Молчание навзрыд

Наступившее время сумерек заставило солнце опуститься и дать последние частички тепла в этот вечер. Закат окрасился в алый, мягко переходящий к прохладному оранжевому, и в цвета эти добавились желтый с воздушным розовым, дополняя красочную и умиротворяющую палитру. Наступило девять часов, и это значило как ничто иное, как отход ко сну в Ордене Гусу Лань. Юные адепты, старейшины и заклинатели молодых-средних лет разошлись по своим покоям, и огонек их свечей погас. Цзинши, в которой витала приятная прохлада, оставалась тихой, а после того, как Лань Ванцзи лег в постель и сомкнул глаза, так и вовсе словно опустела. Он проникся сном. Спустя несколько пролетевших минут, некогда спокойное лицо мужчины приобрело странное болезненное выражение, брови дрогнули, а с выступившими венами рука сжала ткань одеяла. Ванцзи открыл глаза. Он слышал, как стремительно колотится собственное сердце, чувствовал свое тяжелое дыхание и даже приоткрыл рот. Стоило ему опустить веки - перед ним снова вставало то изображение, что с тоской отзывалось в душе и было желанно, но одновременно так далеко. Снова эти яркие и светлые вперемешку с мрачными и отчужденными, до невозможности детальные сны, не отпускающие его еще долгое время. И как понял сам заклинатель, ему в который раз не удасться провести эту ночь без терзающих воспоминаний. Лань Ванцзи страдал бессоницей. Никто об этом не знает, кроме него самого, и даже не догадывается, ведь даже с недостатком сна ему удается выглядеть идеально, выполнять работу идеально, идеально делать все, что обычно требуется. Верно, в этом ему равных нет. Как и равных в том, как скрывать истинные порывы. Эмоции и свое настоящее "я". Скрывать слабину под слоем белоснежных чистых одежд, опрятной прической, прямой осанкой и соблюдением правил. Приторно хороший, подобающий вид только радует глаз тех, кто считает себя такими же непорочными праведниками. Ванцзи их в этом не винит. Возможно, потому что тоже считал себя таким же когда-то в юности. Возможно, потому что когда-нибудь у них тоже произойдет тот переломный момент, когда осознание беспомощности законов, а главное, своего бессилия, вобьет в них тысячу кольев, раздерет грудь, спину, руки, душу без намека на какие-то ее осколки. Нет названия у этого страшного чувства. Завывание печали остается надолго в сердце и все играет свою мелодию, такую навязчивую и сводящую с ума, до боли в голове. Ей сопротивляться попыток не остается. Ведь когда сознание застилает густой туман, окровавленные пальцы, из под которых когда-то выходила та музыка, прекращают дрожать, а струны резко разлетаются в стороны, то понимаешь - пусто. Это не разрывающий плоть вопль, поглощающий тебя изнутри, после чего от тебя ничего не остается. Это не крик, который издаешь даже подставленным под горло чужим мечом и доводящий до хрипоты. Молчание навзрыд. Это все, что ты можешь, когда на тебя бросают полным надежды взгляд, как образцу справедливости, окружают толпы народа и даже бросают под ноги цветы. А через три, две, один... внутри раздается взрыв. Убожество, не так ли. Ты любишь ненавидимого ими покойника больше, чем всех живых.