Сизигия

Две недели спустя. Рей гуляет по территории реабилитационного центра «Мандалор», смотрит на счастливых пациентов, к которым пришли дорогие сердцу люди, и молча опускает взгляд на заснеженный покров земли. Её навещают лишь дядя и тётя Эмилин, и то «навещают» можно сказать с натяжкой. Им некогда, но они стараются. Только от этого одиночество никуда не исчезает, наоборот, оно становится всё сильнее, зарождается в разуме, осознании и не спеша пробирается к отвергнутому сердцу, или, скорее, его осколкам. Люк так и не позвонил. Ни разу. Впрочем, другого Рей и не ожидала, отправляясь на длительную реабилитацию по восстановлению позвоночника. Немаловажную роль в её решении сыграло то, что зрение стало заметно ухудшаться из-за искривления шейных позвонков. Асока прямым текстом сказала, что потребуется операция на сетчатке. Вполне вероятно, что лазерная, а не какая-либо другая, так как она наиболее безопасна для самих глаз. Правда, после операции категорически нельзя давать глазам перенапрягаться, иначе всё может пойти насмарку. Насмарку пошла её жизнь. После ухода Бена Рей долго плакала. Хотя, точнее было бы сказать, что она была в истерике. Но она не побежала за ним. Нет. Это его решение, и изменить его омега не могла, только смириться с ним и принять. Но, может быть, всё было бы не так плачевно, если бы она думала головой, что именно тогда творила. Наследство она тоже потеряла. Оно не отошло Сноуку, но отошло дяде Максимилиану, на которого она оформила доверенность. Так что ни цента за её душой практически не осталось. Разве что банковский счёт, куда дядюшка перечислял вполне приличную сумму ежемесячно. Бонусом — именно Максимилиан оплачивал элитную палату, стандартное питание и дни проживания в клинике, которые всегда начинались в прострации, а заканчивались состоянием, более похожим на бесконечную апатию, усугубляемую руминацией и очевидными признаками депрессии. В конце концов она поплатилась за то, что постоянно причиняла боль Бену, и Вселенная «наградила» её болезнью, которая может привести к полной инвалидности. — Здравствуйте, миссис Соло. Её одиночество нарушает Элоиз, молодая санитарка, которая кутается в кашемировое пальто и протягивает продрогшей Рей тот самый плед, подарок Люка. Омега не кивает и не смотрит с благодарностью — просто берёт предложенную вещь, воспринимая всё это как данность, и набрасывает тёплую ткань на прикрытые одним лишь льняным кардиганом острые плечи, которые высохли вместе с всем её организмом, держащимся на волоске от истощения. Вышло бы тройное комбо. Хоть и ирония здесь не совсем уместна. Тело Рей, её расслабленная поза, отрешённый взгляд выражают состояние беспросветного отчаяния, в которое погружена и её душа. Видимо, Эвридика из Рей — самое то. Бродить в призрачной тьме тенью былой себя, уже и не надеясь, что кто-то вытащит тебя из пучины хаоса, который разрывает на части и разделяет твою жизнь на «до» и «после». Жаль, что Орфея у омеги не было, нет и никогда не будет, оттого и появились эти меланхолия и погружённость в себя. Делать всё на автомате, лишь бы от тебя отвязались, потому что никто тебя не понимает и не пытается помочь по зову сердца, а не формальной клятвы Гиппократа. Хотя и помощью это назвать нельзя. Так, рекомендацию какую-то дадут — и всё. А Рей хочет больше, чем врачебные рекомендации, которые выполняет неукоснительно. Банальной поддержки она хочет. Да вот только никто не стремится ей этого дать, предпочитая отмалчиваться, как тётя и дядя, и ждать перемены её вялого состояния. Что ж, это имеет смысл, с их точки зрения. Потому она и сидит вся замерзшая на несчастной скамье, которую замело огромными хлопьями снега, в гордом одиночестве, скорбно склоняя голову и хватаясь тонкими покрасневшими пальцами за металлические вензеля. Блеск обручального кольца привлекает внимание Элоиз, которая хоть и знает об одиночестве этой женщины, но предпочитает не вмешиваться — не в её правилах. Можно сделать только хуже, да и права она никакого не имеет. — Миссис Соло, пойдёмте, — бета протягивает руку омеге, но та не шевелится, находясь, очевидно, в вакууме собственных эмоций, и не моргая смотрит на единственную спасительную нить, связывающую её с целым миром. Кольцо. Именно его Максимилиан отдал ей на следующий день, после ухода Бена из её дома и жизни. Привычный предмет стал суррогатом бытия. — Вам нельзя мёрзнуть, распоряжение миссис Тано. Рей заторможенно кивает, и это единственная реакция, которой смогла добиться санитарка от неё. Элоиз знает, что у пациентки мало родственников — всего лишь Эмилин Холдо и Максимилиан Кеноби, навещающие её время от времени, но и эти встречи настолько редки и кратки, что вызывают сомнения. Есть же такие родственники, которые отправляют в различные лечебницы тех, кто мешает им? Почему эти люди не могут быть исключением? Хотя те, кто хочет избавиться от членов семьи, обычно не навещают и не звонят. А, быть может, это простая вежливость с их стороны или уловка для отвода любопытных глаз. — Я хочу ещё посидеть, — хрипло возражает Рей, растирая плечи сухими замёрзшими руками, отчего золотой браслет звенит в гнетущей тишине ночи. — Здесь так освежающе. — Настолько, что продрогли, миссис Соло, — недовольно бурчит Элоиз, стоя возле скамьи под сиянием тусклого полумесяца и уличного фонаря. — Пожалуйста, пойдёмте. Вам скоро капельницу ставить. Вздыхая и закрывая глаза, с наслаждением ощущая на своей коже холодный и влажный воздух, омега слегка кривит губы и, прижимая к себе плед, чтобы не упал на заснеженную землю, встаёт, разминая затёкшие конечности и шею, которая страдает вместе со спиной. Кутая ледяные ладони в тепле пледа и поглаживая пальцами шерсть, Рей смотрит на блёклый свет фонаря и грустно улыбается — её душа такая же поникшая и тусклая. — Идёмте, Элоиз, — наконец говорит Рей и медленно шагает ко входу в реабилитационный центр. Санитарка покорно следует за пациенткой, придерживая её за локоть. Добравшись до северного крыла, где лежат находящиеся на длительной реабилитации, бета подзывает других санитарок с просьбой принести больше одеял и заодно прикатить капельницу с глюкозой. Одна идёт в сестринскую за одеялами, другая — в процедурную, где хранятся пакеты и сами капельницы. Элоиз осторожно сажает омегу на больничную койку и кутает в фирменное одеяло центра. Бета немного отодвигает прикроватную тумбу, на которой лежат поломанный телефон, зарядное устройство и книга, что принёс мистер Кеноби в первую же неделю пребывания миссис Соло в «Мандалоре». «Мастер и Маргарита» — Михаил Булгаков. Элоиз знает, что это русский писатель. Также она знает и то, что в книге рассказывается печальная история любви. Странно, что её принёс именно дядя миссис Соло, а не её муж. У неё он точно есть — Элоиз не думает, что всякий раз ей мерещилось обручальное кольцо — только не навещает, что вызывает вопросы и абсолютное отторжение к такому человеку — миссис Соло находится здесь уже две недели, а этот «непутёвый муженёк» её так ни разу и не навестил. Даже не звонил. Неужто, изменяет такой чудесной женщине? — Эл, капельница, — отвлекает Элоиз от размышлений пришедшая со всем необходимым санитарка — Алис. — Спасибо, дальше я сама, — кивает бета и видит, как её коллега, пожимая плечами, уходит. Подталкивая капельницу и одновременно с этим вдевая пакет, Элоиз готовит к использованию катетер. — Миссис Соло, ложитесь. Пациентка слушается, хотя и вяло, выставляя левую руку. Элоиз водит ваткой, смоченной в растворе спирта, по сгибу локтя и вставляет катетер в вену, наблюдая за тем, как миссис Соло поджимает губы от лёгкой колющей боли. Всё как обычно. Не любит омега уколы. Бета осторожно кладёт использованную ватку на маленький поднос, стоящий у стены одиночной палаты, и молча выходит, краем глаза замечая, что Фэй несёт дополнительные одеяла.

***

Аппарат пиликает, привлекая к себе внимание медсестры, которая спешит нажать на нужные кнопки консоли, выключая подачу тока, и убрать небольшие мешки, которые прижимают электроды, со спины. — Вставайте, миссис Соло. Аккуратно приподнимаясь на локтях, как всегда и советуют ей врачи, Рей с максимально возможной осторожностью садится на кушетку, застланную длинным мягким полотенцем, и вздыхает полной грудью, счастливо — впервые за две с половиной недели — улыбаясь. — Поздравляю вас, — говорит медсестра, складывая листок с назначением в файл. — Реабилитацию вы прошли. Улучшения налицо. Омега опирается на ладони, вставая, сладко потягивается, надевает свои светлые тапочки и забирает полотенце. Медсестра отдаёт ей назначение и дружелюбно машет рукой на прощание. Холод коридора заставляет Рей накинуть полотенце на неприкрытые плечи и закутать в него руки, прижимая махровую ткань к себе так, будто она является единственным источником тепла на мили вокруг. Но вспоминать былое уныние сейчас не хочется, особенно в день долгожданной выписки, поэтому омега отрывает взгляд от пола и оглядывается по сторонам, в надежде занять свой разум другими — более позитивными — мыслями. Только глаза вмиг наливаются подступающими слезами, а сердце сжимается так сильно, что боль проходит импульсом до самых кончиков пальцев. В противоположной стороне коридора — Бен. Бен, который растерянно оглядывается, словно ищет кого-то. Бен, который сидит на стуле, привинченном к полу, и выглядит при этом довольно смешно, занимая сразу два места. Бен, который в волнении постукивает пальцами по собственному колену и поджимает губы, хмуря лоб. Бен, который… подписал документ о расторжении брака. Горестно вздыхая, Рей прислоняется к стене, не выдерживая столь сильных, распирающих её эмоций. Она оседает на пол, опираясь спиной о гладкую поверхность, и зажмуривается, не обращая внимание на то, что полотенце сползло с плеч на стеклянный пол коридора, и мысленно пытаясь абстрагироваться от любых внешних факторов. Слишком больно. И она знает, что пересеклась бы когда-нибудь с ним. Непременно. Бен — племянник Люка. Но Рей и подумать не могла, что это случится так скоро. И аккурат под двадцать пятое число. Слёзы непроизвольно начинают бежать ручейками по румяным щекам, очерчивая плавные дорожки, продолжая струиться по шее или попросту падая на одежду. Сердце натужно хрипит, будто старается погасить столь сильные эмоции, чтобы застраховать организм от возможных негативных последствий после лазерной операции. Мозг накаляется так, что кажется, будто серое вещество сейчас вытечет из её черепной коробки кипящей лавой, лишая омегу возможности мыслить не просто здраво, а вообще. Но всё же, перед тем, как раствориться во всепоглощающей боли её разум даёт последнюю подсказку, которая заставляет Рей вскинуть голову и убрать руки от лица, удивлённо уставившись на бывшего, чтобы ещё раз убедиться, что Соло — не иллюзия или галлюцинация, которые вновь навестили омегу в её шатком состоянии психики. Что он здесь делает? Насколько Рей может судить, никого из его родственников или друзей — или Базин Нетал — нет сейчас в «Мандалоре» — обыкновенном реабилитационном центре, который не является особо примечательным. Разве что высококвалифицированные врачи и заботливые санитарки делают его привлекательным для пациентов. Коридор этот обычно пуст. Тем более сейчас, в преддверии Рождества. Единственный шум, проникающий в коридор, — звук работающей вытяжки. Но рядом Рей чувствует не пустоту, а вполне физическое тепло, которое может исходить только от одного человека. Ей даже голову вновь поднимать не надо: она знает, кто он. Осторожное прикосновение его тёплой ладони к её прохладной провоцирует между ними разряд электрического тока, и Рей, поражённая, поднимает голову, поворачивая свое заплаканное лицо к Бену. Она боится заглянуть в его глаза и мысленно называет себя трусихой, но по-другому — никак. — Рей, — с хрипотцой выдыхает альфа, приподнимая её подбородок, чтобы она наконец посмотрела на него прямо, но омега лишь сильнее сжимается, словно хочет избежать его прикосновения, и по инерции дёргается назад, сильнее вжимаясь в стену, пытаясь увеличить пространство между ними. — Я… И замолкает, так и не договорив. Видимо, у него нет слов. Да и кому они сейчас нужны, когда Рей находится в шаге от приступа истерики и хочет оказаться как можно дальше от этого места. Места, где, оказывается, можно встретить Соло. Слишком много боли она пережила по его вине, в одиночестве или с дураками-альфами было не так больно, как с ним. Именно он повинен во всех её страданиях. К сожалению, Рей признаёт, что и её собственная глупость также была одной из причин тех бед, которые превратили её жизнь в руины. Но… Почему она должна всё время отвечать за поступки других? Она же обвиняла себя в том, что несовершенная и не покладистая омега, как того велела бы матушка-природа, а Бен, он один, в самую первую встречу дал понять, что она выбивается из «стада» своим великолепием, несгибаемостью и упрямством. Жаль, что это ничего уже не изменит между ними. Он подписал документ. — Мне жаль, — начинает Рей, давясь всхлипами и пытаясь собраться с мыслями, — что я испортила всё то, что между нами складывалось. Ты заботился обо мне. Ты помогал мне. Ты боготворил меня. Ты любил меня. Я знаю, что я — тот ещё подарочек, и мне правда очень-очень жаль, что я разрушила привычный уклад твоей жизни своим хаосом. Я действительно сожалею, что так случилось. Поэтому… — она судорожно глотает воздух, наполняя лёгкие столь необходимым кислородом, — я хотела бы попрощаться с тобой. Не знаю, что ты тут забыл, но я скажу всего лишь два слова: прости и прощ… — Ты. — Что? — в недоумении переспрашивает Рей, вновь выпутываясь из его рук, чтобы не доставлять себе лишней боли, которую даруют его прикосновения. — Я забыл здесь тебя, миссис Соло. Опуская голову и закрывая глаза, омега печально улыбается и обречённо мотает головой, отчего блестящие в солнечных лучах, проникающих из приоткрытых окон, волосы, становятся ещё более растрёпанными, скатываясь по худым плечам, опущенным в скорбном выражении. Рей отчаянно ищет выход из сложившейся ситуации, в которую поневоле попала, и снова, поджимая колени к груди, отодвигается от Соло, надеясь, что этот весьма жирный намёк будет воспринят им правильно. Намёк — жирный намёк! — не понят, поскольку Соло продолжает пристально смотреть на неё, наклонив голову, будто желает приметить все малейшие изменения, которые произошли в её внешности за время его отсутствия. Глаза до странности блёклые, точно потухли, кожа настолько бледна, что вены кажутся тёмными подобно чернильным разводам на новом пергаменте, а кости выпячивают из-под больничной униформы неровными буграми. Взгляд, обращённый в противоположную стену, выражает крайнюю степень недовольства и раздражения, а весь её вид говорит о полном истощении. То ли физическом, — факты налицо, — то ли моральном. — Я тоже хотел бы кое-что сказать, — начинает Соло, отчего Рей закашливается на выдохе, поскольку воздух становится комом поперёк горла. — Виновата ты или нет, но и мою вину никто отрицать не станет. Я… Я должен был выслушать тебя. Не убегать, как трус от опасности, а выслушать. Быть может, поддержать. Когда, после ухода, я узнал от Хакса, что ты лежишь в больнице, то понятия не имел, как лучше поступить. Да, наши пути разошлись, но тревога во мне брала верх, и я всё же решил узнать что, где и когда. Не приходил. Не мог. Я провёл много времени в раздумьях, считал, что не имею никакого морального права вновь вмешиваться в твою жизнь. Повременил я с приходом. Окунулся в исследования: дигибридные скрещивания генов животных или растений и всё такое биохимическое. Занимал себя буквально любой работой, чтоб забыть хоть на миг, что… — усталый вздох, — потерял тебя. Люк, однако, считал иначе. Он приволок меня в этот центр, сам разузнав, где ты и что с тобой. Он ждёт в машине на парковке. И лучше бы тебе дать ответ прямо сейчас, или нам придётся оплачивать уже третий час парковки. Мы разоримся быстрее, чем доберёмся до дома. — Пожалуй, это самая трогательная исповедь, которую я слышала, — удивлённо отвечает Рей после нескольких секунд вязкой тишины. — Я даже не знаю, что сказать. Для меня всё это слишком. — Ничего не говори, — воодушевленно откликается Бен, хватаясь за её подрагивающие от холода и нервного напряжения ладони с выпирающими костяшками и накрывая их своими. — Ты вольна думать столько, сколько нужно. И если ты будешь готова, то я сделаю предложение руки и сердца, как подобает. — С чего бы? Мы ещё женаты. — Что? — Ну, — сконфуженно изрекает Рей. — Я так и не не поставила подпись, как бы это ни было эгоистично. Рука не поднялась. После выписки бы подписала, здесь я долго думала и поняла, что не имеет никакого смысла тянуть, если это и есть твоё желание. — Ты поступила правильно, — твёрдо говорит Бен. — Я в пылу ярости расхреначил ноут в щепки после того, как сам поставил подпись. Видимо, я неизлечим. Рей молчит, уперевшись взглядом в идеально белую стену, опутанную зелёной мишурой, имитирующей ель, и шмыгает носом, прижимаясь к мужу, к его греющим объятиям, которые вновь разжигают в ней пламя жизни. — Но всё же. Рейвен Кеноби, согласны ли вы?.. Поцелуй — всеобъемлющий, всепоглощающий, всепрощающий — говорит сам за себя. В этот момент происходит истинная сизигия родственных душ, поскольку никакими научными теориями, концепциями или подходами Рей не объяснит себе то, как трепетно они прижимаются друг к другу, сидя на ледяном полу больничного коридора и не ощущая холода. В конце концов они делятся друг с другом своим теплом.