссис Голд. — Тогда ставь воду, я пока порежу грудку, — он мгновенно изменил тон голоса и, лукаво подмигнув, отошёл к холодильнику. Эмили, как загипнотизированная, смотрела, как в кастрюле кипит вода. Голд в это время опустил на сковороду кусочки курицы. — Почти готово, порежешь томаты? Блондинка опустила мытый овощ на доску и даже отрезала пару кусочков. Взглянув на это, Голд снова оказался у неё за спиной и около уха вновь прозвучал тихий голос: — Чуть помельче, вот так… Он взял её руку в свою, и лезвие ножа плавно скользнуло вниз, затем снова. Шею обжигало горячим дыханием, рядом кипела вода, и этот звук отчего-то действовал успокаивающе, а мужская рука крепко держала её руку, легко управляя ею. Эмили не очень-то верила в теорию Генри, хоть что-то внутри время от времени заставляло её задуматься о том, что сын прав. Она не верила в магию, но не могла не признать: в её муже она точно была. Он в любой ситуации мог превосходно обходиться с женщиной, и это, конечно же, подкупало. — Ты уверена, что очень хочешь есть? — вновь раздался шёпот над ухом.***
— Славно наш обед перетёк в ужин, — улыбнулась Эмили, наматывая на вилку пасту. — Надо почаще вот так сбегать с работы посреди дня, — предложил Голд, пригубив из бокала красного вина. В полумраке, отражая отблески свечей, зеленые глаза его жены казались особенно красивыми. Мужчина смотрел на неё и пытался понять, почему до встречи с ней он пробыл всю жизнь один. Он пытался вспомнить, был ли рядом с ним хоть кто-то, но не мог. Вся его жизнь до появления этой женщины — сплошное одиночество, сплошное серое пятно. Тёмный всегда был хитёр. У него всегда была лазейка, был запасной план. Ещё до заклятия он обезопасил себя, выведав у Белоснежки имя её дочери. Теперь, стоит ему его услышать, он вспомнит, что когда-то у него была жена, сбежавшая на пиратском корабле. Был сын, которого он потерял из-за трусости лишиться той власти, что давала ему магия кинжала. И ещё он обязательно вспомнил бы, что медленно, год за годом, обращал робкую Реджину в страшную злодейку лишь с единственной целью — чтобы та наложила проклятие, с помощью которого Тёмный отыщет сына. Он всегда был хитёр, но судьба оказалась куда хитрее. Дочь Белоснежки удочерили и дали ей другое имя. Она, как и предрекал Тёмный, ровно спустя двадцать восемь лет вернулась в проклятый город, но он продолжал пребывать в забвении. Но, видно, особая сила Спасительницы была вовсе не в её имени — ведь, даже наречённая иначе, она смогла своим появлением всё изменить, и жизнь Голда в том числе. Сам того не подозревая, он стал счастливчиком, которому дано было в этом мире прожить гораздо лучшую жизнь, чем в том. Стать лучшим мужем, от которого не уйдёт жена, несмотря на то, что Прекрасные, очнувшись от проклятия, будут настаивать на этом. И лучшим отцом, любовь которого спасёт ребёнка от любых чар…***
Реджина видела, как во время совместного ужина Генри, который обычно спокойно ел, а затем убегал в свою комнату, ёрзает на стуле и вертит головой по сторонам. Мальчик явно не мог усидеть на месте. Ему хотелось бегать, прыгать, кричать. Его переполняли эмоции, от которых он, того и гляди, взорвётся, однако с ней он делиться отчего-то не спешил. Тогда Королева решила аккуратно поинтересоваться сама. — Генри, что-то случилось? — улыбнулась Реджина. Мальчик уставился на неё, округлив глаза и не проглотив пищу, которую отправил в рот, отчего его щёки раздулись. Информация, от которой его распирало изнутри, была секретом, но, раз Реджина спросила, вести себя «как ни в чём не бывало» у него явно не вышло. — Эмм, ничего, — протараторил он, спешно проглотив. — Генри, — Реджина улыбнулась шире и произнесла сладко-приторным голосом: — Генри! — У Эмили и мистера Голда будет ребёнок! — выпалил мальчуган, уже просто не в силах держать в себе столь радостную новость. Королеве понадобилось много усилий, чтобы сохранить улыбку на лице после услышанного. Хотя на самом деле ей жутко хотелось метать огненные шары во всё подряд. Все в этом городе обретали «долго и счастливо», кроме неё. — Сколько ему лет? Три сотни, четыре? А он собрался стать отцом, — зло пробубнила себе под нос Королева, когда сын, доев свою порцию, вышел из-за стола.