Опальная княжна

      — Разумеется, вы напуганы, Катарина, — бархатным голосом рассуждал человек, состоявший целиком из тьмы: темной была и его одежда, и волосы, и маленькие суженные глаза. — Но, позвольте, если бы не я, вас бы разорвали бруксы. Я поспешил к вам на спасение, а потому прошу отблагодарить меня в ответ сущей мелочью. Обойдемся без криков, слез и лишних движений. Это мешает эксперименту.       Катарина пристально следила за его плавными тягучими движениями; тонкими пальцами, перебирающими стеклянные пробирки; мягкими кошачьими шагами. Ей было невдомек, о каких бруксах он ведет речь, но расспрашивать она больше не осмеливалась.       Воистину, маменька была права: только существо совершенно отчаянное и лишенное здравого смысла могло бы попросить о чем-то у черного ворона. Птицы страшной и проклятой, вестницы войны, горечи и страданий.       Но Катарина попросила. В порыве дурацкого сковывающего ужаса, аккурат после последней примерки изысканного кружевного платья, что так ей не шло. Она была бледной от рождения, и белый цвет лишь усугублял холодность и тусклость кожи. Катарина попросила черную птицу о побеге из золотой клети, о котором думала сутками целый год, предшествующий браку, и теперь пожинала плоды.       Разве это могло быть возможно?       Разве так должно выглядеть спасение?       — А теперь поднимите руку, моя прелесть, — мужчина склонился над ней, взял за палец, на котором сверкало драгоценное обручальное кольцо, и ловко уколол его иглой. — Вот видите. Совершенно ничего страшного.       Катарина не вздрогнула и не испугалась. Корсеты, что служанки затягивали на ее талии и груди, не позволяли порой не только есть, но даже дышать, причиняя мучительную боль. Что по сравнению с ними — какой-то палец?       Она медленно оглядела окружающее пространство, постепенно приходя в себя. Комната покоилась в теплом ореоле свечей и бархата, тонко посверкивая золотыми нитями на гобеленах. Из распахнутого окна, — совершенно такого же, как в ее старой комнате, — веяло сладкими сумерками и розовым ароматом. Господин, что назвался Мироном Горгранским и потомком самого Ковинариуса (что Катарине не говорило ровным счетом ни о чем), усадил девушку на стул, связав той руки крепко-накрепко, и теперь звенел колбами из мутного стекла, немало вдохновленный одному ему понятными вещами.       — Только подумать! — восхищался он. — Вы пережили нападение бруксы и сохранили в крови ее яд. Вы представляете, какая это редкость?       Катарина не представляла. Она провела в компании Мирона несколько длинных часов и успела понять, что мужчина не любил, когда его перебивают. Все его вопросительные интонации были направлены лишь на него самого. Порой он был достаточно милостив, чтобы ответить на вопрос, но, по большей части, они вызывали в нем что-то сродни зубной боли — так он морщился.       — Одна беда, что выделить этот яд из крови не так-то просто, — бормотал он. — Слишком много побочных продуктов обмена. Но нам нужно поспешить, пока он не вывелся из вашего организма полностью.       Катарина наблюдала за чародеем безмолвно, даже не дрожала, отупев от ирреальности происходящего, и только блуждала по комнате глазами: вот хороший тяжелый подсвечник, но он стоит слишком далеко, а руки связаны; а вот славный медный ночной горшок, но руки по-прежнему связаны… а вот заколка с причудливым вкраплением драгоценных камней. Тонкая, блестящая, безукоризненно острая. Совсем-совсем рядом…       — Вы знаете, сколько в моей жизни было образцов подобных вам, Катарина? — продолжал человек с резким, будто немецким, акцентом. Темно-карие глаза его сияли, когда он смотрел на девушку. — Неисчислимое множество. Но я почти никогда не успевал к началу пиршества. Образцы погибали от потери крови, или, как в случае гаркаина или фледера, умирали, разорванные в клочья, с вывернутыми ребрами и вываленными кишками.       Он покосился на нее, ожидая увидеть, по всей видимости, испуг или хотя бы тревогу, но не преуспел. Может быть, на дворе и подходил к концу современный семнадцатый век, но жизнь от того не становилась слаще. Катарина насмотрелась на чужие внутренности еще во времена, когда отец, вопреки желаниям матери, брал дочь, единственную из всех детей выжившую, на охоту. Он напускал на зайцев собак, а потом подвешивал тушки ушастых на деревьях, выпуская им кровь, дабы в скором времени приступить к свежеванию. Последнего Катарина предпочитала избегать, не желая ощущать мучительный запах крови, но это ей не всегда удавалось.       Брукса, или как ее называл Мирон, — вампирша, — встретилась Катарине уже дважды. Первый раз в чудовищно-страшном городе, полном отчаянных криков и дыма, объятом болью и кровавыми брызгами. Должно быть, это было самое сердце ада — его столица. Там Катарина и очнулась, когда упала со своего балкона, но через секунду нашла лишь небо над головой и качающиеся во тьме здания. Люди с воплями бежали отовсюду и во все стороны, спотыкались и падали, но кроме них слышалось и другое — рычание, заливистый смех, скрежет когтей и мощные удары, а за ними — хруст переламываемых хребтов.       А потом появилась она.       Прекрасная секунду назад женщина в черном плаще, к которой Катарина бросилась за помощью, в один только миг превратилась в существо, обтянутое сухой кожей, с острыми клыками и мощными когтистыми кистями. Катарина бежала от нее со всех ног, путаясь в белой сорочке, всего на несколько секунд разминувшись с седым ангелом, что вылетел из-за поворота. Сверкнула сталь, раздался визг, но она ничего этого не видела — она бежала, чтобы через долгие часы оказаться в странной незнакомой глуши. И вновь наткнуться на чудищ — только в этот раз их стало в несколько раз больше, и одно из них выглядело по-человечески. Господин Мирон, опаливший тварей странным золотистым огнем, поначалу показался ей человеком смелым и благородным, но ни в одном мире нет таких людей, особенно в столь страшном.       — Не бойтесь, Катарина, — мягко кивнул ей Мирон, поймав ее встревоженный взгляд. — У вас могло сложиться впечатление, что я вам враг, но это не так. Я совершенно не намерен вас убивать. Вы слишком редкая бабочка, чтобы я позволил вам умереть прежде, чем разберусь в узоре ваших крыльев.       В дверь постучались, и Катарина дернулась: то ли от испуга, то ли от вспыхнувшей надежды. Лицо Мирона между тем обострилось, стало жестким, словно высеченное из камня. Он коротко погрозил ей пальцем, как малому дитяти, и решительным шагом направился к двери, но даже теперь его шаги стелились, будто он был тенью.       — Что еще?! — он распахнул дверь перед лицом оторопевшего молодого юноши в черном обмундировании. — Я же велел меня не беспокоить!       — Но, господин Мирон, город в огне! Его атакуют вампиры, там нужна наша помо…       — Помощь? Вы сумасшедший или самоубийца? Тот жалкий отряд солдат, что выделил император, не справится с сотней одуревших от крови отродий! Даже с моей огромной поддержкой! Нам нужно найти источник зла и выкорчевать его с корнем! Источник! Я как раз работаю над этим и больше не тревожьте меня!       Солдат неуверенно покосился на сидящую за спиной Мирона девушку. Она послала ему отчаянный взгляд, но Мирон загородил ее лицо плечом.       — Она была укушена бруксой! — гаркнул он солдату. — Нужно говорить, что теперь она проклята? Вон отсюда!       Он захлопнул дверь, едва не сломав ею нос солдату, и обернулся. Глубоко вздохнул, качая головой, и на его лицо вновь вернулось слащавое выражение одухотворенного безумца.       — Дети, — пробормотал он. — Глупые, наивные дети… Так рвутся в бой и верят в любые глупости. Я спасаю им жизнь прямо сейчас, а они только и думают, что о подвигах.       Мирон вернулся к колбам и ретортам, так и не заметив пропажи заколки, что теперь пряталась в сцепленных руках Катарины. Она начала дрожать от холода, но Мирон слишком увлекся зельем, чтобы отвлекаться на подобные мелочи. Он бормотал себе под нос странные отрывистые слова на неизвестном языке, довольно кивал и иногда причмокивал.       — Вот так… Еще совсем немного, дитя, и мы опробуем это на вас…       Он стоял к ней затылком, но едва ли бы не почувствовал приближения. Стул, на который он усадил Катарину, ужасно скрипел — совсем как та кровать, на которой она и ее новоиспеченный муж должны были зачать наследника.       Катарина покосилась на окно и вздрогнула. Черный ворон любопытно заглянул внутрь, ничуть не страшась ни света, ни людей, наклонил голову с выпуклыми глазами, будто бы пожал плечами и, безучастный к увиденному, — улетел. Словно удостоверился, что доставил девушку, куда надо, и был таков.       Тем временем Мирон перелил светло-зеленый, таинственно мерцающий отвар в бокал на тонкой ножке, принюхался и довольно кивнул. Он обернулся к Катарине со счастливым выражением на лице, и она дернулась, непроизвольно попытавшись отодвинуться, но только упала на спину вместе со стулом. Затылок отозвался болью, и в глазах на мгновение потемнело.       — Это зелье сделает вас лучше, Катарина, — раздался тихий голос Мирона над ее ухом, а потом он зажал ей пальцами нос, и влил в открывшийся рот жуткую жидкость. Она едва не захлебнулась, сумела выплюнуть почти половину, так что зелье потекло по подбородку и груди, но гнилой привкус все равно осел на языке и в гортани.       — Ч-что… Что вы мне дали?!       — Будем считать, что это антидот, — он ухватил ее пальцами под подбородок, заглянул в глаза. — Он подействует не сразу. Нужно некоторое время.       Зелье дошло до желудка, обожгло внутренности, и Катарина коротко вскрикнула от мучительного жара, волной прошедшего из-под сердца до самых кончиков пальцев. Заколка, зажатая в ладонях, отозвалась успокаивающей прохладой, на мгновение вернув рассудок.       Мирон снова улыбнулся Катарине, нависая над ней так близко, что она чувствовала его приторный цветочный одеколон. На мгновение его лицо расплылось, и ей почудилось, будто перед ней застыла настоящая дьявольская гримаса с рогами и глазами, пылающими огнем. Она вскрикнула теперь уже от ужаса и по наитию, со всей силы ударила Мирона заколкой в лицо.       Прохладный металл иглой вошел колдуну в левую глазницу, и его лицо вытянулось в изумленном выражении. Катарина отрешенно наблюдала, как на его ладони замерцал знакомый золотистый огонь, как его душный жар окатил ей ноги сквозь тонкую ткань, а потом Мирон медленно повалился прямо на нее, и свет потух. Осталось лишь странное жжение под кожей и привкус зелья на языке.       Катарина осторожно вылезла из-под тяжелого мужчины, встала на четвереньки, тряхнув головой, будто ошалелый пес, и поползла сама не зная, куда — только бы подальше от мертвеца.       Нет ничего грешного в убийстве дьяволопоклонника, но кто знает — что или кто придет вслед за ним.       В противоположном углу комнаты Катарина все-таки обернулась, некоторое время смотрела на лежавшего лицом вниз человека, и, наконец, облегченно выдохнула.       Мирон больше не дергался.              Сладко пахнущая, теплая ночь встретила Катарину ароматами нагретых за день трав, слабым ветерком и стрекотанием кузнечиков. Она сумела разрезать веревки скальпелем, что нашла в той же комнате в сундучке Мирона, переоделась в одежду, которая когда-то принадлежала ему и была ей велика, а потом кое-как спустилась по цветочной решетке вниз. Та под конец не выдержала ее веса, обломилась с жутким хрустом, но наступившая вслед тишина свидетельствовала: никто не услышал ее побега.       И она снова побежала.       Город вдали больше не горел — тлел. Дым поднимался над изящными тонкими шпилями и крышами, словно кто-то резко затушил свечу. Гроза обрушилась на Боклер, если она правильно запомнила это странное название, клокоча вдали, будто боги посчитали, что произошедшего недостаточно. Отсюда были видны пугающие росчерки молний и крылатые силуэты адских гонцов в выбеленном небе.       Прочь от города, прочь от этого страшного места и хозяйского дома, в котором Мирон остановился на постой, оттолкнув с дороги выбежавшую ему навстречу хозяйку в изумрудном платье, ударив ее по лицу. Катарина больше не лелеяла надежд найти дорогу домой. Кажется, она действительно очутилась в самом настоящем аду — наказание за то, что пожелала отречься от своего мужа, от будущего престола и от родительской воли.       Сначала Катарина бежала, потом едва трусила, а затем и вовсе перешла на шаг, окончательно обессилев. Каждый черный в темноте куст таился у дороги, будто спящее чудище, готовое в любое мгновение разинуть пасть.       Она остановилась, наверное, только через час, чтобы перевести дух, опустила ладонь на остывшую шершавую кору и нервно, беззвучно рассмеялась. Потом, конечно же, расплакалась и снова рассмеялась. Видения произошедшего мелькали в голове пугающими отрывками, то сковывая изнутри ужасом, то подталкивая в спину.        Здесь, в аду, были люди, имевшие власть над пламенем. Были исчадия, посланные людям в наказание за их грехи. Были разорванные женщины и дети и их дома, горевшие в огне. Но все остальное, как оказалось, осталось тем же. Покуда есть силы бежать и драться — у тебя есть шанс.       Катарина не заметила, как забрела в рощу подальше от основной дороги, опустилась у кряжистого дерева, сквозь крону которого дружелюбно мерцали звезды и как заснула, прикорнув к толстому стволу и свернувшись клубочком. Она слишком устала и, наверное, ей просто снился кошмар, нужно только проснуться…              — Ну что же, друг мой, — Регис забросил на плечо родную, пряно пахнущую торбу, в последний раз окинул взглядом очередное пристанище, с которым придется распрощаться, и кивнул черной птице. — Мы снова в пути и в неизвестности в этом чудесном мире, полном невероятных тайн и судьбоносных событий.       Он зашагал не быстро и не медленно по дороге вдаль от возвышающихся холмов, на которых раскинулся город — поврежденный, но выстоявший страшную осаду. Шелестели дубы, и травы пахли так сладко, что на цветки слетались все окрестные шмели. Регис порой останавливался то у одного соцветия, то у другого, срывая тонкие стебли, а иногда просто любуясь тем, что было для него чуждым даже по прошествии стольких лет, но все равно — прекрасным.       Вампиры ушли из Боклера вслед за своим вожаком — угрюмым, немногословным Детлаффом, коего Геральт предпочел отпустить, а Регис малодушно не стал ему мешать. Он ощущал тонкий укол сожаления и вины перед человечеством за то, что позволил старому другу свершить свою месть и за то, что отпустил его без боя. Но теперь поздно о том переживать. Как бы то ни было, самому Регису здесь теперь тоже больше нет места. Пусть хотя бы Геральт после столь длительного пребывания в темнице найдет покой и однажды примирится со своенравной княжной.       Дорога стелилась жаркой полосой, так что людская кровь вскипала от солнца, стоило выйти из тени деревьев. Путь длился и длился, и к обеду Регис остановился на привал. Боклер был виден и отсюда, будто не желал отпускать, беспрестанно напоминая о том, что случилось всего-то две недели тому назад. Регис опустился в тени кряжистого дерева, сбросил торбу и задумчиво откинул назад голову, прикрыв глаза. Шум, что донесся до него мгновением после, не потревожил его покой. Кто бы это ни был — они не могут быть для него страшнее, чем он сам.       — Держи-и! Уходи-ит!       — Обходи справа!       — Вот кур-р-рва!       Кусты трещали вдалеке, словно их проламывали по меньшей мере топором. Топот копыт становился все тяжелей и громче, бряцали латы и чужие нечистые рты. Регис скосил глаза влево, ожидая, наконец, увидеть виновницу торжества. Судя по вздохам, что донеслись до него еще с минуту назад и звукам бега — тот, кто уходил от погони, был довольно-таки мал весом. Женщина или ребенок.       — Куда она делась?! — не рыцарь — солдат, вылетел из-за поворота на дорогу под холмом. Вслед за ним появился и второй.       — Вроде к реке побежала?       — Вроде?!       — А я откуда знаю!       — Если не приведем ее живой, с нас голову снимут за этого ублюдка колдовского!       Они уехали дальше, но те, что последовали за ними, разделились и отправились в прямо противоположном направлении. К сожалению Региса, их путь пролегал именно там, где он выбрал себе место для отдыха.       Он терпеливо ожидал прибытия недружелюбных гостей, когда из кустарника слева вылетела девушка с отчаянным выражением лица и ошарашенно застыла. Регис только кивнул ей в вежливом приветствии, покуда сама она замерла напротив, смешно раскинув руки. Беглянка посмотрела сначала себе за спину, откуда доносился топот копыт, потом прямо, бросилась было вперед, но на холм уже въезжали солдаты. Все трое — очень злые.       — Попалась, сука! — выдохнул один из них и только раздосадовано махнул на нее рукой. — Ну ты и…       Девушка замерла куропаткой с подстреленным крылом, лихорадочно водя глазами по рослым мужчинам. Регис без труда мог прочитать в ее глазах каждую мысль: то, как она просчитывала план побега, то, как она раздумывала, удастся ли похитить лошадей и, наконец, полыхнувшее в глазах отчаяние загнанного в угол зверя, а за ним и последнее — самое страшное решение.       — Тише-тише, барышня, — нехорошо молвил солдат, удерживая кобылу на месте. — Бежать тебе больше некуда. Сдайся по-хорошему.       Девушка сделала шаг назад и тут же дернулась в сторону, обнаружив позади еще троих конных. В сравнении со всадниками она выглядела тщедушной, а одежда ее видала и лучшие дни.       — Зуб мне выбила, тварь, — пробурчал один из тех, что стоял за ее спиной, расстроено трогая воспаленную губу пальцами. — За это отдельно ответишь.       Регис знал, что скрывается и за «отдельно» и за недобрым взглядом мужчины, чье эго было столь неосторожно задето девушкой, в сравнении с ним слишком слабой, чтобы достойно принять поражение от ее рук.       Он понаблюдал за неравновесным противостоянием несколько секунд, оценивая положение людей, и затем неспешно поднялся.       — Добрые господа, — мягко начал Регис. — Прошу простить мое ненавязчивое вмешательство, однако…       — А ты еще кто? Пособник, что ли?       — Я лишь случайный свидетель происходящих здесь событий, — Регис развел руками.       — Так и иди своей дорогой, случайный. Не видишь, у нас тут суд.       «Самосуд».       Регис вздохнул.       — Боюсь, в сложившейся ситуации до законного суда дело может и не дойти. А потому я вынужден проявить настойчивость.       — Послушай, старик, — ощерился стражник, — эта бестия разыскивается за убийство прославленного нильфгаардского чародея Мирона Горгранского, и не тебе мешать правосудию!       — Бестия, говоришь?.. — задумчиво протянул Регис, глядя на измазанное землей и дорожной пылью существо в растрепанных одежках и со сбитыми в колтун волосами. Как она могла бы убить чародея, Регис не вполне понимал, а оттого ему становилось интереснее. Девушка, обнаружив неожиданную помощь, напротив съежилась еще больше, кося на Региса взглядом испуганной лани.       Тем временем жеребцу одного из всадников надоело стоять на месте и он, к тому же испугавшись прожужжавшего перед глазами шмеля, затряс головой, скребя копытом и отступая назад. Его сосед, обнаружив перед собой чужой круп, немедленно взбрыкнул, по поляне разнеслось недовольное ржание, а беглянка и вовсе потеряла всякий рассудок.       Она вдруг выхватила из-за пазухи короткий нож, вытянула дрожащую руку то в одну, то в другую сторону, а потом — приставила к собственному горлу.       «Живой не дамся», — говорили ее отчаянные злые глаза, сверкающие яркой синевой.       — Неужто покончишь с собой? — хмыкнул усатый солдат, успокаивая жеребца. — Вот прямо возьмешь и покончишь?       — Покончу! — хрипло, но звонко ответила она без промедления.       Ясность ее голоса приятно отдалась внутри Региса, чем-то напомнив почившую уже Мильву. Та тоже не стеснялась громкого говора и, к тому же, отменно пела.       — Не сможешь… — с ленцой протянул всадник и наконец спешился. Он медленно пошел вперед, выставив руки раскрытыми ладонями перед собой. — Ты, девка, если бы так хотела умереть — давно бы зарезалась.       — Не подходи!       — А мне-то что? Давай, прирежь себя. Я потом твой труп доставлю, да и дело с концом.       Она порывисто вздохнула, но стоило мужчине потянуться к арбалету на поясе, как прижала сталь плотнее к своему горлу. Регис почуял едва заметный, слабый аромат горячей и такой молодой крови и непроизвольно повел носом. Не было никакой нужды ввязываться в дурную битву с людьми, которые, очевидно, действовали в рамках закона, однако, смертей за последние недели он видел предостаточно. А уж эта схватка по определению справедливой и равноценной быть не могла.       — Господа, решим вопрос миром, — сказал он вкрадчиво.       — Пошел прочь, старик, кому сказал! Полезешь еще раз со своими нравоучениями, так я тебе башку раскрою!       Да, пожалуй, нильфгаардские солдаты были далеки от высокого выспреннего слога туссентских рыцарей, на чьей земле сейчас и находились.       — Ну что ж, — Регис вздохнул.       Он шагнул было в сторону всадников, но те поперли вперед первыми, и девушка остро и уверенно замахнулась ножом на собственную шею. Регис успел прежде, чем сталь перерезала сонную артерию, зажал ее тонкое запястье в собственной руке, успел почуять изумление и тонкий нежный человеческий запах, когда она вдруг вздрогнула и почти повисла в его руках.       — Ты это как сделал, старик?.. — обескуражено спросил самый говорливый из всех.       Он же первым и потерял сознание, когда Регис короткими быстрыми скачками появлялся за спинами солдат, оглушая их одного за одним, обхватывая пальцами их виски и внушая мысль о глубоком, спокойном сне. Теперь девушка лежала на холме, окруженная латниками, будто спящая красавица — гномами. Ее лицо разгладилось и, когда Регис подошел к ней, задумчиво качая головой, она будто бы спала в заколдованном сне.       — Геральт-Геральт, — пробормотал Регис, наклоняясь к ней. — Всякий раз рядом с тобой я влипаю в столь странные, но занимательные истории, пред которыми не могу устоять…              Регис наблюдал за тем, как быстро и ладно Катарина, как она представилась, уничтожает запасы той снеди, что он взял с собой на неделю. Она ела, как человек, давно не видевший порядочной еды, но иногда будто вспоминала о манерах — замедлялась, кротко оглядывалась на него, — а потом снова жадно опускалась к миске. Руки у нее были белые и нежные, и на правой уже сверкало кольцо — очень глупая идея носить что-то столь ценное напоказ, пусть это хоть трижды знак большой и вечной любви.       — Не могу его снять, — сказала она, поймав его взгляд. — Проклятое кольцо застряло, а мыла я не нашла. Пропади оно пропадом! — вдруг воскликнула она.       Регис удивленно приподнял брови, и она тут же смутилась, но пояснять ничего не стала.       — Как же так вышло, что замужняя барышня оказалась столь далеко от дома и совсем одна?       — Не сумею объяснить, — твердо сказала Катарина, вскидывая глаза. В них все еще прятался страх, какой бывает у выброшенного на улицу щенка, не знавшего добрых рук.       — Не сумеете или не захотите?       — Не сумею, — она мотнула головой. — Должно быть, тот грех, что я желала совершить в мыслях, был слишком страшным, раз я оказалась в аду. Но как это случилось — мне неведомо.       — В аду?.. — пробормотал себе под нос Регис. — Как интересно… А я, по-вашему, кто же? Дьявол?       — Вы добрая душа, — покачала она головой. — Заблудшая здесь, как и я. Быть может, вы один из пастырей, что выводит отсюда тех, кто попал в ад по ошибке.       — Вы необыкновенно льстите мне, Катарина.       Она не стала отвечать. Сейчас она очень жалела, что раскрыла свое настоящее имя доброму незнакомцу. Подумала о старом веровании — назови свое имя дьяволу, и он заберет твою душу. Но дороги назад не было, а Регис совершенно не был похож на дьявола. Он не выглядел обольстительным, похотливым или злым, и в его спокойных глазах не таилось опасности. Это-то и было странно. Во всем этом страшном мире она до сих пор не встретила ни единого доброго человека, кроме него.       — Сколько же времени прошло с вашего, — он странно усмехнулся, — низвержения в ад?       — Солнце всходило четырнадцать раз, — она задумчиво посмотрела на небо и подсчитала в уме.       — Четырнадцать?! Вы провели здесь четырнадцать дней в одиночку с одним только этим ножом?       — Я… пряталась по большей части, — смутилась она, на краткий миг позабыв про похлебку. — Забрела в пещеру, полную мха и грибов около лесной поляны, скоротала там время, а потом вновь двинулась в путь. Я опасалась диких зверей, иногда слышала их вдалеке, но они будто обходили меня стороной. Потом люди… Или нет. Я не знаю, — она нахмурилась. — Здесь все так зыбко и странно…       — Вы чрезвычайно удачливы. А может быть, просто живучи. Как же эти стражники вас обнаружили?       — Я и не знала, что меня ищут, — устало отозвалась она, поникнув плечами. — То есть, я должна была об этом подумать, но совершенно позабыла о… — она осеклась и тут же неловко поправилась: — О том, что случилось. Они настигли меня у одного из поселений, где, должно быть, демоны держат людей себе на прокорм. Я пыталась отыскать помощь, а они вылетели из-за поворота и узнали меня.       — Когда же это случилось?       — Три дня назад.       Катарина закусила губу, когда перед глазами встало лицо того, с выбитым зубом. А еще вспомнились его руки у горла и на груди, пробирающиеся под рубашку и то, как он отвлекся на выросшего в кустах медведя, а она уже бежала прочь.       — Ну что же, вы живы, и это главное, — сказал Регис, и Катарина благодарно кивнула.       Она вернулась к еде, пока Регис пристально рассматривал ее худые черты. Та одежда, что была на ней, ей принадлежать не могла — слишком велика, да и носить ее Катарина не умела, как и любая придворная дама, по воле судьбы оказавшаяся одета в походный мешок. Регис в таких вещах разбирался.       Он прищурился:       — Откуда вы родом, Катарина?       Она странно взглянула на него, будто он спрашивал что-то очевидное, а потом что-то заметила за его спиной и вздрогнула как от удара. Регис задумчиво оглянулся, не нашел ничего, кроме одинокой птицы на ветви и снова посмотрел на Катарину.       — Все мои несчастия от них, — мрачно сказала она в ответ на его вопросительный взгляд. Вздохнула и нехотя пояснила: — Я попросила о помощи ворона. Птицу черную, предвестницу бед и несчастий. В тяжелую минуту излила ему душу и за то поплатилась. Так и оказалась здесь.       Регис усмехнулся недоверчиво и неясно покачал головой.       — Должно быть, ваши несчастья были многократно тяжелее нынешних, раз вы так отчаялись.       Она покосилась на обручальное кольцо и тут же спрятала взгляд, но Регис успел его заметить и легко усмехнуться.       — Что же, — он поднялся. — Раз вы отдохнули, нам стоит выйти к реке, чтобы отмыть вас от грязи. А потом двинемся в путь. Лучше поторопиться, чтобы избежать погони и лишних глаз.       Катарина замерла, настороженно глядя на него снизу вверх.       — В путь? Вы сопроводите меня?       — Отчего бы и нет? Смею думать, что движетесь вы прочь от Боклера, а потому нам по пути.       — А как же стража? Преследователи?       Регис наклонил голову с усмешкой.       — Раз вы сумели водить их за нос столько времени, неужели думаете, что и я с этим не справлюсь?       — Мир не без добрых людей, но плохих в нем гораздо больше, — твердо произнесла Катарина. — Чего вы пожелаете за свою бескорыстную помощь? Мою… — она на секунду задохнулась, давая Регису простор для воображения, но сумела-таки удивить вопросом: — …душу?       Он усмехнулся, качая головой.       — Всего лишь компанию, Катарина. Одиночество — лютый зверь. Оно не щадит никого. Всякий раз, когда судьба преподносит мне возможность скоротать путь в чьем-то приятном обществе, я предпочитаю ей воспользоваться.       — И вы так просто станете мне… помогать?       — Мне совершенно несложно. Поверьте. И не ищите в моих действиях ничего предосудительного. Мне нечего с вас взять.       Катарина кивнула осторожно, все-таки приняла сухощавую ладонь, оперлась на нее и медленно встала. Ладонь оказалась теплой и очень человеческой.